Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2018
На эту тему я обещал
написать еще в прошлый, декабрьский, «Барометр». Но затем возник сюжет с литературой и
религией; номер был, напомню, тематический.
Главное, не хотелось о печальном. Решил еще пару месяцев подождать, может, что-то
светлое замаячит.
Подождал. Не замаячило.
Вот только что
прокатилось по Фейсбуку письмо от Андрея Волчанского,
главного редактора «Современной драматургии». Журнал на грани закрытия,
финансирования на 2018-й практически не выделили.
Или вот сотрудник
другого толстого журнала, в ответ на новогоднее поздравление (в котором я
заодно поинтересовался, как поживает журнал) пишет: «Финансирования как
такового нет, еле-еле наскребаем на то, чтобы продолжать выпускать
журнал».
Так что писать о
задуманном, простите, буду.
Убить литературу
гораздо проще, чем это кажется.
Ни одна форма культуры
не обладает встроенным в нее бессмертием. Я имею в виду серьезную литературу.
Развлекательная (тоже, впрочем, — форма) выживает при любых ветрах.
И для этого совершенно
необязательно действительно желать ее смерти.
Да и никто, вроде бы,
сегодня не собирается сбрасывать серьезную литературу с корабля современности.
Или закрывать за нерентабельностью. Или сажать литераторов на пароход и
высылать на кудыкину гору. Живите, плодитесь и
размножайтесь.
Может, дело в самой
литературе? Сама захирела, усохла и вот-вот отвалится?
Тоже нет. И интерес к
литературе растет, и вообще у нас сегодня очень хорошая литература.
Сейчас даже в авторах третьего, четвертого рядов числятся те, кто лет тридцать
назад ходил бы в первых. Любой «толстый» журнал хочется читать от корки до
корки. Книгообзоры на «Медузе» и на «Горьком»
проглядываешь с желанием заполучить добрую половину книг, хотя уже все шкафы и
полки дома забиты и книги расползаются по полу…
Имена сознательно не
называю, и так на слуху. Да и начни перечислять — заполнят половину отведенных
под «Барометр» полос.
Но погибает, увы,
зачастую совсем не то, что едва дышало. А то, что как раз цвело чайными розами
и плодоносило райскими яблоками. «Цвел юноша вечор…»
Симптоматика заметна
невооруженным глазом.
С конца 2000-х
наблюдаем такой процесс: московские издательства и редакции «отползают» из
центра города в сторону окраин.
Парадокс. Все
«голодные» девяностые пересидели в прежних стенах, а теперь — что? Теперь —
арендная плата.
Нет больше на Поварской «Дружбы народов», нет
на Пятницкой «Иностранки», нет на Садово-Триумфальной «Ариона»,
нет на улице Правды «Октября»… «Знамя» перебралось в офис неподалеку, но
изрядно уплотнившись. Пожалуй, только «Новый
мир» остался там, где был, но и его несколько лет назад пытались выселить.
И страдают от аренды не
только журналы — в позапрошлом году переехало подальше от центра издательство
РИПОЛ. Закрылся, опять же, из-за аренды книжный
«Москва» напротив Ленинки. Там теперь тоже книжный, и
даже кафетерий с прежним ассортиментом сохранился, и кофе так же крепок. Только
вот «ассортимент» книг стал в несколько раз жиже.
В принципе, как
замечают некоторые товарищи, редакция или издательство могут находиться и
где-то в спальном районе. И вообще. Делать журнал или издавать книги можно
сегодня и не выходя из своей квартиры: техника позволяет.
Оно, конечно, так.
Техника много чего позволяет делать, не выходя из квартиры и даже не отрывая
попы от кресла. Например, просматривать коллекции музеев и галерей. Что, вроде,
пока не ставит под сомнение существование самих музеев. Равно как и доступность
книг в сети — не отменяет необходимость библиотек. Поскольку библиотеки — не
просто собрания книг, а галереи — картин и прочих артефактов. Это площадки для
встреч, обсуждений, для различных культурных проектов. Так и редакции.
Дело не столько в
местоположении, дело в престиже, который связан с ним. Представим, что ГМИИ
должен будет переехать куда-нибудь за пределы Садового кольца. Пусть не ГМИИ, пусть даже находящийся наискосок от него
ядовито-зеленый глазуновский музейчик.
