Героическая эпопея
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 26, 2008
ГЛАВА ПЕРВАЯ. МАРИЯ И МЛАДЕНЧИК
Давно это было, в стародавние ещё времена. Истощившись, ушла в историю первая треть столетия, приступила к жизни его вторая треть, а пока на всей земле стояло выжидательное лето, тёплое лето 1934-го года.
В затенённом углу московского дворика родился рыжий мальчик. Его мать Мария не раз потом вспоминала, что едва открыв глаза, младенчик произнёс: “Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор!”
Подскочил воробей, прочирикал что-то одобрительное. Дворовая псина лизнула мальчика в лицо. Кот свернулся у него в ногах и замурлыкал. Рыжий мальчик улыбнулся каждому.
Невдалеке сидели старики, играли в домино. Они догадались, что младенчик – Визбор, и подошли к нему с дарами. Один подарил настоящую палочку от эскимо, другой достал из кармана карамельку “Взлётная”, третий отцепил от кителя орден Красной Звезды. Звезда блеснула всеми лучами, и ребёнок радостно протянул к ней руки. Ещё один сходил домой и принёс набор акварельных красок, а также колонковую кисточку двенадцатый номер. Доминошники благословили рыжего мальчика, и он улыбнулся каждому из них.
Визбор рос намного быстрее сверстников, через три года слух о нём докатился до Кремля. Сталин сразу учуял угрозу. Он велел кремлёвским церберам бросить рыжего мальчика в казематы Лубянки, а для надёжности хватать хотя бы через одного других отроков и отроковиц, а также лиц во цвете лет и даже на склоне лет, рыжих и не рыжих. Кровавый пир затопил отечество.
Вот в разгар кровавого пира церберы врываются в сретенский двор. “А этого как зовут? Визбор?!” – свирепо орёт главный цербер, тыча пальцем в рыжего мальчика. Мать Мария замешкалась, но тут же нашлась, осенённая свыше. “Этого зовут Юрием, посмотрите сами – он Юра, Юрочка, Юраша”, – как ни в чём не бывало сказала она. Церберы стали хватать стариков, игравших в домино, а мальчика не тронули.
“Будь здесь твой отец Иосиф, он защитил бы нас всех”, – сказала сыну мать. Сын знал, что загубленный церберами отец никогда уже на помощь не придёт. “Мама, я вырасту и…” – воскликнул было мальчик. И тут вдруг отроческий голосок чудесно преломился, золото высокой пробы зазвенело в нём, наполняя мир надеждой.
Мать Мария посмотрела на сына и всё поняла. Сладкая мука сжала ей сердце.
ГЛАВА ВТОРАЯ. КАК ВИЗБОР СТАЛ БАРДОМ
Когда Юрий превратился в стройного мускулистого подростка, кремлёвские жёны устроили собрание и потребовали, чтобы им дали тренера.
Какого тренера? Многоопытный кремлёвский админ долго чесал подбородок. По гигантскому слалому? По бодигардингу? Шортлистингу?
Не имеет значения, объясняли жёны. Главное, чтобы Юрий.
– Понял, – сказал админ и, сплюнув через плечо, помчался докладывать Сталину.
“Что ещё за Юрий за такой?” – подумал Сталин. Попыхтел трубочкой и дал согласие. Сам решил: пускай тренирует, тут они себя и проявят – нет худа без добра. Вождь любил русские народные поговорки и умело применял их как в устной речи, так и в научных трудах.
Начались тренировки. Запросы у жён были самые разные, поэтому занятия проводились по индивидуальным планам.
Первой проявила себя супруга председателя Совета народных комиссаров товарища Молотова Вячеслава Михайловича. Сталин отправил её на Колыму. Админу, подмигнув, сказал: баба с возу – кобыле легче. Админ посмеялся.
Вскоре на Колыму отправилась жена всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Остальные жёны тоже не замедлили проявить себя. Свою Сталин предусмотрительно пристрелил.
Когда тренировать стало некого, Визбор задумался о новом роде занятий. Думал он недолго и решил стать бардом.
Так Визбор стал бардом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КАК ВИЗБОР СНОВА СТАЛ ВИЗБОРОМ
К своим девятнадцати годам Юрий уже не выглядел юношей. Его атлетической внешности завидовали чемпионы, но не она была главным его достоинством. Главными достоинствами стали проницательный ум и убийственное обаяние. Приходилось, однако, скрываться. На всём белом свете одна только мать Мария знала, что он Визбор.
И тут в один из пригожих мартовских дней случилось неминуемое – в коридоре Большого Кремлёвского дворца Визбор носом к носу столкнулся со Сталиным. Они остановились. Сталин вздрогнул, он почуял, кто перед ним стоит. Мурашки пробежали по его спине.
– Товарищ Юрий, – спросил вождь, сохраняя внешнее спокойствие. – Почему вас своевременно не ликвидировали?
Визбор изобразил одну из самых обаятельных своих улыбок и выдал вождю в упор:
– Товарищ Сталин, а почему вы своевременно не околели?
