Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 31, 2009
Дорога от станции шла через луг,
потом через лес и по краю оврага,
в котором смешение света и мрака
всегда порождало мгновенный испуг,
как будто попал в заколдованный круг:
ни звука шагов, ни ветвей колыханья,
а лишь за спиною чужое дыханье,
и не избежать настигающих рук.
Тот страх беспричинный – он словно недуг,
но я не хочу, не хочу поддаваться!..
Гудок. Это значит – одиннадцать двадцать:
у станции скорый проходит на юг.
И я, успокоившись, делаю крюк,
чтоб сердцебиение к норме вернулось,
и в полночь я дома. Семья не проснулась.
Я медленно вешаю куртку на крюк.
На кухне в углу наблюдает паук
за тем, как из термоса чай наливаю
и сам от себя безнадёжно скрываю,
что стыд не проходит, что этот испуг
упрятан в меня, словно в дедов сундук,
в котором не хлам, не тряпьё в нафталине,
а давние страхи, живые поныне.
Его бы очистить, да всё недосуг!..
январь 2009
* * *
Всего-то и дел – перейти автостраду,
спуститься в овраг, и подняться потом,
и, ближний лесок не сочтя за преграду,
за ним обнаружить заброшенный дом.
Упавший забор, одичавшие груши,
высокий журавль над колодцем сухим…
Но ежели здесь постоять и послушать,
то можно услышать, как стелется дым
по палой листве, словно топится печка,
а в подполе шорох и писки мышат,
и в лад этим звукам далёкая речка
едва различимо звенит в камышах…
Заброшенный дом – это в памяти веха,
десятки примет из любого угла.
Они говорят: за прошедших полвека
ещё окончательно жизнь не ушла.
Ещё бы вернуться и взяться без лени –
всё легче, чем снова на месте пустом.
А то ведь окончит свой путь поколенье,
и некому будет припомнить о том.
январь 2009
* * *
здесь – тишина, лишь прибой горделив и высок.
Золото звёзд оседает на ртутные волны,
пена от волн оседает на мокрый песок.
Здесь тишина, но всегда на короткое время;
вновь по соседству источник угрозы забил.
В этой стране, где обещана воля еврею,
мир не позволит, чтоб он о неволе забыл.
Здесь тишина, но в немолкнущей памяти слышу
звуки, живущие даже внутри тишины.
Громы ракет оседают на красные крыши,
пятна огня оседают на детские сны.
Там, за спиною, нас ждут испытания снова;
мы для грядущего память о прошлом храним,
ибо не зря нам дарованы Книга Иова,
звёздное небо и ртутные волны под ним.
июль 2009
* * *
…Приснился звук – негромкий, с оттенком флажолета,
протяжный и просторный – такая благодать! —
пригодный для поэмы, но как бы вне сюжета,
а если нет сюжета, поэму не создать.
Казалось бы, что это – проблема лишь отчасти:
бери из книг, из фильмов, перелицуй слегка –
везде подобны судьбы, характеры и страсти,
сюжетами забиты пространства и века.
Но звук, что мне приснился и помнится пока что,
окрашен флажолетом в такой особый цвет:
он требует созвучья реальности не каждой –
моей судьбе и страсти, а в них какой сюжет?
Впадёшь в истолкованье и самолюбованье,
оставишь людям память не о своём лице.
А в жизни нет сюжета – она повествованье
с рождением в начале, с кончиною в конце…
февраль 2009
* * *
Для отраженья звука нужен щит.
Само пространство иногда помеха:
преграды нет – и эхо не звучит.
Я как-то слышал песню на равнине,
в ней боль была, был крик воздетых рук –
была беда. А помнится доныне,
что никакого отклика вокруг.
И не поможет самый громкий голос
такие расстоянья перекрыть,
где люди проживают, приневолясь
то лес валить, а то каналы рыть.
Но можно вспоминать о том всё реже,
мечту о справедливости прикрыв,
и просто жить на влажном побережье,
где воздух лечит голоса надрыв.
