Противоборство идеологий на Украине
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2015
Каграманов Юрий Михайлович — культуролог, публицист, постоянный автор
«Дружбы народов». Последние публикации в «ДН»: «Вокруг "иранской
идиомы"» (№ 12, 2009), «Что нам готовит год 2083?» (№ 12, 2011), «Крик Майастры. Перспектива консервативной революции в Европе» (№
2, 2013); «Нерон высадился в Америке» (№ 8, 2013); «На подходе ко второму
Просвещению» (№ 1, 2014); «Призрак Закона» (№ 7, 2014).
В Средние века случалось, что художник изображал то или иное событие происходящим одновременно на трех уровнях: в небе, на земле и в аду. Вероятно, события на Украине тоже сопровождаются какими-то действиями в небе и в аду, только мы о них, естественно, ничего не знаем. Но и то, что доступно взору, совершается на двух разных уровнях: собственно на земле и в сфере, назовем ее так, земных испарений — идейной. На земле мы видим, что одно войско противостоит другому и между ними протянулась более или менее четкая линия фронта; пока, во всяком случае, дело обстоит таким образом. А в идейной сфере нет четких границ, а есть туманные образования, которые нередко переходят одно в другое, а то и простираются за границы самой Украины, то есть бывшей Украины.
DerKampfgehtweiter1
В советские годы часто цитировали Брехта:
Ещё плодоносить способно чрево,
Которое вынашивало гада.
Речь — о фашизме, если кто не знает. Строки Брехта отдавали риторикой: фашизм, особенно в его германской разновидности национал-социализма, до такой степени был дискредитирован, что трудно было представить, чтобы он еще мог кого-то увлечь; небольшие кучки одержимых, которые всегда и везде находятся, не в счет.
Иначе думал известный французский писатель Морис Бардеш, единственный в стране «высоколобый», который в послевоенные годы выступал в защиту фашизма (ему удалось избежать тюрьмы за свои взгляды только потому, что в период оккупации он не был замечен в коллаборационизме). В своей книге «Что такое фашизм?» (1961) Бардеш утверждал, что фашизм вечен, но это не должно никого пугать: ужасы, связанные с гитлеризмом, объясняются привходящими обстоятельствами, вовсе не органичными для фашизма. Умозрительно можно представить, с точки зрения Бардеша, некий «чистый фашизм», представляющий собою вполне благообразную картину в нравственном и эстетическом отношении. В другой своей книге Бардеш писал, что «идеальный тип» фашиста равняется на высокие образцы древней Спарты, где «городом управляла каста воинов, которая никому не позволяла вмешиваться в дело управления. Она брала на себя бремя защиты родины и несла его всю жизнь… В этой среде вырастали дети, организованные в отряды, подобные балилье (организация молодежи. — Ю.К.) в фашистской Италии или Гитлерюгенду».2 Так что в идеале фашизм прекрасен, утверждал Бардеш, а что касается гитлеризма, то это лишь «предварительный набросок» фашизма, во многом не удавшийся и подлежащий исправлению.
В соседней Италии не менее известный философ Юлиус Эвола, который защищал фашизм до, во время и после войны, занимал сходную позицию. Психология фашиста, писал Эвола, это вообще психология жителей осажденных городов, которая во все времена была одна и та же; конечно, осада рано или поздно снимается, но «сознательные» жители не позволяют себе расслабляться, готовясь к следующей осаде.
В обоих случаях аргументация — крайне хрупкая. Когда снимается осада, на стенах города остается, конечно, какая-то стража, но если нет непосредственной угрозы новой осады, трудно ожидать от остальных жителей, чтобы они сохраняли прежнюю кондицию. А подвиг «трехсот спартанцев» всегда вызывал и будет вызывать восхищение, но ведь не каждый день приходится защищать Фермопилы. В другие же дни жизнь в Спарте оставалась довольно-таки монотонной; в любом случае это была племенная архаика, в наше время невоспроизводимая. Несравнимо ближе нам «музыка» Афин с их великими мыслителями, художниками и поэтами; ее не очень портит даже гомон развращенной толпы (вызывавшей отвращение, например, у Аристофана).