Сталин так и сел. Едва дополз до своей спартанской койки и вскоре отдал на ней концы.
Отныне и уже навсегда можно было ни от кого не скрывать, что Визбор это Визбор.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. КАК ВИЗБОР СТАЛ АРТИСТОМ
– Ну, ты артист! – сказал Визбору Че Гевара.
Так Визбор стал артистом.
ГЛАВА ПЯТАЯ. КАК ВИЗБОР СТАЛ ПИСАТЕЛЕМ
Тут Визбору некстати намекнули, что Гоголь сжёг второй том “Мёртвых душ”. Визбор впал в расстройство, потерял аппетит. Ночами шумно вздыхал, поворачивался с боку на бок, и по всей Москве, чуя неладное, шумно вздыхали будущие жёны Визбора.
Каждое утро Визбор вставлял в свою старенькую машинку чистый лист и печатал заглавными буквами: МЁРТВЫЕ ДУШИ. ТОМ ТРЕТИЙ. Но дальше дело не шло.
Наконец случился долгожданный прорыв. Явилась строка, за ней другая. К обеду лист заполнился почти до нижнего обреза.
Визбор прочитал, остался доволен и со слезами предал написанное огню.
Так Визбор стал писателем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. А ТЕПЕРЬ, ДРУЖИЩЕ…
В отличие от Юрия Визбора, знаменитый американский писатель Эрнест Хемингуэй долго не был знаменитым. Никто не просил у него автографа, никто не покупал его рассказов. Он просто сидел в кафе, зарабатывая на жизнь переводами.
А на что ещё жить талантливому человеку, если журналы только глянцевые да гламурные? Толстыми журналами в Америке и не пахнет, откуда взяться литературе?
Такие мысли не раз приходили молодому Хемингуэю в голову, но он их отгонял, заставляя себя сосредоточиться на переводе, чтобы заработать не только на чашечку кофе, но и на свои законные полторы сосиски.
В один прекрасный день Хемингуэй застрял на непонятном обороте оригинала. Раньше или позже такая беда случается с каждым переводчиком высокой поэзии. Споткнулся Хемингуэй на второй половине строки “Милая моя, солнышко лесное”. “Милую мою” он перевёл без проблем, а вот “солнышко лесное” буквально сломало американу голову. Дело в том, что у американов солнце не меняет своих свойств в зависимости от объекта, находящегося в поле зрения наблюдателя. Солнце может быть над лесом, над Ниагарой, над бензоколонкой, при этом для американа оно одно и то же – не бензоколоночное и не ниагарное. Острым писательским чутьём Хемингуэй догадался, что в отечестве Визбора это как-то иначе. Но как? По-видимому, думал он, солнышко лесное должно обладать каким-то признаком лесного массива, например неотёсанностью. Но почему лесного массива, а не лесной промышленности? С промышленностью даже понятней, ведь солнце имеет форму круга, и это же главный признак циркулярной пилы. Стихи могут мягко напоминать милой, что лирическому герою больно, когда она его пилит.
Вконец запутавшись в сомнениях, Хемингуэй связался с Визбором. Визбор объяснил. Вскоре между молодыми людьми возникли дружеские отношения, и они решили поохотиться вдвоём. Тут начинается самое интересное.
Охотились на львов в снегах Килиманджаро. Хемингуэй заметил, что секунды за три до выстрела Визбор негромко говорит: “А теперь, старина, получи от меня маленький подарок”. Или: “А теперь, дружище, я тебя немного огорчу”.
Талантливый американ сразу понял, что тут золотая жила. Вернувшись в Америку, он стал через каждые два слова ставить то “дружище”, то “старина”, а то и “старик”. Тиражи рассказов Хемингуэя мгновенно подскочили, появились подражатели, фан-клубы, возник даже особый феномен всемирной литературы – хемингуэевщина.
Но к Визбору это уже не имело отношения.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ОШИБКА ЮРИЯ ВИЗБОРА
Служба внешней разведки не раз предупреждала Визбора, что американы готовят на него покушение. “Чем я им насолил?” – спрашивал бывало Визбор, смеясь. Сам-то знал, чем. Тем и насолил, что был Визбором. Чуть что, простые люди обеих Америк поднимаются в едином порыве и поют Милая Моя Солнышко Лесное.
А мир угнетателей злобно дрожит.
Хочешь не хочешь, приходилось беречься. Визбор всегда имел при себе три-четыре гранаты. От охраны, однако, отказывался, гордый был.
Логически рассуждая, – рассуждал Визбор, – надо мне самому пойти в охранники, и не куда попало, а к президенту США. Около него я буду в полной безопасности. Не станут же они стрелять в меня, рискуя попасть в своего президента.
Пошёл.
Чем всё это кончилось, известно. Плохо Визбор знал, что за фрукты эти американы. Они стреляли. И не стало симпатичного президента США Джона Кеннеди. Целили в Визбора, попали в него.
