Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2017
Терёхина
В.Н., Шубникова-Гусева Н.И. «За струнной изгородью лиры»: научная биография
Игоря Северянина. – М.: ИМЛИ РАН, 2015. – 500 экз.
Когда в ИМЛИ выпускают научную биографию
или летопись жизни и творчества какого-нибудь литератора, можно быть уверенным,
что ни один факт не скроется от филологов. Работают целые коллективы, поэтому
мимо не проскочит ни одна печатная мышь. Чаще всего так и происходит. Однако есть
случаи, когда к сотрудникам ИМЛИ всё-таки появляются вопросы.
Терёхина – специалист по
Маяковскому и Хлебникову, но главное – по Ипполиту Соколову и экспрессионистам[1]. Шубникова-Гусева
– руководитель Есенинской группы ИМЛИ. Её книга об отношениях «рязанского Леля»
с Г.А. Бениславской – одна из самых востребованных
работ во всей постсоветской есениниане. Надо
отметить, что эти два учёных уже не раз работали вместе и именно над жизнью и
творчеством Игоря Северянина[2]. А
книга, о которой мы пишем, была ими переделана для серии «Жизнь замечательных
людей»[3].
До выхода книги Терёхиной
и Шубниковой-Гусевой уже существовала биография Северянина. Её написал В.Г.
Бондаренко. Но здесь надо учитывать несколько принципиально важных факторов.
Бондаренко – в первую очередь писатель.
У него прекрасная эссеистика. Но когда он раздувает свои статьи до размеров
полновесной книги, случается скандал. Так было и с биографией Лермонтова, и с
биографией Бродского. К тому же издательство «Молодая гвардия» работает спустя
рукава и в редактуре надеется на своих авторов. Если текст пишет учёный, он
проверяют информацию по несколько раз и готов отвечать за каждую букву. Если
текст от писателя, то можно ожидать чего угодно.
Так на сегодняшний день у нас имеется
две биографии Игоря Северянина. Одна – полная «поэтической» вольности. Вторая –
«сухая» и научная. Не сказать, что это нормально. Две крайности, которые никак
не могут сойтись.
(Вообще хороший non—fiction, в котором
говорится о строго «специальных» проблемах простым человеческим языком у нас
появляется.
Надо просто дождаться, когда это «качество» (мы берём это
слово в кавычки, потому что говорим не о качестве научного исследования, а
строго о способности пишущего человека донести «серьёзную» информацию до
«простого» читателя) перейдёт в количество.)
Северянин – один из самых популярных
поэтов. У него свой, очень специфический, легко поддающийся шаржированию (в том
числе и самошаржированию), но, безусловно, узнаваемый
голос. Любопытно посмотреть, как он формировался. Всегда ли был таким? Когда
начался северянинский футуризм? Ещё интересней –
узнать о жизни поэта в эмиграции. Почему он выбрал не Берлин и Париж или их
предместья, а «провинциальную» Эстонию?
В принципе Терёхина
и Шубникова-Гусева справляются со всеми вопросами. Много пишут о любовных
отношениях поэта. О пересечениях с Фофановым, Блоком,
Брюсовым, Маяковским и т.д. Работа велась в российских и эстонских архивах.
Разбираются не только точные данные, но и апокрифы.
Один из самых известных – чтение Львом
Толстым стихотворения «Хабонера II». Напомним читателям первое четверостишие:
Вонзите
штопор в упругость пробки, –
И
взоры женщин не будут робки!..
Да,
взоры женщин не будут робки,
И
к знойной страсти завьются тропки.
Эвфимизированная эротика высшей
пробы. Почему такое стихотворение не приглянулось Толстому на старости лет,
понятно. Не совсем понятно другое: почему Терёхина и Шубинкова-Гусева не
говорят о контексте. Символизм с его дионисийским
началом давно прокладывал путь к табуированным темам. Молодые люди, подуставшие
от символизма и решившие создать своё направление – будь то акмеисты, футуристы
всех мастей или даже имажинисты – срывали посеребрённую паутину с сексуального
вопроса. А серебрил паутину – в первую очередь как раз Игорь Северянин.
