Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 22, 2006
В Кракове осень. На этот раз – без меня.
Гомон туристов и голуби над костелом
блекнут. День все короче день ото дня.
Вместо меня поклоняться святым престолам
едут друзья, знакомые, их друзья,
едет турист и католик всея Европы.
Трудно поверить, но точно так же и я
ехала год назад. Этот град – его бы
славить без устали. Мне бы туда сейчас.
В праздной толпе у ратуши слушать пенье
медной трубы сигнальной, случайный джаз,
местных наречий цоканье и шипенье.
Мне бы к тому холму, где, трубой храним,
тучей укутан, словно ватным компрессом,
Вавельский замок мокнет, а перед ним
дремлет дракон в ермолке, что твой профессор.
Пусть себе спит. А мне разглядеть бы свет
стен, где замрешь сперва, а глаза поднимешь –
камни увидишь и звезды, алеф и бет.
Это не Краков, это уже Казимеж.
Площадь базарная, музыка, ресторан,
девочка на фотографии довоенной.
Старые камни. Евреи из разных стран
пальцами водят по буквам. Обыкновенный
город ли, призрак города? Год назад
так же и я стояла, не разбирая,
где у них бет, где алеф. Где рай, где ад.
Как становилось адом подобье рая.
Как разрушали площадь, трубили сбор,
как во дворах белье под дождем осталось.
Праздничный город Краков, не с тех ли пор
ты чуть печален? А может, мне показалось?
В Кракове осень, дождь. За моим окном
мост через реку. Сделаешь шаг – и снова
шепчет Казимеж на языке родном.
Только ни звука я не пойму, ни слова.
осень 2005
ПРО СЛОВА
Я, как все, в слова играла в незапамятном году:
Рифмовала, выбирала, сочиняла на ходу,
Словно карты, их вертела на поверхности стола.
Если слово не хотело, я и силою могла.
Дело муторное, где уж тут частить, как пулемет.
Кто кота в коляску кукольную втискивал, поймет.
Было больно, было сладко, был прискорбен результат:
Как поставила когда-то, так покорно и стоят.
Но одно из них доселе не дает покоя мне,
Я хожу, смотрю рассеянно, мечтаю в тишине,
Чтобы снова было сладостно и больно оттого,
Что отныне не подвластно мне дыхание его.
Что оно ушло, растаяло и, Бог его храни,
Переулками московскими блуждает в эти дни.
Словно впитывает то, что я не смела дать ему:
Вместо вечных многоточий – подворотен полутьму,
Угловатость подростковую, несдержанность манер,
Те сюжеты, что втолковывал приезжий инженер
Двум несбывшимся поэтам, разомлевшим от жары,
В день, когда определяются условия игры,
Покупается подсолнечное масло и свеча,
В час, когда судьба по рельсам приближается, стуча.
Или это по брусчатке каблучки стучат во тьме,
Или дворники заранее готовятся к зиме,
По ночам в полуподвалах проверяют инвентарь,
И стучат, стучат лопаты – хоть сейчас по льду ударь,
Раздроби его на части, чтобы эти каблучки
Простучали, не поскальзываясь, вдоль Москвы-реки,
И ушли вот так, без имени, без следа, по мосту,
Чтобы слово вслед за ними поспешило в темноту,
К тем бульварам, где на лавочках томятся до утра
Неприкаянные души, дел полночных мастера,
Чтобы стало, папиросами пропахнув и тоской,
Терпким, как Большой Петровский,
крепким, как двойной морской.
А потом все глуше, глуше – и совсем на нет сошло.
Чтобы я, к нему прислушиваясь, думала светло,
Что и знать не знаю, где оно аукнется потом:
В этом облаке над городом ли, в эхе под мостом,
Только некто из-за облака сострит, прищурив глаз:
Мол, случалось быть и Словом. Но в начале. Не сейчас.
январь-декабрь 2005
* * *
За четверть часа до весны я ехала в метро.
Вагон качался и гремел, то полон был, то пуст.
Как в том, важнейшем из искусств, поспешно и пестро
сменялись спутники мои, не размыкая уст.
А голова моя была то музыкой полна,
То, как воздушный шар, пуста, как чугунок, звонка.
С утра гудела в ней весна, ее полутона,
лазурь, капель, глухая трель трамвайного звонка.
И вот уже совсем весной садилась я в трамвай.
В морозных стеклах ничего не видно было мне.
Но март горел в одном окне, апрель в другом окне,
а май терялся, словно мне положен не был май.
Но я, к трамвайному стеклу прижавшись головой,
ловила отзвук мостовой, врастала в лязг и звон,
и снег летел со всех сторон, и сумрак голубой
густел внутри, и пассажир последний вышел вон.
Он шел, он, словно зверь, спешил залечь в своей норе,
а я забылась у окна под треск трамвайных нот,
чтоб, февралем переболев, в трезвящем январе
прийти в себя, когда трамвай обратно повернёт.
15-18 марта 2006