Что тут скажешь?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПОКОРИТЕЛИ ВЕРШИН
Альпинистом Визбор был таким заядлым, что дальше некуда. Он и меня пытался втянуть в это амбивалентное занятие. Я мягко, но твёрдо отбивался: умный в гору не пойдёт. “Но вот я же – умный, а хожу”, – возражал Визбор. “Не знаю, не знаю”, – мычал я двусмысленно и стоял на своём, как скала.
– Ладно, – сказал наконец Визбор. – Не пойдёшь – не иди. Я договорился, нас с тобой мягко сбросят с вертолёта на вершину Эвереста. А внизу будут страховать спартаковские ребята во главе с Володей Кавуненко.
Имя заслуженного мастера спорта Владимира Кавуненко внушало мне доверие. Да и репутация фирмы “Покоритель вершин”, взявшейся доставить нас на вершину Эвереста, была неплохая. Но случилось непредвиденное.
За неделю до согласованной с нами даты та же вертолётная фирма попыталась сбросить на Пик Ленинского Комсомола группу деятелей рабочего движения, которым надлежало водрузить на пике чугунное изваяние Серпа и Молота. Этот пик протыкает небеса восточней Эвереста, мыслилось, что изваяние там встанет на века. В состав группы входили, помнится, некие Бурбулис и Гайдар, в качестве опытного админа с ними прыгал Чубайс и был, если не ошибаюсь, ещё один деятель по кличке Киндерсюрприз. Попытка прошла неудачно, изваяние создало крен, и вся группа вместе с чугунным Серпом и Молотом угодила в щелевидную пропасть, отделяющую восточный склон Эвереста от западного склона Пика Ленинского Комсомола. Каждый из двух склонов являет собой совершенно отвесную каменную стену, так что фирме “Покоритель вершин” и спартаковским ребятам стало совершенно не до нашей с Визбором мягкой посадки.
Опытный админ сообщил по рации, что деятели слегка помяты, но переломов нет, еды хватит на три дня. Визбор немедленно возглавил спасательную команду, которая пыталась добраться до красных пролетариев по западной скале. По восточной на всякий случай спускались шерпы.
Детали операции известны, её освещали ведущие телеканалы. Главное, я остался в привлекательной позиции стороннего наблюдателя, а это значит, что каждый остался при своём. Только Пик Ленинского Комсомола потерял своё название, теперь он Пик Визбора.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НЕ ПРОГАДАЛ
В ту пору президентом одной братской страны был товарищ Ц., пищу которого составляли его товарищи по партии Африканский демократический альянс. Своими гастрономическими наклонностями товарищ Ц. бросал тень на идеи и методы демократии.
Особую озабоченность проявлял Чубайс, который как опытный админ курировал братские партии и нёс персональную ответственность за нетоварищеское поведение отдельных руководителей. Заручившись решением политбюро, Чубайс поручил деликатную миссию Юрию Визбору.
Прибыв в братскую столицу как бы корреспондентом журнала “Кругозор”, Визбор первым делом запросил личные дела съеденных товарищей.
Как он и ожидал, все они обладали общим физическим признаком – имели развитый курдюк. Визбор сразу понял, что президент страны товарищ Ц. отдаёт предпочтение курдючному жиру, который в самом деле придаёт ряду африканских блюд неповторимый вкус и аромат.
Обладая этой информацией, Визбор мог неспешно двигаться дальше.
Он раздобыл пляжные снимки некоторых акул американского империализма и напросился к товарищу Ц. на интервью. В ходе непринуждённой беседы зашла речь о вкусной и здоровой пище.
Не представило большого труда намекнуть простодушному президенту, что империалистические акулы куда курдючней активистов африканской демократии. А когда президент узрел пляжные фото, он вовсе растаял.
– Американы жирнее, – признал товарищ Ц., утирая складной подбородок. – Но где же я их добуду, этих мерзких акул?
– Положитесь на помощь советских товарищей, – посоветовал Визбор, глядя со значением прямо в глаза президенту.
Тот положился и не прогадал.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЗЕМНОЕ, НЕБЕСНОЕ
Ещё в студенческие годы Визбор подружился с Ковалём. Оба были Юрии Иосифовичи, это сближало. В природе Визбора преобладало подвижническое начало, в природе Коваля – мечтательное. Визбора хлебом не корми – дай совершить какой-нибудь подвиг. Ковалю – лишь бы воспарить и, воспарив, услаждаться красотой. Это друзей не разобщало, напротив – гармонизировало. Усладами крестились, гражданственностью повивались, готовя себя к многообразию дивных свершений.
Вот так, между делом и утехой, Визбор и Коваль задумали учредить Клуб Юриев Иосифовичей. Возник Юрий Коринец, детский поэт и отчасти прозаик, друзья отыскали его в справочнике Союза писателей и церемонно приняли в Клуб. Следующим Юрием Иосифовичем оказался случайный таксист, который подвозил маму Визбора Марию Григорьевну Шевченко и разговорился в пути. Клуб разросся до четырёх членов. Что дальше? Обнаружилось, что дальше пусто. Кураж прошёл, идею Клуба стало затягивать илом.
