(Перевод с болгарского и вступление Татьяны Бек)
МИРЯНА БАШЕВА
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 1997
МИРЯНА БАШЕВА
Стихи
Перевод с болгарского и вступление ТАТЬЯНЫ БЕК
Я не читала стихотворений Миряны Башевой, напечатанных в сборнике болгарских поэтов «Круг», который вышел у нас в 1987 году. И познакомилась с ее творчеством, только когда редакция «Иностранной литературы» предложила мне перевести эту подборку. Но героиня Миряны Башевой оказалась мне чрезвычайно близка, я смотрелась в ее стихи, как в отчетливое и откровенное зеркало. Понятно, отчего ее высоко ценят в Болгарии критики и любят читатели, отчего ее переводят на европейские языки. Судя по биографическим данным, она столичная жительница, типичная интеллигентка. Специалист по английской филологии, работает редактором, печатается более двадцати лет, автор трех сборников.
Чувствуется, что Миряна Башева — болгарка до мозга костей. И вместе с тем она личность универсальная, выражающая не только свой локальный опыт и круг, но и нечто более широкое: тип женщины и поколенье как общность, которая — поверх территориальных и языковых барьеров. Одинокая, сильная, страдающая, нежная бунтарша (она же — философ, она же — лирик) конца двадцатого века.
Пятый этаж
Существовать не всегда уместно.
Мне ж —
ежесуточно суждено.
Может, сомнения хватит пестовать?
Нет уж! С сомненьями
я — одно.Долгие ночи со злым ореолом
вольно раскинулись
тут и там…
Летом они
над мостом Орловым
словно пропущены
сквозь фонтан.Как бы попроще сказать?
Я склонна
выть, молчаливая, на луну —
с пятого этажа, бессонно,
ввысь,
в одиночество,
в тишину.Счастье, что люди
не слышат воя,
как и молчанья в немой ночи…
И лишь (с моими ногтями споря)
мне откликаются кирпичи.Стало быть, ночью,
как только в доме
сплющит бетоном меня,
опять
в букинистическом стану томе
время потерянное искать.Поэт приходил ко мне. Не открыли.
Может, к лучшему?
И потом:
жизнь — современная пьеса.
Мы ли
с мертвым гением совпадем?Я между строк скольжу без усилий,
боли не чуя,
как острый нож…
Мужи из бронзы
меня окружили,
чтобы со мною побыть хоть ночь.На этажах тепло
воцарилось,
речка оттаявшая — в пути!..
Время потерянное воротилось.
В этом уверена я. Почти.Сколько рассвета!
Спектакль кончается.
Занавес. (Жизни безумной ход.)
И на луне, как в петле, качается
ночью случившийся
эпизод.Рано проснувшаяся собака
выбежит,
плитку омыть спеша…
Что меня ждет на пути,
однако,
с пятого — донизу — этажа?NN
Рангелу
Товарищ N! С почтением крылатым
я вас не прекращаю вспоминать…
Вы были юным и весьма женатым.
А я училась на сплошные «пять».(Училась я различным штукам здравым:
мадам Саган под партой — в самый раз…)
Как собачонка, я была верна вам.
Не свистнули ни раньше, ни сейчас.О, было как до Сентября все это.
И более того: как до Христа…
Но то, что я тогда считала вето,
мне стало ясно как кристалл.Привет, товарищ N! Назло свободе
я вспомню вас с волнением в груди…
Уже не очень молод? И в разводе?
И все такой же донжуан, поди?Зачем, однако, опрокинув смело
расчисленную схему бытия,
сжимаюсь вновь до детского размера
у вас в ладонях необъятных я?Как девочкой, не выучив урока,
я в школу шла в предчувствии беды,
так и сегодня,
как по воле рока,
я не способна выговорить:
ты. Утром
Где я был этой ночью?
Стефан Цанев Где я была этой ночью? В руках у кого?
Помню лишь губы у сердца у моего.Помню лишь руки — нежней надежды и злей обид.
Помню: «Еще! Пусть все у тебя болит».Помню — дождь по спине струится рекой.
(Не заблуждаюсь: не плач это был мужской.)Помню прощанье долгое — помню короткий путь.
…Как одинокой кошке, пришлось заснуть.Нет никого
Нет никого.
Фатально поздно.
Тьма окружила,
как забор.
А небо —
глухо и бесхозно —
оплакивает
свой аборт!Нет никого.
Двойник — уволен.
(Он черен,
подл,
неизлечим.)
Как пульс покойника,
спокоен
балкон:
сообщники — торчимтак сиротливо,
так устало —
в гордыне каменной
своей,
а с нами
только приставала,
иль «сердце»
(лексикон врачей).Нет никого.
Фатально поздно.
Не спит,
а лишь прикрыл
глаза
наш город —
и толпою звездной
прут, озверевши, небеса!Нет никого.
Дрожу от боли я,
прогнав ЕГО
в недобрый час…
И сердце мается (агония),
как мух
сгоняющий Пегас.Нет никого
(что — срам и только,
когда полно
болгар вокруг)…
Как одичало,
страстно,
долго
я жду, что ОН
вернется вдруг!Но нет и нет.
Торчу постыло,
как кукиш —
на миру одна.
И сердце лает:
придавила
беднягу
пяткою луна.Похмелье
Микроинфаркт. Невроз ли.
Горящие ль провода.
…Как в Антарктике, на морозе —
в стельку и вдребодан!Одна (из бывших подружек)
всадила мне нынче нож…
Водка, туман и лужи.
Софийская злая ночь.Один (из брошенных мною)
не дал мне под зад пинка…
Я крикну — свинья свиньею:
— Ну, кто там не пьян пока?!«Могу копать, но в итоге я
могу не копать». Анекдот.
Народная психология?..
Темный балканский народ?..
Экономику загубили.
Культура — в сплошном говне.
(Излишнюю мягкость стиля,
как бабе, простите мне.)Я все же люблю вас очень.
Вы приняли феназепам?
Вопрос риторический. Впрочем,
иного я не задам.
Не кровью, нет, но пишу же —
мой проще куда состав:
водяра, туман и лужи.
И подлый софийский нрав.В маркетинге — ни бум-бум я,
и рейтинг — полный привет.
О братской Арктике думаю…
где ни водки,
ни СПИДа
нет.Маленькая зимняя серенада
Музыка!
Рыжий кустарник рыдает.
Льдистые ветки о счастье мечтают.
Ветер жестокий в ночи норовист —
хворый, безумный, хмельной гитарист.
Тысячи скрипок и звездочек: пенье —
как отпеванье покойной сирени.
Зимний, земной, неразумный оркестр!
Музыка (муза и демон) окрест.
Смертные все мы. Прощай и прости.
Смертные все мы. Точнее, почти…
Снег.
И становится глуше стократ.
Ветки, как мамонта кости, торчат.
С полубезумной и злобной луны
плавно свисает
петля тишины.
Мир ледяной, отупевший и рваный.
Звука не слышно в ночи бездыханной.Хватит! Рассвет кукарекает бодрый.
Солнце сияет мальчишеской мордой.
Снег в бессознании — обморок пыла…
По-человечьи зима завопила:
«Эй, оркестранты, исполните tutti —
рухнем от грома на первой минуте!
Завтрашний день, в красоте и в уюте,
весь — как концерт, где черешни и май…
Древний обычай наш не забывай:
— Let us just kiss and say good-bye».Снизу — утроба, темна и тесна.
Хор под землей, где гудят семена!