Алексей Михеев
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 1997
Критика и публицистика
Алексей Михеев
НЕОТМЕЧЕННЫЕ ЮБИЛЕИ,
или
О чем писала «Иностранка» 100, 200, 300, 400 номеров назад
Магия круглых чисел обошла толстые журналы стороной. В отличие от ежедневных газет, где сплошная нумерация позволяет наглядно и явственно ощутить (в скобочках) весь масштаб напечатанного за многие годы, мы довольствуемся указанием лишь на месяц, как если бы журнал с каждым новым годом умирал и рождался заново. Нет, на третьей странице вы, конечно же, отыщете неизменное и привычное «Издается с июля 1955 года», но желание определить, когда выходили в свет юбилейные, «круглые» номера журнала, потребует нескольких арифметических операций с числом 12.
Впрочем, не стоит относиться к подобным изысканиям с излишней тщательностью. Номером раньше, номером позже — разница невелика. Можно попросту считать, что мы пользуемся лишним поводом предаться ностальгическим воспоминаниям. Подойдем к архивной полке, сдуем пыль с блеклой обложки и раскроем пожелтевшие страницы.
№ 100
1963 год. Октябрь. Номер 10 — он же номер 100, первый трехзначный в истории «Иностранки». На обложке «Семья» венгра Иоганна Касса: малыш у ног родителей, бережно подвязывающих ветки у хрупкого саженца, — символ гуманистического начала и оптимистических перспектив. Венгерский 1956-й еще не так далек, но уже принадлежит истории, хотя революцией его официально назовут лишь лет через тридцать. А пока на дворе ранние шестидесятые с их верой в социальный и научный прогресс и светлыми оттепельными надеждами — время, дух которого мы недавно вновь ощутили в книге П.Вайля и А.Гениса «60-е. Мир советского человека». Что же обнаружил «советский человек» в очередном, осеннем номере тогда еще крайне дефицитной, распространявшейся по подписному лимиту (тираж в выходных данных не указан) «Иностранки»?
В первой половине — целых три романа! Впрочем, два из них (совсем новый — 1962 — «У нас дома» Эрскина Колдуэлла и посмертный — 1960 — «Мертвые не поют» словака Рудольфа Яшека) только начинаются, а один («Презрение» Альберто Моравиа) уже завершается. Подборка современной бразильской поэзии (семь поэтов — семь стихотворений), где имя переводчика — М.Самаев — обнаруживаешь лишь в последней строчке публикации. Николаю Тихонову повезло больше — о том, что он перевел стихи Артура Лундквиста, сказано перед самими текстами. Но вообще переводчики, похоже, пока не в чести — их имен нет не только в рубрике «Коротко об авторах», но даже в «Содержании».
Ни проза, ни поэзия номера («Моя родина — это как улыбка застенчивая / Или желание плакать…» — Винисиус ди Мораис) сегодня уже не удивляют и не впечатляют. Самое интересное для нас нынешних мы находим во второй половине номера. Критика, полемика, публицистика, очерки, календарь, карикатура — рубрик масса, и одно лишь перечисление публикаций занимает в «Содержании» более страницы. Похоже, что именно здесь большей частью и приоткрывалось окно в Европу (и другие континенты), прорубленное в железном занавесе в середине 50-х не без помощи «Иностранки».
Не стоит, впрочем, забывать, что рубилось это окошко не только с благородными культурно-просветительскими целями. «Иностранка», по замыслу властей, находилась на переднем рубеже идеологической борьбы и была призвана давать читателю правильные ориентиры: все «прогрессивное» — поддерживать, а «реакционное» (синонимы — «буржуазное» и «западное») — осуждать. Запад при этом был одновременно и объектом противостояния, и источником знания. Двойственная роль журнала порождала порой уникальные феномены, когда читатель вполне мог, отбрасывая идеологическую нагрузку, извлекать из критических статей только информативный материал. Не здесь ли и был введен в оборот впоследствии широко распространившийся авторский прием «негативной рамки» (когда после зачина «Как утверждают буржуазные ученые…» излагалось все то, что иначе опубликовать было невозможно)?
«Фрейдизм породил особенно острые противоречия и болезненные явления в творчестве многих американских писателей ХХ века», — так начинается статья В.Неделина «В сумерках психоанализа», открывающая рубрику «Критика». «Равно успешно служит он в буржуазной литературе и оправданию насилия, жестокости и проповеди смирения, мысли о бесполезности всяких попыток изменить мир к лучшему». Тягостным воздействие идей Фрейда оказалось для Г.Миллера и Н.Мейлера, для Т.Уильямса и Дж.Керуака, пишет В.Неделин. Но — внимание! — оказывается, этих же писателей можно охарактеризовать «модным сейчас на Западе термином «нонконформизм» («неподчинение»)». Разъяснение в скобках подсказывает, что в оборот вводится новое, пока еще непривычное для читателя слово, которое позже прочно войдет в наш социальный лексикон.
