(Перевод с английского А.Сергеева)
"Иностранная литература" N2. Аллен Гинзберг
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 1996
Перевод Андрей Сергеев
Аллен Гинзберг
Из новой книги стихов «Призывы гражданина мира»
Перевод с английского А.СЕРГЕЕВА
Пекинская импровизация
Я пишу стихи потому, что слово «вдохновение» происходит от «вдох», «дыхание», — я желаю дышать свободно.
Я пишу стихи потому, что Уолт Уитмен разрешил человечеству говорить откровенно.
Я пишу стихи потому, что Уолт Уитмен открыл поэтическую строку для беспрепятственного дыхания.
Я пишу стихи потому, что Эзра Паунд видел башню из слоновой кости, поставил не на ту лошадь и разрешил поэтам писать на простом разговорном.
Я пишу стихи потому, что Паунд посоветовал поэтам Запада рассмотреть картинки китайских слов.
Я пишу стихи потому, что У.К.Уильямс в Резерфорде написал ньюджерсийское «Я дам те в глаз» и спросил: как это соотносится с пятистопным ямбом?
Я пишу стихи потому, что мой отец был поэтом, моя мать из России говорила по-коммунистически и умерла в сумасшедшем доме.
Я пишу стихи потому, что мой юный друг Гери Снайдер уселся за круглый стол и рассматривал свои мысли как участников совещания в оруэлловском 1984.
Я пишу стихи потому, что меня мучит мысль: я родился, чтоб умереть, камни в почках, гипертония, все страдают.
Я пишу стихи потому, что страдаю, не зная, что думают остальные люди.
Я пишу стихи потому, что поэзи может раскрыть мои мысли, исцелить паранойю — мою и других.
Я пишу стихи потому, что мои мысли проникают до сексуальной сути медитации Буддадхармы.
Я пишу стихи потому, что нуждаюсь в точной картине собственного сознания.
Я пишу стихи потому, что дал Четыре Обета Бодхисаттвы: освобождать бессчетных разумных существ во Вселенной; побеждать свои собственные бесконечные жадность, злобу, невежество; переживать бескрайнее множество злоключений; пробудясь, признавать бесконечность путей ума.
Я пишу стихи потому, что сегодня утром проснулся от страха: что я могу сказать китайцам?
Я пишу стихи потому, что русские поэты Маяковский и Есенин покончили с собой и говорить обязан кто-то еще.
Я пишу стихи потому, что отец читал вслух англичанина Шелли и американца Вейчела Линдсея и показал широту дыхания вдохновенных строк.
Я пишу стихи потому, что писать о сексе в Соединенных Штатах было запрещено.
Я пишу стихи потому, что миллионеры Востока и Запада разъезжают в «роллс-ройсах», а беднякам не на что залатать зубы.
Я пишу стихи потому, что мои гены и хромосомы устремлены к юношам, а не к девушкам.
Я пишу стихи потому, что не чувствую догматической ответственности одного дня перед другим.
Я пишу стихи потому, что хочу быть один и хочу говорить с людьми.
Я пишу стихи потому, что спорю и с Уитменом, и с молодежью грядущего и болтаю со старыми тетками и дядьями, и поныне живущими в Ньюарке (Нью-Джерси).
Я пишу стихи потому, что в 1939-м я слышал по радио негритянские блюзы Ледбелли и Ма Рейни.
Я пишу стихи потому, что меня вдохновляют состарившиеся молодые, задорные песни «Битлов».
Я пишу стихи потому, что Жуань Цзи не знал, бабочка он или человек, Лао Цзы сказал, что вода стекает с холма, а Конфуций учил уважать старших, и я хочу уважать Уитмена.
Я пишу стихи потому, что прожорливый скот от Монголии до Дикого Запада уничтожает траву и эрозия порождает пустыни.
Я пишу стихи в ботинках из шкуры животных.
Я пишу стихи по принципу «первая мысль — лучшая мысль».
Я пишу стихи потому, что идеи видны лишь в их проявлениях: «Не в словах, но в предметах».
Я пишу стихи потому, что тибетский лама, мой гуру, говорит: «Вещи — символы самих себя».
Я пишу стихи потому, что газеты кричат о черной дыре в центре нашей галактики и мы вольны заметить ее.
Я пишу стихи потому, что первая мировая война, вторая мировая война, атомна бомба, если угодно — третья мировая война — мне не нужны.
Я пишу стихи потому, что не предназначенную к печати мою первую поэму «Вой» преследовала полиция.
Я пишу стихи потому, что моя вторая поэма «Каддиш» почтила паринирвану моей матери в психиатрической клинике.