Или театру Ермоловой, из которого кремлевские звезды видны, предложат
перебраться… ну, хоть на «Профсоюзную».
Или другой симптом — поколенческий. Современная русская литература
институционально стареет. Лет двадцать назад средний возраст сотрудников
редколлегий «толстых» журналов был лет сорок-пятьдесят. Сегодня —
шестьдесят-семьдесят.
Хотя и здесь
просвечивает аспект материальный. Зарплаты в некоммерческом секторе литературы
стремятся к нулю. Поэтому тридцати-сороколетние
сегодня — в более-менее крупных книжных
издательствах. А двадцатилетние вообще идут во что-то далекое
от литературы. А литературой занимаются как хобби. Серьезным, но хобби.
Происходит неспешная,
но все более ощутимая маргинализация русской
литературы. Не эмигрируя из России, оставаясь русской по языку и темам, она
превращается в эмигрантскую по своему статусу.
Поясню примером.
Несколько цитат из
выступления Василия Аксёнова на Радио «Свобода» 8 января 1983 года, которое он
посвятил жизни русских писателей в эмиграции.
«Тиражи наши мизерны,
издатели наши — это энтузиасты, трудящиеся в подвалах собственных квартир;
гонорары, чтобы не показаться ничтожными, предпочитают просто отсутствовать».
«…Недостатка в
пишущей братии не наблюдается. Наблюдается недостаток в братии читающей.
Предложение катастрофически превышает спрос».
«Можно,
конечно, рассуждать “высокими материями”, дескать, не для брюк же пишем, не для
автомобилей, не для шляп же, для будущего… Увы, для того, чтобы процесс этот
продолжался, нужны писателям и брюки, и шляпы, и автомобили. Старым
профессионалам деваться некуда, будут писать и без брюк, но молодежь может
отчаяться, попросту уйти…»1
Не знаю, как у вас, а у
меня ощущение, что говорилось это не 35 лет назад и не про эмигрантскую
литературу, а на днях и про российскую.
А ведь в те времена
русская литература в Америке переживала расцвет. Одни имена чего стоят.
Солженицын, Бродский, Алешковский, Довлатов, Лимонов,
Мамлеев, Коржавин, Соколов; не говоря о десятках
литераторов, менее известных или тогда только начинавших… Или издательства: «Ардис», «Серебряный век», «Эрмитаж»…
Прошла треть века —
срок по историческим и литературным меркам не такой уж большой. Что осталось от
былого расцвета? Есть несколько ярких имен, но нет литературы. Русскочитающая аудитория сузилась до неразличимого
минимума; русскопишущее сообщество не столь
предпочитает публиковаться в России. Опять же, узнаваемый процесс старения.
Молодежь не то чтобы «отчаялась и ушла», она просто «не пришла». Не то что двадцатилетних, но и тридцатилетних в русской американской
литературе уже нет.
Еще одна цитата из той
«свободинской» речи Аксёнова.
«На конференции в
Лос-Анджелесе профессор Джон Глэд, не мудрствуя
лукаво, сказал: “Дайте мне сто тысяч наличными, и я спасу русскую литературу”.
Я думаю, эта цифра занижена по крайней мере раз в
десять. Точка опоры должна весить хотя бы миллион, стоимость одного крыла
реактивного истребителя»2.
Ни миллиона, ни ста
тысяч на спасение русской литературы эмиграции никто, как известно, не выделил3 .
И тем более — потом, когда литература перестала быть одним из инструментов
«холодной войны».
Можно, конечно,
возразить, что аналогия некорректна. Что одно дело — литература эмигрантская, и
совсем другое — в митрополии, «у себя дома». Хотя, если говорить о серьезной
литературе, разница не так уж велика. Растение может погибнуть и в родной
почве, если его лишить воды или света.
Позволю небольшое самоцитирование — из одного опроса двенадцатилетней
давности о том, какой будет русская литература в будущем.
«Надеюсь, что русская
литература для начала — просто будет. Поскольку три века назад ее, например, не
было — было что-то другое… Я не хочу сказать, что
русскую литературу может смыть интернетом или что мор какой-нибудь на
литераторов нападет; просто хочется напомнить, о каком хрупком, эфемерном
образовании идет речь, о каких странноватых цветах, выросших непонятно на чем»4.
