Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2013
Кононов Н. Фланёр: Роман. — М.:
Галеев-Галерея, 2011. — 424 с.
Роман Николая Кононова «Фланёр» относится
к тем редким произведениям, которые можно интерпретировать бесконечно, и каждая
интерпретация будет что-то добавлять к пониманию романа, оставляя при этом
нетронутой его имманентную художественную сущность. И сам автор в тексте
постоянно дает подсказки, намекает на то, с каких именно точек нужно
рассматривать происходящие или, вернее, не происходящие в романе события. Этот
роман вызвал много откликов. Разброс мнений у рецензентов велик, но ни одно из
них при этом не исключает другое, а все вместе образуют любопытное
семантическое облако. Например, Игорь Гулин отметил в романе подчеркивание
связи с традицией – с прозой Михаила Кузмина и Константина Вагинова[1].
Кирилл Корчагин нашел параллели с такими романами, как «Годы учения Вильгельма
Мейстера», «Игра в бисер», «Человек без свойств», «Крылья» и, конечно, со всем
циклом романов Пруста[2].
Анатолий Рясов сопоставляет Кононова с Прустом, Набоковым, Андреем Белым и
Жаном Жене[3].
«Фланёр», как и другие прозаические
произведения Николая Кононова, – это проза лирическая, проза, в высшей степени
исполненная поэтического начала. Она выстроена по тем же законам, что и его
стихи – в одной пропорции сочетаются элементы грубого натурализма, эпатажной
тематики и тончайших наблюдений над действительностью. Повествования как
такового у Кононова почти нет, все строится на фразе или на периоде, который
работает по принципу воронки, постепенно затягивая читателя внутрь
специфического художественного мира. Начиная с одной точки, с маленькой детали,
Кононов выращивает, развивает мир, состоящий из отдельных предметов и
подробного перечисления их признаков и свойств. И когда читатель попадает в эту
искусно сплетенную словесную сеть, с ним происходит нечто вроде низвержения в
Мальстрем. Игорь Гулин сделал интересное наблюдение по поводу жанровой природы
«Фланёра» – романа, по его мнению, барочного и авантюрного. В этой избыточности
действительно есть нечто барочное, возможно, даже что-то от стиля рококо, но не
первоначального, блестящего и парадного, а рококо периода упадка, когда на
горизонте уже появился стройный и строгий, почти не оставляющий места
воображению, классицизм. Подобное (и не совсем удачно, на мой взгляд) пытается
делать Александр Иличевский. Кононов небрежнее, одновременно точнее и при этом,
как ни странно, экономнее в своих описаниях.
Александр Житенев также называет «Фланёр»
авантюрным романом, особо выделяя изображение области феноменологического опыта
и столкновение двух типов любви: субъективной личностной и объективной социальной[4].
Сюжет «Фланёра» действительно можно считать авантюрным: герой не совершает
почти никаких действий, а все события с ним просто случаются. Его словно несет
куда-то сила неведомого рока, многие наметившиеся было сюжетные линии
обрываются. Сами события не описываются подробно, а только упоминаются – это
тоже черта авантюрного романа, нанизывающего одно происшествие на другое, одну
перипетию на другую без последовательного объяснения связи между ними и без
внутреннего анализа происходящего. Но на этом сходство с авантюрным романом,
пожалуй, и заканчивается, потому что события играют в «Фланёре» роль
второстепенную, а главное в нем – описание состояний. Никак нельзя сказать, что
произведение лишено структуры, но единицей этой структуры является впечатление
героя-повествователя (потому сюжет романа можно с полным правом назвать
импрессионистическим).
Светлана Иванова в статье «Хроника порчи»
отмечает душевную отстраненность и предельную безучастность героя, который, по
ее мнению, является сверхчеловеком в ницшеанском понимании[5].
