Книга гариков в журнале
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 44, 2012
Игорь Губерман
стоит однако *
* * *
Моё задушевное пение,
сердечную горечь гоня,
весьма развивает терпение
у слушающих меня.
* * *
В готовности терпеть холопство,
живя без чести и стыда,
есть небольшое неудобство:
ногой пинают иногда.
* * *
Отменно дерзких шуток я свидетель
и сам любитель этого же спорта;
приличность, я не спорю, – добродетель,
однако же весьма второго сорта.
* * *
Когда возникают затеи у Бога,
то жалко людей обалдевших:
евреев уехало больше намного,
чем было уехать хотевших.
* * *
Растаял этот зуд во мне со временем –
томясь от вожделения неясного,
рассматривать с немым благоговением
развалины чего-нибудь прекрасного.
* * *
Тот бес, который жил во мне, –
его кляли мои родители –
с годами сделался умней
и вырос в ангелы-хранители.
* * *
Не помню, у кого я прочитал,
что в жизни, как оглянешься окрест,
всегда есть место подвигам, – и стал
с тех пор я сторониться этих мест.
* * *
Мы движемся по жизненной дороге,
таская свой мыслительный сосуд,
но вовсе не случайно наши ноги
из жопы убедительно растут.
* * *
Так было всюду и всегда:
когда не виделось ни зги,
втекала мутная вода
в незамутнённые мозги..
* * *
И радует меня, и умиляет
в обилии божественных явлений,
что наш укромный хер осуществляет
живую эстафету поколений.
* * *
Духовную жажду легко утолить:
достаточно сесть и немного налить.
* * *
Большая для рассудка есть опасность,
когда к великим чувствуешь причастность.
* * *
Весьма была бы жизнь прекрасна,
когда бы не была напрасна.
* * *
Художник, не твори шедевры –
побереги коллегам нервы.
* * *
Есть ангелы, уставшие слегка
от собственной небесной чистоты,
они тогда бросают облака
и с девкой укрываются в кусты.
* * *
Люблю я слабость певчую мою –
ни голоса, ни слуха, смех и горе;
услышь Господь, как дивно я пою,
давно б я состоял в небесном хоре.
* * *
Теперь живу я, старый жид,
весьма сутуло,
и на столе моём лежит
анализ стула.
* * *
Ханжа-читатель был неправ,
меня браня за вольный нрав:
я душу с хером не рифмую,
но я вернул духовность хую.
* * *
Здесь неудача, там беда,
но есть и радостные факты,
и по дороге в никуда
бывают чудные антракты.
* * *
Души пугливое смущение
ложится теменью на лица:
свобода – это ощущение,
что рядом хаос шевелится.
* * *
С возрастом хотя немало сложностей,
жаловаться глупо и негоже:
старость – ущемление возможностей,
но зато обязанностей – тоже.
* * *
Природа так нам нос подвесила,
притом большой величины,
как будто всё довольно весело,
но чем-то мы удручены.
* * *
Сядет курица на яйца –
вылупляются цыплята,
а поэт на яйцах мается –
никакого результата.
* * *
Храню невозмутимое спокойствие
и чувствами своими управляю,
а людям доставляю удовольствие,
которое отчасти отравляю.
* * *
Подыскал я кино, где счастливый конец,
после выпил с любимой женой
и подумал: дурак, а живу, как мудрец, –
мало надо мне в жизни земной.
* * *
Про евреев я намедни
в некой злобной ахинее
прочитал такие бредни,
что гордиться стал сильнее.
* * *
Состарясь, не валяюсь я ничком,
а радость я несу себе и людям:
вот сядем со знакомым старичком
и свежие анализы обсудим.
* * *
Что делал я? Дружил с подушкой,
пил жизни мёд
и убирал в часах с кукушкой
её помёт.
* * *
Века протекают похоже:
прохожему дали по роже,
жиды ожидают Мессию,
и смута смущает Россию.
* * *
Идея общего деяния
с единым пламенным мотивом
полна большого обаяния,
но мерзко пахнет коллективом.
* * *
Я вижу по себе и по друзьям,
а также – наблюдая население:
мы все произошли от обезьян,
особенно – общественное мнение.
* * *
С утра негромкие шумы
слышны внутри квартир,
где просвещённые умы
ведут себя в сортир.
* * *
На складе памяти моей
наклейки есть на многих ящиках:
«Не трогай прошлое, еврей, –
отравишь радость настоящего».
* * *
Я перечёл вагон литературы,
умел я устно кружево плести,
я мог бы стать носителем культуры,
но я ленился что-нибудь нести.
* * *
Вчера заговорили про французов –
была какой-то крупной битвы дата, –
и ясно вдруг я вспомнил, как Кутузов
держал со мной совет в Филях когда-то.
* * *
Мечта пьянит, как алкоголь:
толкут евреи воду в ступе,
чтобы вернуть в солонку соль,
уже растаявшую в супе.
