Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2017
Гербер Денис Владимирович родился в 1977 г. в городе Ангарске Иркутской области. Окончил факультет филологии и
журналистики Иркутского государственного университета. Радиоведущий,
продюсер и сценарист, печатался в журнале «Сибирские огни». Живет в Ангарске. В «Дружбе народов публикуется впервые.
Отец Димитрий, настоятель Посольского Спасо-Преображенского
монастыря, проснулся еще до рассвета от резкого запаха одуванчиков. Откуда
такое благоухание? — удивился он. Отродясь в его
келье ничем, кроме ладана и свечных огарков, не пахло. Одуванчики. Будто молодая дуреха сплела языческий
венок, бросила в реку, а волны принесли его прямо под кровать. Отец Димитрий едва сдержал навязчивое желание заглянуть под
дощатое ложе.
Он втянул носом прохладный келейный воздух.
Запах как будто исчез. Да и существовал ли он наяву? Игумен припомнил
растаявший сон. Виделись ему серые льдины, уходящие из-под ног. Никаких
одуванчиков там не было и быть не могло. Как раз
они-то и прервали видение, заставили открыть глаза. Следовательно, это —
обонятельная галлюцинация, касание демонической сущности. Когда-то духовный
наставник призывал его — тогда еще молодого послушника — с недоверием
относиться ко всяким явлениям мира духовного, помнить правило «не принимать, и
не отвергать»: наступит срок, и время
само родит понимание.
Отец Димитрий
прошелся по келье, обдумывая происходящее. Похоже, в потаенной гордыне он
забыл, что каждый человек в силу греховного естества подвержен влиянию бесов. Монастырские стены и сан
иеромонаха не гарантируют защиту, необходимо остерегаться на всех ступенях. И
чем выше ступень, тем серьезнее атакующий демон… Нет, опять гордыня. Возомнил
себя овеянным благодатью!
Оберегая ум от греховных чувств и страстей,
отец Димитрий предался Иисусовой
молитве. Нужно «хранить входы» — слух, зрение и осязание, отстраниться от внешнего. Неужели обоняние — еще один «вход»? — подумал
игумен. Должно быть так, если этим путем и проникает запах одуванчиков — теперь
воображаемый.
Он молился, пока по коридорным доскам не
проскрипели шаги будильника — брата Иосифа. Гулко затрезвонило малое било,
нарушая утренний покой. «Просыпайтесь, братья!» — басил Иосиф, проходя мимо
келий.
Отец Димитрий глянул
в окно, отыскивая Венеру. Это был его собственный ритуал на начало дня, такой
же неизменный, как «молитвенное правило» и умывание. Еще в молодости он прочел
в каком-то журнале, что вид голубой звезды полезен — успокаивает. Жрецы
Древнего Египта заставляли неофитов каждое утро лицезреть
Пересекатель (так они называли Венеру) и сами на нее
охотно смотрели. Собственно, никакой другой звезды отец Димитрий
и не мог отыскать на небосклоне, а тут в монастыре она сама заглядывала в
оконце. Это ли не знак свыше?
То, что сегодня увидел на небе отец Димитрий, ввергло его в смятение. Рядом со знакомой
утренней звездой красовался еще один огонек — такой же маленький, с таким же
голубоватым блеском. Похоже, у Венеры
появилась сестра. Не горная ли нимфа Эхо — вечная спутница античной богини?
Несколько минут он разглядывал звездочки,
потом встрепенулся: что если это — очередная галлюцинация, на этот раз —
зрительная?
Прихватив полотенце и щетку с пастой,
священник оставил келью и спустился на первый этаж к умывальне. День побежал по
привычному распорядку: молитва, литургия, назначение
послушаний, трапеза. Отец Димитрий соблюдал трезвение, отмечал каждую мысль, малейшее душевное
колебание, и старался не думать о странном начале дня.
Ему уже
исполнилось пятьдесят четыре. Восемь последних лет он провел здесь, в монастыре
на берегу Байкала, три из них — в сане игумена. За этот короткий период в
обители сменилось немало лиц. Братья появлялись и исчезали — переходили в
другие монастыри, отправлялись в мир. Безмятежным внутренним взором священник
видел причины этих метаний, как опытный автослесарь
по виду машины определяет скрытые дефекты. Пустомыслие,
праздность, смехотворство, безволие и привязка к земному, — все это перемалывало души людей, гнало их с места
на место, точно оголодавших зверей в поисках лучшей доли.
