Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2018
Герман Садулаев, прозаик (Санкт-Петербург)
Нью-йоркские
агенты по недвижимости говорят, что район Митфэктори
последовательно прошел через три стадии: сначала здесь были холодильники с
мясом, склады и промзона. Потом район облюбовала маргинальная
богема: художники, музыканты, дизайнеры, кокаинисты и просто тусовщики. Вслед за модными тусовщиками
стали подтягиваться по-настоящему богатые люди, и скоро район стал одним из
самых престижных в городе-яблоке, а цены на недвижимость сорвали планку и
устремились вверх, как бешеные летучие псы. То же самое произошло и с островом
Капри. Многие века на его скалистых берегах жили обыкновенные рыбаки, а туристы
и отдыхающие были нечастыми гостями. Ближе к нашему времени на остров стали наведываться
художники, привлечённые его венерианской красотой и всеми условиями для
артистических пленэров. Последними прибыли денежные мешки,
которые скупили на острове всё и сделали даже воздух на Капри платным и весьма
недешёвым.
Максим
Горький появился на Капри при излете второй волны, в преддверии третьей. Он
поселился на острове в 1906 году, а когда в 1922-м снова оказался в Италии, то
написал своей подруге: на острове не был и не хочу. Там стало слишком модно,
шумно и дорого. Свой второй срок в Италии Горький прожил на вилле в Сорренто.
Помимо
Максима Горького на Капри бывали и жили многие знаменитости. Но именно русского
писателя особенно полюбили, только он стал легендой острова. Возможно, потому,
что Горький, с его усами и парусиновой шляпой сам был похож на рыбака. И вместе
с тем был мировой знаменитостью и богачом. Капри увидел в Горьком своё
человеческое воплощение: остров был и остался простым рыбаком, внезапно разбогатевшим.
Капри любил Горького. И Горький любил Капри. Горький любил Италию и вообще
всяческую заграницу.
А теперь
зададим вопрос, о котором все думают, но никто не хочет сформулировать и
высказать, чтобы не нарушить святость образа русского писателя и его связи с
родиной. Почему русскому писателю надобно уехать из России, чтобы полноценно
работать и писать для своего народа? Почему не только Горький, но и Гоголь уехал,
жил в Риме, писал «Мёртвые души» и был именно в Риме счастлив работой, и всем
говорил, что это рай, что здесь только он может творить в полную силу? Да кого
ни возьми. Разве что Толстой скептически относился к заграницам.
Да Пушкин был невыездной. Однажды Пушкин перебрался
через какую-то речку и вроде бы оказался за рубежом. Но тотчас пришло
сообщение, что по условиям нового мирного договора этот кусок территории отходит
России; стало быть, Пушкин снова дома. Граница шла вослед Пушкину. Надо было
отправить Александра Сергеевича в Индию. Глядишь, жемчужина появилась бы не в
британской, а в российской короне.
Скажете,
климат. Лечение климатом. Конечно, в Италии, тем более на Капри, погода мягче и
теплее, чем в Сибири. Но ведь и Россия не только вечная мерзлота. У России есть
Крым, а тогда еще были и Грузия, и даже Туркестан. В солнце и жаре недостатка
не было. И климат любой, хочешь тебе сухой, а хочешь влажный. Хочешь тебе горы,
а хочешь степь. Хочешь морозы, а не хочешь, есть и лето почти круглый год. Если
бы Пушкина пустили проехать чуть дальше, могли бы субэкваториальную зону
присоединить. Но и так всего достаточно. Так что климат — отговорка.
Страна у
нас хорошая. Портят страну только две вещи: русское правительство и русский
народ. Русское правительство глупое, вороватое, кумовское, беззаконное и
жестокое. И всё же оно в стране единственный европеец, которое лучше, чем
доставшееся ему население. Иные скажут, что русские просторы и земли, и
дальности расстояний, и рискованное земледелие, — все это проклятие для
русского народа. А кто спросил у земли? Может, это русский народ для неё
проклятие.
В том же
1922 году Максим Горький пишет воистину полную горечи статью «О русском
крестьянстве». Где всё это сказано и сказано много более. Если бы у Горького
нашли толику еврейской или хотя бы грузинской крови, то объяснили бы просто:
клинический русофоб. Потому что «жид» или «чучмек».