Я пишу стихи потому, что Гитлер убил шесть миллионов евреев, а я — еврей.
Я пишу стихи потому, что Москва признает: Сталин отправил в Сибирь 20 миллионов евреев и интеллектуалов и 15 миллионов не возвратились в «Бродячую собаку», Санкт-Петербург.
Я пишу стихи потому, что пою, когда мне одиноко.
Я пишу стихи потому, что Уолт Уитмен сказал: «Я противоречу себе? Прекрасно, значит, противоречу себе — я большой, во мне мириады».
Я пишу стихи потому, что ум мой противоречит себе — вот он в Нью-Йорке, через минуту — в Динарских Альпах.
Я пишу стихи потому, что в моей голове 10 000 мыслей.
Я пишу стихи потому, что нет ни «потому», ни «почему».
Я пишу стихи потому, что они лучший способ высказать все на свете за 6 минут жизни.
О поведении мира, ищущего красоту, несмотря на правительство
И это единственный путь стать как индусы, как носороги,
как кристаллики кварца, как крестьяне до химических удобрений,
жить, как, видимо, жили Адам и Ева, дрожащими пальцами
прикасаясь друг к другу, покуда Змей Революционного Секса
не обвился вкруг Древа Познания? Что бы сострил Роке Дальтон
о зубах, стучащих, как пулеметы, на занятиях тактикой
со своими компаньерос? Надо убить всех янки большой бомбой.
Да, но не вздумайте сами, лучше со своей маменькой
потрудитесь над единственно верной линией — или спросите Рембо, раз уж ему отрезали ногу,
или Ленина после второго удара, когда через миссис Крупскую он послал письмо грубияну грузину, — как раз перед последним ударом, когда чекисты равнодушно заглядывали в дверь
и заверяли, что его дело в надежных руках и тревожиться нечего, —
И какая муть ударила ему в голову?
Что в голодном поезде думал Хлебников, подставляя живот солнцу?
И что Маяковский перед самоубийством, о каком сражении
с бюрократами из Министерства коллективизации Украины?
Какой сочинял лозунг для архитекторов-футуристов, какой гимн для бесчисленных партбилетчиков будущего
о поведении мира, ищущего красоту, несмотря на правительство?27 января 1986
Вы не знаете
В России тиран-таракан сожрал 20 миллионов душ
а вы не знаете, вы не знаете
В Чехословакии полиция обезножила целое поколение
а вы не знаете, вы не знаете
В Польше при государстве-ГУЛАГе полицейские провокации приобрели масштабы католического людоедства
а вы не знаете, вы не знаете
В Венгрии танки проехались по словам поэто-политиков
а вы не знаете, вы не знаете
В Югославии партизаны Великой отечественной войны
выстояли против Великой отечественной армии СССР
а вы не знаете
Тито вы знаете, но вы не знаете
вы говорите, что не знаете отчего беженцы из Восточной Европы оплакивают растущий никарагуанский ГУЛАГ
потому что не знаете, как интеллектуалы Москвы Вильнюса Минска Ленинграда Тбилиси
говорили: «Вторгайтесь немедленно» и проклинали вашу Революцию
Нет, вы не знаете, что не «Нью-Йорк ревью оф букс», а богема Кракова Праги Будапешта Белграда Вост. Берлина
говорила нам: а вы не знаете, вы не знаете
Белла Ахмадулина при свечах: «Американский поэт не поймет трагедию России»
И вы генерал Борхе отец Карденаль вице-президент Родригес, вы говорите что вы не знаете
некогда знать — слишком заняты драчкой с янки — хуже чем память о Сталине
это вы знаете, это вы знаете.Вы не знаете, но узнаете
да вы узнаете, Ленин сказал:
Истори в первый раз трагедия, при повторении — фарс
или это сказал Троцкий? Маркс?