Ещё один пример. Вот есть знаменитая
поэма-миньонет «Это было у моря» (1910).
Это
было у моря, где ажурная пена,
Где
встречается редко городской экипаж…
Королева
играла – в башне замка – Шопена,
И,
внимая Шопену, полюбил ее паж.
Почему бы не рассказать об аллюзиях этого
текста? Вот был такой журнал эротических рисунков, стихов и любовной прозы –
«Под звуки Шопена». Издавался в 1900-е гг. Архивисты говорят, что всего вышло
18 номеров, из них №1 и №5 были запрещены и уничтожены. Начитанный молодой
человек, коим и был Игорь Северянин, не мог не знать об этом журнале. Такое
редкое издание тоже почему-то обходится стороной.
Перейдём к другим вопросам. Как-то
мельком даётся такая информация: переводы Игоря Северянина из Генриха Виснапуу были изданы с предисловием поэта-имажиниста
Александра Кусикова. Головокружительная информация.
Кто такой Северянин и кто такой Кусиков? Как вообще
такое могло произойти? Ответов на эти вопросы исследователи не дают.
Другой пример. С Игорем Северяниным
много гастролировал Георгий Шенгели. Были выпущены совместные сборники.
Информация об этом даётся также скудно. Какие-то отрывки из мемуаров Шенгели,
какие-то афиши – не более. Всё-таки хотелось бы видеть развёрнутые описания, а
может быть, даже главы о взаимоотношениях этих двух поэтов.
В качестве приложения в книге
воспроизведён рукописный сборник «Громокипящий кубок» образца 1935 года. И это,
пожалуй, самое интересное из оформления книги. Иллюстрации есть, но они сделаны
некачественно и попадаются не так часто, как хотелось бы. Учитывая все
возможности ИМЛИ, это выглядит странно.
Таких точечных вопросов наберётся сполна.
Но, учитывая, что Северяниным у нас занимается не так много людей, стоит
ожидать от Терёхиной и Шубниковой-Гусевой новых книг,
где все вышеописанные недостатки могут исчезнуть. Что касается этого издания,
то если неподготовленный человек возьмёт в руки книгу, он скорее останется
довольным. Коли выдержит сухой язык фактов.
Шенгели
Г.А. Собрание стихов. В 2-х томах. / Сост., подготовка текста и комментарии –
В.А. Резвый; биографический очерк – В.Э. Молодяков. –
М.: Водолей, 2017.
Георгий Шенгели – одна из самых спорных
литературных фигур ХХ-го века. Начинавший с северянинских поэзогрёз и
пускающий свои первые сборники стихов на самокрутки, он быстро выучился на
собственных ошибках и к первой половине 1920-х годов вошёл в обойму самых
известных / шумных / крупных (нужное – подчеркнуть)
поэтов советской России.
Он тесно общался с Максом Волошиным и
Осипом Мандельштамом, враждовал с имажинистами и Маяковским, в организованном
Брюсовым институте читал лекции молодым поэтам, переводил Байрона[4],
Гейне, Гюго, Верхарна и многих других классиков зарубежной литературы. Пройти
мимо Шенгели, не прочесть его и не узнать о нём – это значит лишить себя
полноценной картины, не понимать до конца весь литературный процесс прошлого
века.
За
окнами – многоэтажный дом, –
Но
вечером мне видится другое:
По
этажам огни горят вразброску,
И
кажется, что домиков гурьба
Ступенчато
на холм крутой восходит…
И
снова я в моей Пантикапее…
Мой
пробковый сейчас надену шлем
И
в темноту, в темно-солёный ветер,
По
улицам, по крупной чешуе
Булыжников,
пойду туда. Там бело;
Акации,
как Пропилеи, встали
И
древностью, и медом, и любовью
Струятся
вниз… А там, на черной глади,
На
ониксе полуночного моря
Хрустальными
огнями обведен
Настороженный
очерк миноноски…
Очень современное стихотворение.