А дальше — на двадцати журнальных страницах — излагаются базовые положения психоанализа (с подробными, например, толкованиями понятий «оно», «я» и «сверх-я»), интерпретация термина «подсознание» Сартром, основы неофрейдизма и американского экзистенциализма, иллюстрируемые пересказами текстов Ю.О’Нила, Р.Райта, Т.Уильямса, У.Стайрона, Н.Мейлера и прочих в той или иной мере «заблуждающихся», но протестующих против капиталистической действительности авторов. Где еще, как не на этих страницах «Иностранки», можно было в 1963 году пополнить свой философский багаж? Благодаря или вопреки намерениям авторов и редакторов это происходило — другой вопрос.
Даже в полемической заметке В.Ивашевой «Кому на пользу» — ответе на опубликованную в английском журнале «Сервей» («орган циничной и лживой антисоветской пропаганды») статью преподавателя Оксфорда Р.Хингли «От Эмиса до Во» («наглядный документ той дезинформации и антисоветской стряпни, которой еще немало на страницах наиболее реакционных органов») — цитируются его язвительные комментарии по поводу принципов «марксистского анализа литературных явлений», сводящихся к тому, что хорошие, «правильные» писатели должны проявлять антиамериканские чувства, поддерживать советскую внешнюю политику и не быть модернистами. Подобному подходу, разумеется, дается решительный отпор, но не вовсе глупый читатель, конечно же, увидит правоту господина Р.Хингли.
Однако не только пересказами богат критический раздел сотого номера «Иностранки». Художественная публицистика представлена здесь текстом Андре Моруа «В зрительном зале — миллионы (Кино, радио, телевидение и традиционные виды искусства)», по своему содержанию вполне актуальным («Хотим мы этого или не хотим… мы идем к «цивилизации образа». Нам нужен не комментарий к событиям, а их воспроизведение в образах, не пересказ фактов, а их показ»). Судя по отсутствию имени переводчика, можно подумать, что Моруа изложил свои соображения по-русски, завершив их с соответствующим историческому моменту пафосом: «С помощью кино, радио, телевидения создадим шедевры, не уступающие классическим образцам!» Оперативно переведены (хотя и здесь — непонятно кем) два очерка из свежего (1962) сборника Рышарда Капусцинского «Буш по-польски»: пан Рышард еще не приступил к описанию дальних империй и пока осваивает родную провинцию и ее рядовых героев.
Лев Копелев, будущий лауреат недавно учрежденной журналом и Католической академией г. Штутгарта премии имени отца А.Меня, на страницах далекого сотого номера выступает с «юбилейным» материалом. «Опередивший эпоху» — так называется его заметка к 150-летию со дня рождения Георга Бюхнера. Имя другого будущего лауреата (Государственной премии Италии по художественному переводу за 1996 год) — Евгения Солоновича — мы находим под рецензией на два сборника сицилийского поэта Иньяцио Буттитты («…долг поэта в том, чтобы помогать людям, в том, чтобы вести их за собой к новой, счастливой жизни…»). В рубрике «На всех языках» помещено сообщение о выпуске словацким издательством «Освета» сборника рассказов «Первая любовь» будущего главного редактора «Иностранки» Чингиза Айтматова. А на последней странице обложки планируемый к публикации в 1964 году новый роман Генриха Бёлля пока именуется так: «На взгляд клоуна».
№ 200
Новая сотня номеров — и на дворе уже другая эпоха. Февраль 1972-го. Отшумели революционные бури в Европе, да и в России брожение шестидесятых неуклонно сменяется тихим болотом застоя. Последний бастион свободной мысли — «Новый мир» — сдан ровно год назад. А что же «Иностранка»? Как раз здесь и остается шанс уловить что-то из духа шестидесятых — но не советских космическо-коммунистических, а американских бунтарско-наркотических. Увидеть «Забриски-Пойнт» Микеланджело Антониони через два года после выхода на экран можно было разве что на закрытых просмотрах — но благодаря «Иностранке» хотя бы сценарий прочли десятки тысяч подписчиков (а может быть, и сотни — тираж опять не указан).