Вот волны бьют, а поглядишь обратно –
холмы и горы закрывают вид…
Живу в стране, где эхо многократно,
и это со страной меня роднит.
май 2009
ПАМЯТИ ИОСИФА БРОДСКОГО
Инкогнито приехать в зимний Питер,
и постоять у скованной воды,
и на речном заснеженном граните
оставить мимолётные следы –
склониться к парапету чуть пониже,
и, сняв перчатку, приложить ладонь
и ждать, пока всю руку не пронижет
и схватит кости ледяной огонь.
По Невскому пройти к Адмиралтейству
и выйти на Дворцовую потом,
усматривая, впрочем, в этом действе
отнюдь не возвращенье в отчий дом,
а только запоздалое прощанье
с тем, что давало и мешало жить,
с той смесью куража и обнищанья,
что невозможно в душу уложить.
Здесь не узнать, как дышится на воле,
как пишется и думается как,
а то, что в сердце не стихают боли,
воспринимаю, как Господень знак.
Пусть даже так – болезнью в человеке –
от возвращенья Он меня хранит,
и не со мной, теперь уже навеки,
река в плену и ледяной гранит.
апрель 2009
* * *
Всё начать бы сначала – судьбу переписывать заново,
выбрать место, и время, и жизни назначенный срок…
В параллельной истории был бы я жителем Загреба
или, скажем, в Гааге ступал бы на отчий порог.
Лишь с родными людьми мне во времени не обознаться бы,
ибо разве возможны чужие отец мой и мать?
В параллельной истории жил бы я веке семнадцатом
или даже в шестнадцатом, если б чумы избежать.
А чума или оспа – они равносильны изгнанию:
или смерть, или бегство, которое множит молву…
В параллельной дороге я был бы духовного звания
и Всевышнего славил бы просто за то, что живу.
Лишь с моей принадлежностью вовсе не буду в раздоре я
при любых переменах того, что зовётся судьбой:
я останусь евреем в любой параллельной истории,
потому что хочу непременно остаться собой.
июнь 2009
СОН О ДОМЕ
Появился он однажды в сновидении нежданном –
небольшой, одноэтажный, под разлапистым каштаном.
Дом стоял, не выделяясь, но достоинство храня,
и во сне я знал: он точно предназначен для меня.
Обнесён он был оградой, невысокой, прочной с виду,
порождавшей убежденье, что не даст меня в обиду.
А налево за оградой в горы шёл фуникулёр,
а направо за оградой голубел морской простор.
Обошёл я дом, увидел дверь, притаенную нишей;
повернулся ключ тяжёлый, сам собой в руке возникший,
и внутри я обнаружил стиль не нынешнего дня:
видно, знал мои пристрастья тот, кто строил для меня.
Было просто и удобно в кабинете и в гостиной,
и во всём убранстве дома вкус присутствовал единый –
книги, диски и картины из недавних трёх веков
в окруженье стен неярких и высоких потолков.
Было мебели немного, было утвари немного,
но во сне меня томила непонятная тревога.
Получил такой подарок от судьбы на склоне дней,
получил такую ношу – что я буду делать с ней?
Год уйдёт на освоенье, год уйдёт на привыканье,
а совсем не безобидно дней бесплодное мельканье:
тщетность планов и усилий объяснит мне наконец,
что в таком прекрасном доме я лишь временный жилец…
май 2009
БЕССОННИЦА В БЕРНЕ
Два часа. Бьют часы на камине.
А камина-то нет и в помине –
он приснился. А я и не спал,
и усну, очевидно, не скоро:
бьют часы на фронтоне собора,
он отсюда всего за квартал.
А ещё есть часы на вокзале;
вот и эти куранты сказали
“два часа” – постоянный тандем!
Очень медленно время струится,
если ночью зачем-то не спится,
и никто не ответит, зачем.
С незапамятных дней и доселе
нет у этой бессонницы цели –
есть мучение и благодать:
так оно в человечьей природе –
ведь о вести, что с неба приходит,
невозможно заранее знать.