Оба автора неоправданно распространяют фашизм на прошлое. На самом деле фашизм — феномен XX века; это реакция на прогрессизм в обоих его основных изводах, либерализм и коммунизм. И психология фашиста — очень специфическая, не имеющая аналогов в прошлом.
В интерпретации знаменитого психолога К.Г.Юнга фашизм — «месть Вотана», древнегерманского «бога грозы и неистовства». Полтора тысячелетия Вотан спал на горе Кифгайзер, пока охранявший его ворон не возвестил о наступлении «утренней зари», что означало: пришел час восстать против Христа. Можно приблизительно установить время, когда ворон клюнул Вотана: это конец XIX — начало XX века.
К сожалению, и Бардеш, и Эвола оказались правы в том, что у фашизма есть будущее. Хотя то, что мы видим сегодня, — это отнюдь не «чистый» фашизм, совсем наоборот. Очевидно, есть два фактора, способствующие возобновлению фашизма.
Первый из них — ускорение морального разложения в широком ареале евро-американской цивилизации. На что фашизм отвечает регрессивным морализмом, находящим немалое число сторонников.
Второй фактор — пробуждение полузадавленного расового чувства, чему есть объективные причины: начавшееся вымирание европейской расы, которую теснят другие расы. От расизма былых времен это чувство отличается тем, что является, так сказать, оборонительным. Как таковое, оно имеет право на существование; проблема здесь в том, чтобы не превышать пределов необходимой обороны. А современные фашисты целиком перенимают агрессивный расизм своих предшественников. И Бардеш, и Эвола ошибались, считая, что расизм и антисемитизм служат для фашиста чем-то вроде боковых приставок, совсем для него не обязательных. Эвола, правда, имел основания так считать, поскольку брал под защиту итальянский фашизм, изначально чуждый расизму и антисемитизму (Муссолини принял некоторые репрессивные меры против евреев лишь под давлением Гитлера, уже в поздний период своего владычества). Но современные фашисты (быть может, за исключением итальянских) равняются на национал-социализм со всем его идейным багажом, как на самый «яркий» образец фашизма.
Лет двадцать назад я писал в «Новом мире», что в противлении соблазнам фашизоидного образа мыслей Россия, пережившая «великие потрясения», может оказаться «слабым звеном». Но самым «слабым звеном» оказалась Украина.
Причиной тому история с географией. Необдуманное включение Галичины в состав УССР (в 1939-м) имело далеко идущие последствия. Населявший этот горный край «упрямый народец» (выражение Наполеона о черногорцах) не хотел мириться с чьим бы то ни было господством. Поднявшее восстание здешнее крестьянство сорганизовалось в УПА (Украинскую повстанческую армию), движение, которое по духу своему напоминало тамбовскую антоновщину и могло бы даже вызвать некоторое сочувствие, если бы… Если бы не учиненные им зверские убийства евреев и поляков в невиданных доселе масштабах. И если бы оно не позволило оседлать себя другой организации, сравнительно малочисленной, но идеологически выдержанной — ОУН (Организация украинских националистов) Степана Бандеры. А вот это уже была организация последовательно фашистского типа. Ее ведущим идеологом стал Дмитрий Донцов (русский из Мариуполя, эмигрировавший еще до революции и умерший в Канаде), который перевел гитлеровский «Mein Kampf» на украинский язык и расценивал эту книгу как «руководство к действию» для украинских националистов. Киевский историк националистического направления И.Лисяк-Рудницкий пишет, что Донцов «всем своим авторитетом направил украинский национализм в фашистское русло».3
Сталинский каток раздавил партизанщину на Галичине, хоть и не без длительных усилий. Но корни остались и пошли в рост, едва только пал Советский Союз. Потомки лесных партизан не только утвердились на Галичине, но поставили целью завоевание остальной Украины. Они сами называют это движение DrangnachOsten,4 как бы указывая на его изначальные импульсы. Они вообще любят употреблять немецкие слова и выражения, в той мере, в какой им доступен немецкий язык, в пику распространившимся американизмам (на память приходит тургеневский Базаров:«Вы мне по-французски, а я вам по-латыни»).
