(Перевод с испанского Натальи Ванханен)
Луис Сернуда
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 1997
Луис Сернуда
Стихи
Перевод с испанского Натальи Ванханен
Статуи богов
Прекрасные и поверженные,
слепыми очами, обращенными к небу,
вы озираете давно минувшие времена,
героев и титанов прошлого.
Бывало, их поклонение венчало вас
невесомыми гирляндами
из цветов и листьев
и возжигало у ваших ног благовонное пламя,
чей свет струился вверх к иному — небесному.Смертные, сотворенные по вашему образу и подобию,
были крепки в вере и вольны, как вода:
ослепительное, блестящее зло еще не успело
уязвить их сильных и гибких тел.
Они верили в вас, и вы воистину существовали;
жизнь не была еще тяжким и смутным бредом.Грядущие немощь и смерть,
непредставимые в ту золотую пору,
безжизненно поникали в ваших руках,
не в силах раскрыть свои отравные
обольстительные цветы,
и любовь снова и снова возвращалась
в сердца людей,
точно птица в родное гнездо,
когда в высоких ветвях
день кротко смежает свои отяжелевшие веки.То были героические, но хрупкие времена,
они рухнули вместе с вашим могуществом
и развеялись, как счастливый сон.И вот, потемневшие и искалеченные,
вы покоитесь в пыльных городских садах —
мертвые камни, не овеянные священным дуновением неба,
чуждые людским мольбам и надеждам.Лучи и дождевые капли
бестрепетно скользят по многочисленным экспонатам
этого музея смерти,
и равнодушно шествуют стороной толпы нечестивцев,
безбожно отдавших на поругание
ваши мраморные алтари,
доныне не поколебленные лишь в сердце поэта.Как знать — может быть, его одинокая вера
возвратит вам утраченные небеса.
Случись так, не карайте жалких отступников,
не мечите молнии,
насылая мор и глад на ничтожный и падший род людской.Неприступные и бесстрастные, царите себе там, наверху,
и да смягчит разрушительный гнев громовержца
услужливая ловкость смуглого виночерпия.А между тем лунной осенней ночью,
завороженно следя,
как недавняя зелень
сменяется кротким снежным свечением,
поэт, втайне ото всех, мечтает о вашем золотом престоле,
о ваших слепых отрешенных лицах
там, вдали от мира,
на недосягаемой высоте.
Урания
Платановая роща — высоко
стволов взмывают гладкие колонны,
линуя золотистый горизонт.
У чистых вод фиалки-нелюдимки
хоронятся, прохладно их дыханье.Она недвижна. Под воздушной дымкой
девическая вечна красота.
Во лбу угрюмо блещет бриллиант,
как снег, как лед; глаза лучатся светом,
не знающим, что значит слово «тень».Лилейная рука с перстом воздетым
зовет расслышать мерный ход Вселенной,
на Землю возвращает тишину,
сердца смиряя. Никакие грозы
не хмурят августейшего чела.Божественнейшая из девяти,
творительница стройного порядка,
священных вдохновительница чисел,
единый взмах крыла — и за тобою
душа летит из смертного забвенья.Не чудо ли, что ты благоволила
объемный мир сияющего свода
воздвигнуть над юдолями печали
и снизошла утишить наши скорби,
дух приобщив к гармонии небесной!И если сбит бывал я в дни былые
с твоей стези ничтожными страстями,
то днесь клянусь, кладя на сердце руку,
тебе служить, единственная муза,
свет памяти и роза тишины.
Руины
Безлюдье холит темную траву,
бурьян в руинах набирает силу,
и ласточка сечёт с безумным кличем
обширный воздух, да под ветром вздрогнет
порой то лист, то ветка — их коснулись
бесплотные невидимые руки.Уже восходит в серебре туманном
точеный серп медлительно растущий,
и льется тишь окрест, и в ясном свете
причудлив мрамор вековых обломков —
он красота, и музыка,
и сны.Се человек. Смотри,
бульвар надгробий и кипарисов
прямиком выводит нас к площади, открытой горизонту
с его холмами: здесь не изменилось
ничто. И те же тени пролегают.
Ушли лишь люди.Акведук гигантский
несет свою иссохшую громаду
растрескавшихся арок по равнине
вдоль миртов, маков. Между тростниками
свободная вода неутомимо
твердит, что красота сильнее тленья.Пусты могилы. Верно, даже праха не сыщешь в урнах.
Хрупкие останки теперь добыча неоглядной смерти,
безликой, безымянной. Правда, мелочь иная
вдруг переживет владельца и там, за гробом.
Предположим, склянка иссякших благовоний,
тусклый перстень, горсть побрякушек или — словно на смех —
забавный талисман любовной силы, зачем-то разрушеньем
пощаженный.Те камни, по которым прошагали
центурионы канувших столетий,
незыблемы, равно как и колонны —
свидетели отчаянных дебатов,
и алтари, где жертвы приносились,
и стены — от нескромных глаз укрытье.Всё уцелело. Кроме человека.
Безмолвье будто ждет, что он вернется.
Увы, несовершенные созданья питают время
собственною плотью,
твердыни строят и проносят вечность под черепом,
в самих себе скрывая, как мякоть косточку, зародыш смерти.Всевышний, нас отдавший на закланье,
зачем ты в нас вложил бессмертья жажду,
творящую поэтов?
Неужели за веком век взираешь безучастно,
как, словно пух репейника седого,
в слепую тьму слетают дети света?Ах да! Тебя ведь нет. Ты только имя
бессилия и страха человека.
Жизнь без тебя напоминает эти
руины в их торжественном безлюдье:
красивый бред в сиянье ясной ночи,
и чем недолговечней, тем прекрасней.Прекрасному отмерен миг, не больше.
Как вечностью, мгновеньем насладимся.
К тебе, Господь, я зависти не знаю —
оставь меня с твореньями людскими:
они живут недолго, но в попытке
бессмертия — с твоим всесильем спорят.Се человек. Довольно стон докучный
он к небу слал: туг на ухо Создатель,
молитвой сыт, а без нее хиреет.
Пусть наша жизнь — цветок, но отчего бы
ему не расцветать в руке у смерти?Священна ночь, таинственна — похоже,
нас обнимают дружеские руки.
Ей на плечо, как некогда другие,
я голову клоню и замираю.
И безмятежны спящие руины.