«Не успели» шепчут на Эльбе, зубы интеллигентов стучат на Дунае и Висле
Комиссары-строители прокляли и утопили в Волге колокола деревенских церквей и теперь вода испаряется не дойдя до моря
лесорубов в тайге тошнит от брошюр, на которые переводят леса
черепа и кости кулаков пошли на посев невиданного урожая 1980 1990 2000
лысенковская окружающая среда насыпала суперфосфата в Кашу
Вы не знаете что толстозадый интеллектуал Кастро сидит на троне уже четверть века
отгрызает головы гомосексуалистам, лезет в письменный стол Маноло читать мои любовные письма
заставляет Уберто Падилью глотать ваши речи Вы не знаете этот вздор французских элитных журналов — вы проглядываете их как вице-президент Никарагуа
между войнами с янки и банкетами с ветчиной и ромом после вечерних ТВ-новостей
Вы не знаете
толстую книгу жизни вдовы Мандельштама
не знаете, как у Евгении Гинзбург седовласые арестантки
испражняются друг на друга в трюме
корабля в ледяном море к северу от Владивостока,
который увозит миллион старых большевиков друзей Ленина
к замерзшим лужам и голодным берегам Колымы
где скелеты стучат друг о друга чтобы согреться — этого вы не знаете.И они не знают Аксёнов Шкворецкий Ромен Роллан Эренбург Федоренко Марков Евтушенко —
не знают в полночь шагов Эскадронов Смерти по мостовой,
отрезанных ушей, отрубленных в Сальвадоре голов, не знают
про миллион гватемальских индейцев в Показательных деревнях —
не знают, как в угоду техасским неоконсерваторам палачи Д’Обюиссона вспороли 40 000 животов
не знают, как в 1916-м в Китае янки меняли опиум на серебро и чай
поставляли бананы в Европу и взимали экспортные налоги в Манагуа и Шанхае —
не знают о холокосте в Сальвадоре 25 лет назад — 30 000 расстрелянных наркоманов в Леворозовом треугольнике
и вы не знаете, как Воображение скачет лягушкой в Коммунистических монастырских прудах —
вы не знаете, что признаетесь в чем угодно, если вас, как червя, засадить в спичечный коробок с солью
не знаете одиночек, не знаете, как лесбиянка капо приказывает кинозвезде раздеться —
и ее нежная розова — и ее крепкий округлый — всё лживым псам Идеологии — Бзд-Трах-Трах-Трах —
Динамитом их, вы не знаете, что в маменькином сортире морская пехота
Нет вы не знаете, и мы не знаем, только тупые американские барды знают, как нетерпеливые аэростаты
взмывают с миллионами номеров «Ридерс дайджест»
и фотокопиями дайджеста переведенной Моравской Библии
в кармане моей рубашки, и глаза мои при приближении врага закрываются словно я сплю и даже храплю — я ничего не знаю
25 января 1986
2.00-2.12 ночи
Манагуа
Возвращение Майского короля
К серебряному юбилею я здорово полысел, а все я — Майский король,
И хотя я Майский король, Федеральный совет по делам информации запретил выпускать в эфир мои призывы и вопли с 6 утра до полуночи.
Майским королем лечу я по небу за своей бумажной короной,
Я Майский король с гипертонией, диабетом, подагрой, парезом, камнями в почках и спокойными очками,
И более не ношу дурацкой короны неразумия и немудрости, не боюсь — не надеюсь на капиталистический галстук в полоску и коммунистические бумажные брюки,
Не шутка лет через сто погубить планету,
А я, Майский король с алмазом величиной во Вселенную, опустошенный ум,
И я, Майский король без любви, весною пьянеющий от убогонькой медитации,
Я, Майский король, почетный профессор английской литературы Бруклинского колледжа в отставке, пою:
Всё прошло давным-давно, и к небесам взлетел мой старый разум, О!
25 апреля 1990
Идише копф
Я еврей потому, что люблю мамин суп с клецками из мацы.
Я еврей потому, что мои отцы, матери, дядья и бабки говорили на идиш в Витебске, Львове и Каменец-Подольске.
Еврей потому, что в 13, читая Достоевского, я за ресторанным столиком в Нижнем Ист-Сайде написал стихи, образцовый парижский интеллектуал.
Еврей потому, что от яростных сионистов кровь во мне закипает, прогрессивное возмущение.
Еврей потому, что буддист, мой гнев — прозрачный горячий воздух, я пожимаю плечами.
Еврей потому, что не терплю нетерпимых монотеистов — иудеев, католиков, мусульман —
Блейк сказал: «6000 лет сна» как изначальный Адонаи поймал нас в ловушку — О какие мишугене абсолюты —
Я старый еврей, уплатил налоги, со скидкой езжу в автобусе и сабвее, хожу по дешевке в кино —
И не могу представить, как молодые люди ухитряются жить,
Как это им удается, когда они вышли в свет с мятой десяткой и водородной бомбой?Октябрь 1991
В мае 1988 I Выхожу на кухню, и возвращается мысль о смерти,
день за днем просыпаюсь, пью лимонный сок с горячей водой,
чищу зубы, сморкаюсь, цежу в унитаз желтую струйку,
если глянуть за занавески, на той стороне улицы
католический храм Марии-Всех-Скорбящих;
сколько еще лет в черном пластиковом мешке выносить мусор?
когда я сварю свое последнее яйцо всмятку?
сколько дней глядеть на подушку для медитаций и вздыхать?