По-настоящему они обратили на себя внимание, по крайней мере, за пределами Украины, только осенью 2013-го, на втором Майдане. Но «нагибать» Украину в желаемом ими направлении они стали гораздо раньше. Год за годом они или те, кто стали их «попутчиками», подчиняли своему влиянию средства массовой информации, издательства, учебные заведения, средние и высшие; а в последнее время, как утверждают эксперты, установили контроль над СБУ и МВД с их вооруженными формированиями, проникли в нацгвардию и вооруженные силы.
Как тут не вспомнить о гоголевском Хоме Бруте, на которого села ведьма!
Либералы на Украине и вне ее говорят, что не следует-де преувеличивать угрозу фашизма в стране, указывая на тот факт, что на парламентских и президентских выборах «Правый сектор», «Свобода» (на время спрятавшая прежнее свое название «Национал-социалистическая партия») и другие партии фашизоидного типа собирают вместе меньше 10 процентов голосов. Но сами укрофашисты не придают этому факту серьезного значения, ибо ставят своей задачей сколотить небольшое, но крепкое меньшинство, которое будет «делать свое дело», кто бы что ни думал и кто бы что ни говорил. Такова их изначальная установка. Как пишут М.Зиньковский и Е.Герасименко в книге «Борьба продолжается», ставшей катехизисом украинского фашизма, «только отдельные волевые личности и/или небольшие группы единомышленников, борцов во все времена были и остаются катализаторами исторических процессов».5 И в этом утверждении есть определенный резон: в с м у т н ы е времена роль борцовско-активных элементов, сравнительно с остальным населением, резко возрастает. Книгу пронизывает уверенность, что укрофашистов ждет «триумф воли» (напомню, что так называется известный документальный фильм Лени Рифеншталь о каком-то там съезде нацистской партии). Для вящей убедительности это выражение приводится по-немецки: Triumph des Willens.
Они уже овладели улицей, что позволяет им терроризировать население. Так же поступали их предшественники, немецкие штурмовики. Один из «зовов» фашизма состоит в том, что он позволяет хулиганствующей части молодежи «погулять», иначе говоря, реализовать свои агрессивные инстинкты, и только потом заключает ее, как и все остальное население, в ежовые рукавицы.
Вопреки Бардешу, ждавшему, что вот-вот объявит о себе некий «творче-ский» фашизм, нынешниеукрофашисты слепо копируют «предварительный набросок». К гитлеровскому рейху они испытывают «влеченье, род недуга». Если тот паразитировал на высокой немецкой культуре — достаточно назвать имена Вагнера, Ницше и Шопенгауэра (оставившего след в психологии фашиста своим представлением о мире как исполненном темной, слепой и гибельной воли) — то укрофашисты просто воспроизводят «находки» предшественников, приправляя свои сайты в интернете руническими знаками, образами Вотана (один из сайтов, посещаемый, кстати, и в России, называется Wotanjugend), Вальгаллы и т.д. и т.п.
Укрофашисты решительно отмежевываются от добродушных, с острым юморком «хохлов» времен «Наталки-полтавки» и «Запорожца за Дунаем»; для них это люди с другой планеты. Даже националисты старой формации, вызревавшие «в тени украинских черешен» (Пушкин), вызывают у них отторжение: они-де слишком сентиментальны и со своей преданностью неньке Украине слишком провинциальны. Укрофашисты мыслят шире. Ставя свою (сделавшуюся довольно условной) «украинскость» во главу угла, они планируют свои действия «в европейском масштабе». Их не привлекает Европа «прав человека»; последние, по их мнению, суть жидiвськi побрехеньки. Как пишет один из их лидеров Игорь Гаркавенко, «подлинная Европа, Европа под знаком мужества и "свободы воли" сегодня возрождается в Украине. После будут все остальные!»6 Выходит, что не Украина должна тянуться к Европе, а наоборот, Европе следует равняться на Украину.