Да, что там
звери! Взять хотя-бы Басика
— одного из монастырских котов — так этот белый с леопардовыми вкраплениями
зверек поучит степенности любого монаха, хоть и таскается
по деревенским девкам. Монастырская жизнь вполне его устраивает: главное
послушание — греться на солнышке, вместо благодати — рыбный запах с Байкала.
Вот и сейчас Басик на излюбленном месте — на побеленой
кирпичной ограде, откуда хорошо просматриваются и трапезная, и пекарня.
Отец Димитрий, еще будучи диаконом, сам
притащил в монастырь этого кота — писклявый комочек, забившийся от собак под
строительные леса. Сначала Басик жил в его келье и
дарил радость: мурлыкал как заведенный, терся о ноги,
игрался со свисающими концами ораря. Кота подвело отсутствие должного
благоговения. Сначала он скинул на пол Ветхий Завет и выдрал из него половину
листа, — на оторванном клочке оказалась фраза из Третьей
книги Царств: «… на том месте, где псы лизали кровь Навуфея,
псы будут лизать и твою кровь». Затем совершил кровавую жертву — подбросил под
келейную икону придушенного воробья. Дальше — больше: Басик
проникал в чужие кельи и отвлекал насельников от молитвы, грыз просфоры,
распространял блох. Однажды Басика заперли на ночь в
Никольском храме: там завелись мыши. Кот никого не поймал, лишь опрокинул семисвечник, нагадил за
жертвенником и уснул на ризнице.
Теперь Басик ютится в сарайчике за трапезной. Доступ в кельи ему
перекрыли. Да и что коту там делать? Возле трапезной всегда можно разжиться
съестным, даже во время поста.
После обеда в монастырь наведались посетители.
Сначала прибыли четверо солдат срочников из ближайшей
части. Брат Лука устроил им экскурсию по историческим местам, вывел за ограду к
байкальскому берегу — к тому месту, где в 17-м веке ясачные люди хана Тарухая расправились с посольством Ерофея Заболоцкого.
Надпись на чугунной плите гласила, что монахи, основавшие здесь скит, назвали его
«Посольским» в память о предательском убиении и бессовестном грабеже. Солдаты
слушали внимательно, но интереса не проявляли, будто воинский устав запрещал им
впечатляться.
Затем появились странные гости. Отец Димитрий заметил трех буддийский лам в красно-оранжевом
одеянии. На фоне травки и цветущей черемухи ламы выглядели отголоском былой
осени. «Откуда они здесь взялись? — удивился игумен. — Может, по министерской
линии?» Посольский монастырь был тесно связан с МИДом.
Сюда приезжали консулы и полномочные послы, едва ли не каждое лето
организовывались стройотряды из студентов МГИМО.
Буддистов сопровождал брат Кирилл. Он подошел
к настоятелю.
— К нам гости, — пояснил он. — Один лама с Гусиноозерского дацана и двое с Монголии.
— Из посольства? Почему не предупреждают?
— К вам, батюшка. Лично. Из Улан-Удэ приехали.
Бурята из Гусинозерска
звали Алтан. Несмотря на зрелый возраст, он годился во внуки своим монгольским спутникам. Один из лам —
несколько полноватый — мучился одышкой, обтирал платком блестящий лоб. Другой
больше походил на ящера, — он передвигался, чуть подавшись вперед, ухватившись
бронзовыми костяшками за трость. Сухое раскосое лицо усеяли пигментные чешуйки.
Гостей проводили в домик настоятеля, где
принимали заезжих дипломатов. Когда расселись за столом, первым заговорил Алтан:
— Ламы почти не изъясняются по-русски. Меня
посвятили во все вопросы.
Полный лама перебил его, что-то вставив
по-монгольски. Алтан спохватился и полез в шелковую
сумку, недавно висевшую на его плече, а сейчас опущенную на пол.
— Сначала просили вручить подарок, — пояснил
он.
Бурят
извлек из сумки несколько предметов и расставил на столе. Отец Димитрий недоуменно оглядел вещи. Перед ним лежал злодейски
изогнутый кортик с серебристым драконом на рукояти, плоская костяная шкатулка
размером с карманный справочник, шар из зеленого камня, бамбуковая флейта и
войлочные тапки.
— Что это? — спросил игумен.
Бурятский лама
провел ладонью над странными дарами, словно отгоняя невидимых мух.
— Выберите
подарок сами. Такова традиция.
Отец Димитрий совсем растерялся. Он не принимал даров лично для
себя. На монастырские нужды — другое дело. А что толку от этих непонятных
вещей, к тому же насквозь пропитанных чужеродной верой?