Нет, интернетом
литературу не смыло, и мор на литераторов не напал. Происходит другое. Русская
литература институционально возвращается к, условно говоря, допушкинскому
состоянию, это представить могу. Поэтому легко могу представить в недалеком
будущем ситуацию с узкой элитой, которая будет читать худлит
преимущественно по-английски (уже читают) — как еще в пушкинские времена читала
по-французски. И с остальными массами, которые будут пробавляться легким чтивом (уже пробавляются). Или станут просто «зырить видяшки», чем утомляться
всякими буквами.
Чтобы не соскакивать
совсем уж на публицистику — немного теории.
Литература
новоевропейского типа — та самая, которая дала на русской почве череду
классиков от Державина до Солженицына, — возникла в достаточно специфических
условиях. С одной стороны, под непосредственным воздействием литератур крупных
европейских держав — Франции, Англии, Пруссии; с другой — как ответ на это
влияние и сопротивление ему.
Поясню, сделав
небольшой zoom out.
В процессе
западноевропейской колонизации восемнадцатого — начала двадцатого веков по сути
лишь две незападные страны смогли не только этой
колонизации избежать и не только сохранить прежнюю свою территорию, но и
увеличить ее, и вообще играть активную роль в мировой политике.
Эти две страны — Россия
и Япония. И — можно, конечно, считать это совпадением — именно в этих двух
странах в короткий срок возникают литературы новоевропейского типа. При этом —
на национальном языке. И главное — признаваемые
западными литературами, переводимые и читаемые.
Подобного прорыва не
удалось в то время сделать ни арабским странам, ни Персии, ни Индии, ни Китаю. Нет, там были
свои великие — древние и средневековые —
классические литературы. Там была и своя узкая вестернизированная
элита, которая читала европейские романы. Современная же серьезная национальная
литература стала возникать позже, уже на волне деколонизации во второй половине
прошлого века. И так и осталась для западных литератур некой экзотикой, без
«больших имен»5 .
Ничего нового я тут,
собственно, не открываю; о связи литературы с колонизацией еще тридцать лет
назад писал Эдвард Саид в своем «Ориентализме»6 . Я лишь
примеряю это к современной русской литературе.
Классического
колониализма, конечно, уже давно нет. Отошел в прошлое и неоколониализм
шестидесятых-семидесятых, с его разборками между бывшими колониями и прежними
метрополиями. На дворе — то, что одни называют «новым колониализмом», другие «постнеоколониализмом»… Суть не в термине. Колониализм
никуда не ушел, он лишь приобрел иные формы. Не столько военные, сколько
экономические и культурные.
«У России два
богатства: нефть/газ и русская литература»7, как-то
написала критик Наталья Иванова.
Согласен
— с одним только уточнением.
Нефть и газ, вкупе с
прочими природными богатствами, как раз делают любую страну за пределами
«золотого миллиарда» привлекательной в плане колониальной экспансии, и совсем
не обязательной — военной. А вот национальная литература, напротив, то что этому процессу сопротивляется. Причем, именно
литература современная. Наличие классики, самой распрекрасной и развеликой, колонизацию, увы, даже стимулирует. Классика
становится своего рода трофеем, ее изучают, ее систематизируют, ее «спасают»:
ведь там, где она была когда-то создана, ее подлинной ценности уже «не
понимают». С современной же национальной литературой такой процесс присвоения
не проходит. Если она, что называется, «на уровне» и востребована у себя на родине.
А если — не
востребована? Если постепенно сужается, как шагреневая кожа, едва сводит концы
с концами? Депрофессионализируется, превращаясь в
хобби?
Экономия на современной
серьезной литературе делает страну уязвимой. (Впрочем, как и экономия на современных науке и искусстве.) Аксёнов, думаю, не случайно
упомянул о «стоимости одного крыла реактивного истребителя»: литература
защищает не хуже оружия. Истребитель можно сбить; проделать это с
художественным текстом сложнее.
При этом не важен его
идеологический «контент», взгляды отдельных
литераторов и литературных институтов. Важно само наличие активно действующего
сегмента некоммерческой литературы. Создающейся на языке страны, на материале
этой страны и не только пригодной для «внутреннего пользования», но и
переводимой / читаемой за рубежом.
Российское
правительство — верхний эшелон, по крайней мере, — современной литературой
интересуется. Читает президент, читает премьер. Встречаются периодически с
писателями. Желание поддержать литературу есть, какая-то помощь оказывается.