Еще один лидер укрофашистов, Андрей Белецкий (командир батальона «Азов», ведущий, наряду с Дмитрием Ярошем идеолог «Правого сектора») насмехается над «культурно-языковыми националистами» как людьми вчерашнего дня. Белецкий поднимает знамя расы, уроненное в Берлине в 45-м. Дело национал-социалистов не погибло, der Kampfgeht weiter: «историческая миссия нашего народа в это переломное столетие, — возглавить и повести за собой "белые" народы всего мира в последний крестовый поход за свое существование. Поход против навязываемой семитами недочеловечности (недолюдства, что можно перевести также как «изуверства». — Ю.К.)».7
Заявляя о своих амбициях, укрофашисты сталкиваются с нелегким для себя вопросом об отношениях с Россией, с русским народом, в недавние времена именовавшегося «братским». Это понятие, возникшее в рамках советской политики «дружбы народов», было некоторой натяжкой, коль скоро оно относилось к азиатским народам СССР (не исключая христианских Грузии и Армении) и, с другого края, к прибалтам. Хотя трудно отрицать, что эта политика приносила добрые плоды.8 Беда в том, что она оставалась сколько-нибудь действенной лишь в продолжение того, относительно короткого, по историческим меркам, периода, когда коммунистический Икар держался в воздухе.
Но в отношениях русских с украинцами, а также белорусами, концепция «братских народов» означала занижение их (отношений) прежнего статуса. Потому что до революции все три этническо-языковых образования считались единым народом; «украинцы» и «белорусы» были как бы «малыми определениями» в н у т р и «большого определения» — «русские» (с этим были не согласны лишь относительно немногочисленные тогда украинские националисты). В раннесоветский период многое было сделано, чтобы обособить украинцев, но в дальнейшем эта политика была смягчена. В то же время усиление миграционных потоков привело к еще большему смешению русских с украинцами. И сегодня, по некоторым подсчетам, в Москве, например, каждый пятый житель носит украинскую фамилию, на Урале — каждый четвертый, в Сибири — каждый третий. С другой стороны, множество украинцев (даже за вычетом Новороссии) носит русские фамилии. Данное обстоятельство работает на старую концепцию единого народа. Недаром пишет видный киевский публицист прорусского направления Игорь Беркут: «Украинское имперское сердце бьется в Москве, на Урале и в Сибири».9
Возвращаясь к укрофашистам, замечаем в этом плане некоторые разногласия между ними. У многих из них война обостряет чувство враждебности не только к Российскому государству, но и к русскому народу. Под эти чувства подводится расовая теория: москали с их «монгольскими черепами» должны уступить первенство украинцам как якобы чистым европеоидам. «Выдвигая идею украинской великодержавности, — пишут Зиньковский и Герасименко, — в будущем мы не должны допустить существования второй великой державы на наших границах и приложить максимум усилий для того, чтобы такой державы не было».10 Великая держава на границах Украины — само собой понятно, Россия.
Эта задиристость не лишена некоторого комизма. Каким образом Украина, среднего роста держава, могла бы одолеть великаншу Россию, представить невозможно. И если уж мериться черепами, нельзя не заметить, что среди украинцев, помимо изящных европеоидных, есть множество черепов по своему происхождению половецких, хазарских и разных иных.