И тут вдруг Визбору звонит аноним.
Он представился генералом КГБ и сказал, что хотел бы приехать и побеседовать лично. Приехал генерал так быстро, будто звонил из соседнего подъезда. Одет был в штатское, но подтвердил свой статус, предъявив служебное удостоверение.
Вопросы, которые задавал генерал, носили отвлекающий характер. Визбор, однако, сразу просёк, что единственное, к чему генерал действительно питает интерес, это Клуб Юриев Иосифовичей.
Могучий ум методично заработал. Таксист? Коринец? Обе версии Визбор отбросил как несерьёзные. Андропов? Копают под Андропова?
(Ходили упорные слухи, что председатель КГБ Юрий Андропов – внебрачный сын Иосифа Сталина, и тогда Андропов хотя бы внебрачно является Юрием Иосифовичем. Самого Сталина все считали внебрачным сыном путешественника Пржевальского, а путешественник, по мнению молвы, был внебрачным сыном Петра Первого, рождение которого объясняли пребыванием в Москве небоязливого грузинского князька. Тут есть интрига, думал Визбор, но не более того.)
Одно было ясно: упускать генерала нельзя. Нужно его заболтать и вытянуть на откровенность – расколоть.
Визбор сделал вид, что темнит и пытается что-то скрыть. Генерал напросился на чашку чаю. Перешли к дегустации лёгких вин.
Пересказывая мне эту вязкую, извилистую беседу, Визбор старался не упустить ни одной мелочи. Запомнились слова генерала, по поводу которых Визбор заметил: “И тут я, наконец, всё понял!”
Вот что произнёс тогда подвыпивший генерал КГБ: “Гагарин был Юрием, но не был Иосифовичем. А Христос был Иосифовичем, но не был Юрием. Нельзя же пускать это дело на самотёк”.
– Что?! Что ты понял? – закричал я.
Визбор посмотрел на меня, как на идиота.
– Думай сам. Я ничего не говорил, ты ничего не слышал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. НОГИ БОРМАНА
В кинофильме “Семнадцать мгновений весны” Визбор замечательно сыграл верхнюю половину одного из главарей фашистского Рейха Мартина Бормана. А дублёром Визбора по этому фильму была известная балерина Майя Плисецкая, которую пригласили сыграть нижнюю половину Бормана.
На дублёре настаивали научные консультанты, по мнению которых исторический Борман был выше Визбора. Вот Плисецкую и позвали наращивать недостающие одиннадцать сантиметров.
Когда отснятый материал стали монтировать, случилась незадача: половинки Бормана не всегда состыковывались. В самом драматическом эпизоде, когда верхний Борман напряжённо сжимал челюсти, решая неимоверно трудную стратегическую задачу, нижний Борман отплясывал что-то народное на две четверти, возможно, краковяк.
Ритмика ног парадоксально противоречила угрюмому хождению желваков.
Попросили Плисецкую переиграть сцену заново. Она ответила отказом. Режиссёр фильма Татьяна Лиознова была в большой растерянности.
– Я переиграю, – просто и без амбиций сказал Лиозновой Визбор. – Переберу в уме таблицу умножения, губы и дадут синхрон ногам. Не дрейфь, старуха, состыкуемся.
Великий фильм был спасён.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СЛАБОНЕРВНЫЙ ГАИШНИК
Когда фильм “Семнадцать мгновений весны” вышел на экран, он имел огромный успех, некоторые смотрели его до семи раз. И тут как на несчастье Визбор проехал на красный свет. Ну, задумался. С каждым может случиться.
Гаишник засвистел. Визбор подрулил к тротуару. Гаишник медленным шагом приблизился к машине и заглянул в водительское окно. “Борман слушает”, – холодно сказал Визбор, глядя мимо гаишника. Гаишник изменился в лице. Он затрясся всем телом и, лопоча что-то по-немецки, стал вываливать Визбору на колени пачки денежных купюр. Визбор тут же нацепил на него наручники.
Оказалось, что он агент СБЭ – Союза бывших эсэсовцев. Есть такая благотворительная организация со штаб-квартирой в Риге.
За неустойчивым психом потянулась цепочка, очень быстро взяли ещё восемнадцать оборотней в погонах, внедрённых бывшими эсэсовцами в московскую госавтоинспекцию. Пресловутые взятки гаишников оказались никакими не взятками. Обирая наших водителей, агенты СБЭ попросту изымали денежные средства москвичей в пользу фашистского охвостья.
В полном объёме разоблачить преступную сеть не удалось. Специалисты считают, что она перешла в подчинение НАТО и действует в ГАИ поныне.
А иначе – откуда бы у НАТО было столько денег?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ЭТНА
Когда Визбор собирался в Италию снимать фильм об извержении вулкана Этна, у него спросили:
– Кого бы вы взяли вторым пилотом?
