Альбер Камю между частным и общим
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 1998
«Мифологии» сорок лет спустя
Ролан Барт. Мифологии. Перевод с французского, вступительная статья и комментарии Сергея Зенкина. М., Изд-во имени Сабашниковых, 1996.
Представлять Ролана Барта читающей публике сейчас уже, к счастью, не требуется: имя этого блестящего критика, мэтра французского структурализма, хорошо известно у нас благодаря таким изданиям, как «Избранные работы» (М., Прогресс, 1989) и «S/Z» (Ad Marginem, 1994). О значимости рецензируемой книги говорит тот факт, что сразу после появления она уже успела удостоиться одной из самых престижных наград — премии им. Анатоля Леруа-Больё, учрежденной посольством Франции и журналом «Иностранная литература», и, вероятно, следует ожидать приличествующий таким случаям второй тираж.
Полный перевод «Мифологий» (1957) — второй крупной книги после «Нулевой степени письма» — не только открывает нам ранний период Барта, но и показывает совершенно новую сферу его мысли: прикладную семиотику, искусство толкования мелких знаков повседневной жизни.
История же этой книги такова. На протяжении нескольких лет, в 1952—1956 годах, Барт печатал в периодике, главным образом в «Леттр нувель», очерки на разные темы. Написанные остроумно и легко, эти статьи воспринимались в русле классической традиции французской эссеистики от Монтеня до Алена. Поводом для его размышлений могли стать последние газетные сплетни, реклама стиральных порошков, фотография актрисы Греты Гарбо, состязания по борьбе… В этой радужной пестроте повседневной жизни Барт пытался выловить сгустки «само-собой-разумеющегося» («сe-qui-va-de-soi»), элементарные частицы мифа, скрывающие, по его мнению, идеологический обман: «Отправной точкой размышлений чаще всего служило ощущение, что я не могу вынести той «естественности», в которую пресса, искусство и здравый смысл постоянно облачают реальность, меж тем как реальность эта, хоть и образует нашу жизненную среду, тем не менее сугубо исторична; одним словом, мне нестерпимо было глядеть, как в изложении наших текущих событий дня сплошь и рядом смешиваются Природа и История»…
Когда Барт получил от издательства «Сёй» предложение составить из очерков книгу, первым делом встал вопрос, как объединить столь разнородный материал. Летом 1956 года Барт уехал на юг вместе со своим приятелем Бернаром Дором, который, как надеялся Барт, должен был сыграть роль интеллектуального собеседника. Однако этим надеждам было не суждено оправдаться, поскольку Бернар предпочитал проводить дни на пляже и забегал домой в основном для того, чтобы отведать черносмородинной наливки, которую превосходно готовила мама Ролана. В перерывах между наливкой и морскими купаниями он успел подать лишь один провокационный совет: написать вместо общей обзорной статьи собственную автобиографию, поскольку он считал своего друга скорее писателем, нежели ученым.
Барт, отказавшись от сей соблазнительной идеи, все-таки сел писать научную статью, в которой он пытался определить, что такое миф как особое знаковое устройство. Однако советы Бернара не прошли даром: Барт описывал миф, исходя прежде всего из собственных интеллектуальных пристрастий, внимательно отмечая исходные пункты и координаты своей мысли. (Впрочем, в 1975 году он наконец позволил себе расслабиться и осуществил давний план, выпустив книгу с программным названием «Ролан Барт».)
Реакция критики на «Мифологии» была неоднозначной. Умберто Эко проницательно ощутил в книге «явно случайные страницы», хотя, по его мнению, автор обладает «отличным инстинктом системы». Правая критика была в ярости и обличала «бредовые интерпретации» и «заумный жаргон», зато левая («Монд») пришла в восторг — еще бы, ведь «Мифологии» пестрели ссылками на Маркса, Брехта и даже товарища Жданова, обличающего советского философа Александрова. Ей импонировала четкая классовая установка: разоблачение мелкобуржуазного сознания французского обывателя. При этом Барт снискал себе репутацию «хорошего левого», поскольку не был сталинистом.
Сам Барт позднее описывал свою позицию этого периода как «первую семиологию»: «Для меня семиология началась с сугубо эмоционального толчка: мне показалось (это было примерно в 1954 году), что наука о знаках может способствовать активизации социальной критики и что Сартр, Брехт и Соссюр могли бы встретиться при осуществлении подобной задачи». Привилегированным объектом тогда выступал «язык, над которым уже работает власть», — поле деятельности мифолога, анализирующего анонимные социальные смыслы с помощью инструментария структурной лингвистики.
В середине 50-х Барт увлекался идеями Ф. Соссюра и Л. Ельмслева, к чтению которых его приобщил Греймас, а позднее — трудами Р. Якобсона и Э. Бенвениста. Правда, в «Мифологиях» он пока в основном оперирует понятием коннотации как дополнительного значения и пытается последовательно описать риторический дискурс буржуазного мифа. Его основные черты — «прививка» (признание частного вреда и маскировка основных противоречий); изъятие из истории и подмена исторического якобы вечными изначальными «природными» ценностями; игнорирование или экзотизация Другого; страсть к тавтологиям и так далее.
