Версии Дмитрия БЫКОВА, Георгия ГРАТТА, Александра ГРИГОРЕНКО, Дениса ГУЦКО, Дениса ДРАГУНСКОГО, Всеволода ЕМЕЛИНА, Кирилла ЕСЬКОВА, Шамиля ИДИАТУЛЛИНА, Игоря КУЗНЕЦОВА, Анны МАТВЕЕВОЙ, Александра МЕЛИХОВА, Сергея НОСОВА, Геннадия ПРАШКЕВИЧА, Андрея РОДИОНОВА, Вячеслава РЫБАКОВА, Алексея ТОРКА
В год столетнего юбилея Великой русской революции мы предложили известным прозаикам, поэтам, публицистам ответить на два вопроса:
1. Вы в 1917 году в центре водоворота противоборствующих сил в любой из дней по вашему выбору, в любой из драматических исторических моментов.
С кем вы? В какой вы партии, группе, дружине? Кого защищаете и против кого выступаете? Каким хотите видеть будущее России? И главное — почему? Как вы объясняете свой выбор?
2. Вы в 1917 году в любой из решающих исторических моментов и у вас есть возможность влиять на развитие событий и направлять их, как вам заблагорассудится. Как бы вы изменили историю? Какой избрали бы социальный строй? По какому пути пошла бы Россия?
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2017
В
год столетнего юбилея Великой русской революции мы предложили известным
прозаикам, поэтам, публицистам ответить на два вопроса:
1. Вы
в 1917 году в центре водоворота противоборствующих сил в любой из дней по
вашему выбору, в любой из драматических исторических моментов. С кем вы? В
какой вы партии, группе, дружине? Кого защищаете и против кого выступаете?
Каким хотите видеть будущее России? И главное — почему? Как вы объясняете свой
выбор?
2.
Вы в 1917 году в любой из решающих исторических моментов и у вас есть
возможность влиять на развитие событий и направлять их, как вам
заблагорассудится. Как бы вы изменили историю? Какой избрали бы социальный
строй? По какому пути пошла бы Россия?
______________________
Дмитрий
Быков — прозаик, поэт, публицист,
журналист, литературный критик, преподаватель литературы, радио- и телеведущий.
Родился в 1967 г. в Москве. Биограф Бориса Пастернака, Булата Окуджавы, Максима
Горького и Владимира Маяковского. Автор нескольких книг прозы. Лауреат
нескольких литературных премий.
1. Задним числом все
умные, и все-таки рискну сказать: «Я был бы на стороне большевиков — не потому
что они бы мне сильно нравились, а потому что уж очень не нравилась бы Россия
Серебряного века. Воображаю, какой ужас внушали бы мне футуристы, какое
презрение — символисты, вообще любил бы я только акмеистов, и есть у меня
предчувствие, что если бы Гумилева не расстреляли, он мог бы со временем
оказаться руководителем полярной экспедиции вроде шмидтовской.
Это не значит, что он перешел бы на сторону большевиков, но он бы с ними по-евразийски примирился.
Поведение Блока —
уверен, что его бы я любил не меньше, чем теперь, — было бы мне утешением и
оправданием. Вообще я люблю масштабные задачи, и мне
казалось бы, что Ленин предлагает именно такой масштаб: радикальное
переустройство человека, а не только экономики, политики и прочей мелочевки.
Все это очень наивно, но современник всегда наивен. А так называемое «белое
дело» не внушало бы мне ни малейшей симпатии. Очень может быть, я не примкнул
бы к большевикам, а попытался бы с ними сосуществовать, занимаясь переводами
или филологией. А году в 1929 или 1931 я попробовал бы сбежать, как Замятин —
наиболее симпатичная мне фигура этой генерации; и возможно, мне (как Замятину)
это бы удалось.
2. Очень наивная и
совершенно утопическая постановка вопроса. Ничего нельзя было бы изменить. Как
писал Гэддис, «не думай ничего улучшить — надейся не
испортить». Изменить в 1917 году, да и в 1914-м, пожалуй, нельзя было бы уже
ничего. Единственное, что я пытался бы сделать, — сохранить блок большевиков с
эсерами… Но эта затея была, по-моему, обречена, да и
что бы она изменила? Жизнь, которую мы прожили в России XX—XXI веков, доказала
нам, что никакого смысла революции не имеют и никакого блага не несут: имеют
смысл только те чрезвычайно светлые и полезные эмоции, которые современник
проживает во время краха отвратительного, косного, жестокого порядка вещей.
Революции душеполезны, но последствия их чудовищны и кровавы, хотя многое,
конечно, зависит от территории. У России не было шанса на мирный переход к
процветанию, все шансы были, думаю, проиграны уже в 1881 и соответственно в
1962 годах. Но когда рушится чудовищная конструкция — на очень короткое время
становится хорошо. И этих нескольких дней хватает на то, чтобы великая проза и
поэзия конца десятых — начала двадцатых осуществились и светили
еще много лет; чтобы великий русский авангард, впоследствии
истребленный, стал главным национальным достоянием; в конце концов, чтобы Блок
написал «Двенадцать». А Святополк-Мирский писал, что если бы у него был выбор —
оставить ли от русской литературы только «Двенадцать» или все остальное, — он бы по крайней мере серьезно задумался.