Особенно многоэтажный дом, воспринимаемый посреди ночи как деревенские хаты,
примостившиеся на склоне горы. Под Пантикапеей
Шенгели выводит родную Керчь. Крым, море, ночь – идиллия. Написано же
стихотворение в 1925 году.
Над биографией этого поэта работал В.Э. Молодяков[5] (о
его книге мы писали для «Лиterraтуры»[6]) –
один из самых внимательных и въедливых исследователей Серебряного века. Новые
издания готовит В.А. Резвый. Нет-нет, да и выскажется
Л.Ф. Кацис (самый оригинальный исследователь
Маяковского и Мандельштама) – громко, артистично, резко категорично и убедительно.
Если когда-нибудь состоится конференция, посвящённая Шенгели, можно смело
ожидать «обмена весёлых мнений»[7] Молодякова и Кациса. И тут уже
будет не обойтись без серьёзных тем: «Маяковский во весь рост» – памфлет или
исследовательский труд; работа (или всё-таки увиливание от работы) Шенгели на
НКВД-ОГПУ; теория и практика художественного перевода, оды Сталину и т.д. У
каждого учёного – свой взгляд на эти проблемные точки в биографии Шенгели. У
каждого – своя доказательная база. Тем интересней будет наблюдать «битву
титанов».
Работа с Шенгели – это, конечно, дело профессионалов.
Первая их удача – это биография. Вторая – этот двухтомник, впервые изданное
полное собрание стихотворений. Мы же хотели обратить особое внимание на стихи
военных лет из сборника «Панцирь». Дело в том, что история советской литературы
периода Великой Отечественной войны до сих пор не написана. Мы имеем какие-то
отрывочные сведения и никак не можем соединить имеющиеся фрагменты. Более-менее
полное издание представляет собой труд работников РГАЛИ – «Мы предчувствовали полыханье…»[8].
Но эта книга затрагивает в первую очередь людей, состоявших в Союзе писателей
СССР. То есть даже в такой объёмной книге не нашлось места неподцензурным
и / или никогда не публиковавшимся текстам. Как воспринять Великую
Отечественную войну без стихотворений Николая Глазкова, Яна Сатуновского
или того же Георгия Шенгели?
Вот, допустим, один из самых откровенных
текстов – «Über Alles». Представить его в советской печати –
невозможно: слишком натуралистично и пессимистично.
Кроватка
детская, но странно велика
Для
девочки большой. Ах, да: она безнога!
Чернильные
зрачки, бескровная щека, –
И
говорит она уверенно и строго:
«Нет,
я счастливая: лишилась только ног,
А
у Васютки вот и ручки оторвались»…
Мне
что-то помнится про голубой цветок
Писал
Не
призванный ещё в войска
Новалис.
26.1.1944.
Выход за грань, уход от всего
человеческого. Наверное, в первую очередь вспоминается Готфрид Бенн с его экспрессионистскими анатомическими деталями. Но его
оптика рождена цинизмом. Случай Шенгели – диаметрально противоположный: поэзия
как последняя правда о человеке. Легче представить приведённое
выше стихотворение одним из текстов Павла Зальцмана
или Геннадия Гора. Последний в 1942 году писал в
блокадном Ленинграде:
Я
девушку съел хохотунью Ревекку
И
ворон глядел на обед мой ужасный.
И
ворон глядел на меня как на скуку
Как
медленно ел человек человека
И
ворон глядел но напрасно,
Не
бросил ему я Ревеккину руку.
Есть ещё что-то человеческое, исчезающее
прямо на глазах. И попытка Гора зафиксировать это – и есть та самая последняя
правда, которая стоит за этими текстами. Таковой нет у Глазкова. У Сатуновского – только намёки. Но вот у поэтов, переживших ленинградскую
блокаду, эта правда в избытке[9]. И
как раз с такими текстами легче сопоставить стихи столь далёкого от них
Шенгели. Где он подавляет в себе культурного человека и выговаривается до
конца, появляются откровенные и чистые в своём переживании тексты.
