Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 3, 2015
Герой
нашего в
Ночью
зверями становятся низкие облака,
Нюхают
осторожно курящего лесника.
Трогают
лапами колкость еловых лап,
В
чащу сбежав от света безумных ламп:
Пьяную
вахту везёт, как предметы мебели,
Кислый
железный поезд с лицом фельдфебеля.
В
лязге качается тамбур, холодный, чёрный.
Едет
в другую книгу седой Печорин
С
мерзкою справкой, без ванны и без вайфая,
Тьмы
шерстяную нить на кулак мотая.
черта
Поздновато
всё же настало лето.
Но
чердак сушильни, объятый светом
Над
цехами, пуст и сияет ветхо,
Как
давно включённый большой рефлектор.
Отстояв
по струнке дневную смену,
Лебеда
прохладно щекочет стену.
Заводская
кошка, скакнув со стула,
У
ворот чету голубей вспугнула:
Вон,
летят они в синеве огромной,
Поднимаясь
выше и тая, словно
Два
комочка розовой лёгкой пыли
За
пределом, который положен силе.
тихое
Раз
пирожок с повидлом открыл по-карасьи рот,
Можно
к лицу поднести его, яблочный нюхать зной.
Вечер.
Пустырное Тихо скоро ко мне придёт,
Спрячет
в колени морду, обросшую лебедой.
Тихо
моё косматое, лапы седы от пыли,
Здравствуй.
Нечего делать, нечего мне сказать.
Опустели
дворы до утра, наконец, остыли,
Вьюнок
у стены таращит сиреневые глаза.
Ничей
прохладный один сорву, и ему не больно.
Сумерки
вышли из берегов поля футбольного.
сепарация
Ходит
в потёмках по дому пустой дурак.
Умер,
бедняга, и сам не заметил, как.
Вытащил
сердце в оплётке рабочих жил,
Брюками
вытер, на блюдечко положил —
Падает
луч на него, топора острей.
Стены
трещат, словно хворост в большом костре,
Кони
безумия сонно жуют губами.
—
Что ты наделал? Зачем ты? — Стоит, моргает.
Белое
блюдце, каёмочка голубая.
ночью
Вот
небитого битый на санках везёт
По
фарватеру ночи —
Хруп
да хруп. А небитый свирель достаёт,
Молча
ехать не хочет.
Вынет
сердце мелодия, станет кружить,
Пересчитывать
вёрсты,
Встрепенётся
в далёкой постели мужик —
О,
на локоть опёрся:
Промелькнули,
пропали пустырь и камча,
Револьверное
дуло.
Закурить
бы ему, но жена у плеча
Полчаса
как уснула.
бессонница
Тихо
греет половицы войлок лунного луча.
Тихо
спит за белой дверью шестилетний тёплый внук.
Кровеносная
система — силуэт карагача —
Проросла
в окно к постели и его коснулась рук.
Приходи
босым и старым в омут зеркала глядеть.
У
воды в стакане ночью посторонний пресный вкус.
Ох
уж мне мои привычки, вечно нечего надеть.
С
высоты похожа трасса на живую нитку бус.
про Серёгу
и сову
Вот
Серёгин отец — тот дружил со своей головой,
А
Серёга, вернувшись из армии, дружит с совой.
У
нормальных сельчан к ночи водка, да мяса казан,
У
Серёжи тоска. Он в машину — и дал по газам.
А
во тьме полевой, торопясь утолить аппетит,
Перед
пляшущим ВАЗом совища, как спутник, летит:
Ей
в сиянии фар, даже лучше чем в свете луны,
Обнаглевшие
к осени крупные мыши видны.
Поздно.
Мечется свет, слышен бешеный шорох колёс.
На
просёлке под белыми звёздами стынет навоз.
Серый
топит педаль и армейские песни поёт,
И
сова ускоряется тоже, и не отстаёт.