Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 40, 2011
Вячеслав Шаповалов
ОЧЕРЕДНОЙ
ЛЕДНИКОВЫЙ ПЕРИОД
ПЕСЕНКА КАНДАГАРСКОГО
ДЕДА
В ЯПОНСКОЙ КОМАНДИРОВКЕ (С
ПРИПЕВАМИ)
Перевод со старшесержантского
сюда
где остров сахалин не долетает баргузин
зато
допёрли зейбаржанец и грузин
дома
на слом борьба со злом и тектонический разлом
и
сам себя под ор подъём зовёшь козлом
дурилы
не обижайте курилы
вам вилы когда сибирь от москвы полыхнёт
приказы кругом памирокавказы
заразы и каждый вор и проглот
венок
сынок владивосток вот радиации исток
в
груди лимонника листок и стронций бел
а
дальше шайка фукусим но ими я не укусим
залп
град калаш макар максим вот мой удел
японцы
айда лишенцы в чеченцы
червонцы и всем народам шахидский прикид
россия стакан о чем ни спроси я
мессия без виз зашит вечный жид
тряхнуло
блять а наплевать под одеялом благодать
хоть
тыщу лет проголодать придется нам
восходит
день бежит олень дороже женщины женьшень
хрен
на часах торчит как пень и сам ты хам
далёко
алеет бомба востока
дум стоко что ты земеля хоть волком завой
всё злее всё горячей и круглее
та гея что греки звали землёй
я
тута в месяце таммуз духовной жаждою томлюсь
меня
не душит здешний груз иди всё нах
мир
мглой томим мне скучно с ним где вечен и невыразим
всех
шестикрылых хиросим дымится прах
не
званы вот-вот придут океаны
барханы дрожат от бурь закипевших вдали
за нами ещё вернётся цунами
и нас утащит туда откуда пришли
КАИНОВА
ПЕЧАТЬ
Камень с межзвёздных окраин замер в витринном окне.
Сторож ворчит ему: «Каин!» – эхо молчит в тишине.
Шрамы вселенских окалин, зла обожжённая плоть.
Камня по имени Каин запросто – не расколоть.
Хаоса старый подранок щерится: вы – это мы! –
царственный братский подарок братоубийственной тьмы.
Не покорён, неприкаян, памятный пламень и лёд,
камень по имени Каин, Взрыва Большого оплот.
А на стекле, как над бездной – рюмки, бутылка и хлеб,
некий пунктир бестелесный – дорог, мгновенен, нелеп:
нас уже завтра не будет – призрачен радостный кров,
горсть лихорадочных судеб и муравьиных миров.
Неугасимая сила, непререкаемость зла
свергла тебя, уронила, нас ли к тебе вознесла? –
выпей, воробышек, с нами, вечности бедная тварь! –
мы постигаем и сами муки вселенской букварь,
неощутимое бремя, бесчеловечную высь
там, где пространство и время в схватке
смертельной слились.
Смертная доля благая повелевает молчать,
молча на нас налагая каинову печать.
КОГДА-ТО
ЮБИЛЕЙНОЕ
Сакский крым. Домики немецкие.
Братья Гримм. Сёстры Каменецкие.
Белый бант. Школьницы советские.
Ницше. Кант. Сёстры Каменецкие.
Залпы – пли! – университетские:
Вы-рос-ли сёстры Каменецкие.
Юный строй, корпуса кадетские –
Век-герой, сёстры Каменецкие.
Гулко мчат вёрсты молодецкие –
Дым и чад, сёстры Каменецкие.
За окном – пляски половецкие.
Мир вверх дном, сёстры Каменецкие.
Пой, якут, эпосы ненецкие! –
Пишут труд сёстры Каменецкие.
Гибель! Бред! Головы стрелецкие,
Русский бренд – сёстры Каменецкие.
Век – ушёл. Дни – орехи грецкие:
Щёлк да щёлк, сёстры Каменецкие.