Резон публикации этого сценария понятен — ведь показать что-то неподготовленному советскому человеку значительно опаснее, чем пересказать. Познакомить же его с произведением крупного мастера, где, как говорится в послесловии Б.Галанова, «с такой публицистической прямотой и резкостью обличается античеловеческая сущность современной американской действительности», — вполне оправданная идеологическая акция. Да, следует констатировать, что провозглашенная Андре Моруа сто номеров назад «цивилизация образа» в 1972-м оставалась для нас пока далека, но читатель, выросший в «цивилизации слова», был благодарен журналу и за печатный текст.
Большинство фильмов Антониони мы так или иначе все-таки сумели увидеть — либо в урезанном цензурой варианте, либо с большим опозданием («Блоу-ап» за последние годы телевидение показало уже дважды). Однако «Забриски-Пойнт» даже через 25 лет так и не дошел до широкого зрителя. А ведь его действительно антибуржуазный пафос мог бы весьма интересно соотнестись с нашим сегодняшним сознанием. Что сказать о героине, в мыслях своих воображающей, как взрывается вилла бизнесменов и по небу разлетаются шкафы, телевизоры и холодильники со всем содержимым? Романтический протест против свободного, но несправедливого общества потребления? Или реальный, осязаемый терроризм, которым этот протест чреват?
В 60-70-е нам было вольно одновременно и видеть в Америке воплощение цивилизационного идеала, и сочувствовать героям антиамериканских по сути книг и фильмов. Объяснить это нетрудно. Идентифицируясь с героем-нонконформистом, мы (зрители и читатели) производили элементарную подмену, при которой объектом протеста становился истеблишмент не американский, а родной, советский. Подмена вполне удавалась — ведь где-то в глубинных основах сознания наше общество было не менее (если не более) буржуазным, что вышло на поверхность именно сейчас, когда ритуальная идеологическая мишура оказалась отброшена и все с невиданным энтузиазмом принялись снова догонять Америку — на этот раз, в отличие от хрущевской попытки, стремясь не превзойти ее, а просто стать на нее похожей. Попытка отчасти удалась: Россия (по крайней мере, Москва) все больше и больше Америку (хотя и несколько диковатую) напоминает. Как-то «Забриски-Пойнт» будет восприниматься теперь бывшим калифорнийским (или московским) хиппи Марком, превратившимся через четверть века в процветающего дельца Аллена?
Но вернемся к двухсотому номеру, в котором немало интересного и помимо Антониони. Например, начало романа «Лавка Чудес» лауреата Сталинской (впоследствии переименованной в Ленинскую) премии «За укрепление мира между народами» Жоржи Амаду и конец романа «Футбол 1860 года» будущего лауреата Нобелевской премии по литературе Кэндзабуро Оэ. Или полученный в рукописи рассказ по-марксистски «правильного» Джеймса Олдриджа под характерным названием «Прощай, Анти-Америка!» и подборка стихов южноафриканца Денниса Брутуса — здесь среди прочих мы находим и переводы будущего лауреата российской Букеровской премии Андрея Сергеева.
Вообще переводчики на этот раз в фаворе: они представлены не только в «Содержании», но и на 25 страницах рубрики «Критика», полностью посвященной в этом номере изложению материалов творческой встречи на тему «Поэзия и перевод». Созвездие имен теоретиков и практиков: Л.Эйдлин, С.Липкин, Е.Эткинд, Б.Слуцкий, В.Левик, В.Иванов, М.Гаспаров, Л.Озеров… И вечная (но, «конечно, ложная». — П.Топер) дилемма — «что лучше: хороший, но далекий от подлинника перевод или плохой, но близкий».
В рубрике «Культура и современность» один из будущих прорабов перестройки Андрей Нуйкин рассуждает на тему «Эстетика и политика», а А.Мидлер в уже привычном стиле «негативной рамки» пересказывает (по двум последним книгам и интервью в двух номерах «Плейбоя») концепцию канадского социолога Маршалла Маклюэна (телевидение как средство «усиления человеческих восприятий» и «прямого контроля над обычным сознанием и культурой человека»). В «Публицистике» — окончание очередных «законов Паркинсона; в рецензиях — отклики на сборник «Современная американская новелла. 60-е годы», на первый русский томик Ивлина Во и на парижское издание «Немного солнца в холодной воде» (1969) Франсуазы Саган: романа, который в русском переводе появится на страницах «Иностранки» уже в следующем, мартовском номере.