– Я бы Смехова бы взял. Веню, – ответил Визбор.
Стали оформлять документы. Смехов поначалу обрадовался, а потом вдруг ни в какую. Мне, говорит, смотреть на извержение Этны неинтересно, я не любитель ЭТНОграфии.
(Смехов любит каламбурить, и у него это здорово получается.)
Кое-как Визбор его упросил. Уже на месте, когда залезали в вертолёт, строго сказал Смехову: “Руками ничего не трогай”.
Зависли над кратером. Убедившись в стационарности режима, Визбор взял камеру, сел, свесив ноги, на краю входного люка и начал снимать. В какой-то момент он забыл об осторожности, тяжёлая камера потянула вниз, Визбор вывалился из вертолёта и стал стремительно падать в огнедышащий зев вулкана.
Смехов, которому, по его словам, и без того было НЕ ДО СМЕХА, совсем потерял присущее ему чувство юмора. Он с нежностью вспоминал милых дочерей, которых оставлял сиротками, а трогать ничего не трогал – и не потому, что так велел Визбор, а просто по полному незнанию назначения всех этих тумблеров и рукояток.
Но Визбор вскоре вернулся. На его везение, навстречу мчался огромный камень, пущенный в небо вулканом Этна. Бросив камеру, Визбор вцепился в этот камень обеими руками и, когда пролетали мимо вертолёта, ловко ухватился за край люка.
Смехов быстро пришёл в себя и со смехом спросил у Визбора: “Ну что, наложил в штаны?”
Впрочем, Визбор утверждает, что это как раз он задал такой вопрос второму пилоту. Автору трудно судить, чья версия верней.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. НЕ ЗНАЮ, НЕ ВЕДАЮ
В те годы Римским Папой работал один старичок, поляк по национальности. Всё у него складывалось неплохо, но вдруг из Альгамбры стали поступать сигналы, что в женском бенедиктинском монастыре происходят странные события. Конкретно, новостью поделился епископ, проводивший в жемчужине Андалузии плановую инспекцию.
Якобы все помещения обители увешаны портретами Визбора, в светлое время дня послушницы хором поют “Милая моя, солнышко лесное”, а перед отходом ко сну оглашают округу криками: “Делу Визбора верны!”.
– И как кричат? – поинтересовался понтифик.
– Кричат зажигательно, – ответствовал информатор.
Этот поляк связался по телефону с настоятельницей монастыря сестрой Беатрикс и строго спросил, зачем висят портреты. “Для изгнания беса”, – смиренно отвечала та. “А откуда вообще сёстры прознали про Визбора?” – спросил понтифик и услышал в ответ, что Визбор был в обители с визитом, притом задержался на неделю в виду важности программы, которая согласно первоначальному плану должна была уложиться в два часа.
– И каков был характер программы? – спросил понтифик с интересом.
– Миссия доброй воли, – пояснила сестра Беатрикс.
Понтифик произнёс “угу” и умолк в раздумии.
– Нет, – прервала молчание настоятельница, – ни одна из сестёр не забеременела.
– Так-таки ни одна? И как же это ему удалось?
– Сие мне неведомо, – сдержанно ответила настоятельница.
Понтифик помолчал ещё минуту или две.
– А как в смысле, ну, возможных потерь по линии, ну, девственной неприкосновенности?
– Сего такожды не ведаю, – резко прервала верховного патера сестра Беатрикс, переходя почему-то на ломаный церковно-славянский.
Подвиг Визбора недели две не выходил у Папы Римского из головы.
Этот Папа, хоть и поляк, был вообще-то человек неглупый и даже не вздорный. Он не чуждался искусств, питал интерес к достижениям положительных наук. Твёрдо сознавая, что на всё Воля Божия, понтифик искренне радовался постижению естественно-научных механизмов, посредством которых Небесный Промысел реализуется на земли.
Но, размышляя о последствиях визита Визбора к бенедиктинским монахиням (точнее, об отсутствии этих последствий), Папа всё более убеждался в непостижимости этих последствий (точнее, в непостижимости отсутствия этих последствий). Как он ни напрягался, ничего путного на ум не приходило.
Так что по истечении двух недель понтифик обратился к Визбору с письмом, в котором просил его приехать в Ватикан для разговора.
“Я бы сам с радостью душевной, – писал Папа, – навестил вас, высокочтимый друг, да не хочу своим появлением в Москве раздражить руководство РПЦ, которое и без того меня не жалует”.
Визбор приехал, они проговорили целый вечер и на прощальной пресс-конференции выразили обоюдное удовлетворение беседой.
Её содержание канцелярией Ватикана пока не обнародовано.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КАК ВИЗБОР НЕ НАПИСАЛ
НИ ОДНОГО КОНЦЕРТА ДЛЯ ВИОЛОНЧЕЛИ С ОРКЕСТРОМ
Визбору всегда хотелось написать виолончельный концерт и посвятить его Славе Ростроповичу или мне, потому что мы со Славой как раз учились играть на этом инструменте. “Лучше, пожалуй, Мите, – размышлял Визбор. – И пускай он сыграет мой концерт на своём юбилейном вечере”. А у меня как раз приближалась круглая дата, так что Визбор поневоле торопился.