Даль мертва. Кодлы
люберецкие.
Брат. Брат-2. Сёстры
Каменецкие.
Лёг Бейрут в рельсы
павелецкие:
Берег крут, сёстры Каменецкие.
Дух и плоть, дочки
неотецкие –
Глянь, Господь: сёстры
Каменецкие.
Лей-налей – льются слёзы
детские:
Ве-се-лей, сёстры
Каменецкие!..
ХРОНИКА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ
Дружба опять расправляет
крыла,
Всех ублажила и всем
дала,
На спор диаспор, без
паспортов,
Между кебабов и квёлых
тортов
Хитрые сошлись дураки,
Саксаулы чресла чешут
свои,
Спецслужбы бодрствуют до
зари,
Но им не погасить огня
На юбилее у Рудаки,
На юбилее у Навои,
На юбилее у Кашгари,
На юбилее у меня.
Облака летят, на
короткой ноге
С действующими
президентами СНГ,
В глазах у осадков сухой
вопрос:
Не надо НАТО – на шо с
нами ШОС?
(Укр. вариант: на що з
нами Щорс?!.)
Идёт по улице, делая
крюк,
В тюбетейке с перцем
старый урюк,
Над урюком – истории гнётся
лоза,
У урюка печально мудры
глаза,
А в глазах мечта – повидать
шурави
По те же чресла в
шуравской крови,
В сутолоке ихних горных
рек,
Где люди похожи на
мурашей,
Под сладкую дробную
песнь калашей
Об том же мечтает любой
абрек,
Дедушка ножичком шорк да
шорк,
Премию пропил писатель
Торк,
Капает дождь, на Руси не
форси,
Едешь в такси – не
трепись на фарси,
Не обольщайся, надо –
солги,
Ибо мы лжём, отдавая
долги,
Зря фотографии не храни,
Старшему брату мозги не
долби –
Иншалла, день ангела
аль-Фараби,
За ним ещё, блин, юбилей
Бируни,
Низами, Лахути, захоти –
Саади,
Только сзади
С пушкой
Не подходи…
ХРАНИТЕЛЬ ДРЕВНОСТЕЙ
…не
сдадим Гибралтара!
А. Цветков
1
измученный беглец
забвенные года
костёр из пыльных книг
казахская столица
российской зауми
растерянные лица
культурных мук страда смертельных
рек вода
хранитель – но чего? – в
аркадах растворён
в витринных заревах в
потустороннем блеске
в изломах скорбной
бронзы в оглумлённой фреске
в смешенье летописей в
толчее времён
в надтреснутой тоске
палаческий топор
недрогнувшей руки хранит
посыл железный
кипчакской конницы
ваятель бестелесный
пахан аланских гор
созвавший беломор
сквозь численник эпох он
в сонме эвридик
где на щеках орфей
беспамятного взора
с ветхозаветных пор вор
ждущий приговора
блаженно к роднику
познания приник
2
Юрий Домбровский
шестьдесят девятый год
и оттепели крах и культу
обрезанье
за черепом своим
приходит обезьяна
но позабыла путь и плюс
куда ведёт
музей обрубок тьмы где
Азия и Русь
в имперской тесноте и
сытости консервной
сошлись на точке под
названьем город Верный
а он и впрямь был верным
в этом поклянусь
печальный таракан
районный геродот
поскребыш-палимпсест
британний и италлий
где взора слепота и
теснота деталей
тоннель в чужую боль
рот-фронт пророет крот
3
что прячется во тьме кто плачет там во мгле
что значит там в окне мгновенье силуэта
чей зайчик солнечный столь жданного ответа
улыбка на холсте и фрукты на столе
полёт высоких волн небес бездонных твердь
неузнанного зла незрячая гримаса
забытый возглас сна расколотая ваза
и полевых цветов задержанная смерть
Домбровский водку пьёт а как её не пить
свершилась конференция литературоведов
и Эткинд с Жовтисом неплотно пообедав
столетье ленина стараются забыть
4
глагола охранять с глаголом сохранить
уже не породнить и несогласных вешать
инопланетных сфер возвышенная нежить
нам свыше разум дан чтоб прошлое забыть
вот поезд пролетел качнулся колосок
душа взлетела к выси звон прощальный долог
хранитель где зеркал неведомых осколок
поймавший луч звезды стучащейся в висок
ФОТОГРАФИЯ НА ПУТЕВОДИТЕЛЕ ПО
ИЕРУСАЛИМУ
…В
пременах жребия земного.