* * *
Течёт незримо времени река,
оглядываюсь я, плывя по ней:
величие видней издалека,
убожество и мрак – ещё видней.
* * *
Про Еву и Адама помнить вечно
Творец нас очень строго обязал,
простив за это нам чистосердечно,
что мы произошли от обезьян.
* * *
Я спокойно закрою глаза
и земные сниму с себя вожжи:
всё, что мог, я уже рассказал,
мир иной опишу я чуть позже.
* * *
Стыд меня с утра сегодня гложет
и уже покоя мне не даст:
глупо – сочинять буквально то же,
что уже сказал Экклезиаст.
* * *
Как-то юную деву на танец
пригласил молодой ницшеанец,
но девица ответила хмуро:
«Извините, я жду Эпикура».
* * *
Свои дела и дни перебирая,
готовясь к неприятностям заранее,
решил собраться с мыслями вчера я,
но мысли не явились на собрание.
* * *
Хотя давно оставил я работу
и чистой ленью дышит моя келья,
из разных дней недели я субботу
люблю за узаконенность безделья.
* * *
Поскольку мыслю я несложно,
то принял с возрастом решение:
улучшить мир нельзя, но можно
к нему улучшить отношение.
* * *
А если думать регулярно,
то вдруг заметишь в декабре,
что нынче думаешь полярно
тому, что думал в ноябре.
* * *
Я всё-таки исконный сын России,
ношу в себе любовь я, как заразу:
когда меня оттуда попросили,
обрадовался я совсем не сразу.
* * *
Подумал я, хлебнув из фляги:
душа взаправду если странница,
то помоги, Господь, бедняге,
кому моя душа достанется.
* * *
Не думай, не томись, не ворожи –
грядущее не высмотришь насквозь,
судьба такие крутит виражи,
что лучше полагаться на авось.
* * *
Шальная, крутая, пропащая,
без рамок отселе доселе,
поэзия – баба гулящая,
однако отнюдь не со всеми.
* * *
Нынче был очень редкостный вечер,
зал пустой меня встретил сердечно,
и я Богу напомню при встрече,
что держал я себя безупречно.
* * *
Кончается любое увлечение,
и странно, что не плачешь от урона,
а чувствуешь такое облегчение,
как будто в рабстве был у фараона.
* * *
Везде среди ублюдков, упырей
и прочих омерзительных созданий
активно подвизается еврей,
исполненный энергии и знаний.
* * *
Сомнительны мне длинные стихи,
моя природа краткости верна,
шуршание излишней шелухи
мешает шелушению зерна.
* * *
Люблю народные речения,
мне по душе они и впрок,
в них не тоска нравоучения,
а долгих сумерек урок.
* * *
Мне возраст печали принёс,
которыми надо делиться:
мне нравилось жить на износ,
и он не замедлил явиться.
* * *
Жить со всеми ловчит наравне,
проклиная разрыв и отличия,
мой великий народ, не вполне
понимающий цену величия.
* * *
Пускай неверно упрощение,
но мне понятней то, что проще:
вражда к евреям – ощущение,
над ним не властен разум тощий.
* * *
Я вовсе не безвыходно сижу,
мыслительными мучаясь попытками,
я часто с удовольствием хожу
на встречи с алкогольными напитками.
* * *
Пофартило и мне виды видывать
с той поры, как я хвост распушил,
а теперь моя участь – завидовать,
но кому, я ещё не решил.
* * *
Когда свирепствуют стихии,
мы в ужасе, а не в обиде,
нельзя сказать: они плохие,
они – природа в чистом виде.
* * *
За качеством любовного безумства
следить, покуда молод, надо в оба:
на свете много чёрного угрюмства
от недоёба.
* * *
Без никаких с эпохой трений
я сочинял и рифмовал,
а срам литературных премий
меня досадно миновал.
* * *
Я жил безоблачно в стране,
где был я неродной,
но непонятно было мне,
как мерзко ей со мной.
* * *
Когда бы то, что бродит мысленно,
порывы те, что утекли,
я изложить посмел бы письменно –
меня б лечиться упекли.
* * *
Что автор песен одинок –
печаль, текущая веками,
поскольку песни – лишь дымок
над шашлыками.
* * *
Люблю я современников моих –
и доблестны, и мыслят увлечённо,
волна свободы плещется об них
и тут же утекает огорчённо.
* * *
Душевно укрепляющая доза
продукта перегонки и брожения
полезна от печалей и мороза,
а также для взаимоуважения.
* * *
Не дай ни грусти, ни тоске
гнать волны мрака,
весь мир построен на песке –
стоит однако.
* * *
Кто был никем, но кем-то стал,
дорогу выбив рукопашно,
он быть собой не перестал –
вот это страшно.
* * *
Когда я окончательно устану,
стихи сменю занятием простым:
писать воспоминания я стану
про то, как я дружил со Львом Толстым.
* * *
Ехать хоть куда без рассуждения
я храню готовность удалую:
я коплю в дороге наблюдения,
чтобы после врать напропалую.