Собственно, перед нами двухтомник
Георгия Шенгели – большое и долгожданное событие в истории русской литературы.
С него должна начаться новая волна интереса к прекрасному, но позабытому поэту,
а также – волна серьёзных литературоведческих публикаций, вписывающих впервые
опубликованные тексты в контекст ХХ века.
Изумрудов
Ю.А. Нижегородский поэт Иван Ермолаев: портрет на фоне эпохи. Новое имя из
литературного окружения Сергея Есенина. – Н. Новгород: ООО «Бегемот НН», 2017.
– 150 экз.
Эта книга – редкий и удивительный
случай, когда главный герой менее любопытен, чем окружающий его социокультурный
контекст, но при этом, если откинуть его, весь воссозданный «пейзаж»
распадётся. Поэт Иван Ермолаев как связующее звено «с небольшой, но ухватистой
силою» – почему бы и нет?
В жизни этого человека были и революция,
и Кронштадтский мятеж, и эмиграция в Финляндию, и Соловки, и стройки СССР, и
война, и крах страны, и Ельцин. Как всё это совместить? Плюс-минус со схожими
каверзами судьбы вспоминаются прожившие долгую и трудную жизнь Леонид Леонов и
Валентин Катаев. Но то литературные генералы. Все события ХХ века, так или
иначе, отразились в их творчестве.
На что же нам литератор далеко не
первого ряда – Иван Ермолаев?
Его тексты почти не отражают страшных
событий прошлого века. Как поэт он ничем не отличается от сотни молодых людей
со всей страны, балующихся в свободное от работы время стихами. Чуть-чуть
Есенина, чуть-чуть Северянина и Блока – куда без Блока? Но в целом – полный Бальсон и сплошной Надмонт.
Снеговей вокруг беседки
Мечет
снежную гряду.
И
в песцовые горжетки
Рядит
яблони в саду.
И
спешат, спешат снежинки
С
помутневшей высоты,
Чтоб
закутать в пелеринки
Оголённые
кусты.
А
под снежною рядниной
Сладким
сном забился сад.
Только
гроздья у рябины
Сочным
пламенем горят.
Ермолаев необходим строго как очевидец.
Через него мы видим пореволюционный
литературный процесс в Нижнем Новгороде, а это такие имена, как Григорий Шмерельсон, Лариса Рейснер, Борис
Садовской и Всеволод Вишневский. Не равновеликие, но по-своему интересные.
Помимо литераторов – описывается зарождение литературного кружка[10],
жизнь Филологического факультета Нижегородского государственного университета[11] и
появление в городе собственного отделения Всероссийского союза поэтов.
Последнее событие произошло именно
благодаря Ивану Ермолаеву. Он съездил в Москву. Познакомился с С.А. Есениным и
Н.Н. Захаровым-Мэнским и обо
всём договорился с ними. Из столицы выписали известного импресарио Ф.Я. Долидзе – и на основе литературно кружка начали создавать
нижегородское отделение ВСП.
Многим кажется большим открытием
современная «Нижегородская волна», включающая в себя столь разные имена,
начиная с Игоря Чурдалёва, Евгения Прощина, Дмитрия
Зернова и заканчивая Аликом Якубовичем, Денисом Липатовым и Дмитрием
Ларионовым. Однако стоит помнить, с чего всё начиналось.
Въедливый Ю.А. Изумрудов
не только красочно и подробно живописует события прошлого века, но и наполняет
книгу, более чем на половину, – самыми разными текстами. Здесь и тексты самого
Ермолаева, и четыре эссе Бориса Гусмана о нижегородских поэтах, и самые
различные материалы, способные передать дух времени.
Святогор.
Поэтика. Биокосмизм. (А)теология.
/ Сост., подгот. Текста и примечания – Е. Кучинов. – М.: Common place, 2017.
Александр Фёдорович Агниенко
(1886-1937) – поэт и анархист, выступавший под псевдонимом Святогор. Личность
эта странная и загадочная. Удивительно, что его исследователь Кучинов разыскал так много информации.
