Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2017
Габуев Азамат Борисович — прозаик. Родился в 1985 г. Окончил юридический факультет
СОГУ им.К.Л.Хетагурова, затем аспирантуру МГЮА им.О.Е.Кутафина. Публиковался в журналах «Дарьял» и «Beletra almanako» под псевдонимом
«Джонни Рамонов». В журнале «Октябрь» — под собственным
именем. В 2009 г. вошел в лонг-лист премии «Неформат», в 2011-м — в лонг-лист
премии «Дебют». Родился и живет во Владикавказе. В «Дружбе народов» печатается впервые.
В
России не так-то просто достать оружие, особенно если тебе тринадцать. Но мальчику,
о котором я хочу рассказать, просто позарез нужен был пистолет.
Мальчик
этот не собирался кого-то убивать или грабить, не имел заклятых врагов, жизнь его
не подвергалась ежедневной опасности. Он ходил в обычную школу в городке ничем не
примечательном, ну разве что более жарком и пыльном, чем многие другие города в
стране; мало читал; играл в видеоигры, переписывая у приятелей коды и комбинации
для особых трюков; любил швырять мяч в баскетбольное кольцо, хотя тот явно этому
противился. Родители мальчика, в отличие от родителей многих его одноклассников,
не были разведены и делали друг другу подарки на годовщину свадьбы. Он катался на
роликовых коньках, носил красную бейсболку задом наперед и майки по колено. Он гулял
по улицам с наушниками на голове, слушая рэп и кивая на
слабую долю. Он сидел на спинке скамейки вместе с соседскими мальчиками, запивал
арахис растворимым апельсиновым соком, собирал сплетни о местных бандитах и врал
насчет своего полового опыта.
Если
и было в нашем герое что примечательное, то это то, что у него часто шла носом кровь.
Раз в месяц, а то и чаще, он выбегал из класса, прижимая к лицу платок. Его наволочки
порой напоминали тест Роршаха, но родители, как бы подчеркивая
несерьезность проблемы, принципиально не хотели менять белое постельное белье на черное. Врачи говорили, что ничего страшного, что это он просто
быстро растет и что лечиться не надо — само пройдет, а пока можно принимать пищевую
добавку с железом для укрепления сосудов. Учителя со временем привыкли к кровотечениям
и, когда те случались, не освобождали мальчика от уроков. Одноклассникам тоже быстро
надоело шутить про «доковырялся». Так даже та небольшая
особенность, которой обладал мальчик, сделалась обыденностью. Это его не волновало.
Его волновало отсутствие пистолета.
Он
плохо разбирался в марках пистолетов и имел смутное представление об их устройстве,
но каждый раз, когда один из них — в кобуре ли инкассатора, в руках ли праздно болтающегося
мелкого бандита — попадал в его поле зрения, все звуки дня приглушались, и все краски
блекли на фоне куска вороненой стали. Одергивать мальчика в этот момент не имело
смысла — он не мог заговорить, пока хозяин не убирал пистолет из виду или не уходил.
Он
спросил как-то у отца:
—
А почему у тебя нет пистолета?
—
Потому что я не военный, не мент и не бадит, — объяснил отец.
—
Я бы не потерпела оружия в доме, — добавила мать.
В
их городке даже не было тира. Вернее, он был когда-то давно в парке. Но теперь парк
находился в упадке. Карусели сдали на металлолом, чертово колесо навеки застопорилось,
и между каменных плит, которыми были вымощены тропинки, росла высокая трава с использованными
шприцами. Оставалось довольствоваться стрельбой из электронного пистолета по виртуальным
мишеням на выцветшем экране лампового телевизора.
Но
однажды мальчику неожиданно и невиданно повезло. Сосед, за которым плелась слава
картежника и торговца контрабандными видеомагнитофонами, сидел в своем красном БМВ,
вытянув ноги в джинсах и остроносых туфлях в открытую дверь, и развлекал дворовых
мальчишек фокусами.
—
Покажи еще!— требовали мальчишки каждый раз, когда очередная загаданная карта извлекалась
из-за чьего-нибудь уха.
