«Настанет ли век истины, потупившей взор долу?»
Инна Безрукова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 1997
Инна Безрукова
Иржи Коларж: «Настанет ли век истины, потупившей взор долу?»
Иржи Коларж — известнейший чешский поэт и коллажист, а также график, скульптор, но в первую очередь все-таки коллажист. Коллажист в поэзии — и поэт в искусстве коллажа, внутри которого он выстроил собственную оригинальную систему жанровых разновидностей. Его, говоря по-русски, «лоскутажи», «клокажи» и «комкажи» принесли автору мировую славу. Работы Коларжа выставлены в крупнейших музеях, а, например, его иллюстрации к романам Ф. Кафки, конгениально воссоздающие причудливый изломанный мир писателя (тоже своего рода «комкажи»), даже тиражируются на художественных открытках. Коларж и коллаж — понятия столь нерасторжимые (nomen omen?), что эти заметки трудно и писать иначе как в «коллажной» манере.
С самого раннего детства Коларжа окружала действительность исковерканная, жесткая, угловатая — и в то же время ослепляющая своим многоцветьем. Сказать банальность, что жизнь его не баловала, — значит не сказать ничего. Талантливый мальчик родился в 1914 году в рабочем городе Кладно близ Праги в многодетной семье пекаря и швеи. Родители привыкли трудиться не разгибая спины, и маленький Иржи, едва закончив начальную школу, был отдан в учение к столяру. Детские впечатления позже отозвались во многих стихах Коларжа.
10 января 1950 года. Вторник (Кладно)
Бог весть, как я вырос,
он прямо болен, когда нечего выпить,
мать сама подсовывает ему деньги,
лишь бы отстал,
как будто мало, что он пропивает
все до последнего заработанные гроши.
А если ты сляжешь, говорю я ей,
и не сможешь ходить по домам убираться,
думаешь, я вас прокормлю
в свои двенадцать?
Карел — калека,
а Марта — та едва лепетать научилась.
Но она только смеется.
Я еще могу, говорит, не накликай беду…Из цикла «Ликующее кладбище. Избранные места из дневника» в книге «Печень Прометея»
Продолжить образование Коларжу так и не удалось, зато профессий он переменил множество. Ему довелось быть сторожем, подручным каменщика, грузчиком… В 1932 году, когда в Европе разразился экономический кризис, юноша лишился всех средств к существованию, так что был безмерно рад случайно подвернувшемуся месту официанта.
11 декабря (Брату)
ЧАС, КОГДА ЮНЫЙ ОФИЦИАНТ,
накрыв столы,
чинно сидит на стуле
и ждет; дама обедает
и между делом
нет-нет да и проронит слово; он же,
косясь на свой профиль
в зеркале, отвечает,
а в мыслях у него — элегантная
стрижка, новый галстук,
штиблеты и чаевые…
У вас уже есть девушка,
спросила старая дама, в то время
как он переменял прибор.Из книги «Дни в году», 1948
Уже тогда Коларж пишет стихи и одновременно начинает работу над коллажами, поражая необычностью своих творений пражскую артистическую молодежь. «С самого начала моей целью было открытие плоскостей соприкосновения пластического искусства и литературы, — вспоминал он в книге «Ответы» (Париж, 1973). — Все попытки, которые делались в этом направлении раньше, казались мне малоубедительными и, главное, непоследовательными».
В поэзии Коларж на первых порах следовал классической форме; черед его модернистских (пост?) экспериментов со словом наступит позже.
Я лежал с лавандой
Черт тебя дери кукушка
Что тебе до моей милой если я спрашиваю сколько лет мне житьЯ это знаю Соль тебе в глаза
Ведь жасмин это была единственная любовь моей матери
Великая любовь
Знаешь когда пылает мозг
Сердце бьет тревогуИ стонет грудь
Держите поджигателя
Я лежал с лавандой
Вечер умиралТы тяжела как громовой раскат
ПоэзияИз сборника «Свидетельство о рождении», 1941
В 30-е же годы его больше влечет искусство коллажа, и в 1937-м в пражском театре D-34 — средоточии чешской авангардной художественной мысли того времени — открывается первая выставка Коларжа. «В своих первых коллажах, созданных в период между двумя мировыми войнами, я отдавал дань сюрреализму, — говорит об этой поре своего творчества сам мастер. — Я был тогда довольно молод и еще интересовался принципом случайных сочетаний, интересовался неожиданными эффектами, которые подобная спонтанность могла дать моим работам… » («Ответы»).