«Будем помогать!» —
обещает поддерживать молодых литераторов в интервью Наталье Игруновой президент
Российского книжного союза Сергей Степашин8 . И уверен, что поможет. Или вот, из личного: на
последних «Яснополянских встречах» прошу советника президента по культуре
Владимира Толстого помочь толстым журналам. «А я их всегда поддерживаю!» —
слышу в ответ. И знаю, что, действительно, поддерживает.
Но… «Только этого
мало», как говорилось в известном стихотворении.
Или — из совсем недавнего,
последнее заседание Совета по культуре и искусству при президенте. Юрий Поляков
напоминает об идее фонда поддержки русской литературы. «…Такой фонд поддержки
литературы, он бы помог объединить вокруг него здоровые, талантливые
литературные силы…»9 Идея, безусловно, здравая: подобные
фонды есть почти во всех западных (и не только) странах. Пусть даже под
«здоровыми и талантливыми силами» в современной литературе, подозреваю, мы с
господином Поляковым понимаем совершенно разное. Это
нормально.
Идея, опять же,
поддержана. «Можно это сделать», — отвечает президент.
Впрочем, поддержка
совершенно не обязательно должна иметь вид прямых госдотаций. Она может быть
косвенной, через различные льготы. Льготы для малых издательств, издающих
некоммерческую серьезную литературу. Льготы для различного рода бизнес-структур и меценатов,
готовых подержать такую литературу. Я эту мысль с определенной периодичностью
повторяю10, может, услышат.
«Дружба народов»
поменяла обложку, но эмблема осталась. Деревце и две руки, одна как бы защищает
корни, другая — ствол и ветви. Деревце, вероятно, символизирует современную художественную
литературу, которую журнал и печатает.
Кому принадлежат эти
руки? читателям? литературному сообществу? государству? провидению, хранящему
серьезную русскую словесность от спиливания, гниения и высыхания?
Я не знаю. Я просто
гляжу на эти руки на обложке. Смогут ли они и дальше поддерживать литературу?
Сможет ли она дальше зеленеть и плодоносить? Хотелось бы верить.
__________________________
1 Статьи Василия Аксёнова из архива.
Публикация, вступ. заметка и прим. В.Есипова // Вопросы литературы, 2014. № 4.
С. 323—324.
2 Там же. С.
324. Имеется в виду международная конференция «Русская литература в эмиграции»,
прошедшая в мае 1981 года в Лос-Анджелесе. Джон Глэд
(John Glad; 1941–2015) — американский славист, критик,
публицист, переводчик.
3 Покупательная способность доллара,
напомню, была тогда значительно выше нынешней.
4 Прорицатель // Знамя. 2006. № 6. С.
230. (http://magazines.russ.ru/znamia/2006/6/pr25.html).
5 Впрочем, современная китайская
литература начинает все больше привлекать внимание; вспомним два нобелевских
награждения, Гао Синцзяня
(2000) и Мо Яня (2012). Но в прошлом столетии среди «нобелиатов» ни одного китайского автора не было, а премию
за «многогранное, поистине эпическое описание жизни китайских крестьян»
получала в 1938 году американка Перл Бак.
6 Саид Э.В. Ориентализм. Западные концепции
Востока. Изд. 2, исп. и доп. Пер. с англ. и посл. А.В. Говорунова. СПб.: Русский Мiръ, 2016.
7 Иванова Н. Русский крест: Литература и
читатель в начале нового века. М.: Время, 2011. С. 5.
8 Сергей Степашин. «Просто люблю
читать…» Разговор ведет Наталья Игрунова // Дружба народов. 2017. № 6. — С.
220. (http://magazines.russ.ru/druzhba/2017/6/prosto-lyublyu-chitat.html).
9 Заседание Совета по культуре и искусству. Под
председательством Владимира Путина в Кремле состоялось заседание Совета при
президенте по культуре и искусству // Сайт «Kremlin.ru»,
21 декабря 2017 года (http://kremlin.ru/events/president/news/56456).
10 См.: Литература в эпоху перемен // Дружба
народов. 2009. № 9. (http://magazines.russ.ru/druzhba/2009/9/li22.html);
Согревающая проза или текст на чужом языке? Литературные итоги 2014 года.
Заочный круглый стол // «Дружба народов». 2015. № 1
(http://magazines.russ.ru/druzhba/2015/1/15kr.html).