Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2015
Наиль Ишмухаметов. В поисках Неба:
Стихи. — Казань: Татар. кн.
изд-во, 2014.
Наиль
Ишмухаметов живет в Татарстане, работает в редакции молодеёжного литературно-художественного журнала «Идель». Литературная специализация Наиля
широка: поэт, прозаик, переводчик татарской прозы и поэзии. Он
автор многочисленных подборок стихов в журналах «Октябрь», «Дружба народов»,
«Москва», «Наш современник», «Юность», «Дети Ра», «Аврора», «Север», «Подъём»,
«Бельские просторы», «Байкал», «Литературная газета», «Литературная Алма-Ата»,
«Контрабанда», «День и ночь», «Казанский альманах», «Идель»,
«Казань», «Аргамак Татарстан», «Татарский мир», «Республика Татарстан». Наиль Ишмухаметов — лауреат и
финалист нескольких престижных литературных премий, в том числе лонг-листер премии «Золотой Дельвиг»
2012 года. И вот в Казани вышла первая книга его стихов.
Ранее
я не раз встречала стихи Наиля в литературных
журналах, и они производили впечатление качественных текстов, запоминающихся и
оставляющих приятное «послевкусие». Поэтому сейчас, читая книгу «В поисках
Неба», как указано в аннотации, «ретроспективу» творчества Наиля
Ишмухаметова за десять лет, я была удивлена своей
подсознательной реакцией на нее, которую не сразу удалось выразить словами.
Потом
осознала: меня преследовало чувство, что Наиль Ишмухаметов — поэт и гражданин эпохи «поэта и гражданина».
Можно было бы назвать его «лириком советского образца». Недаром же одна из
наград поэта за творческую деятельность такого по-хорошему ретроградного толка:
он кавалер ордена Маяковского «Светить всегда!», которым награждают за верное
служение художественному слову, за подвижническую деятельность на ниве
отечественной литературы. Имя Маяковского прочно отождествляется с ярко
выраженной гражданской позицией, «злободневными» политическими стихами,
воспеванием общественной жизни. Такие стихи «заслоняют» его раннюю
пронзительную лирику.
Не
то чтобы с Наилем Ишмухаметовым
происходило то же самое, но одна параллель просматривается. Книга стихов Ишмухаметова построена так, как было принято компоновать
поэтические сборники в издательствах во времена социализма — сначала
«паровозик», гражданственные стихи о Родине, потом все прочие; сегодня эта
практика из книгоиздания почти ушла, но поэту никто не может запретить ставить
«лучшие стихи в лучшей последовательности». Вряд ли композиция книги случайна;
но чем она продиктована, чистой хронологией — Наиль Ишмухаметов «дитя» советского времени» по дате рождения
(1964), пережил перестройку, распад СССР, дикий капитализм 90-х и живет при нынешнем «back in USSR» — или более сложными психологическими мотивами,
кто же ответит, кроме автора?
Разве
что рецензент, руководствующийся поэтическим «обликом» автора.
Наиль
Ишмухаметов открывает книгу диптихом с нейтральным
названием «Маяк на высохшей реке». Он начинается тоже «нейтрально», с пейзажной
зарисовки:
Маяк
одинокий, разбитый,
Беспламенный, старый, усталый.
Забвенья расплавленный битум
Втекает в незрячий хрусталик…
Метафорический
ряд здесь продолжает линию «незрячести»: «глаукома», «тьма незнакомая»,
«тропинка в бездорожье», играющая роль нити Ариадны:
По ней увести мне хотелось
Тебя, потерявшего пламя,
Тебя, потерявшего реку,
К обрыву последних желаний,
Где мы, пара лишних молекул,
Две клеточки прошлого века,
В родное столетие канем…
Собственно
говоря, здесь, вопреки «декларируемой» в стихах незрячести, читатель
прозревает: автор прямым текстом обозначил свою причастность прошлому — читай
двадцатому — веку, окрестив его «родным» столетием и для себя, и для маяка,
который в ушедшую эпоху не был беспламенным и разбитым, а горел на берегу
бурной реки. Тут своевременно вспомнится и девиз «светить всегда, светить
везде!» И позиция поэта покажется очевидной — сейчас, мол, пойдет сопоставление
«тогда» и «теперь»…
Обманчивое
ощущение.
Бурьяном заросшие нивы,
И рек пересохшие русла,
И люди, ветрами гонимы
То влево, то вправо… всё мимо,
И мимо, и мимо… и пусть мы
Убоги… и молимся с грустью:
«Всевышний, ужели допустишь?..»