В 1942 году в Праге образовалась знаменитая «Группа 42», главным вдохновителем и теоретиком которой являлся Индржих Халупецкий. В нее вошли писатели Иван Блатный, Йозеф Кайнар, художники Карел Соучек, Камил Лготак и другие, скульптор Ладислав Зивр, фотограф Мирослав Гак. Коларж в этой группе был «един в двух лицах».
Молодые люди исповедовали идею искусства, которое стало бы не принадлежностью культуры, а частью человеческой жизни, частью новейшей, то есть творимой в настоящий момент, истории. В это время Коларж как поэт отказывается от классического стиха и вступает на тот путь, который в итоге привел его к полному отрицанию литературы в привычном смысле. Последняя начинает казаться ему фальшивой игрой ума индивидов, занимающихся бумажным сочинительством, вместо того чтобы изображать реальную, живую повседневность. Характерен эпиграф из Генри Миллера, который Коларж предпослал своему сборнику «Семь кантат» (1945): «Все, что не присутствует публично на улице, ложно, вторично; это, так сказать, литература».
Долой разжижение языка!
Хватит нравоучений!
Даешь конец литературы!
Из книги «Новый Эпиктет», 1968
Коларж внимательно прислушивается к голосу улицы, всматривается в нее, ловит обрывки фраз, читает вывески, подхватывает и склеивает все эти осколки в произведениях, которые представляют собой настоящие стихотворные коллажи. В других случаях он перемежает свой текст цитатами — порой весьма пространными — из классиков и современных ему писателей. В этой манере скомпонован, например, сборник «Черная лира», в котором Коларж разбивает на стихи чужую прозу (в оглавлении сообщая имена использованных авторов). Созданная вскоре после войны, хотя тогда не опубликованная, эта книга призвана была стать своего рода антологией «человеческой подлости» со времен Древнего Рима и Поднебесной империи до гитлеровских концентрационных лагерей.
«Группа 42» просуществовала всего шесть лет (после коммунистического переворота 1948 года в Чехословакии ее деятельность оказалась невозможной). Однако Коларж остался верен ее традициям и своей прежней манере письма также и в 50-е годы. За один из своих поэтических коллажей начала этого десятилетия — рукопись сборника «Печень Прометея», найденную в квартире его друга Вацлава Черного, — он был в 1953 году арестован и провел в заключении девять месяцев.
В 60-е годы Коларж пишет так называемую «конкретную поэзию». Слово перестает быть для него субъектом речи, а становится объектом — таким же, как любой иной предмет обихода. Коларж упорно отстаивает идею автономности, отдельности слова, его несвязанности с человеком. Он подчеркивает безразличие слова как такового к тому, кто именно им пользуется: ученый, писатель, продавец или уголовник. От поэзии слова Коларж переходит к поэзии речевого потока. Он сочиняет абстрактные стихи, расчленяет слова, разбивает их цифрами, знаками препинания, пробелами. Автор называет свои творения «анальфабетограммами», «идиотограммами», пытается имитировать на письме речь людей, вообще не владеющих грамотой…
Речь шла о том, чтобы познать и истолковать человека и его судьбу во всей их изменчивости. Ведь с человеком всякий миг происходят метаморфозы… Но когда я начал писать стихи для слепых и дингограммы (стихи для сумасшедших), серьезные поэты, которых я считал открытыми для многого, не захотели даже попытаться понять меня: как можно писать стихи для слепых и безумных?! Для меня же написать стихотворение, адресованное слепому, которое он мог бы воспринять, осязая его пальцами, а не только на слух, то есть создать стихотворение-картину, было очень важно…
«Ответы»
Дальше — больше: Коларж составляет слова и фразы из камней или из шнурков для ботинок, к которым привязывает различные предметы — например, бритвенные лезвия или ключи. Разумеется, это уже не поэзия, это особого рода произведения искусства, которые, впрочем, автор все равно именует стихами, давая им жанровые определения «петроглифы», «узелковые стихи» и так далее. Когда стихотворение стало рассыпаться у меня в руках, я собрал документальный материал об истоках письменности, благодаря чему и появились мои петроглифы и узелковые стихи… Начиная экспериментировать с неписьменной поэзией, я почти ничего не знал о том, что происходило в мире раньше. Когда же я потом впервые увидел большие собрания картин Купки и Кандинского, я был ошеломлен, поняв, что все это создавалось еще до моего рождения. Что же осталось сделать мне?
