Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2017
На
свете не так уж много вещей, которые нас способны по-настоящему сблизить.
Наука, религия, спорт, искусство, общие интересы давно уже стали зонами
агрессивного противостояния. Однако книги, прочитанные и полюбившиеся в
детстве, обладают редким свойством пусть ненадолго, но разрушать стены,
возведенные между нами зрелостью. В тех сильных чувствах, которые они у нас
вызывали, нет трезвости, нет умозрительности, а есть лишь только бессознательное,
неотрефлексированное удовольствие, которое потом еще
долгие годы сохраняет взрослая память. Эти книги, вроде прустовского
la petite madeleine вовлекают нас в поток существования, требуют
принятия всего, даже самого неприемлемого и неприятного, но в то же время
густой мелодией напоминают о скоротечности наших человеческих жизней. Только
здесь, обретя себя, можно почувствовать присутствие других. Если встречаешь
прочитавшего «твою» книгу, сразу чувствуешь родство.
В
детстве я много читал, но по-настоящему читать не умел и не любил. Единственное
удовольствие, которое я получал от чтения — похвала взрослых за то, что я не
гоняю мяч, а сижу за книгами, как положено внуку академика. Первой книгой,
которой я всерьез увлекся, был роман Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле».
Мне было 12. Все, конечно, вокруг нравилось — шел 1981 год, — но угнетало
какой-то обязательностью и однозначностью. Герои книг и фильмов, симпатичные
советские взрослые и школьники, были как-то уж слишком хороши, а если и не
хороши, то старались исправиться, чтобы стать хорошими, теперь уже навсегда, и
жить по правде, которая всегда одна и та же. И вот я нашел книгу, где все
оказалось очень неоднозначным, где герой, Уленшпигель, который явно хорош, вовсю безобразничал, и его безобразия являлись вроде как
обязательными. То есть если бы он не хулиганил и не безобразничал, он не мог бы
сделать столько хорошего. Его хулиганские выходки,
обманы и розыгрыши были условием его доброты. В книге оказалось много полезного
для советского школьника. Тут прославлялись борьба за свободу, протестантская
простота, трудолюбие, преданность в любви и дружбе, презрение к роскоши. Но тут
же выглядывало что-то чуждое — продажная любовь, обжорство,
грубые розыгрыши — и все это тоже прославлялось. Я тогда еще
ничего не знал о карнавале, который отменяет все ценности, который соединяет
духовное и низменное, нравственное и безнравственное, который отрицает все, что
мнит себя окончательным.
Но
книга мне понравилась безумно. Герой все время куда-то шел, менялся и никогда
не умирал, и с ним менялся и не умирал весь мир. То, что было правильным и
прочным еще недавно, сегодня вдруг исчезало. Я часто открывал «Уленшпигеля»,
перечитывал его, пересказывал друзьям. Но, увы, я не помню, чтобы хоть кто-то
разделил мою к этой книге любовь.