(М.Хемлин. «Искальщик»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2017
Маргарита Хемлин.
Искальщик: Роман. — М.: АСТ: CORPUS, 2017.
Столетие
двух революций русская литература начала отмечать загодя и с размахом. Знаковые
тенденции последнего времени — уход от современности в историю и мода на
«длинные» сюжеты — здесь тоже оказались очень кстати. Можно вспомнить и
триумфальное шествие Леонида Юзефовича с его «Зимней дорогой» по главным премиальным спискам, и
эпические сюжеты с временным охватом в несколько десятилетий, а то и в целый
век, от дилогии Бориса Минаева «Мягкая ткань» до «Неизвестности» Алексея Слаповского.
Задачи
эта «юбилейная проза» решает разные: от честных попыток разобраться с травмами
прошлого до разной степени ангажированности вариантов примирения всех со всеми
— красных с белыми, убийц с убитыми, победителей с
побежденными.
«Искальщик» Маргариты Хемлин
выпадает из юбилейного контекста по нескольким причинам. Например, потому, что написан раньше и без всякого прицела на круглую дату. Роман
увидел свет через два года после смерти автора.
Кроме
того, в нем нет ни богатого и сенсационного исторического материала, как у
профессионального историка Юзефовича, ни большой протяженности событий во
времени, как у Слаповского или Минаева. Роман,
скорее, о повседневности, о революционном быте. Действие ограничено куда более
скромным временным отрезком — от 1918-го по 1924-й год. И рассказывает Маргарита
Хемлин частную историю подростка Лазаря Гойхмана из местечка Остер, что
неподалеку от Чернигова.
Лазарь
вместе с приятелем Мариком ищет клад, но чтобы клад
«открылся», надо закопать поблизости хотя бы несколько строчек из книги,
которую все время читает Лазарев дед. Полстраницы из Торы герой не
переписывает, а вырывает, так что ему приходится скрываться от дедова гнева.
Это его и спасет от смерти — пока Лазарь в бегах, Остёр
займут люди атамана Струка и порубят шашками деда и
мать. Так начнутся похождения Лазаря Гойхмана в
стране победившего пролетариата и его превращение в «продукт революции», как
выражается сам герой. В некотором роде получился роман воспитания, но все же
точнее будет сказать, что Хемлин написала барочный
плутовской роман о революции. Тезка ее героя — не только библейский Лазарь, но
и Ласарильо с Тормеса.
Сирота Лазарь мыкается в поисках родства и своего клада по улицам
послереволюционного Чернигова, как какой-нибудь Симпли-циссимус
по дорогам Тридцатилетней войны. Он и есть простак-Симплициссимус
и плут-обманщик одновременно. Повседневность социальной катастрофы мы видим его
глазами. Впрочем, катастрофу Лазарь осознает как повседневность. Потому что
иной реальности не знает и уже не помнит. Он тут обжился и привык.
В
этом есть определенная «память жанра». Плутовской роман был особенно популярен
в литературе 1920-х годов. «Искальщик» не только
вырос из традиции, к которой принадлежат «Двенадцать стульев», «Необычайные
похождения Хулио Хуренито»,
ранние повести Катаева и Алексея Толстого, — в романе Хемлин
реконструируется реальность, порождавшая такую литературу. Это реальность не
перемен, а подмены.
В
«Искальщике» практически все живут в чужих домах,
чужой жизнью, а часто — и под чужими именами. Была буржуйская дочка Соня Заполянская — стала «партийка» Роза Голуб. Был «струковец»
Ракло — стал чекист в кожанке. Был революционный
бедняк и анархист Перец Шкловский — стал нэпман.
Сам
Лазарь выдает себя за сына Переца Шкловского Марика, но Марик тоже — Марик, да не тот: сирота, которого Шкловский взял к себе
вместо умершего маленького сына и выдает за него, опасаясь
родни жены, одним словом, такой же подменыш.
В
этой не равной себе действительности глупо предъявлять героям моральные
претензии. Это жизнь за пределами добра и зла, а потому в ней не существует
таких понятий, как честь, предательство, благодар-ность.
Все интригуют, шантажируют, лгут из соображений собственного выживания. Перед
этой единственной ценностью отступают все остальные.
Лазарь
уходит от своего приемного отца — нищего доктора Рувима
Либина, который его спас и вырастил, в богатый дом Переца Шкловского без всяких мук совести, которых и быть не
может: жить нужно там, где много еды и одежды. Роза, «не записанная» жена
чекиста Ракло и чиновница «наробраза»,
узнав, что под мужем зашаталось кресло и она из-за
этого сама может лишиться должности, заявляет в органы, что Ракло
на самом деле — «контрреволюционный элемент» и был в банде Струка.
В месиве из обломков человеческих связей редко кто ощущает родство, близость,
жалость, но при этом все постоянно ищут потерянных в вихре катастрофы детей,
внуков, мужей, отцов. Тут каждый по-своему «искальщик».
И каждый находит своего подменыша.
Но
главное в романе — даже не все эти многочисленные сюжетные повороты, а язык,
отсылающий к речи героев Бабеля, к Платонову и Зощенко.