Но с гордостью чахлую пустошь
Зовём с придыханием — Русью!
Из
полной, казалось бы, прострации, из упадка выйти то ли на гордость, то ли на
иронию (обе одинаково убедительны!) — это надо уметь. Наиль
Ишмухаметов сумел и то, и другое, и к тому же не
покинул магистральной темы Родины. А что Родина у него не такая оптимистичная,
как у Маяковского, так, во-первых, с тех пор много воды утекло по руслам
высохших рек, а пейзаж сильно оскудел, а во-вторых, у агитатора — горлана- главаря тоже не все было однозначно…
Нынешнее
обличье Родины — это слово часто ставится Наилем Ишмухаметовым в начале строки, с априорной заглавной буквы
— поэт не приукрашивает:
Родина — это не там, где уютно,
Где не сквозит из щелей,
Где непонятно, конечно, поют, но
Радостней и веселей,
Чем на рассохшихся хлипких
скамейках
Под перешёпот осин
Древние бабки в худых телогрейках
Стонут не в лад о Руси…
Однако
он не отклоняется от раскрытия темы Родины, ключевой для русской словесности и
выражающейся в знаменитых строках Цветаевой: «Но если по дороге куст встаёт… Особенно — рябина…»:
Да, здесь не пальмы — репей и
ковыль, но
Помню всю жизнь об одном,
Как, оказавшись по собственной воле
В лучшей из чуждых сторон,
Видел во сне лишь ковыльное поле
И тучи русских ворон.
За
этой стихотворной присягой на верность Родине следует — опять-таки в традиции!
— ее обличение, мучительное самому говорящему, что подчеркивают отрывистые
предложения, обилие многоточий и яркие эпитеты:
За лесистым бугром, за облезлым
плетнём,
За кровавой войной созревает страна —
Зуб за зуб,
глаз за глаз,
боль за боль день за днём —
Созревает страна, непонятна, странна.
На ажурных подвязках её фонарей —
Обгорелые коды заоблачных мечт…
Бередят синеву аппликаторы рей…
И над венчиком розог — полуночный меч…
Для неё для одной ловим жемчуг со
дна,
Для неё мы сбиваем алмазы с небес…
Созревает страна, ни к чему не годна…
С ней зарёванный бог, с ней хохочущий бес.
Антонимы
бога и беса в поэзии так часто встречаются, что порой становятся
подвидом пошлости — однако Наиля Ишмухаметова
от этой опасности отводят характеристики данных персонажей-сил. Так же как центон, зачинающий другое
стихотворение из этого же «гражданственного» блока, основан на строке, пардон,
затасканной до потери своего первоначального трагизма:
мы живём, на запястьях не чуя оков.
под собою земли,
над собою небес,
присягаем на верность стране дураков,
целину поднимаем до поля чудес.
Но
логика Наиля Ишмухаметова
обратная, нежели у Мандельштама:
путь натужно живём,
кто-то должен тужить
кто-то должен тут жить,
хлеб тяжёлый жевать,
по ночам сотрясать вековую кровать.
……………………………………………………………..
свет, включённый не нами, не нам и тушить.
И
в этой кажущейся тяжеловесной покорности судьбе залог поэтичного выхода из
близкой ловушки банальности либо повтора. Чтобы больше не возвращаться к теме центонов в творчестве Наиля Ишмухаметова, отмечу, что они используются редко, но метко.
В них отражается Серебряный век: «Бессонница. О.М. Другие паруса», «Ночь.
Улица. Фонарь и всё такое…» (это название, а не строка
стихотворения), и даже «Плоскорезы альбатросов пашут
толщу лазурита…», хотя здесь «родство» с «Жадны ржавые жирафы. Лижут
жесткое желе» — скорее ассоциативное, чем центонное.
Но и классика Золотого века не забыта: «Пока печаль моя светла, / покуда боль
переносима», «Лесов таинственная синь», «В багрец и золото — предсмертные
одежды — / Леса оденутся, усталость маскируя», «Дым
отечества, где же ты, сладкий кальян?»
Впрочем,
в любви к звучным центонам наш герой не оригинален —
но что делать, если «первоисточники» такие запоминающиеся и манкие,
а их умелое использование прибавляет «плюсов» мастерству поэта? Наиль Ишмухаметов центонами не злоупотребляет, но явно знает, когда, где и
зачем их применить.
В
этом ряду лишь одно стихотворение кажется мне лубочным:
Загляну в глаза Казани на заре,
в них
и Рим,
и Тадж-Махал,
и Назарет,
Междуречье,
стоязыкий Вавилон,
а над ними
Гжели русской небосклон.
