(В.Зубарева. «Одесский трамвайчик: Стихи, поэмы и записи из блога»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2018
Вера Зубарева. Одесский трамвайчик: Стихи, поэмы и записи из блога. — Charles Schlacks, Jr. Publisher, Idyllwild, CA, 2018.
«Истинный свет проступает в сумерках. В сумерках ощутимей наполненность пространства невидимыми жизнями, присутствие неведомых измерений», — эта мысль Веры Зубаревой — ключевая для ее поэзии: уловить сигналы невидимого мира, ощутить, что неведомые измерения рядом, стоит только протянуть ладонь за пределы круга света настольной лампы, — вот что влечет ее вдохновение, вспыхивающее, как спички, в руках у пробирающегося через темный лес. А лес — фантазийный, сказочный и ночной, пугающий и зовущий — лес, который сродни перевернутому морю, где небо — вода, а облака — рыбы, уже здесь. В темноте комнаты он выступает из углов, шуршит и шелестит, и проникает в стихи то волком-оборотнем, то филином, то лисенком. Эта детская образность, олицетворяющая все вокруг — от тучи за окном до оконной рамы, — самая отчетливая примета стихов «Одесского трамвайчика», в которых живет, взаимодействует, разговаривает, любит (но порой и конфликтует) абсолютно все — каждая вещь имеет свой голос и свою повадку. И оттого взгляд автора на предметы и события свеж по-детски:
Брошенный в сумерках мячик
Вмиг обрастает травой.
Может мечтательный дачник
Спутать его с головой.
И сам город — а книга посвящена родному городу Веры Зубаревой, Одессе, потому и названа так тепло «Одесский трамвайчик» — «город-Гвидон» синонимичен празднику детства.
Олицетворения — фольклорный признак. И фольклорность проступает даже в мелодике:
Лунный свет бродил по берегу,
Гребни тёплых волн очерчивал.
По утёсу крутоверхому
Рисовал прибой подсвеченный.
Вообще Одесса Веры Зубаревой не просто мифологична, она — сама субъект ощущений, и любой ее дом, скамейка, фонтан, дерево существуют с людьми на равных, так же чувствуют, так же живут и дышат. Вот, к примеру, зонтик, который «с книгой в обнимку /дремлет на скамейке влажной»… Даже время здесь одушевлено, оно способно и любить, и ревновать, и страдать: «Влюблённая ночная бабочка /Флиртует с фонарём подвыпившим/, А время в мягких детских тапочках /Шагает прочь, как третий лишний».
Образная, олицетворяющая мир вязь стихов близка фольклору, но метафорическая изощренность роднит их с орнаментальной прозой начала ХХ века, причем вплетаются в эту вязь то разговорные интонации «Облака в штанах» Маяковского, то намеренно возвышенные — Беллы Ахмадулиной, а иногда — и постмодернистская ирония.
Фёдор посматривает на Стеньку сердобольно
И сыплет дусту на несчастную Тараканову:
— Вот и добегалась, мадам Бовари.
Иронию дополняет романтическо-авантюрная улыбка Багрицкого:
Прыгают пьяные блики с галеры.
Волны их гонят, хватают, щекочут…
Одесса — город моря, а Вера Зубарева — красивая дочь красивого капитана (и писателя, автора рассказов и стихов), и потому море пронизывает ее стихи, это как раз и есть то «неведомое измерение», запредельная сила, стоящая за стихами, движущая их, тихо колеблющая или грозно штормящая строки-волны, выносящая мусор повседневности, сквозь который поэтесса пробирается, боясь пораниться, к чистой волне вдохновения ( «Чайки в душе моей кружат/Вечером на закате»), с помощью магического света луны погружая себя в измененное, сновидное состояние сознания, на дне которого и обнаруживается тот вечный общечеловеческий миф, который создает поэтическое «я» и, в данном случае, отбрасывает на бытовые реалии мифологические и сказочные тени, отчего происходят сумеречные метаморфозы: «Время в дупле кукушкиных ходиков ухает», «Филин выходит на лунную охоту — Каждую ночь он охотится на сны», скрипят «невидимки-половицы», и от их скрипа зябко передергиваются вещи, «улица-призрак маячит за фонарём на углу», «каждый предмет кажется собственной тенью» — и поэтесса, точно колдунья, склоняется над «чернильницей-горевальницей» и над «чёрным морем-куликовым полем»…
Но море — это и просто море. С берегом и бризом. С чайкой за кормой. Лишь превращаясь в образ, оно разрастается и поглощает все: морем становятся и метель, и вещие сны, и даже письменный стол погружается в морскую пучину, наплывами выбрасывая на поверхность то ракушки, то рыб…
И вьюги, как царь-девицы,
Из белой рождались сдобы,
Кружили, ныряли, свистели,
Шхуны деревьев топили.
Море и сказка сливаются, волны чувств соединяют пушкинское и библейское:
Летучих парусов неясный призрак,
Песок у кромки в тёмных звёздах влажных
И колдовство берегового бриза.
А паруса — над городом, над морем,
Над звёздами… Над звёздами? А что там?
Там дуб зелёный с вечным Лукоморьем
Да книга жизни с жёстким переплётом.
…Если была любовь, то разлука усиливает ее. Если любви не было — чувства гаснут. Для Веры Зубаревой Одесса не просто город — это оставленная жизнь, которую невозможно забыть и связь с которой с годами все обостренней: «От дома осталось три ступени,/ И лебеда лепетала на них: — Господи, господи», — дом детства превращается в призрак, в лунном свете он пугает своей невозможностью обрести берег и холодной пустотой, как «Летучий голландец», затерянный в море, к которому ведет улица памяти:
То и снится, что аукнется
В памяти, где мы — вчерашние.
Где уводит к морю улица
Чуть запавшей чёрной клавишей.
Город становится горько-реальным, когда приходит реальная трагедия. Оттого так драматичны отклики Веры Зубаревой на страшные события времен Великой Отечественной войны и на современную траурную для Одессы дату — 2 мая. Это ее свеча — свеча памяти и сострадания.
…Но трамвайчик бежит по рельсам, а его пассажиры поют! Ведь Одесса — город коммерции и искусства, открытых дружеских чувств, юмора и оптимизма. И об этом блог-записи Веры Зубаревой, тоже включенныев книгу.