Наш
мальчик был среди них. Он так же, как другие, следил за руками в закатанных по локоть
рукавах, пытаясь понять, в чем хитрость, и так же, как другие, радовался, что хитрость
осталась неразгаданной. Только вот после третьего фокуса он не видел уже ни колоды,
ни рукавов, ни руля, для украшения оплетенного разноцветными проводами, ни рыбки,
сделанной из катетеров, что свисала с зеркальца. Весь салон машины будто заслонило
черное облако с маленьким отверстием посередине, сквозь которое виднелся втиснутый
между сиденьями пистолет с роговыми пластинками на рукоятке.
Забывшийся
мальчик едва понимал, что к нему обращаются, что-то предлагают. Что там? Его очередь?
Очередь куда? Это как-то связано с проводами, связано с картами, с катетерами, как-то
связано с картами, с фокусами, с фокусами с катетерами, фокусами с проводами…
—
У тебя кровь! — сказал кто-то, и из отверстия в облаке высунулась рука фокусника
с надушенным носовым платком.
—
Так, держи сам, — приказал мужчина, привставая и заслоняя туловищем пистолет. Облако
исчезло. — Дома кто-нибудь есть? — Он не мог бы отойти и не заслонять пистолет?
— Дома, спрашиваю, кто-нибудь есть?
—
А? Нет, на работе родоки.
—
Понятно. Давай садись в машину.
Платок
пропитывался кровью.
—
Давай. Чего встал?
Мальчик
обошел машину спереди и остановился у дверцы. Он перевернул платок и снова прижал
к носу, запрокинув голову. Картежник открыл дверцу изнутри, мальчик сел на пассажирское
сиденье. Он близко. Тридцать сантиметров от бедра. Мужчина, которому он принадлежит, и не пытается
спрятать его. Кровь течет в горло, и в горле от нее першит. Платок весь красный
и липкий, а пистолет совсем близко. Катетерная рыбка раскачивается
под зеркалом. Они едут в парк, где бьет питьевой фонтан с постоянно холодной водой.
Машина заезжает одним колесом на тротуар, и фокусник-контрабандист ведет мальчика
к фонтану. Над струей платок бледнеет, розовые брызги падают на бетонную плитку.
—
Вот, возьми.
Мальчик
принял холодный платок и приложил его к переносице. Процедура повторилась еще пару
раз, пока кровь не унялась.
—
Пацаны сказали, что у тебя это часто, — сообщил мужчина.
—
Случается, — подтвердил мальчик.
—
Чувствуешь себя как?
—
Нормально. Это не болит.
—
Хорошо. Пойдем тогда. Платок можешь выкинуть.
Скомканный
мокрый кусок ткани с бурыми и розовыми пятнами пролетел мимо урны и упал в траву.
Мальчик глянул снизу вверх на своего провожатого. К счастью, тот не заметил промаха.
Они
снова в машине. Задний ход, и колесо со стуком соскакивает с бордюра. Кроны тротуарных
ив и кленов почти задевают крышу машины. Мальчик харкает в окошко сгустком крови
и спрашивает:
—
А ты стрелял в людей?
Взгляд
мужчины очерчивает треугольник: лицо мальчика, пистолет, дорога.
—
Не приходилось. Стреляю в основном по бутылкам.
—
А мне можно?
Над
скулой, выступающей из-под солнечных очков, появляются две морщины, из уголка рта,
в котором зажата спичка, вылетает смешок, затем ответ:
—
Если родокам ничего не скажешь.
Они
выехали из города, миновали указатель на аэропорт и через некоторое время остановились
на обочине у поля с цветущими одуванчиками. С одной стороны от поля был сад абрикосовых
деревьев, с другой — завод по переработке кукурузы. Мальчик вспомнил, что когда-то
в раннем детстве приезжал сюда с родителями. Тогда было холодно, в траве росло много
грибов, и он, только научившийся ходить, давил своими сапожками с Микки Маусом их
круглые белые шляпки. Теперь, ступив на землю, он почувствовал, что поле колышется,
будто пузо спящего чудовища. Пришлось постараться, чтобы
устоять на ногах. Мужчина этого колыхания не замечал — он спокойно сунул пистолет
за пояс, подтянул джинсы и открыл багажник.