Язык
революции, нашедший отражение в литературе, тоже был языком подмены. Одни слова
вытесняли другие в такой спешке, что старые синтаксические связи оставались
торчать кусками словесной арматуры. Чудовищный синтаксис Платонова, у которого
в «Котловане» «кулаков ликвидируют вдаль», родом из этого революционного языка.
Безымянные рассказчики Зощенко — лингвистические подменыши, играющие роль
«культурных» людей, плохо справляющиеся с чужим образом жизни, который
реквизирован у ликвидированных опять-таки или сбежавших господ. У Хемлин этот язык наслаивается на местечковый акцент
героя-рассказчика, и получаются немыслимые конструкции, вроде: «Не без намека
на свою любовь к Перецу, Дора
заявила этому самому Перецу, что теперь они ровня, он голодранец и она тоже, и классовый подход им
теперь очень наглядно станет понятен, и они его до всех будут доводить своим
собственным совместным примером».
Или:
«Вот и товарищ Ленин Владимир Ильич пообещал. На память сейчас не помню, а
вроде: при содействии нэпа образуется социализм».
«Постепенно
я вывел единство и противоположность придумки и брехни.
И отдал предпочтение брехне как наивысшей стадии
придумки. Придумка имеет границы. Брехня — ни за что.
И основное — моя брехня
всегда за правду», — говорит Лазарь. И это относится и к языку, на котором он
говорит. Независимо от воли говорящего, желания приукрасить или нагнать ужас,
признать истину или наврать с три короба, этот язык
несет в себе правду эпохи. Правду о том, что великие перемены оказались великой
подменой.
Атмосфера
революционных лет в «Искальщике» описана намеренно
гротескно. Это и понятно: гротеск — один из обязательных приемов классического
плутовского романа. Ждать от автора желанной сегодня примири-тельной «объективности» вряд ли стоит.
Но
это не значит, что портрет времени, разглядываемого через лупу преувеличения,
неверный.
Маргарита
Хемлин исследует антропологию революции, генетику
советского человека. Самый занимательный вопрос по ходу чтения не судьба
разыскиваемого героем клада, а судьба самого героя. И об этом роман молчит,
заставляя додумывать.
Классические
плуты рассказывали о своих приключениях, глядя на прошлое с высоты новой,
«правильной», жизни, в поучение и в назидание молодым. Лазарь — не раскаявшийся
плут, и его настоящее, из которого он ведет свое повествование, никак не
отражается в его рассказе.
Кем
стал Лазарь Гойхман: чекистом, партийцем, простым
советским обывателем?
Так
или иначе, в жизнь он вступает не только с багажом пережитых трудностей и
лишений, но и с солидным опытом социальной мимикрии, лжи, доносительства — в
общем, всего, без чего в сталинские годы выжить трудно.
При
этом юный «искальщик»
остается невероятно симпатичным мальчиком — любопытным, деятельным, этаким
скаутом-следопытом, героем авантюрного романа, каковым себя и представляет,
пока ведет свои поиски. Без этого скаутского оптимизма и первопроходческого
азарта человека первых лет социализма тоже трудно представить. Светлый образ не
замутнит даже то, что к финалу на совести Лазаря оказываются две человеческие
жизни. Точнее, три, если считать мертворожденного ребенка Розы Голуб.
Упоминания
большой истории в романе намеренно сведены к минимуму. Исключением становится
разве что смерть Ленина в финале:
«21
января 1924 года не стало Владимира Ильича Ленина. Он ушел, хоть такому вождю
подобало б жить вечно. Причем Владимир Ильич оставил нас на произвол классовой
борьбы, которая, между прочим, не утихала и при нэпе. Имелись и другие
нерешенные еще вопросы».
Но
пока верховой ветер истории гудит где-то высоко, на периферии продолжается
обычная, низовая, жизнь. Комсомолец Лазарь Гойхман
шантажом выбивает у бывшего благодетеля Рувима Либина таблетки, чтобы «девка
скинула дитё», для своей подруги Зои, потом избивает другую свою беременную
любовницу — «партийку» Розу. Роза умирает от кровотечения, а плутовские
проделки продолжаются даже среди нарастающего ужаса. Мертвого ребенка Розы
Лазарь подкладывает в гроб какого-то партийца, разыгрывает приступ падучей
перед следователем Погребным, чтобы завладеть драгоценностями Розы, которые
вроде бы и есть тот самый искомый клад. И уж совсем под конец Лазарь нечаянно
убивает акушерку Дору.
Это
нагромождение событий в финале вовсе не кажется избыточным.
Смертью
Ленина заканчивается революция, и начинается строительство сталинского СССР. В
тот же день, «в самом разгаре темноты», заканчивается юность Лазаря и
начинается его взрослая жизнь. Формирование «продукта революции»
завершилось.
Комсомолец
Лазарь Гойхман открывает окна в доме покойницы Доры и выходит прочь, в новую светлую жизнь.
«На
тот момент передо мной остался ряд вопросов. Я шел и представлял, как буду
нести их по всей своей дальнейшей жизни. Как буду искать ответы. Причем без
помощи других людей. И как найду».
Последним
словам героя, в которых, кажется, звучит некоторый намек на сомнение в
собственной правоте и непогрешимости, можно было бы поверить, если бы история
его приключений не была прочитана до
конца. И мы-то уже знаем про этого «искальщика»: не
найдет.