Только слушать и ждать терпеливо,
и расслышать подобье мотива
в редких звуках ночных за окном,
и мотив этот помнить отныне
как строку “Бьют часы на камине” –
и уснуть твердокаменным сном.
июль 2009
* * *
Я по обочине дороги
иду с поклажей за спиной.
Хребет маячит предо мной,
верней сказать, его отроги.
Конечно, славно бы взойти,
узнать, что там, за перевалом…
Но я довольствуюсь и малым –
мне б только ношу донести.
Куда? Туда, где у подножья
высоких и далёких гор
есть междуречье, и простор,
и слышится дыханье Божье.
И люди там живут негромко,
раздумчиво, не напоказ,
ценить умея каждый час
и зная предка и потомка.
Мой груз – всего-то стопка книг,
как эти люди, некрикливых,
бесхитростных, неторопливых,
о них – а стало быть, для них.
Покуда не настигла мгла,
покуда не докучна старость,
дойду туда и там останусь
владельцем своего угла.
август 2009
ДОЖДЬ ЗА ОКНОМ
Меня разбудили негромкие звуки дождя.
Минуту-другую я медлил, от сна отходя,
пока аксиома не вспомнилась здесь и сейчас,
что летом дождей никогда не бывает у нас.
Те звуки, наверное, были навеяны сном,
но явь продолжалась шуршаньем дождя за окном,
и я, к чудесам привыкая в предутренней мгле,
отчётливо видел дорожки воды на стекле.
Пока покрывался оранжевой краской восток,
всё громче и громче гремел дождевой водосток,
и, слушая ровный, такой упоительный гул,
я как-то спокойно, почти незаметно уснул.
Когда же проснулся опять и поднялся когда,
рассветного ливня, увы, не нашёл и следа:
был месяц июнь, и, как водится, прямо с утра –
по той аксиоме – стояла родная жара.
Но помнилось долго – и вечером, и погодя, –
что дождь состоялся, и я был создатель дождя,
и было прохладно в краю, где хозяйничал он,
и только жалел я, что край этот не населён…
июнь 2009
* * *
не к мифам давнишних времён…
Опять он последний в составе,
пустой и зелёный вагон.
Мы всё ещё в лёгкой беседе,
но грустью туманится взгляд:
не знаю, куда он поедет,
когда он вернётся назад.
А вот и кондуктора трели –
одна, и другая за ней…
Мы оба, увы, постарели,
и стали разлуки трудней.
Не будем за лёгкой беседой
угадывать горестный час.
Не хмурься, не плачь и не сетуй –
такая планида у нас.
Железо гремит о железо,
и поезд уже на ходу,
и в окнах мелькание леса,
и сам я как будто в бреду,
и прочь притяженье земное,
и прочь из-под ног колею!..
Но это всегда предо мною –
платформа, и ты на краю.
А время тревогу не лечит;
гудят и гудят поезда,
и ждать на перроне не легче,
чем ехать незнамо куда.
Но есть и мгновения счастья
и нежности счастью подстать:
я знаю, к кому возвращаться,
ты знаешь, кого ожидать.
июнь 2009
* * *
Дорога теряется в снах каменистой пустыни;
её проложивших давно уже спрятала мгла.
И раз я иду, то один отвечаю отныне,
за то отвечаю, чтоб эта дорога была.
Добро бы, чтоб кто-то шагал по соседству со мною,
пусть даже не рядом, а недалеко за спиной.
Но нет никого, тяготит притяженье земное,
и выбелил небо тяжёлый безрадостный зной.
Она начиналась на влажной и мшистой равнине,
потом проходила в таинственном тёмном бору,
вдоль медленной речки, где много простора и сини, –
а нынче лишь камни в уставшую память беру.
Шаги мои мельче – здесь быструю поступь не сдюжишь,
а перед пустыней нельзя притворяться и лгать.
Но жар в кровеносных сосудах уже не потушишь,
и знаю, что долго ещё мне шагать и шагать.
Дорога теряется в снах раскалённого камня,
на ней миражами порой проступает вода.
И хочется верить – она не случайно дана мне,
и запахи моря приносятся ветром сюда…
апрель 2009