—
Ты понесешь это, — сказал он, вручая мальчику пластиковый ящик с пустыми бутылками
из-под газировки.
Они
прошли совсем немного и остановились у небольшой стенки в человеческий рост и шириной
в пару метров, составленной из белых кирпичей. Под стенкой валялись битые стекла,
на некоторых кирпичах были сколы. Где-то в полукилометре дальше поле пресекалось
высоким бетонным забором завода.
—
Стой. Пришли. Положи ящик и достань три бутылки.
Оба
отошли шагов на тридцать. Мужчина поднял очки на лоб, прищурился и потратил четыре
патрона на три бутылки. В ноздри мальчика вполз пороховой запах. Звуки выстрелов
блуждали в ушах, щекоча барабанные перепонки.
—
Теперь твоя очередь
Новые
бутылки не желали стоять на кирпичах: одна по пути выскользнула из рук, другую дважды
сносил ветер. Наконец, выстроив свои мишени, мальчик принял пистолет. Он оказался
тяжелым и теплым, как рукопожатие взрослого.
—
Видишь эту штуку на конце дула? Это мушка. А ближе к тебе — целик. Ты должен совме…
Отдача
первого выстрела саданула руку, следующие два отозвались
только приятным зудом.
—
Сто процентов, — мужчина присвистнул. — И стреляешь, не целясь. Ты стрелял раньше?
—
Нет.
—
Хочешь еще?
Мальчик
кивнул и через минуту повторил свой результат. Возвращая пистолет, он почувствовал,
что тот стал легче.
—
Ты прирожденный стрелок, — сказал картежник, когда они уже ехали к дому, и перед
тем как высадить мальчика из машины, достал у него из уха патрон. — Держи на память.
Мальчик
промямлил «спасибо», сунул патрон в карман и захлопнул дверцу. Ему хотелось похвастать
подарком во дворе, но он подавил в себе это порыв, опасаясь, что кто-нибудь может
вырвать патрон из руки и убежать. Не обращая внимания на дворовых ребят, он поднялся
в квартиру.
Он
вертел патрон в пальцах, разглядывал вблизи цифры и буквы, отчеканенные на дне гильзы,
трогал красную кайму рядом с головкой пули и представлял себе, как далеко эта пуля
может улететь. Ему казалось, что этот крохотный снаряд — частица пистолета, связанная
с ним каким-то родством, которая в нужных условиях может прорасти и развиться до
полноценного оружия. Лучше яйцо журавля в руке. На рассвете он уже знал, как сделать,
чтобы это яйцо проклюнулось. На верхней полке кладовой стояла коробка с игрушками,
из которых он уже вырос, но которые родители жалели выбрасывать. После школы он
встал на табуретку и, щурясь от пыли, падающей в глаза, вытащил коробку. Внутри
было несколько наборов конструктора, «железная дорога» с электрическим локомотивом,
человек-паук без руки, пара трансформеров, несколько солдатиков
с оплавленными лицами и конечностями и, наконец, предмет поиска — оранжевый пластиковый
револьвер, заряжаемый кольцевыми пистонами. У этого револьвера был автоматически
поворачивающийся барабан со сквозными каналами, в которые, если бы не перепонки
для пистонов, можно было бы вставить настоящие патроны. Мальчик побросал остальные
игрушки в коробку и вернул ее на место.
С
помощью отвертки легко удалось избавиться от перепонки в одном из каналов, но патрон
оказался слишком широким и не лез внутрь. Следующий час ушел на ковыряние в канале
все той же отверткой, но кроме редкой пластиковой стружки это ничего не принесло.