А в последней рубрике — «Из месяца в месяц» — заметка «На Голгофу в погоне за золотом»: «Среди театральных постановок, идущих в нынешнем сезоне на Бродвее, больше всех шума, пожалуй, наделала опера в стиле рок «Иисус Христос — сверхзвезда»… Идея «встряхнуть» хорошенько Библию — может, где-нибудь между пожелтевшими страничками еще застряли чьи-нибудь сребреники, другим-то это удавалось! — на этот раз пришла двум молодым англичанам — композитору Эндрю Ллойду Вебберу и поэту Тиму Райсу… Использование легенды о Христе в откровенно коммерческих целях вызвало протест общественности — в первую очередь верующих». Через полтора десятка лет русский вариант оперы станет коммерческим шлягером в театре, и по сей день носящем имя Моссовета.
№ 300
Июнь 1980-го. Унылая пора. Вместо ранее объявленного коммунизма в Москве вовсю идет подготовка к летней Олимпиаде. «Иностранка» же посвящает весь публицистический раздел материалу под названием «Репортаж из Кабула». Прогрессивный американский писатель Филлип Боноски, проведя неделю в только что занятой советскими войсками афганской столице, вовсю клеймит продажную западную прессу и клятвенно заверяет, что в Кабуле все спокойно. «Контрреволюция подняла голову, но она будет подавлена… В большинстве своем народ активно и решительно поддерживает свою революцию».
«Побеждает тот, кто меньше теряет/ тот, кому нечего терять…», — ста страницами раньше читаем мы у итальянца Данило Дольчи, переведенного уже знакомым нам Е.Солоновичем. Дольчи — еще один лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Похоже, что весь запас мира уходит в премии, и на реальность его уже не хватает.
Помимо итальянских, в номере также присутствуют стихи монгольские и еще рассказы писателей Ирака. Есть что почитать — да и на что посмотреть: на обложках акварели индонезийского художника Куслана Будимана. «Море», «Деревня»… Джунгли. А в «Антирубрике» — подборка антивоенных рисунков. Вот сюжет турка Огуза Макала: у марширующих в колонне солдат в дулах ружей — цветы, а вместо ног — костыли. Смех, да и только.
В рубрике «Трибуна переводчика» — репортаж об очередной московской встрече переводчиков советской литературы. Болгарин Манол Наков цитирует обращенное к Анатолию Софронову высказывание Шолохова по вопросам перевода: «Тут по-разному бывает. Какой хороший поэт Твардовский. А за рубежом его почти не знают. Не понимают, наверное, переводчики. Переводят некоторых модных… Быть хорошим переводчиком — это большое искусство… Шекспир — сугубо английский писатель… А как его у нас знают? Переводчики были отличные…». Переводчик же «Тихого Дона» на английский Роберт Даглиш решает проблему диалектизмов: стоит ли западному читателю ломать голову над значением слов «курень», «башлык» или «чирик»?
А памятником завершившимся семидесятым в американской литературе мог бы стать, по мнению Алексея Зверева, рецензируемый им в рубрике «Среди книг» роман Джозефа Хеллера «Словно чистое золото» («Good as Gold«, 1979). «У каждой эпохи свои герои, и сегодняшней Америке требуются как раз голды — люди, в которых необыкновенно прочно укоренена психология конформизма, лавирования, прилаживания к «скверным временам», благо в них всегда найдется оправдание для собственной трусости, легко сходящей за разумный, даже «прогрессивный» выбор между большим и меньшим злом». Вполне возможно, что многим из 480 тысяч (объявленный наконец тираж) читателей «Иностранки» пришло в голову заменить в этой фразе название государства на другое — ведь «настроения безнадежности, невозможности что бы то ни было поколебать в развертывании событий, а как следствие — подретушированный, а то и открытый конформизм» в 1980-м были им ох как не чужды.
Проза в номере несет определенный архивный налет: половину журнальной книжки занимает начало двадцатилетней давности романа Гонкуровского лауреата Бернара Клавеля «Испанец», а в рубрике «Литературное наследие» публикуются рассказы Нобелевского лауреата Иво Андрича. Гостями же редакции стали ГДРовские писатели во главе с Германом Кантом (а беседу с ними подготовила к печати многоуважаемая Лора Григорьевна Харлап, и по сей день зорко подмечающая каждую неточность в рукописях наших авторов и переводчиков).
И еще один мостик в сегодняшний день мы снова находим в рубрике «Из месяца в месяц», где пересеклись имена двух в скором будущем заметных авторов «Иностранки»: «По британскому телевидению с успехом демонстрировалась пьеса, написанная английским писателем и литературоведом Малькольмом Брэдбери по новелле Джона Фаулза «Тайна».