Предпринятая Бартом демистификация буржуазного сознания оказалась необычайно плодотворной для французской интеллектуальной традиции. Тот же «вирус эссенциализма» впоследствии не раз становился объектом критического анализа в работах М. Фуко (концепция «знания-власти»), с которым Барт был дружен; Ж.-Ф. Лиотара (идея «большого повествования» — «grand recit») и Ж. Деррида («деконструкция логоцентризма»).
«Мифологиям» была суждена долгая жизнь не только в университетской среде, но и в самых широких читательских кругах благодаря масс-культурной тематике и относительно (в сравнении с другими структуралистскими трудами того же Барта) популярному стилю. Сразу после появления книги журнал «Экспресс» включил ее в список литературы, рекомендуемой читателям для чтения на отдыхе. В шестидесятые годы влияние «Мифологий» уже ощутимо и в элитарном искусстве — достаточно назвать такой фильм Ж.-Л. Годара, как «Замужняя женщина», или роман Ж. Перека «Вещи», главные герои которого Жером и Сильвия являют собой идеальную пародию на мелкобуржуазные вкусы.
В философском плане традицию структурной критики общества потребления продолжает Жан Бодрийар, опубликовавший в 1968 году «Систему вещей» — эта книга также недавно появилась на русском языке в прекрасном переводе Сергея Зенкина, но, к сожалению, без предисловия и научного аппарата.
Русское издание «Мифологий» как раз в этом аспекте отвечает всем критериям, предъявляемым к добротной научной публикации, и это — заслуга С. Зенкина, чьи работы неизменно демонстрируют высший пилотаж профессиональности и интеллектуального изящества. Перевод отличается исключительной точностью и выверенностью стиля, предисловие содержит интереснейший анализ позиции Барта — «теоретика и практика мифологий».
Особенно удачны, на мой взгляд, раздел, посвященный мотиву пелены и гладкости, а также главка о феноменологии тела. Комментарии реально проясняют ближний и дальний контекст бартовской мысли, причем С. Зенкин, не опускаясь до «мелкобуржуазных», согласно Барту, тавтологий типа «Аталия» — пьеса Расина», иногда все же лестно переоценивает эрудицию читателя, не объясняя, к примеру, в чем же все-таки специфика правил в «кетче».
Особенно аккуратно С. Зенкин подходит к проблеме политической ангажированности Барта, трактуя его финальную позицию как театральную маску, дистанцированный образ автора и в конечном счете подтверждая его «роль свободного человека». Однако современному российскому читателю, увы, все же очень режут слух некоторые откровенно левые пассажи. Когда Барт пытается аргументировать, почему «революция тождественна отсутствию мифа», или говорит, что левый миф несущностный, привходящий и скудный, так и вспоминаются повсеместные социалистические лозунги, триумфальная иллюстрация к концепту «Язык, над которым уже работает власть», или роскошные аппетитные картинки из увесистого сталинского шедевра — «Книги о вкусной и здоровой пище», перед которыми бледнеет «орнаментальная кулинария» журнала «Эль»…
Ключевой вопрос здесь состоит в «мифологии мифолога», как ее формулировал сам Барт, или в проблеме вненаходимости исследовательского сознания, в поиске места, откуда можно говорить. Если в 50-е Барт пытался описать идеального мифолога как своего рода романтического ироника, для которого «предпосылкой истины может оказаться сарказм», то позднее он адресовал по сути те же полномочия писателю: «Писатель всегда находится в слепой точке системы, он постоянно дрейфует, он — словно джокер, мана, нулевая степень, «выходящий» в бридже: он необходим, чтобы в игре (в сражении) был смысл, но сам при этом лишен любого определенного смысла». Все тот же фейерверк метафор, все тот же напряженный импульс саморефлексии и оправдания «удовольствия от текста», хотя эти слова взяты из гораздо более поздней работы.
О том, чем кончаются тщательно выстроенные претензии на свободное искусство и критическую независимость в XX веке, говорит небольшой эпизод из биографии Барта как раз периода «Мифологий».
После шумного успеха книги среди поклонников Барта обнаружился некий Жорж Пенину, заведующий крупным рекламным агентством Publicis. Он ходил на семинары Барта и старался внедрить его методы анализа рекламы в работу своих сотрудников. Он подружился с Бартом (их сблизили воспоминания о туберкулезной молодости) и вскоре предложил ему почитать лекции для сотрудников агентства. А вслед за этим поступило предложение: сделать исследование автомобильной рекламы для заводов Рено. Барт согласился, и контракт был подписан. Этот эпизод, как деликатно выразился биограф Барта Луи-Жан Кальве, оставляет «странный привкус во рту»…
Сорок лет спустя «Мифологии» не утратили своей злободневности. Скажем, в теперешнем российском контексте как никогда актуален анализ языка рекламы — эссе о стиральных порошках, проникающих «на всю глубину», читается так, будто оно было написано вчера. Описание «народного стриптиза» немедленно вызывает в памяти телешоу «Империя страсти» Николая Фоменко, а «Африканская грамматика» заставляет вспомнить такие эвфемизмы, как «боевики», «бандиты», «сепаратисты», «вооруженные формирования», популярные в прессе во время войны с Чечней. Каждый читатель наверняка найдет пищу для своих собственных «мифологических» параллелей и размышлений — так что спешите получить удовольствие от текста.
Ольга Вайнштейн