Монголы
насторожились, будто поставили целое состояние на результаты выбора. Ящероликий даже перестал дышать.
Желая поскорее
покончить с непонятным ритуалом, игумен выбрал костяную шкатулку — ему стало
любопытно: что внутри.
Старый лама со свистом выпустил воздух и заговорил шипучим голосом.
Когда он закончил, Алтан благоговейно склонил голову,
а потом обратился к отцу Димитрию:
— Мне позволили говорить от имени монгольских учителей. Это — Бадма-лама, — он указал на круглолицего,
— и Очир-лама, — бурят поклонился ящеровидному.
— Они приехали с монастыря Гандан с особой миссией.
Ламы отыскивают новое воплощение хубилгана — Учителя Сандан-гэгэна.
Вы, должно быть, знаете, что великие души, достигшие просветления, нередко
возвращаются на землю, хоть карма их исчерпана. Перед уходом они оставляют
подсказки, в какой физической форме и где проявится их сущность. Обычно ребенка
находят быстро.
— Я знаком с
буддийской философией, в общих чертах. Но что привело вас в монастырь? Тут
детей нет.
— Чтобы
пояснить, нужно начать издалека — с личности Сандан-гэгэна.
Многое покажется вам непонятным, и неприемлемым для православного человека, тем
более — для священника. Я заранее прошу прощения.
Пожилые ламы сочувственно покачивали головами
— они понимали, что речь пойдет об ушедшем Учителе.
— Сандан-гэгэн вырос в небольшой деревушке. В шесть лет он
был признан воплощением тибетского учителя Намган Римпоче. Его отправили в Тибет. В восемь лет он уже принял
начальные монашеские обеты, а в двадцать два вернулся на родину почитаемым
ламой. Сложно перечислить всё, что сделал Сандан-гэгэн
для монгольских буддистов, да это сейчас и не важно. Важно, что собираясь
покидать форму, он напомнил правило перевоплощения хубилгана.
Не собственная воля приводит того на землю, а возможность принести пользу.
Иными словами, будущие ученики сами притягивают воплощение учителя. Сандан-гэгэн почуял это кармическое
притяжение и оставил знак.
Бурятский лама
говорил спокойно, тщательно подбирая слова. Было заметно, что он избегает
непонятных терминов, по возможности подбирает русскоязычные аналоги.
— Вам должно
быть не знакомо слова «терма», — продолжил он. — Это тайные наставления,
священные тексты или предметы — спрятанные в разных местах. Их может отыскать
лишь тертон — своеобразный лама-кладоискатель, — Алтан уважительно скосился но
полноватого священника. — Бадма-лама и есть такой тертон. Он обнаружил терму Сандан-гэгэна.
— Где он ее
отыскал? — полюбопытствовал отец Димитрий. Ему и
вправду стало интересно.
— Видите ли,
существуют разные термы. Некоторые из них прячутся в земле, в скалах или в озере.
Но есть и так называемые «термы ума», они хранятся в «неразрушимой сфере». То,
что оставил Сандан-гэгэн, как раз и было термой ума. Бадма-лама нашел ее
во время медитации.
Отцу Димитрию показалось, что его разыгрывают. Что взбрело в
голову старому буддисту, что они приехали сюда?! Из вежливости он все-таки
спросил:
— Что в ней
сообщалось?
— Время нового
воплощения. Это были астрологические знаки. Сандан-гэгэн
перевоплотился мгновенно, миновав бардо. Конечно,
нужно учитывать нахождение плода в утробе матери с момента первого биения
сердца. Ламы-астрологи высчитали точный день. Терма указала и место воплощения
— некую Страну снегов. Все были уверены, что Учитель переродится на своей
прошлой родине — в Тибете. Ламы провели старинный ритуал на берегу священного
озера. Водная гладь показала место нынешнего рождения Сандан-гэгэна.
Это оказался не Тибет, а Россия. Хубилган родился
здесь, в Забайкалье.
— И что же
дальше?
— Ламы приехали
в Россию. Они отыскивали всех детей, родившихся в указанный день. В первую
очередь проверяли семьи лам и бурятов-буддистов. Искали долго, но
безрезультатно. Затем пришла весть, что китайцы объявили некого тибетского
мальчишку перерождением Сандан-гэгэна, и ламы
вернулись на родину. К сожалению, выяснилось, что мальчик является ложным хубилганом. Такое иногда случается, китайцы определяют
перерожденцев по политическим мотивам. Тибетские и монгольские ламы не признали
воплощение и поиски продолжились. Бадма и Очир снова приехали в Россию, они использовали все знания,
полученные от оракулов и астрологов. Круг потенциальных
хубилганов сузился. Тогда настало время последнего и
самого важного ритуала — проверки предметами. Его Величество Далай-лама
говорит, что это главный указатель.