Согласиться с таким определением сложно – хотя роман написан от первого лица,
его главного героя как самостоятельной индивидуальности не существует. И дело
даже не в том, что у него нет ни имени, ни связной биографии, ни четко
выраженных устремлений, а в том, что автор романа за редким исключением
использует героя-повествователя в качестве своеобразной линзы, через которую
лучше становятся видны все предметы и объекты. Это не столько персонаж, сколько
инструмент выявления в вещах скрытых от поверхностного взора черт и
особенностей. Именно предметы, интерьеры, пейзажи, архитектурные сооружения и
являются настоящими героями этой книги. Впрочем, если бы это произведение
сводилось только к хаотическому или даже упорядоченному набору впечатлений, то,
конечно, никакого романа бы не вышло. Между тем, «Фланёр» при всех названных
особенностях – именно роман, ставящий и решающий совершенно определенные
идейные и художественные задачи.
Интересно, что общий вектор романа
направлен не вперед, а назад, к раю, утраченному героем-повествователем и
воплощенному в образе его возлюбленного Тадеуша. Почему именно отношения с
Тадеушем становятся главной смысловой точкой романа? Конечно, легче всего
свести этот вопрос к желанию писателя эпатировать публику и привлечь к своей
книге какое-то дополнительное внимание. Более того, как можно видеть по
некоторым рецензиям, именно так и сработала эта тематика[6].
Однако изначальный замысел автора, как мне кажется, был совершенно другим. Эту
сюжетную линию романа нельзя рассматривать в отрыве от идей, изложенных
Платоном в диалоге «Пир», и от того смысла, который вкладывался изначально в
понятие «платоническая любовь». По мнению древних греков, только любовь между
мужчинами могла иметь высший духовный смысл, могла породить новую сущность,
отношения же мужчин и женщин были предназначены лишь для низменного продолжения
рода. И платоническая любовь, как изложено у самого Платона, это любовь между
мужчинами, которые стараются воздерживаться от физического контакта ради
занятий философией и искусствами. Именно такая, возвышенная по своей сути,
любовь и связывает героя-повествователя с Тадеушем, с которым они являются
половинками одного целого – единой духовной сущности. Только рядом с ним или
вспоминая о нем, герой чувствует себя в полной мере живым, все остальное время
он не столько живет, сколько отстраненно пропускает через себя поток
впечатлений. Он полон своей платонической любовью и проносит ее через весь
роман. Это – утраченный рай, главный смысл и центр его существования.
Кстати, в литературе Серебряного века ни
одной более или менее привлекательной, да что там, ни одной просто устойчивой
модели гетеросексуальных отношений выстроено не было. В выборе сюжетной
коллизии Николай Кононов прямо наследует русскому модернизму, для которого
мотив духовного союза и вообще попытки преодоления личной ограниченности были
крайне важными. И можно предположить, что для автора вечно незавершенные
отношения героя и Тадеуша становятся метафорой его собственного восприятия
насильно оборванной и растоптанной пролетарскими сапогами эпохи русского
модернизма.
Советская реальность, если судить по
интервью и отдельным выступлениям самого Николая Кононова, воспринимается им
как нечто абсолютно безблагодатное и даже несколько демонически окрашенное. Точно
так же и в романе утраченный рай остается в довоенной Польше, а настоящее
героя-повествователя состоит из череды потерь и вечной неполноприродности.
Печать ущербности лежит на всем – на людях, предметах, пейзажах. По мнению
Анатолия Рясова, Кононов ставит перед собой задачу описания жизни в
послевоенном СССР глазами эстета. Однако согласиться с этим довольно сложно.
Скорее, главная задача писателя в романе «Фланёр» – показать ущербность этой
жизни и ее непреходящую бесчеловечность, что ему, безусловно, вполне удалось.
[1] См. рецензию на OpenSpace, 13.07.2011.
[2] Корчагин К. В советском эротическом космосе. Новый мир, 2012, № 1.
[3] Рясов А. Другая память. Частный корреспондент. 29.04.2012.
[4] Житенев А. Апология грозового фронта. НЛО, 2011, № 110.
[5] Иванова С. Хроника порчи. Знамя, 2012, № 3.
[6] См.: Игорь Бондарь-Терещенко. Фланёры и вафлёры на сайте http://kievreport.com/literature/714