Другие укрофашисты отдают себе отчет в нерасторжимой (до сих пор, по крайней мере) близости русских и украинцев. В появившемся в июне минувшего года заявлении организации «Белый молот», одного из трех соучредителей «Правого сектора» (два других — «Тризуб» и «Патриот Украины»), сказано: «Нас натравливают на Россию, но наш реальный враг — действующая власть еврейских проамериканских олигархов и их ставленников, они куда хуже и в разы опаснее. Русские — наши братья, и мы принадлежим единому Славянскому племени!»11 После этого заявления верхушка «Белого молота» была исключена из ПС: Ярош понимает, какую роль в передвижении фигур на шахматной доске Украины играет американская рука, раздражать которую до поры до времени не следует. Тем не менее, прорусские, назовем их так условно, умонастроения в среде укрофашистов остаются очень заметными. Уже цитировавшийся Гаркавенко пишет: «Для меня, как для русского и украинского националиста в одном лице, то, что началось в Киеве, имеет своим обязательным продолжением Россию. И думаю, так считает достаточная масса здесь… Ни одна революция, которая не имела революционных целей за пределами государства, в котором вспыхнула, — не победила».12
А вот это уже опасно. Потому что в России барьер неприятия фашизма молодыми поколениями до некоторой степени сломлен. Сила неофашизма в его критике современного общества. Закавiка в том, что зачастую она звучит на одной волне с христианским консерватизмом, не вполне еще у нас оформившимся, но имеющим некоторые шансы утвердиться в недалеком будущем. Оба направления выступают против одних и тех же «измов» — глобализма, мультикультурализма, неомарксизма, против разрушения семьи и разъятости общества на атомы, против упадочных явлений в искусстве, против нигилизма и пофигизма.
Но различия глубже сходств. Они вытекают из различия вер. Укрофашисты — или униаты, или откровенные язычники. Конечно, униаты тоже христиане, хоть и между двух стульев (католичеством и православием) сидящие, но униатство укрофашистов — «национализированное», а «национализированное» христианство — не христианство, оно ближе к языческому типу мирочувствия. Зиньковский и Герасименко пишут, что украинский национал-социализм «осознает пользу от возрождения древних европейских языческих традиций и верований»,13 хотя и допускает «не иудаизированное христианство». Что это такое, остается загадкой. Христианство, как известно, вышло из иудаизма и отбросило его, как вторая ступень ракеты отбрасывает первую, но чтобы потом оно было вновь иудаизировано?! Разве что о кальвинизме можно так сказать, и то с большой натяжкой, но кальвинистов в Европе осталось мало и, конечно, не о них идет здесь речь. Чтобы заново иудаизировать христианство, пришлось бы изъять из него Христа; сможет ли оно в этом случае называться христианством?
Очевидно, укрофашисты следуют примеру Гитлера, считавшего христианство несовместимым с фашизмом, но из тактических соображений не подвергавшего его прямым гонениям, откладывая их на будущее. Слишком значительным оставалось еще тогда влияние христианства в Германии.
Христианской морали, представляющей собою сложную, «хорошо темперированную» гамму звучаний, фашизм противопоставляет моральный порядок самого элементарного, родо-племенного типа. Христианскому типу личности чужды как «либеральная» (изначальным либеральным проектом не предусмотренная) дряблость, так и каменная твердость, переходящая в бесчувственность. А языческий тип погружен в природу, в которой он ценит не мягкость ее, но звериную жестокость. Возможно, укрофашисты сами не подозревают, на что они способны, если, не дай Бог, придут к власти. Хотя Бандера на сей счет был откровенен: «Наша влада буде страшною».
Важнейшим в жизни человека является его представление о смерти. Христианское обетование «жизни будущего века» формировало поколение за поколением, всю жизнь их освещая небесным светом. А фашист может строить свой Тысячелетний рейх (и тысяча минет, «как один день»), но персонально для него впереди маячит «Остров мертвых». Так называется знаменитая картина Арнольда Беклина (кто не видел ее, может легко найти в Интернете), существующая в пяти или шести вариантах — очевидно, тема преследовала автора. В художественном отношении картина удалась: от нее исходит, обволакивает зрителя жуть навсегда остановившейся жизни. Даже картины ада как-то веселее. Такое представление о смерти порождает отчаяние, которое легко может вылиться в агрессию. Недаром «Остров мертвых» был любимой картиной Гитлера, которая постоянно висела (в одном из вариантов) в его кабинете.14
И на сайтах укрофашистов можно видеть сумеречные образы, явившиеся из «Германии туманной» (низко стелющиеся темные тучи, какие-нибудь насупившиеся орлы, расправляющие крылья — навстречу битве и собственной гибели и т.п.), солнечной Украине вроде бы не показанные.