А. Пушкин
Горит восток зарёю ближний – и Шестидневная
война,
как и предсказывал Всевышний, иных пьянит
сильней вина.
Честолюбивого итога здесь ожидали, видит
Бог,
отбросив гога и магога за их невидимый
порог.
Как
некогда во время оно – от крови скользкая тропа.
Под стенами Иерихона счастливая поет труба.
Осыпанная пеплом слава. Полудержавный
властелин,
столь триединый величаво, звучит: Наркис,
Даян, Раби́н.
Мир пахнет порохом и кровью, как в День творения Шестой,
оборотясь к средневековью и встав в грядущем
на постой.
Сии птенцы гнезда Сиона в пременах жребия
земного
идут, сомненьем не греша,
полки ряды свои сомкнули, в их юношеском
карауле
мягчеет древняя душа.
Смоковницей и виноградом сочтут века. А в остальном –
все тот же плач, всегда он рядом:
– Авессалом! Авессалом!..
Но нет, победы миги
сладки, мир на коротком поводке –
и гордо стиснуты
перчатки в мошедаяновской руке,
вновь древней распри
юный возглас,
и снова, словно на века,
реанимированный возраст
гордыни, Бога, языка.
И, древнею лозой обвита,
как в День творения Шестой,
горит, горит звезда
Давида
над Соломоновой звездой.
ИЗ ХАИМА НАХМАНА БЯЛИКА
Ничего на свете не имею –
На свету времён один стою,
И немею, и печаль свою
Сердцу близкому открыть не смею.
Никому я ничего не должен –
Искоркой лишь малою согрет.
Молот бед, о, как ты неумолчен! –
Сердце не из камня, молот бед!
Но когда скала от муки треснет,
Вскрикнет в бездне каменной судьба,
Слабый голос долетит сюда –
И родится жизнь, и свет воскреснет…
КИРГИЗСКИЙ ДИСКУРС. 2010
дитя человечье бездомная
лёгкая серна
пересекает шоссе пугает
луну вспугнута псами
юность бежит и рвётся
бедное сердце
путь завершает земной да
вы помните сами
дитя человечье под
хоровод звездопада
в свете фар творит
истерзанный танец
на жаркой дороге что
целую ночь остывала
в серебряных слепках
копыт без остатка истаяв
о вот она возвращается с
гор молодая элита
и бентли шумят парусами
над пыльной волною
к болотам на севере
молча стекает долина
кремнистый путь горит и
плавится под луною
дитя человечье как
одиноко и слепо
предчувствие давит на
грудь и велит ты гори там
и существительное по
имени небо
впотьмах откликается
керосиновым метеоритом
дитя человечье нас ждут
в небесном аиле
забвенное имя и прошлого
стылые стогна
голодные злые борзые опять затравили
дорогу и пешеходов и дом и ждущие окна
предчувствую ужас провижу сестёр на кружале
детей пригвождённых вилами к стенам
лицо гражданской войны роддомы где нас рожали
чумную зарю над Ошом Джал-Алабадом Узгеном
павшие толпы в нелепом смертном поклоне
неубранных тел неотпетых непогребённых
ребёнка в оранжевом платье на мёртвом балконе
распятья деревьев и тоже над каждым ребёнок
вот площадь иуда сыт по горло осиной
от зверя разит перегаром дрожа обнажилась держава
толпа полыхает со всей пренатальною силой
тужится вспомнить по имени лоно пожара
смрад копоть и смерть столетья спасаются бегством
реченья черты и надежды вливаются в реку
уже на дунганском уйгурском турецком узбекском
заплакал поток убегающий к новому веку
расхристанный ропот беженцы и границы