Он забросил другие дела и стал искать оркестр и дирижёра. Но оказалось, что все дирижёры расписаны на полгода вперёд. И Гергиев, и Темирканов, и даже Герберт фон Караян. “Как же так?” – спрашивал Визбор и кипятился.
Друзья потрудились, нашли способ выйти на Караяна. Немалые были мобилизованы силы, и уломали-таки великого дирижёра, он согласился ради нас перенести премьеру “Тангейзера” в лондонском Ковент-Гардене.
– Доволен? – спросил меня Визбор.
Я был доволен, попросил, однако, Визбора, чтобы партию солирующего инструмента он писал в скрипичном ключе. Честно признался, что за неимением практики подзабыл басовый ключ, зато в скрипичном знаю практически все ноты, только ми и фа немного путаю.
Неожиданно Визбор встал на дыбы. “Да чтобы я да писал виолончельный концерт в скрипичном ключе?! Опозорить меня хочешь перед европейской культурой?”
Я предлагал не спешить с оргвыводами, спокойно во всём разобраться – разницы ведь никакой. Но он и слушать не хотел.
Перед Гербертом фон Караяном извинялись вдвоём. Тот пожимал плечами и смотрел на нас недоумённо.
Прошли месяцы, прошли годы, а Визбор всё поддразнивал меня в сердцах: “Эх ты, скрипичный ключ!”
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЗООМАГАЗИН НА АРБАТЕ
Тут как раз началась приватизация. Чубайс спрашивает Визбора:
– Хочешь зоомагазин на Арбате? Помещение роскошное, три торговых зала. В одном сделаешь себе музыкальную студию; другой – под мольберты, третий – девок водить.
– Не хочу, – отвечает Визбор. А глаза печальные-печальные. “Наверно, мало”, – думает Чубайс. И осторожно спрашивает:
– Тракторный завод тебя устроит?
– Не хочу, – повторяет Визбор.
Опытный админ звонит куда надо. Ото всего, мол, отказывается, как быть? Где надо думают, думают и наконец дают дельный совет:
– Предложи ему Норильский Никель. И шельф как бонус.
Чубайс предложил. А сам трясётся: он уже пообещал океанический шельф Лёнчику с Молдаванки.
– Не хочу, – говорит Визбор. Глаза печальные, и крупная слезина сбегает по щеке.
– Чего же ты хочешь? – кричит Чубайс.
Визбор тяжело вздохнул и медленно, раздельно сказал:
– Хочу, чтобы одно знакомое админище не топтало мою святую землю, пускай лучше укрепляет администрацию Соединённых Штатов Америки.
С того дня Чубайс никуда из бронелимузина.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ВПЕЧАТЛЯЮЩИЙ ШАГ
Работая над монографией “Визбор и Мандельштам”, профессор Мичиганского университета Уолтер Сидирофф перечитал вдоль и поперёк всего Мандельштама и в результате пришел к заключению, что визборовская строка Милая Моя Солнышко Лесное, в отличие от множества других его строк, не имеет у Мандельштама аналогов и потому не может рассматриваться как свидетельство творческого взаимопроникновения двух огромных поэтов.
Это мнение жёстко оспорил Юджин Кэмпбелл, восходящая звезда кембриджской славистики. По мнению Кэмпбелла, Милая Моя Солнышко Лесное не “не может”, а напротив, очень даже может рассматриваться как свидетельство творческого взаимопроникновения.
Здесь у Визбора, показал Кэмпбелл, на два ударных “о” приходятся два безударных, причём они чередуются, не образуя однородных кластеров, и такой же точно пэттерн встречается как минимум четыре раза в серьёзной поэзии Мандельштама и ещё дважды в шуточных его стихах.
Сидирофф достойно принял удар. Он не без ехидства намекнул оппоненту на его возраст, который, по мнению Сидироффа, проявился в том, что пэттернизацию “о” Кэмпбелл принимает за всю истину, тогда как вся истина лежит там, где частотный анализ проведён по каждому из фонетических параметров. А этого молодой Кэмпбелл, увы, не сделал.
Кэмпбелл ничуть не впал в уныние. Он привлёк музыкальную составляющую и, откопав чьи-то неопубликованные воспоминания о мелодизации Мандельштамом стихов при чтении вслух, продемонстрировал очевидное, по его мнению, взаимопроникновение этой мелодизации и напева визборовской строки.