проходить мимо полок античной лирики и военно-промышленных тайн?
Сколько еще глядеть на весенние серые тучи над деревянной совой
на крыше священника, голуби с фонаря спархивают на ограду,
в кастрюльке овсянка, сидеть со столовой ложкой на стуле, есть кашу в заоконных мыслях о том,
как айланты, водоросли Атлантиды, оденутся яркой зеленью
и утратят ее в снегопад и протянут голые ветви зиме?
Щелкать на пленку белье на веревке и трубы на дальних крышах?
Сколько лет лежать одному в постели, поглаживая себя,
или в полночь в кровати сидеть и читать «Нью-Йорк таймс»,
отвечать на звонки мачехи или Джо в Вашингтоне, ждать, что в дверь
постучит мой прекрасный Питер, трезвый, стесняясь, спросит об ужине, редко заглядывает, а жизнь уходит — тебе есть чем платить за квартиру?
Замороченные секретари приносят охапками почту —
встаю, запихиваю рубашку в брюки, поворачиваю ключ, спускаюсь,
вхожу в Нью-Йорк, в польский ресторан Кристины на углу 12-й Восточной улицы и 1-й авеню,
еду в такси в музей или к доктору Брауну, флюорография, кашель курильщика или грипп,
ТВ-новости из Палестины, на магнитофоне жалуется Ледбелли: «Черная девушка», «Джим Кроу», «Айрин» — и
воскресные пуэрториканцы идут по бетонным ступенькам в церковь.II Носки в прачечной, ночной наскок на кухонный холодильник,
сушеные помидоры, мягкий швейцарский сыр с ветчиной, ананасный сок,
бланк льготной квартплаты ($ 260 в месяц), надраенные полы, белые стены,
блейковский «Тигр» на полке в спальне, шуршанье машин по асфальту внизу,
тишина, одинокий дом, у кровати на столике Шарль Фурье, выключаю свет —
в комоде пижама дл сна, за головой 80 томов — просмотреть:
«Стихи на идиш» Ирвинга Хоу, Аттила Йожеф, «Темные культы» Сашибусана Дас Гупты, Селин, «О народной речи» —
какие богатства на старости лет? Какие уютные долгие сны? Чтение в Персеполе и Лхасе!
Чего еще ждать от жизни? Только времени, зрелого времени, в покое,
без войн, времени поразмышлять о рушащихся годах, хотя тело, зубы, мозги и локоть болят,
трещит щиколотка, ноет крестец, пересыхает в носу и жжет язык,
сколько лет еще говорить, щелкать камерой, петь перед публикой,
импровизировать в классах, на улице, в церкви, по радио — вдали от Конгресса?
Сколько лет еще просыпаться в 9 утра, страшась, что не язва желудка, а рак?
Надо ли было брать с биографа Берроуза за снимки 40-летней
давности? Достаточно Майлс компетентен, чтобы издать
«Историю битнической литературы»? Подняться ли для медитаций
или валяться весь день, изживая грипп? Полчаса назад звонил телефон —
что на автоответчике? Вернуть ли аванс Харперу?
Кто поставил сроки фотоальбому? Разве я в два ночи не редактировал собственные стихи?
Стихи, написанные спонтанно?!? Слетать на Гренландию, в Дублин?
ПЕН-клуб 17-го обсуждает израильскую цензуру арабской прессы?
Позвонить К.О., сионистской трепачке, — переводит меня на идиш?
Написать концлагерному моралисту Эли Визелю, что его
«Арабы должны швырять не камни, а доводы» — точная ли цитата в «Нью-Йорк таймс»?
Подняться, сесть по-турецки и сгорбиться над дневником
под рев угнанных машин с фальшивыми номерами
или согреть косточки под одеялом? Сколько лет еще спать и бодрствовать?
Сколько утр еще быть или не быть?
Сколько грядущих майских утр с воробьиным чириканьем над шестым этажом,
и во дворах распускаются почки, у кирпичных стен желтый жасмин и ржавые матрасные пружины?III Сколько еще воскресных дней лежать недвижно, закрыв глаза, и помнить о Смерти,
7 утра, Весеннее Солнце в окне, крики нью-йоркского пьяницы на углу
напоминают о Питере, Наоми, племяннике Аллене, я спятил, всегда был такой — на 61-м году проснулся в Н.-Й. и понял, что у дурака ни детей,
ни матери, как у стольких ушедших из Патерсона на простор, от Лос-Анджелеса до Амазонки,
что отчаявшиеся люди и киты кричат с вершины Эмпайр стейт билдинг и их слышно на дне Ледовитого океана?..1-3 ма 1988