— Какие
предметы?
Лама снова
провел ладонью над разложенными по столу вещами.
— Ребенку
предлагают выбрать один из нескольких предметов. Перерожденец почувствует вещь,
которой владел в прошлой жизни. И выберет ее.
— Вы хотите
сказать… — на игумена накатило предчувствие неминуемой катастрофы.
— Да, отец Димитрий. Вы и есть новое воплощение хубилгана
Сандан-гэгэна, продолжателя линии тулку
Намган Римпоче.
Для уха
православного священника это прозвучало как изощренное оскорбление. Сначала
отец Димитрий расхохотался, затем ощутил подступающую
злобу — греховное чувство, о котором «срамно есть и глаголати».
Пожилые ламы
поднялись с кресел и торжественно склонились перед батюшкой.
— Погодите,
погодите! — торопливо начал игумен. — Это какая-то ошибка.
Предчувствуя его
реакцию, бурятский лама уже полез в сумку и вынул сиреневую папку. Отцу Димитрию показали портрет Сандан-гэгэна.
С черно-белой фотографии смотрел плосколицый монгол с медной короной на голове.
— Великий хубилган ушел из
проявленного мира 10 сентября 1963, за шесть месяцев до вашего рождения. В
оставленной терме он сообщил, что новое имя укажет на
природу Бодхисаттвы. Ваше мирское имя — Михаил, не так ли? Оно означает «Подобный Богу».
Алтан извлек другой
лист и протянул настоятелю. Это была танка, изображающая сидящего под деревом
монаха. Нарисованный лама держал в руках нечто вроде маленького самовара, а его
голову венчала черная папаха.
— Когда Сандану исполнилось четыре года, он уже вспоминал прошлые
воплощения. Однажды он слепил из глины шапку Кармапы,
— лама ткнул пальцем в черный головной убор на картинке, затем протянул игумену
следующий лист. — А этот рисунок вы, наверное, вспомните.
Отец Димитрий принял картон с акварельной мазней.
В центре чернел квадрат с вертикальными желтыми полосами, украшенный четырехлепестковой ромашкой. Все это походило на шапку
буддистского святого. Игумен перевернул лист и прочел на обороте: «Миша
Остроносов, 4 года». Что-то пронзительно тоскливое защемило внутри. Это был его
детсадовский рисунок.
— Человек многое
приносит из прошлой жизни. Прежде всего — любовь к близким.
Связь с друзьями и учениками сохраняется. Я слышал, вы привязаны к своему коту.
Его зовут Басик?
— Да.
— Сандан-гэгэн очень любил ученика по имени Басаан.
Игумен вытаращил
глаза.
— Вы хотите
сказать, он перевоплотился в Басика?
— Нет, что вы.
Просто вы сохранили дорогое имя. Басаан сейчас здесь,
теперь его зовут Очир-лама.
Алтан указал на ящероликого. Монгол с безграничной любовью взирал на
игумена. Глаза старика слезились счастьем.
— Но ведь я не
буддист. Разве возможно… — отец Димитрий замолчал,
удивленный тем, что рассуждает на подобные темы.
— Это не важно. Хубилганом движет бодхичитта —
желание помогать и сострадать всем людям. Он воплощается там, где наиболее
полезен. Иногда его земное проявление вообще не связанно с религией. «Пути
господни неисповедимы», — так говорят христиане. Тоже можно сказать о карме.
Ненадолго
воцарилась тишина. Отец Димитрий рассматривал
картинку, нарисованную его рукой пятьдесят лет назад. Должно быть, ламы
основательно потрудились, раз отыскали такое.
— Вы знаете, что
христианство порицает реинкарнацию как заблуждение? —
осторожно начал он. — Я не могу принять всего сказанного, даже из
уважения.
Похоже, что ламы
обрадовались такому ответу.
— Мы и не
ожидали иного, — сказал Алтан. — Простите, что
потревожили. Наверное, было ошибкой сообщать взрослому человеку такую
информацию. Особенно — священнику.
Настоятель
удивился. Он уже готовился к предстоящему диспуту о реинкарнации,
намеревался дать буддистам достойный отпор.