безглазые лики жилищ гром в бронхах подонков
что было в нас вложено в памяти не сохранится
убежище предков умрёт в экскрементах потомков
кентавры суккубы сатиры из частной отары
и мелкие бесы из позднего скучного мифа
всё позже сольётся в невнятные мемуары
в немыслимом танце отродья скуластого скифа
дреколье и факелы над собой воздымая
на грязную плоть водружая гранатомёты
вновь пересекают вселенную месяца мая
тени дождя о брат мой клыкастый ты кто за кого ты
и вслед за весною спалившей себя до травинки
смеясь волоча автомат с лицом гамадрила
бредёт мертвоглазая осень по наркотропинке
в крови дотлевает холодный оргазм эфедрина
ночь зимняя сказка дней безымянная смена
полёт гуманизма приторный сон шелкопряда
и снова дитя человечье бездомная серна
и бредит луна и под небом узор винограда
ОЧЕРЕДНОЙ ЛЕДНИКОВЫЙ ПЕРИОД
Ледник, отступая, пятясь и оглядываясь назад,
оставляет за собою память о Ледниковом
Периоде. Среди прочего, это они –
глазастые валуны на склонах, глядящие на закат
глазами памятников, ещё не затронутых Словом,
а также катящиеся, дробящиеся, размывающиеся дни.
Человек – мгновенье бабочки на вечности цветка,
но и он, подобно Леднику, оставляет за собою
эпоху длиною в геологический срез.
Нахлынет мутный, как весенняя река,
Дар – способность почуять тропу к водопою
и исчислить шизоидные алгоритмы небес.
Дар, отступая, покидая тело и душу Икс,
оставляет за собою память о голосе Бога:
так на дне души наркомана – страх утратить иглу.
Поэтому многократно описанный Стикс
с Хароном, etc – не
столько последняя дорога,
сколько тропа к водопою, ведущая, впрочем, во мглу.
Остаются камни воспоминаний, сухой песок
событий и прах всего сущего. Что ещё? – разве
что сожаленье о Даре, ломка, отсвет огня
веры, любви, надежды и др. – мгновенный бросок,
крик «Отец мой!», растворяющийся в пространстве
плач ребенка: «На кого Ты оставил меня?»
Мы творим ледниковый период, как заповедал нам Дар.
Мы творим свои подобья из подручного материала,
в пределах отпущенного срока, без смысла и без числа
содеянного. Если бы Господь не был так стар,
вселенная на Шестой День не много бы потеряла
при наличии Его возвышенного ремесла.
На кой же чёрт наплодил Ты, Господи, малых сих,
наделал – из праха, из ребра, а после изгнал из рая?! –
подумал ли Ты о том, что хватка-то у них – Твоя,
что высечет вещую руну на кровавом кострище псих,
в календаре обозначит пришествие месяца Мая
и миг летящий затвердит на скале бытия.
В чём же мы виноваты? В том ли, что пытались творить –
и наплодили тварей, то бишь ублюдков, то бишь подобий,
своих ли, Божьих – поди разбери…
Что же поделать, коли Дедалу не суждено парить,
а Икару – морить минотавров в лабиринтах надгробий,
как же быть нам, Боже, при свете новой зари?
И вот Тебе всё надоело, и Ты решил завязать.
Ладно, спасибо, Создатель, за эксперимент рисковый,
за небо, над нашей судьбою разверзшееся давно.
Ты нас научил говорить – но есть ли нам что сказать? –
над изморозью родниковой висит эффект парниковый –
Новый,
Ледниковый! –
взамен всего, что было дано.