Поутру в глаза Казани загляну,
я у этих глаз в пожизненном плену.
Впрочем,
возможно, это просто искренность, не совладавшая с эмоциями. Как и совершенно
бесхитростные стихи о тысячу раз, казалось бы, сказанном:
Родина — это не там,
Где и без нас хорошо,
Где по заморским кустам
Тёпленький дождик прошёл,
Где на роскошных цветах
Жирной пыльцы порошок…
Родина — здесь, за окном…
Стихи,
так или иначе трактующие тему Родины, в книге «В поисках Неба» не поддаются
исчислению и цитированию, ибо она — тема и Родина — буквально разлита по всем
текстам, даже тем, которые формально обращены к другим предметам и
переживаниям. Круг их не так и широк. Это любовь во всех ипостасях —
драматичной, сладостной, семейной, ироничной:
Когда жена обнажена,
Как миллионы Вер и Варь,
Когда любви полна луна,
Отставь Квятковского словарь,
Отложь
усталый карандаш,
Погладь жену с любой руки,
Как миллионы Маш и Даш
Утюжат ихни мужики.
Дождись, тестируя кровать,
Когда взорвёт мозги звонок…
И возвращайся воспевать,
Как ты безмерно одинок.
Поэзия,
также порой не без иронии:
Точка, точка, запятая,
в кухне рожа пропитая.
Ручка, стопка, огуречик —
сочиняет человечек.
Час, два, три,
четыре, пять,
вот и рассвело опять,
горе ты моё, порей,
ведь убьёт тебя хорей.
Вера:
Беги, покуда
Бог тебя хранит,
Навстречу Небу, лемминг одинокий.
Взросление/старение человека:
на белом свете тишина, читай, беда
—
взрослеют дети, улетают кто куда…
В детстве ты мечтаешь
стать кадетом,
в юности — уланом на буланом…
— А сейчас мечтаешь ли?
— Да где там,
досмолил цигарку дня… и ладно.
Неизбежность
смерти и желание впитать всю полноту жизни:
Всей землицы — пядь под белый
камень,
Вся скрижаль — цифирь-тире-цифирь,
Всей-то цели — тихо-тихо кануть,
Виршами замусорив эфир.
Это будет… да, обидно,
Что тебя с земли не видно.
Не видны вы с Богом оба
Ни в стакане небоскрёба,
Ни в приземистой избе, но
Это будет неизбежно…
Ты, подвздошным сплетением
скованный,
На аортах распятый болезненно,
Знаешь, проза всегда будет жизнью, но
Поэзия — смерть родниковая…
Это
вечные темы. Сказать о тривиальном по-своему — один из
критериев профессионализма. Наиль Ишмухаметов
им обладает: как видно уже по приведённым примерам, он не оперирует чужими,
готовыми мысле— и словоформами. Ему с избытком хватает собственных.
Концепция книги «В поисках Неба» выстроена между образом забытого, не
светящего, ибо некуда, маяка — символа безнадёжного поиска — и цепочкой
образов:
Почувствовать Небо. Наполнить
ладоней
Шершавую чашу прохладной лазурью.
…Почувствовать Небо, услышав предсмертную
Песню корней, вырываемых бурей.
Почувствовать Небо, теряя земную опору.
Почувствовать…
Небо
найдено, поиск завершен, а Родина, о которой мы так много говорили, совершенно
очевидно находится в Небе. Пусть отождествление само по себе не новое, а
берущее начало со средневековых богословов, но пришел к нему поэт не торными
тропами, а стежками, затерянными во тьме, пустоте, бесцельности, безмыслии, суете и так далее. И никого, кроме старого
маяка, не попросил указать путь.
Возвращаясь
к образу «поэта и гражданина» и архаичности — в самом лучшем понимании слова —
книги: вероятно, это потому, что Ишмухаметов — поэт
неравнодушный! Он выбирает самые элементарные (они же насущные) темы и
раскрывает их с высокой, порой захлестывающей эмоциональностью — недаром одним
из сквозных образов в книге служит боль, то абстрактная, а то
«персонифицированная», скажем, в больное сердце. На фоне современной поэзии,
часто «отрекающейся» от прямого высказывания, незавуалированных
чувств и сюжетности во имя игр уж не со словом, а с
буквой, и демонстрации возможностей языка, а не поэтического слога, Наиль Ишмухаметов практически
раритет, ценная археологическая находка.