— Зачем же вы
меня отыскали?
— Учителя желали
увидеть вас и убедиться в неисповедимом пути… кармы.
Скрюченный Очир-лама смиренно притронулся к руке игумена. Полноватый
буддист поклонился. На этом встреча закончилась. Ламы уговорили отца Димитрия сохранить костяную шкатулку — подарок,
отправленный им же самим из прошлой жизни.
У ворот к ним
подбежал Басик. Кот боднулся
о ноги настоятеля, выгнул спину и ревниво скосился на чужаков.
— Ба-сик! — с монгольским акцентом сказал Очир,
улыбнулся и ткнул себя в грудь коричневым пальцем: — Ба-саан.
Отчего-то это развеселило
лам, около минуты все трое хохотали — каждый на свой
манер.
— Помните…
Знаете, что означает это имя? — поинтересовался Алтан.
— Басаан — это Пятница. В Монголии и Тибете
некоторых детей называют в честь дня недели, когда они родились. И в честь
соответствующей планеты. Басаан — значит пятница и
Венера.
Прежде чем
навсегда попрощаться, Очир-лама протянул игумену
конверт и снова ткнул себя пальцем в грудь.
Отец Димитрий, полный самых противоречивых чувств, стоял посреди
монастырского двора и смотрел вслед удаляющимся ламам. За воротами буддистов
ожидал голубой микроавтобус. Алтан помог старикам
забраться в салон, сам сел рядом с водителем. Окатив асфальт сизым выхлопом,
автомобиль уехал.
Уже близился час
вечернего богослужения. У отца Димитрия оставалось
тридцать свободных минут. Неторопливо он пересек двор и вышел к Байкалу. Веяло
вечерним холодком. Ветер, точно перекати поле, волок по небу завернутые тучки.
Игумен сел на камень недалеко от могил вероломно убиенных послов.
Много веков на
этом берегу сталкивались два мира — православная Русь и многоликий Восток с
буддийскими монахами, языческими шаманами и мусульманскими полчищами.
Иногда миры враждовали, теснили друг друга, иногда существовали бок о бок, переплетались, точно пальцы двух рук.
Оглядев
байкальские волны, отец Димитрий черпнул душой
умиротворение и распечатал конверт. Внутри хранился сложенный втрое лист,
исписанный ровным почерком.
Уважаемый
отец Димитрий!
Очень хотелось
бы обратиться к Вам привычным именем, чтимым мною с детства. Однако мне следует
воспринимать Вас как самостоятельную земную личность, точнее — очередное
сочетание сканд.
Я пишу это
письмо, не зная наверняка: отдам его Вам или нет. Все зависит от результатов
нашей встречи.
Возможно, Вы
воспримите разговор как оскорбление. Поверьте, мы не преследуем такой цели. Мы
не стараемся Вас убедить. Напротив, я надеюсь, Вы отвергните все услышанное.
Почему? Потому что это докажет серьезность вашего погружения в христианство.
Мы собирали
доказательства прошлого воплощения не для того, чтобы поколебать вашу веру. Мы
хотели испытать ее.
Если Вы читаете
мое послание, значит — остались непоколебимы, и я был прав: ваше рождение
православным монахом — не ошибка и не причуда кармы. Очевидно, Вы прозрели
правильность этого пути, нашли его полезным. Пока я только могу положиться на
вашу мудрость и, как верный ученик, последовать за Вами. Как бы странно это ни
прозвучало, но карма ведет меня к православию.
Я надеюсь на
ваше благословение, когда в скорейшем перерождении окажусь рядом и вновь стану
вашим учеником.
С уважением и
безграничной любовью к Вам Очир (Басаан).
Записано и
переведено хувараком Иволгинского
дацана Данзаном Дорбоевым.
Отец Димитрий долго удерживал трепыхающийся на ветру лист.
Поверил ли он сказанному? Ламы были искренни и доказательства выглядели
убедительно, однако перевоплощения игумен принять не мог. Все это было
искушением, и он порадовался, что в душе не заворочалась гордыня. Нужно служить
Богу и людям, а ламы пусть перевоплощаются куда хотят.
Вспомнив про
оставленную костяную коробку, настоятель вернулся в домик-приемную. Он открыл
подарок. Внутри было пусто. Похоже, когда-то коробка служила для хранения
благовоний или лекарственных трав. Тут и там чернели смолистые пятна, пыльца
настырно забилась в уголки.
Отец Димитрий принюхался и почуял пьянящий запах одуванчиков.