Пришлось отложить работу до ближайшего урока труда. Там, в мастерской, мальчику
удалось воспользоваться мечиком для резьбы и расширить
не только канал в барабане, но и дуло. Ему хватило ума понять, что раскаленная пуля
может расплавить револьвер, поэтому он вставил в дуло стальную трубку. Подходящей
трубки для барабана не нашлось, поэтому уже дома канал был укреплен свернутым обрезком
консервной банки; чтобы этот кусочек жести не выпадал, мальчик вставлял его, предварительно
разогрев над газовой конфоркой. Тем же горячим методом в курок был вмонтирован сапожный
гвоздь, который должен был достаточно сильно ударить по гильзе, чтобы порох внутри
нее взорвался.
Новоиспеченный
Сэмюэль Кольт вышел на балкон и взял на мушку знак «Стоп»
на шлагбауме, закрывающем въезд во двор, потом фару соседской машины, потом кошку,
крадущуюся по крыше гаража. Он подержал на мушке старушку на лавочке перед подъездом
и ребенка в песочнице. Он целился в мяч, который пинали
по двору его ровесники, в голубей на проводах, в солнце, в облака. Когда над домом
пролетел вертолет, он взял на мушку и его, представляя, что будет, если пуля пробьет
топливный бак.
—
Ты еще не вырос из этой игрушки? — крикнул кто-то из его ровесников снизу.
Мальчик
отвел взгляд от вертолета, к тому времени превратившегося в небольшое пятнышко над
горизонтом, посмотрел вниз и наставил револьвер на кричавшего.
—
Да, застрели меня из этого! — продолжил тот. — Что там у тебя? Присоски?
Мушка
задрожала, и мальчик опустил револьвер. Его плечи тряслись от смеха. В груди кололо.
Он повалился на пол и долго хохотал, повторяя в паузах «Присоски. Придурок, блин».
Утром
револьвер лежал на дне школьного рюкзака. Улицы по пути в школу колыхались как то
поле с импровизированным тиром из белого кирпича. Только на этот раз мальчику не
казалось, что он вот-вот упадет — он чувствовал себя кем-то вроде умелого серфера, привыкшего к волнам. В его наушниках рэпер Кулио пел: «As I walk through the valley of the shadow of death…».
Плохо
понимая слова песни, мальчик просто ловил ритм, под который подпрыгивали люди и
здания вокруг.
На
первом уроке он неожиданно для всех рассказал домашнее задание и получил четверку,
на втором — на замечание учительницы: «Сиди ровно. Развалился
здесь» ответил: «Как мне по кайфу, так и сижу», за что
был выдворен в коридор и получил угрозу поговорить с родителями. На третьем уроке
он поймал занесенную над его головой линейку одноклассника и переломил ее, на пятом
— положил руку между бедер сидящей рядом девочки, чему та не сопротивлялась, а только
оглядела класс, дабы убедиться, что никто этого не видит.
На
переменах он лаконично отмахивался от вопросов одноклассников в духе: «Ты чего это
сегодня в ударе такой?», в которых
чувствовалось уважение, а после уроков на пятачке школы столкнулся со старшеклассниками,
любившими отбирать у младших пирожки и карманные деньги.
—
О, смотрите, кто нарисовался, — сказал один из них и харкнул на асфальт. Двое других
заржали.
—
Подойди-ка сюда.
—
Да пошли вы, — ответил мальчик, не останавливаясь, готовый в любой момент скинуть
и расстегнуть рюкзак.
—
Чего ты сказал, эй? Ну и молодежь пошла, — раздалось ему вслед, и не более того.
Он
не пошел домой, а спустился по железнодорожному откосу и долго гулял по рельсам,
пару раз соскакивая с них, чтобы пропустить поезд. Он целился в пролетавшие мимо
окна. Он прокручивал барабан так, чтобы курок вставал над следующим после заряженного
каналом, и делал пять щелчков, держа револьвер на уровне бедра и поворачиваясь к
разным предметам: семафор, одинокая береза, трансформаторная будка.
Через
пару часов откос превратился в мостовую, а идти по рельсам стало невозможно: всюду
стояли поезда. Мальчик понял, что добрел до вокзала. Он убрал свое оружие обратно
в рюкзак, поднялся на платформу и вышел с железнодорожной станции к стоянке автобусов.