«Ответы»
В дальнейшем Коларж посвящает себя созданию уже исключительно невербальных коллажей, в которых хотя и появляются обрывки текстов и отдельные фразы, но лишенные собственно языкового смысла, нечитаемые: это всего лишь предметы окружающего мира, вырванные из привычной для них среды и причудливо соединенные с фигурами людей, зданиями, автомобилями, цветами и прочим, прочим, прочим… При этом коллажист замечает: «… разодрать или измять какие-то тексты или репродукции не означало для меня разрушения. Мне скорее казалось, что это метод исследования, казалось, что я таким образом задаю вопросы предмету — или что предмет их мне задает. Мне было интересно: что кроется по ту сторону листа, исписанной страницы, картинки, что заключено внутри всего?.. Это была странная работа — работа анатома или биолога…»
Прекрасный прислушивается к уроду
А за обоими засыпают клопы
А за обоими засыпают звезды
А за обоими —Кто уснет первый?
Кто первый очнется
Уродом?Прекрасным?
Клоп: Травой, которой
набьют чучело птицы!
Звезда: Травой! Травой,
которой набьют змею!
Клоп:
Змея? Долго ли ты будешь жить в голове змеи?
Звезда: Да, змея! Долго ли ты будешь
жить в груди грифа?
Голос: Выберите! Выберите,
вся вселенная у вас на выбор, Вселенная!
Голос: До свидания! До встречи в весенней
траве!
Трава: Хватит о Прекрасном,
хватит об Уроде, хватит
о Голосе и Голосе: никогда не пой мне больше
об этих двоих, не пой об этих двоих!
«Три вариации на картину Тициана «Марсий и Аполлон».
Из сборника «Лимб и другие стихи», 1945
Итак, Коларж-поэт умолк, но молчание его красноречиво. Оно отражает отношение художника к нашему миру — и к языку, к слову, в борьбе с девальвацией которого он и впрямь покончил с литературой.
После подавления «пражской весны» 1968 года Иржи Коларж не мог больше ни печататься, ни выставляться у себя на родине. В 1970 году был рассыпан набор целых четырех его книг: «Годы в днях» (уже второй раз, впервые — в 1949 г.), «Очевидец», «Печень Прометея» и «Стихи тишины». В силу этих обстоятельств в 1979 году Коларж уезжает в Западный Берлин, а затем перебирается в Париж. С начала 80-х годов признанный на Западе мастер издает посвященный чешскому искусству ежеквартальный журнал «Ревю К», выходящий на чешском и французском языках.
Февраль
15-е — воскресенье
Я не хочу навевать сны, ненавижу иллюзии, но думаю, что время поэзии прошло, что надвигается нечто большее, что перед нами маячит берег иного века, который мы должны завоевать, века истины.
Нам следовало бы жить и делать все лучше, чем кто бы то ни было до нас, и никогда не принимать готовое, сколь бы приемлемым оно ни казалось.
Для того чтобы справиться с этой непомерной задачей, нам потребуется озарить светом все происходящее вплоть до последних мелочей, все наши дела вплоть до самых ничтожных.
Будет ли людям отказано в этом свете?
Настанет ли век истины, потупившей взор долу?