Но Пешков Алексей Максимович по происхождению был обыкновенный русак с
нормальным татарским прищуром и запорожским усом. Еврейская культура на него,
конечно, сильно повлияла, он евреев всячески превозносил. Но сказать, что за
ним стоял пейсатый раввин-сионист, который нашептывал
ему слова ненависти к русскому народу, не смог бы даже самый упертый конспиролог.
Надо просто
еще раз по-новому прочитать «Клима Самгина», самое мощное произведение зрелого
Горького (написанное как раз в Италии). Советские глоссаторы вчитали в Самгина, что это пародия на российскую околореволюционную интеллигенцию. Что Клим слабый,
безвольный, безнравственный и пустой. Что ему на смену пришёл настоящий
революционер-большевик, человек длинной воли, рыцарь Чека, одетый в доспехи
английской летной кожаной куртки, экспроприированной эсеровским боевиком со
складов Антанты. Но разве не видно, как автор симпатизирует своему
несчастливому персонажу? Если не видно, то прочитайте «О русском крестьянстве».
В этой заметке ключ к пониманию «Клима Самгина».
Русская
интеллигенция, порядочная, городская, жертвенная, принесла себя на алтарь
служения народу. А народ, в большинстве своем сельский, сказал: мы не просили.
Нам вас вообще не надо. Ни вас, ни этих ваших «рабочих». Опасный сброд. Когда сельскому народу дали землю, то он запер хлеб и
стал изгаляться над горожанами, выменивая пару
картофелин на последнее, что мог отдать городской человек, будь то рабочий или
интеллигент. Едва не скармливали городских детей своим свиньям. Не продавали
зерно. Ждали, когда станет дороже. И еще дороже. И еще дороже. Жадность и
злоба. Хорошо, у городского человека есть кожанка и пулемет. Он пришел в
деревню и забрал хлеб сам. Вымел подчистую. А
сельского мужика раскулачил и репрессировал: отправил в Сибирь лечить
поражённые жадной злобой мозги. Тоже лечение климатом.
Иные
утверждают, что в эссе Горького была и программа, и апология насильственной
коллективизации; коммунистам оставалось только претворить в жизнь, что начертал
пролетарский писатель. Но то было скорее горькое предостережение и предвидение
логики исторического процесса; трагическое понимание того кровавого тупика, в
который сам себя загоняет русский крестьянский народ. И ведь это не мысли
только, не кабинетные идеи; добрую треть текста составляют «полевые
исследования»: оригинальные высказывания реальных крестьян и фольклорный срез
народного сознания.
Вот от этой
тоски, от безысходности бежал из России писатель Горький. И всякий побежит.
Потому что кривые избы, которые не жалко пожечь, а то ведь и сами сгорят, и
жестокость, и ненависть, и корысть, и чудовищные пословицы-поговорки, от
которых волосы на голове встают дыбом, и всегдашняя грязь под ногами. А в
Италии хорошо. Рыбаки, горничные, зеленщики — все говорят, как воркуют. Ничего
не понятно, зато красиво; Горький так и не выучил ни одного иностранного языка,
не хотел. Чтобы не узнать однажды, что итальянский простой люд такой же
невежественный и злобный. И нет вообще ни единого места на земле, где не царила
бы жадность.
А что
пародия, так «Дон Кихот» тоже замышлялся как пародия на рыцарский роман, а
вышло нечто совсем иное: песня исчезающей наивности.
Сейчас у
нас в России совсем не так. У нас красиво. Опять присоединили Крым, а там и
море, и горы. В Сочи хочешь тебе пальмы, а хочешь снег и горнолыжный курорт.
Кругом огни электрические. Топят в квартирах нещадно
и, считай, задарма. Народ стал умный и добрый. Перед зеброй
тормозит, говорит «здравствуйте» и «пожалуйста», зубы вставил, улыбаться
научился. Первое время голодал, но потом отъелся на олл-инклюзив
в Египте и теперь спокойно идет мимо развешенных палок розовеющей колбасы. Едет
в Европу, чтобы поиздеваться: какие-то вы тут все деревенские. А правительство какое? Лучше того правительства в целом свете
нет. Подоходный налог — 13%. Это же плюнуть и растереть! Недаром сам Жерар Депардье оставил прекрасную
Францию и отправился жить в город Грозный. Горькому бы понравилось.
А все же
русский писатель нет-нет да и уедет в Италию. И
загорюет там, как бы принести себя в жертву и спасти русский народ. А народ ему
говорит: гарсон! Ду ю спик
инглиш? А, да ты русский! Принеси-ка нам водки. И пепельницу замени.