Единственный городской маршрут проходил вблизи от улицы, где он жил, и нужно было
только вовремя предупредить водителя об остановке. Заплатив за проезд, мальчик устроился
на одиночном сиденье у окна. Рюкзак на пол, наушники на голову — и вскоре за окном
проплыли универмаг, заброшенное здание кинотеатра, построенное в советско-античном
стиле, центральная аллея городка, несколько типовых пятиэтажек.
В
повисшей на тонкой шее и болтающейся из стороны в сторону с каждым толчком автобуса
голове мальчика шел сон. Он снова был на перроне. Прибывал поезд. Оранжевый револьвер
в руке был уже не пластиковым, а золотым, и патроны в нем не кончались. Люди в окнах
поезда падали навзничь внутрь купе, повисали на белых накрахмаленных шторках, размазывая
кровь по потрескавшемуся стеклу. Откуда-то звучал быстрый и нестройный вальс, исполняемый
духовым оркестром. Перрон был полон народу, но толпа не препятствовала расстрелу
пассажиров, напротив: после каждого выстрела раздавались одобряющие возгласы и аплодисменты.
Когда, наконец, поезд закончился, револьвер встрепенулся и выпал из руки. Он вошел
рукояткой в землю и начал прорастать. Его ствол тянулся вверх, пока не вырос со
столб электропередачи. Вокзал теперь напоминал ярмарочную площадь. Из-за столба
выскочил сосед-картежник, тот самый, что подарил патрон. Он был одет во фрак и цилиндр,
на плечах эполетами лежали две шестерки бубен.
—
Достопочтенная публика! — объявил он в микрофон. — Сегодня у нас есть смельчак,
который решился покорить эту вершину. В случае успеха его ждет приз. — Вверху показалась
одноклассница, бедра которой наш герой трогал этим утром. Она свесила ноги, оправила
юбку и помахала ему рукой. — А в случае неудачи, — из глаз фокусника брызнули струи
воды, он снял цилиндр, и невидимый оркестр сыграл первые такты похоронного марша.
— Впрочем, будем надеяться на лучшее. — Он вернул цилиндр на голову. — Лично я в
этого парня верю. Итак, ты готов?
—
Готов, — ответил мальчик и потер ладони, предварительно плюнув на них. Он обхватил
столб руками и ногами и стал карабкаться. Это было не так уж трудно — разросшийся
ствол револьвера оказался достаточно шершавым. Но несмотря
на высокую скорость продвижения, добраться до вершины все не получалось. Площадь
и толпа были уже давно внизу и выглядели как с зенита чертова
колеса, а юбка девочки, сидевшей на краю, нисколько не приблизилась и колыхалась
на ветру, как знамя над неприступной крепостью.
Сон
оборвал голос водителя:
—
Конечная это. Выходи. Или, если хочешь поехать в обратную
сторону, заплати еще раз.
Мальчик
открыл глаза. Автобус был уже пуст. В окно виднелся ларек. В штанах было тепло и липко. Понимая, что конечная остановка не ближе
к дому, чем вокзал, мальчик наклонился к рюкзаку и открыл кармашек для денег.
—
Вот черт, — он поспешно полез в рюкзак: учебники и тетради были на месте, а револьвер
— пропал. Мальчик выбежал из автобуса, не замечая, что в ушах его наушники от пропавшего
плеера. Огляделся. Никого из пассажиров уже не было рядом.
—
Вы не видели никого с оранжевым игрушечным револьвером? — отчаянно крикнул он в
окошко водителя.
—
Я кто, по-твоему, — сторож?
Мальчик
еще раз огляделся и побрел от остановки в сторону дома. Лужица в штанах остыла и ощущение от этого было неприятное. Солнце уже сместилось
на запад, но небо оставалось ярко-синим. Казалось, оно сегодня особенно высокое
и ясное. Километры воздуха давили на плечи и голову, заставляя сутулиться. Мальчик
понуро плелся, едва переставляя ноги, и даже не оторвал взгляд от асфальта, когда
где-то вдалеке раздался выстрел, а за ним крик, такой высокий, что не было понятно,
кто кричал — женщина или мужчина.