До революции Агниенко,
будучи семинаристом, увлёкся анархизмом и участвовал в работе подпольного
кружка. Как Святогор выпустил сборник «Взмахи» (1909) и «Стихеты
о вертикали» (1914). Стихи достаточно оригинальные для своего времени.
Символизм впитан – от него уже никуда не деться, начинается нигилистическое
отрицание всего и вся, подкреплённое с одной стороны футуризмом, с другой –
анархизмом. Так свой творческий путь выстраивали помимо Агниенко
– ещё и Вадим Шершеневич, и Константин Большаков, и Сергей
Третьяков.
Приведём одно из стихотворений второго
сборника – «В дупло»:
Время
сдать дряхлые рифмы
И
дикие размеры
В
музей.
Время
дать старое платье
И
протёртую обувь
Нищему.
Время
всему светлому, звонкому
Родить
новые размеры
И
рифмы.
Время
лицу мощно горящему
Надеть
новый и яркий
Венец.
Время
выйти Богу вечному,
Мудрости
и тысячелетий –
На
улицу.
Время
сойти звёздам и солнцу
На
землю поклониться
Человеку.
Время
вам, обскуранты –
Сумеречные
совы –
В
дупло!
Уход от строгой формы. Поиск нового
языка и новых образов. Пока ещё видно это отталкивание
от символизма, но уже чувствуется что-то свежее. Скоро появляется ещё одна
книга – «Петух Революции» (1917). И там уже – крикливый
футуризм, или, как сам Святогор всё это называет, – вулканизм (его собственное
изобретение). Вот стихотворение – «Дорогу!»:
Вы,
старые поэты,
Прошу:
посторонитесь!
Дорогу
новому
Великому
искусству всей земли,
Искусству
Космоса!
Вы
пели частые эпохи, нации –
Но
вот идёт искусство человечества,
Свободное
искусство –
Всемирный
глубокан и высокан!
Его
одновременно видят, слышат
И
славословят из Франциско,
Из
Рима, Петрограда и Парижа,
Из
Пекина, из Токио,
Из
Мексики, из Огненной Земли.
О
нём глашает Марс, Юпитер
И
Орион, Полярная Звезда
И
мириады солнц, планет, комет –
Весь
мир безмерный, бесконечный!..
Вам
страшно, старые поэты?
Скорей
берите вы свои игрушки,
Рифмованные
куклы и тряпьё –
Спешите
с ними скрыться в подземелья,
Вглубь
прошлого!
Дорогу
новому
Народному,
–
Вулканному Искусству!
Здесь, собственно, весь вулканизм и биокосмизм, которые заключаются в восприятии человека и
искусства как в самых главных задуманных мирозданием вещах. Вслед за
футуристами Агниенко-Святогор стремится избавиться от
«старых поэтов» и даёт «иное» искусство – вулканизм. Понятно, что ничего
принципиально нового не предлагается, но сама попытка, встроенная в
историко-культурный контекст, выглядит завораживающе.
В то же время Агниенко
становится командиром Чёрной гвардии и начинает экспроприировать буржуйские
ценности. После разгрома анархических групп уезжает на Украину, где борется в
подполье с австро-немецкими оккупантами. Наверное, пересекается с легендой ОГПУ
– Яковым Блюмкиным, который в то же время и в том же
месте готовит теракты против немецкого командования.
Со стороны Агниенко-Святогора
была и попытка организации Свободной Трудовой Церкви (СТЦ). «Известия ВЦИК»
извещали: «В связи с церковным обновленческим движением в последнее время
образовалась группа “Свободная Трудовая Церковь” <…> [Её] тезисы гласят:
“Евангелие и личность Христа необходимо освободить от схоластических
толкований. Христос восстал против социальной несправедливости и против
природного гнёта смерти, провозгласив идеал любви, личного бессмертия,
воскрешения и жизни во вселенной, как реальное дело живых людей”». Определённо,
без этого яркого штриха картина Серебряного века будет далеко не полной.