№ 400
Октябрь 1988-го — это уже совсем рядом. Во всяком случае, между 500-м и 400-м разница существенно меньше, чем между 400-м и 300-м: радикальность исторического и культурного перелома ощутима здесь как нельзя более внятно. (Да и изменения в руководстве журнала сыграли, видимо, не последнюю роль.) Золотой век перестройки — время заполнения лакун и публикации всего пропущенного за предыдущие десятилетия. Венецианский карнавал масок на обложках — и созвездие имен на страницах: Умберто Эко (окончание «Имени розы»), Тадеуш Боровский (стихи и проза), Юкио Мисима («Патриотизм»), Хорхе Луис Борхес (из интервью разных лет). А среди переводчиков — нынешние постоянные авторы и сотрудники журнала: Елена Костюкович, Владимир Британишский, Григорий Чхартишвили, Наталья Богомолова и многие другие.
Культурное и идеологическое противостояние перестало быть актуальным и сменилось процессом освоения новых имен, тем и пространств. А географическая всеохватность, потеряв свой дежурно-нагрузочный характер, неожиданно обернулась достоинством. Эквадорец Альфредо Вивар публикуется здесь не как представитель страны «третьего мира», а как самобытный поэт; угандийский руководитель Иди Амин становится героем очерка историка Бориса Асояна не как лидер национально-освободительного движения, а как кровавый диктатор («Император» Рышарда Капусцинского к этому моменту в «Иностранке» уже напечатан). И — что поразительно — в номере практически отсутствует Америка (если не считать заметок о фильмах по двум романам: «Иствикские ведьмы» Апдайка и «Империя солнца» Дж.Г.Болларда).
Широта и свобода в подборе материалов номера заставляет забыть, что в этот период еще существовала какая-то — эстетическая или политическая — цензура. И только чтение набранных мелким курсивом в рубрике «Наша почта» читательских писем неожиданно возвращает к реальности. «Давайте попробуем опубликовать некоторые книги «вредных» писателей, пусть даже Александра Солженицына, — не без отваги, чувствуется, предлагает программист из Тюмени А.Васильченко. — И давайте не будем так сильно беспокоиться о нашей нравственной чистоте… Попробуйте напечатать «Архипелаг ГУЛАГ»… Может быть, его стоит почитать?» А печатать Солженицына именно в «Иностранке» следует потому, что он живет в США.
И все же фрагментов реликтовых, уходящих в прошлое, в этом номере значительно меньше, чем перспективных, обращенных в будущее. «Роман как космологическая структура», «Сотворить читателя», «Метафизика детектива», «Постмодернизм, ирония, занимательность» — только по заголовкам разделов в «Заметках на полях «Имени розы» можно понять, как повлияло это приложение к знаменитому роману на стиль и характер литературно-критических текстов последующего десятилетия. А четыре абзаца под заголовком «Нежный мастер сонетов» в рубрике «Из месяца в месяц» переносят нас сразу в 1995-й — ведь именно тогда получил Нобелевскую премию ирландец Шеймас Хини, о новом сборнике которого («Мигающий фонарик») здесь идет речь.
Тираж 400-го номера будто специально составляет ровно 400 тысяч экземпляров. Это на 80 тысяч меньше по сравнению с номером 300-м. На первый взгляд странно: неужели интерес к иракским рассказам и афганским репортажам выше, чем к Умберто Эко? Конечно же нет: просто «Иностранка» на пике горбачевской перестройки проигрывает не себе — прошлой, а «Знамени» и «Новому миру» той же эпохи. Читателю 1988-го важнее разобраться с собственной историей и культурой, и отечественные архивные публикации имеют очевидную фору — ведь и «Архипелаг ГУЛАГ» «вредного» Солженицына будет напечатан меньше чем через год именно «Новым миром». И читать Солженицына будут с большим интересом, чем его коллегу и друга Генриха Бёлля, очередной роман которого — «Под конвоем заботы» — «Иностранка» обещает опубликовать в следующем, 401-м номере.
Впрочем, из нашего 1997-го полумиллионные тиражи кажутся уже чем-то фантастическим: сегодня совокупный годовой тираж всех двенадцати номеров журнала меньше, чем тираж одного номера в 1988-м. Извечный российский вопрос — что делать? «Давайте содействовать расширению читательского сообщества», — предлагает в беседе с Борхесом Сьюзен Сонтаг. «Да, — отвечает Борхес, — потому что этому разряду людей угрожает исчезновение. Вот писателей сейчас много, а читателей — почти ни одного. Давайте учредим Секту читателей, или Тайное общество читателей…»
Что ж, можно лишь присоединиться к утопическому предложению великого аргентинца и хранить надежду, что и у 600-го номера «Иностранки» найдется хотя бы один читатель. Воспользуемся фразеологией грядущей «цивилизации образа» и обратимся персонально к Вам: «Оставайтесь с нами!»