Спор двух светил захватил мировое сообщество. Выиграли все. Не будет преувеличением сказать, что благодаря развернувшейся дискуссии гуманитаристика в целом сделала впечатляющий шаг вперёд в своём поступательном развитии.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ЗА МИГ ДО КАТАСТРОФЫ
Будучи с детства полярным лётчиком, Визбор всегда с готовностью применял свой богатый опыт на пользу Отечеству. Поэтому не кому-нибудь другому, а именно Визбору Отечество доверило поднять на крыло эскадрилью стратегических бомбардировщиков, когда американы, прикрываясь лицемерными речами о правах человека, в очередной раз нарушили стратегическое равновесие и нагло придвинули к нашим границам сами знаете что.
Визбор согласился оправдать доверие, попросил только, чтобы на флагманском корабле крупно написали: Милая Моя Солнышко Лесное.
А под крыльями флагмана Визбор разместил нешуточный запас сами знаете чего.
Автору довелось принять участие в том драматическом противостоянии, поэтому рассказываю так, как оно всё было.
Подлетаем к полюсу. Американы в трансе.
У них эта надпись высветилась на экранах, а к чему, почему – не знают. Носятся по всему КП, сбивая друг друга с ног. С одной стороны, рады, что есть повод нажать красную кнопку и ввергнуть мир в пучину. С другой стороны, боятся ответного удара.
А люди разных стран спокойно ведут детишек в детские сады, не подозревая, что мир балансирует на грани катастрофы.
На счастье, у американов одну из высших генеральских должностей занимал израильский шпион, который в свои ранние годы тусовался при тираспольском КСП. Этот начальник велел немедленно отбить на русский флагман шифровку: “Крылья Сложили Палатки Их Кончен Полёт”. Американы по-прежнему ничего не понимают, но шифровку отбивают, а мы на флагманском борту тут же её дешифруем.
Визбор откинулся в командирском кресле и широко улыбнулся. “Во идиоты!” – сказал он размягчённо. И отдал эскадрилье приказ возвращаться на базу.
Американам на прощанье покачали крыльями в знак неизменного русского дружелюбия.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НИКОГДА НИКОМУ
Королева Британии Елизавета II долго просила мужа, чтобы тот представил её Визбору, с которым познакомился на автогонках под Александрией, где герцог Эдинбургский занял почётное второе место, сразу вслед за Визбором. Наконец наступил подходящий момент.
– Что бы я могла для вас сделать? – спросила восхищённая королева.
Визбор горько потупился.
– Об одном прошу, – сказал он после затянувшейся паузы. – Никогда никому не рассказывайте, что Милая Моя Солнышко Лесное это вы, Ваше Величество.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. КОФЕ СО ШКВАРКАМИ
Никогда никому не завидовал Юрий Визбор, даже великому барду, чей несравненный плов прославил своего автора на всех континентах планеты.
Но и не завидуя, Юрий Иосифович сознавал, что должен внести какой-то важный вклад в сокровищницу мировой кулинарной культуры.
И внёс.
Если в парижской кофейне или пражской кондитерской вам предложат кофе дэль-жэни, смело берите, это и есть авторский рецепт от Юрия Визбора. Своего авторства он не афишировал, просто зашифровал в названии напитка имена любимых жён – Адели, Жени и Нины.
Будучи сыном литовского отца, украинской матери и русской духовности, Визбор соединил в своём рецепте все три родительских источника.
Компонентами напитка служат литовский чёрный хлеб, украинское сало и русский квас. Многие пьют дэль-жэни дома, вот рецепт, он несложен, если заранее озаботиться двумя заготовками.
Заготовка 1. Сухари из ржаного литовского хлеба залить крутым кипятком и дать настояться. Настой процедить, добавить сахар и изюм и снова прокипятить. Охладить, влить разведённые дрожжи. Как только на квасе появится пена, процедить, разлить по бутылкам и плотно закрыть. Хранить в холодильнике.
Заготовка 2. Мелко нарезанное украинское сало вытопить в кастрюле, пока шкварки не приобретут нежно-абрикосовый цвет. Жир слить и держать в холодильнике.
Непосредственно перед приготовлением напитка обжарить и смолоть кофе хорошего качества. Внести порцию помола в тонкостенную фарфоровую чашечку Ломоносовского завода, залить кипящим квасом (заготовка 1) и дать настояться, вслед за чем осторожно пустить по поверхности кофейную ложечку жира (заготовка 2).
Гурманы добавляют горстку шкварок.
Существенно, чтобы сало было от свежезарезанного старого хряка, это придаёт напитку пикантность.
Позаботился Визбор и о тех, кому пока не по ноздре брутальный феромон самца. Запах хряка несложно отбить, для этого Визбор рекомендует прокипятить жир два-три раза с мелко нарезанными антоновскими яблоками и хранить в отдельной ёмкости.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ИМЕНА СТОЛИЦ
C некоторых пор вошло в обычай отмечать большие праздники присвоением имени Визбора достойному земному или космическому объекту. Приближался День независимости России. И сразу многим хорошим людям пришла в голову идея присвоить в этот день имя Визбора какой-нибудь из столиц на постсоветском пространстве. К примеру, Вильнюсу или Варшаве. Априорно, учитывая литовское происхождение отца Иосифа, предпочтение отдавали Вильнюсу.