То ли весна, то ли предвесенье
«Шли дроздовцы твёрдым шагом…»
Марш дроздовцев
Лет десять назад Н.А.Нарочницкая так охарактеризовала восточную часть Новороссии, ту именно, где сейчас идут боевые действия: «Русскоязычные промышленные регионы Новороссии — самые атеизированные, обывательские и не способные сформулировать идейную альтернативу, которая стала бы в начале 90-х годов адекватным ответом на "галицийский вызов"».15 Вероятно, это была достаточно точная характеристика. Но подспудно в этих краях зрело сопротивление галицийскому «натиску на восток», ставившему целью, ни много ни мало, геноцид русских. Не в смысле физического убийства людей, а в буквальном смысле убийства рода. Главным орудием убийства стала школа, в котором русский язык вытеснялся украинским и, соответственно, изучение русской литературы вытеснялось изучением украинской литературы (самая яркая фигура которой — Шевченко, талантливый поэт масштаба нашего Никитина или Кольцова). Можно ли представить русского человека, не знающего наизусть ни одной строки Пушкина и Лермонтова, не знакомого с творчеством Тургенева, Толстого, и так далее, и так далее. Еще одно-два поколения, и русский стал бы в этих краях бытовым языком, которым бы говорили дома и на базаре, и не более того. А скорее всего, это был бы уже и не русский, а суржик.
Чтобы зажглась воля к борьбе за свою, как теперь принято говорить, идентичность, нужна была «точка возгорания». И она появилась очень вовремя.
13 апреля в Славянск вошел прибывший из Крыма отряд численностью шестьдесят человек во главе с полковником Игорем Стрелковым. У некоторых из них, начиная с командира, на рукаве красовался трехцветный шеврон, знающими людьми опознанный как «дроздовский».16 Поэтому новоприбывших прозвали дроздовцами.
Приход добровольцев «расшевелил» местных, побудив их взять в руки оружие против укрофашистов. Мотивация их поведения была простая и общепонятная: защита родного — дома, края, языка. Но в идеологизированном мире трудно обойтись без мотиваций более высокого порядка.
«Дроздовцы», как тому и следовало быть, явились под знаком Белого движения. Помощник Стрелкова Игорь Друзь так сформулировал их программу: «Мы за возврат к исторической России. Наша война — святая. Мы за Святую Русь, за православный тип государства, за религиозное, за социальное государство, против олигархов, либералов и фашистов».17 Примечательно, что главой Политуправления ДНР первоначально был назначен Игорь Иванов, занимающий пост председателя РОВС (Русского общевоинского союза — прямого наследника Русской армии Врангеля).
Стрелкову и его сподвижникам удалось организовать сопротивление на территории двух областей, Донецкой и Луганской. В чисто военном отношении оно было блестящим: относительно немногочисленные и поначалу плохо вооруженные ополченцы отразили натиск многократно превосходивших их сил украинской армии и батальонов укрофашистов. Сложнее обстояло дело с идейным обеспечением движения.
Для многих донетчан и еще большего числа луганчан Белая идея оказалась неприемлемой. Красная идея пустила в этих краях глубокие корни, которые по сию пору не выкорчеваны. А противостояние с укрофашистами вызвало к жизни дух Ненавистного врага 41-го года и, как это бывает при вызывании духов, в зеркале возник противоположный ему призрак Красного воина. В поддержку ему стали перепечатывать плакаты того времени, например, плакат Кукрыниксов с такой надписью:
Бьёмся мы здорово, колем отчаянно –
Внуки Суворова, дети Чапаева.
Кем-то было замечено, что Суворов вряд ли согласился бы признать Чапаева сыном. Ничем особенно не замечательного комдива сделали знаменитым написанная о нем книга и особенно фильм. Куда уместнее было бы вдохновляться образом Василия Чернецова, казачьего полковника, воевавшего за белых примерно в тех же местах, где сейчас идут бои.18 Вот тот был всем героям герой. Увы, о нем и книг не написано, и фильмов не снято.