В книгу также вошли работы Агниенко по теории биокосмизма и
программные тексты СТЦ, а также тексты его коллег – Э. Грозина, В. Аниста, Н. Дегтярёва, П. Иваницкого, П. Лидина, Ф. Жилкина.
На этом история с биокосмистами
не заканчивается.
Была книга Григория Ширмана
– «Зазвёздный зов»[12].
Этот поэт, конечно, стоит особняком, но многие его тексты тематически близки биокосмистам.
Издательство «Salamandra
P.V.V.» собирается издать целую серию книг под общим названием «Биокосмизм: Собрание текстов и материалов» – под редакцией
С. Шаргородского. Обещается пять томов. Пока вышел первый – с текстами поэтов
Северной группы Биокосмистов-Универсалистов (с
которыми Агниенко постепенно прекратил всякие
отношения) и Креатория российских и московских
анархистов-биокосмистов.
[1]О её работах по экспрессионистам мы писали. Подробней см.: Демидов О.В. Избранное: Т.2. / Homo Legens. – 2017. – №2-3.
[2]Вместе литературоведы подготовили
три книги о Северянине. Подробней см.: Игорь Северянин. Царственный паяц:
Автобиографические материалы. Письма. Критика / Сост.,
вступ. статья и комментарии – В.Н. Терёхина, Н.И.
Шубникова-Гусева. – СПб.: Росток, 2005. Игорь
Северянин глазами современников / Составители – В.Н. Терёхина,
Н.И. Шубникова-Гусева. – СПб.: Росток, 2009. Северянин
И. «Я – гений…»: Избранное / Сост., вступ. статья и
комментарии – В.Н. Терехина, Н.И. Шубникова-Гусева. – СПб.: Полиграф,
2012.
[3]Терехина В.Н., Шубникова-Гусева Н.И. Игорь Северянин – М.: Молодая гвардия, 2017.
[4] Под конец 2017-го года вышел полный
сборник переводов Байрона. Подробней см.: Лорд Байрон. Лирика в переводах
Георгия Шенгели /Вступ. ст., сост., прим. В. Резвого; –
М.: Центр книги Рудомино, 2017.
[5]Молодяков В.Э. Георгий Шенгели. Биография.
– М.: Водолей, 2016.
[6] Демидов О.В. И ум, и воля, и
чутьё. // Лиterraтура.
[Режим доступа]: http://literratura.org/criticism/2220-oleg-demidov-i-um-i-volya-i-chute.html
[7] «Обмен весёлых мнений» – так
называлась третья часть скандального берлинского концерта Сергея Есенина и
Александра Кусикова, предполагающая свободное общение
со зрителями.
[8] «Мы предчувствовали полыханье…»: Союз советских писателей СССР в годы Великой
Отечественной войны. Июнь 1941 – сентябрь 1945 г. Документы и комментарии. В 2
т. – М.: Роспэн, 2015.
[9]Подробно о неподцензурной
литературе блокадного Ленинграда пишет Полина Барскова.
Мы отсылаем в первую очередь к составленной ею антологии неофициальной поэзии.
Подробней см.: «Стихи, написанные в темноте». / Сост., подготовка текста – П.Ю.
Барскова. – Нью-Йорк, 2016.
[10] Григорий Шмерельсон
развешивает по университету объявления «От свободной мастерской по починке
стихов, рефератов, докладов, лекций и прочее, а также музыкальных композиций и
голосовых связок при литературно-художественном кружке НГУ».
[11] Надо учитывать, что в это время
там преподают А.Ф. Лосев (правда, философию ему преподавать не разрешали,
поэтому он занял должность профессора классической филологии) и Ю.А. Никольский
(исследователь И.С. Тургенева, А.А. Фета, Н.С. Гумилёва и А.А. Блока).
[12]Ширман Г.Я. Зазвездный зов: Стихотворения и поэмы. / Сост. – М.Г. Радошевич, В.А. Резвый. – М.: Водолей, 2012.