Возникла полемика, другие столицы отстаивали свои кандидатуры, приводя различные доводы, порой весьма изобретательные.
Визбор в споры не вмешивался, справедливо полагая, что творческому человеку это не к лицу. “Комета Визбора есть, и хватит”, – успокаивал он особо рьяных хлопотунов. Попросил только, чтобы Иерусалим не переименовывали. “Иерусалим – это святое”, – объяснил он свою позицию.
Однако именно в Иерусалиме обнаружилось мощное лобби. В этом великом городе в силу исторических причин образовалась беспрецедентно высокая концентрация поклонников Юрия Визбора. Они вели себя возбуждённо и с пеной у рта доказывали, что по большому счёту столицей Государства Израиль должен считаться Иерусалим, а вовсе не Тель-Авив. А коли так, то Иерусалиму и суждено носить имя Визбора.
Тель-Авив не сдавался, тянул одеяло на себя. Были пущены в ход подписные листы, местный бизнес брал повышенные обязательства, короче, каша заваривалась круто, и многим начинало уже казаться, что спор славян между собой вполне может разрешиться победой одной из израильских столиц. Как вдруг с неожиданным заявлением выступило правительство Венгрии. И фаворитом сразу стал Будапешт.
В заявлении в резкой форме оспаривались литовские корни Юрия Иосифовича. Пускай, было сказано в заявлении, имя и фамилию отца Иосифа произносили на литовский лад – Юозас Визборас, это ни о чём не говорит. По-литовски даже Пушкин не Пушкин, а Пушкинас. Существенно, что фамилия Визбор никак не может быть литовского происхождения. А вот венгерской она является, и даже дважды, поскольку в её построении участвуют два неразлучных венгерских корня, víz и bor.
Поначалу мы грешным делом подумали, что нас разыгрывают. Венгры посоветовали кликнуть на сайт любого балатонского отеля. Кликаем, а там и вправду: víz, bor, sör, gyümölcslé. Â смысле, напитки открытого доступа при полупансионе – вода, вино, пиво, соки.
Да что полупансион. Самое знаменитое стихотворение национального гения Шандора Петёфи так прямо и называется: VÍZ ÉS BOR. Âода и вино! Кечкемет, март 1843-го, проверяйте сами, если сомневаетесь.
Мир был ошарашен весомостью венгерских аргументов.
Визбору пришлось вмешаться. “Хочу, – сказал он, – чтобы моё имя не досталось ни одной из столиц. Зачем нам эти распри?”.
Столицы пошумели и успокоились.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. МОРТИРОЧКА
Как-то раз питерские следопыты отыскали в Синявинских болотах гигантскую гаубицу, из которой гитлеровцы обстреливали осаждённый Ленинград. Зная, что Юрий Иосифович собирает орудийные стволы, ребята преподнесли ему эту гаубицу на очередном Грушинском фестивале, предварительно вытащив и отмыв.
Это общеизвестно. Но немногие знают, что вовсе не синявинская гаубица составляет главную гордость визборовской коллекции. И не кормовая пушка броненосца “Потёмкин”, дар одесских энтузиастов. И даже не легендарный ствол крейсера “Аврора”, из которого революционные матросы пальнули холостым по Зимнему, удивив результативностью всю Европу. Нет, гордостью коллекции и любимицей Визбора стала невзрачная такая мортирочка, принадлежавшая шведскому королю Карлу XII, ныне покойному. С этой мортирочкой связана романтическая история. Рассказывают, что Карл XII души в ней не чаял, спать укладывал рядом с собой и по ночам гладил ей ствол, шепча: “Милая моя, солнышко лесное”.
Визбор унаследовал от Карла XII тёплое отношение к солнышку лесному, а в чём-то пошёл дальше покойного короля. Если случается покидать Москву, подкладывает к мортирочке первую свою гитару – ту, под которую славно пелось дуэтом с Адкой Якушевой. Гитара, конечно, рассохлась, давно уже нет половины струн, да это и неважно. Приткнётся к стволу и лежит тихо-тихо, отзываясь кротким стоном на окружающую действительность.
Я, когда позволяет здоровье, люблю приобщиться их светлых таин. Втроём веселей коротаются дни в ожидании Визбора.
февраль 2008, Москва
ИЗ ПЕРЕПИСКИ ЧЛЕНА РЕДКОЛЛЕГИИ Ю. Ч. КИМА С АВТОРОМ
Subject: Re[2]: Визбор
> Дорогой Антоныч!
> Очень прошу тебя разрешить позволить поставить
> отточия вместо 2 и 9 глав «Визбора». Уж очень они
> вываливаются из этой симпатичной корзины.
> Твой Черсаныч
Дорогой Черсаныч!
Извини меня дурака, но разрешить позволить
поставить отточия вместо 2 и 9 глав я никак не
могу, потому что они не вываливаются.
Твой Антоныч