Стрелкова уже в августе отозвали в Москву отчасти из политических соображений, отчасти из-за его принципиальной «белизны», вызвавшей недовольство, как уже было сказано, у многих донетчан и луганчан. Еще раньше был снят с должности Иванов. В «Комсомольской правде» появилась статья Исраэля Шамира «Ошибка полковника Стрелкова», где сказано: «Красные победили белых, дорогой полковник, не по несчастливой случайности. Они честно победили в самой лучшей и дорогой избирательной кампании — в гражданской войне. Русский народ проголосовал винтовками и выбрал — красных».19 Нынешние красные считают уместным взять у белых только «православный элемент» — как «хорошее пополнение советскости».
Удивительно, до чего «втемяшилась» (вспомним Некрасова) в головы ложь, прописанная в советских учебниках истории. Уж теперь-то хорошо известно, что народ в подавляющей своей части не «голосовал» ни за ту, ни за другую сторону, а просто ждал, чем окончится гражданская война. А в том, что красные своей победой обязаны целому ряду случайностей, признавался сам председатель Реввоенсовета республики, уж ему-то это было известно лучше, чем кому-либо еще. И не было здесь противостояния «русской аристократии и тяглового земства» (как пишет сегодня публицист Дмитрий Куницкий). Из трех генералов, поднявших знамя Белого движения, Л.Г.Корнилова, М.В.Алексеева и А.И.Деникина, ни один не мог похвалиться «голубой» кровью: первый был казак, два других — внуки крепостных крестьян. А из трех тысяч участников Ледяного похода, положившего начало Белому движению, только каждый пятый был потомственным дворянином.
И пора начать разбираться с тем, что представляла собой Белая идея. В политическом плане белые выдвинули принцип непредрешенчества: надо сначала прогнать большевиков, а после народ должен сам решить свою судьбу путем созыва Учредительного собрания. Это принцип безупречный, но, как не раз было замечено, умалчивающий о том, чего хотели сами белые. Между тем, ведущие идеологи Белого движения И.А.Ильин и П.Б.Струве ясно указывали, что основные цели Белого движения предшествуют социально-политическим вопросам: это восстановление Духовной вертикали и исторической преемственности. Притом преемственности выборочной: отбрасывающей все, что следует считать дискредитированным (что именно — должно быть предметом обсуждения), и сохраняющей и развивающей все ценное — включая подлинные достижения либерализма. Оба философа, в ряду русских философов выделившихся своим (затребованным временем) волюнтаризмом, делали акцент на воспитании воли, личностной и коллективной, питающей «героизм, ясный и прямой» (Струве). При том Ильин относил волю к числу «вторичных сил русской культуры», выводимых из ее первичных сил — из сердца, из созерцания, из свободы и совести.
И, наконец, пора различать в советской истории красных и их наследников, которые только называли себя красными. Очень не хочется воздавать хвалу тов. Сталину за что бы то ни было, но нельзя не отдать ему должное: это он сокрушил большевизм, это при нем Красная идея была разбита на мелкие осколки, бережно сохранявшиеся до конца советской власти. И все реальные достижения советского периода, включая сюда техно-экономические преобразования, распространение культуры «вширь» и, конечно, победу в Великой войне (которая, впрочем, не может заслонить катастрофические поражения начального ее этапа) следует отнести на счет сталинского реставраторства, пусть и частичного, и топорного. Советский режим при Сталине и после него — это хамелеон наоборот: он меняет свою сущность, оставляя неизменной окраску, дабы убедить всех и самого себя, что он по-прежнему красный.
В головах «советских людей» царила путаница, которую невозможно воспроизвести, и нелепо к этому стремиться.
Как бы то ни было, мнение, что «Стрелков — благородный белогвардеец, но Новороссия — это Красный проект», насколько я могу судить, явно преобладает в Луганске и разделяется многими в Донецке. Для полноты картины замечу, что кроме «белых» и кроме «красных» сталинистов, в обеих республиках есть еще и коммунисты ленинско-троцкистского пошиба, и анархисты, и даже увлеченные читатели «Mein Kampf» (да, да, и они тоже!), «зигующие» при встрече. Der Nebel des Krieges, «туман войны» (выражение знаменитого Клаузевица) дополняется и осложняется идеологическим туманом.