* * *
Плетенье стиха увлечённое
мне стало с годами трудней,
поскольку всё мной сочинённое
сбывается в жизни моей.
* * *
Господь, сотворивший закат и рассвет,
являет большое художество:
в России евреев почти уже нет,
а видно – великое множество.
* * *
Сталь закаляется в огне,
а мы живём, отлично зная,
что есть закалка и в говне,
но сталь тогда уже иная.
* * *
Когда заезжие гусары
отняли честь у юной Сары,
она подумала упрямо:
рожу я всё-таки Абрама.
* * *
Приблизившись к таинственному краю,
храним покуда промыслом Господним,
я тихо сам с собой в снежки играю
запомнившимся снегом прошлогодним.
* * *
Удачная случилась колея,
в которую забрёл гулящий дух,
и деньги зарабатываю я,
себя же самого читая вслух.
* * *
Ох, не люблю я правду голую,
которая права качает,
она повсюду срёт, как голуби,
а жизнь совсем не облегчает.
* * *
Холодно зимой, а летом жарко,
осень и весна – для настроения,
и хранит Господь нас, только жалко –
малый срок у нашего хранения.
* * *
Я строки ткал, и ткалось худо-бедно,
в усердном ремесле прошли года;
ткань жизни расползается бесследно,
ткань текста – остаётся иногда.
* * *
А к вопросу о культуре –
был я шут и безобразник,
но, по-моему, без дури
жизнь – не праздник.
* * *
Абстрактных истин, истин вообще
я не люблю, поскольку не философ,
люблю я мозговую кость в борще –
она лежит, и нету к ней вопросов.
* * *
В нас этого нету, а кажется – есть,
живое, святое, укромное –
фантомная совесть, фантомная честь,
достоинства чувство фантомное.
* * *
В некой чахлой школьной хрестоматии,
хер нарисовав исподтишка,
мысленно послав меня по матери,
выучат потомки два стишка.
* * *
Судьба ничуть не поломала
хребет устройства моего:
для счастья нужно очень мало –
способность чувствовать его.
* * *
Усердно исправляли
врачи мою судьбу
и в жопу мне вставляли
подзорную трубу.
* * *
Люблю ночные поезда,
в них есть игра, душе любезная,
как бы из тихого гнезда
змея похитила железная.
* * *
В былое тянутся ступени
уплывших лет,
а на ступенях – тени, тени
тех, кого нет.
* * *
Кажется, насколько понимаю,
свой чердак я доверху заполнил:
вроде бы я всё запоминаю,
но уже не помню, что запомнил.
* * *
Мы чувствуем в года, когда умнеем,
насколько зыбко всё и краткосрочно,
и только отношение к евреям
во все века незыблемо и прочно.
* * *
Многих лет не чувствую я груза,
я живу, за веком наблюдая,
и ко мне ещё приходит Муза,
только вся в морщинах и седая.
* * *
Моя житейская лампада
заметно стала иссякать,
но много света и не надо,
чтоб на столе стакан сыскать.
* * *
Если услышу сужденье надменное,
я соглашусь и добавлю неспешно:
сеял я глупое, бренное, тленное,
сеял и доброе, но безуспешно.
* * *
Мне кажется пустым усердный труд,
потраченный на чьё-то обличение:
всегда вожди народу что-то врут,
но это дарит людям облегчение.
* * *
Поскольку я дружу с бутылкой,
и дружба с ней любезна мне,
то я смотрю на мир с ухмылкой,
хотя сочувственно вполне.
* * *
И жизнь искрит неслабо,
и ладится игра,
досталась если баба
из верного ребра.
* * *
Идея мне важнее звука,
меж них – естественный провал,
их сочетать – такая мука,
что лучше я бы рисовал.
* * *
Бурлил, кипел, перекипел,
вошёл в пространство пожилое –
однако жил, однако пел
и трогал женщин за живое.
* * *
Давно меня приводит в изумление –
и тайна в этом явно есть явлении, –
как жадно поглощает население
любую весть о светопреставлении.
* * *
Об этом я раздумывал не раз,
вертя и так и сяк загадку эту:
всегда везде во тьму толкает нас
энергия глухой тоски по свету.
* * *
Люблю в России ширь полей,
весенний дождь, осенний лист,
и счастлив ныне, что еврей
и вижу это как турист.
* * *
Живу я не спеша, хожу пешком,
и вижу я – забавно мне и странно:
верблюды сквозь игольное ушко
повсюду пролезают невозбранно.
* * *
Я много поездил по нашей планете,
и всюду меня красота волновала,
такие пейзажи бывают на свете,
что сколько ни выпьешь, а кажется мало.
* * *
Есть чувство у меня, вполне еврейское,
что жить и быть живым – важней всего,
плевать на невезение житейское:
умрёшь когда – не будет и его.
* * *
Во время Страшного Суда
надеюсь я не унывать,
а посмотрев туда-сюда,
родным и близким покивать.