Надежды на то, что Новороссия в ее нынешнем, «сжатом», включающем две области, виде сделается своего рода стартовой площадкой, отталкиваясь от которой «русский мир» рванет вперед, что именно здесь пробудится «русская весна», которая с хохотом прогонит зиму (воспользуюсь образом поэта), вряд ли имеют основания.20 Скорее события в Новороссии могут стать катализатором духовных процессов, которые идут в России. Это в Москве возрождается православный консерватизм, по многим признакам близкий Белой идее (хотя об этом обычно не говорят открыто), а Ильин становится едва ли не официальным идеологом Кремля. К сожалению, усвоение такого рода консерватизма остается пока поверхностным и в то же время верхушечным, слабо затрагивающим реальную культуру в различных ее проявлениях. Строка, написанная Константином Случевским более ста лет назад, гораздо актуальнее звучит сегодня, чем в его время:
Есть нефть, но нет жрецов огней.
(Нефть тогда добывалась почти исключительно на Апшеронском полуострове, древнем пристанище огнепоклонников, но, конечно, о «жрецах огней» поэт говорит в фигуральном смысле.) Сегодня не хватает «жрецов огней», способных зажечь умы и сердца стремлением к подлинному обновлению жизни.
Но слава Богу за то, что появились хотя бы отдельные «точки возгорания».
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Борьба продолжается (нем.).
2Bardeche M. Fascismo
70.
3
Ruspravda.info/Pochemu-Zapad-vdrug-razglyadel-na-Ukraine-fashistov-7695.html
4 Натиск на восток (нем.).
5Зиньковский М., Герасименко Е. Борьба продолжается. Национал-социализм как он есть. Харьков. ЧП «Див», 2008. С. 10.
6 http://wotanjugend.info/articles/2014/08/rus-kak-metafizicheskiy-proekt-dlya-ukrainyi/
7marochkina.
wordpress.com/2010/03/22/analiz-ultrapravyh/
8 По опыту службы в армии (1954—1957, задолго до появления «дедовщины») свидетельствую: в отношениях между «срочниками» разных национальностей преобладало дружелюбие или, по меньшей мере, терпимость.
9
vu.ua/article/Igor_Bercut/web_chats/76.html
10Зиньковский М., Герасименко Е. Указ.соч., с. 134.
11
avrasiya.info/xeberler/743-obraschenie-boycov-belogo-molota-pravogo sectora-I chasti-sotnikov-samooborony.html.
12
http://wotanjugend.info/news/2014/10intervyu-igorya-garkavenko-revolyutsiya-nachataya-v-kieve-prodolzhitsya-v-rossii
13Зиньковский М., Герасименко Е. Указ.соч., с. 139.
14 Между прочим, сохранилась фотография, на которой Гитлер снялся в своем кабинете с Молотовым как раз на фоне «Острова мертвых». Это вышло, наверное, случайно, но вышло символично: встретились носители двух глубоко различных идеологий, которым (идеологиям) суждено было сойтись в одной роковой точке. Гость из СССР «представлял» идеологию, исполненную земного оптимизма, который подкреплялся еще сохранявшимся в русском народе крестьянским эпическим спокойствием перед круговоротом рождений и смертей.
15www.pravoslavie.ru/analit/5147.htm
16Дроздовский полк (по имени полковника, впоследствии генерала М.Дроздовского) — один из четырех офицерских полков Белой армии (у каждого из которых была своя особая форма). Летом 1920-го в ходе последнего наступления, предпринятого белыми из Крыма, дроздовцы, развернутые в дивизию, воевали как раз на территории нынешних Донецкой и Луганской республик. А мелодия Марша дроздовцев была хорошо знакома в СССР, будучи положенной на новый текст: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»
17
/2014_01/140902antonov_glavnaja_oshibka_liderov_novorossii.pdf
18 «Сейчас», то есть в момент, когда пишутся эти строки, на календаре конец января.
19 Nyka-huldra.livejournal.com/7096087.html
20 Их, наверное, было бы больше, если бы Новороссия возродилась в своих исторических границах, включающих такие культурные центры, как Харьков и Одесса.