Калмыцкая сказка
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2015
Есть у степи замечательное свойство… Всегда и прежде всего степь говорит человеку о свободе.
Степь напоминает о ней тем, кто потерял ее.
Василий Гроссман.
«Жизнь и судьба»
Помимо хрестоматийного пушкинского «…и друг степей калмык», большинство
из нас в сущности мало что знает об этом крае, и
многие в силу полученного в школе географического образования убеждены, что
Калмыкия находится то ли в Средней Азии, то ли в Сибири.
Отправляясь в путешествие, я, как и многие, знал о современной
Калмыкии несколько ярких фактов, которые сообщало центральное телевидение конца
прошлого — начала нынешнего века. Первое — что молодой (ныне экс) президент Кирсан Илюмжинов общается с инопланетянами. Второе — что
Калмыкия единственная в Европе страна буддизма, которую посетил пребывающий в изгнании Далай-Лама
XIV. Третье — что в Элисте выстроен шахматный чудо-град, где проходят
международные турниры, как задумывал в Нью-Васюках
товарищ Бендер, скромный памятник которому стоит неподалеку от осуществленной мечты.
Министерство науки, образования и культуры Республики
Калмыкия, любезно пригласившее меня и ставшее проводником в здешних краях,
поселило меня именно в этом Сiti-chess,
в Шахматной академии, и тем самым сделало первый ход белыми в игре, имеющей,
как известно, множество вариантов…
Что я хотел узнать в Калмыкии?
Была у меня гипотеза, основанная на многолетнем опыте кочевий
по России, который свидетельствовал, что нечто интересное, перспективное можно
обнаружить, как правило, в тех местах отечества, где сохранилась хоть какая-то
культурно-национальная подкладка. Некий растительный покров, культурный слой,
без которого песчаная буря, вызванная безответственными действиями власти и
населения, превращает ландшафты в пустыню. Сфера образования — не исключение.
Маразм крепчает, из дум, минобров и администраций
выходят одна причудливая задумка за другой: молельные комнаты в средней школе,
единая форма одежды солдат-учеников, а то и «замечательная» идея некоего
вице-премьера раздать по школам оружейные склады времен Второй
мировой — все это в соединении с единым школьным центром продвинутых и отсталых
в психическом развитии, помноженное на ЕГЭ, создает картину, достойную великой
державы. И там, где не за что зацепиться, где дувший целый век ветер
ленинизма-сталинизма едва ли не начисто сдул
культурный слой, делать нечего. Разве что дожидаться, когда обрушится.
Но тут-там — в Якутии, Бурятии,
Татарстане, Чувашии, Марий-Эл, в Горном Алтае, Сибири, — где еще остались очаги
(я называю их культурно-образовательными гнездами), где удается вывести птенцов
и они взлетают в небеса, я находил свидетельства будущих положительных перемен.
И по мере сил старался помочь выращиванию — вместе с местными сообществами —
другой школы и другой жизни.
В Калмыкии я надеялся увидеть живое, отметить еще одну точку
на культурно-образовательной карте опустыненной
страны. Но что это за точка, понятия не имел…
Справка из энциклопедии
Республика Калмыкия находится
в Нижнем Поволжье, между долинами Дона, Волги, Кумы и северо-западным
побережьем Каспийского моря. Граничит со Ставропольским краем, Дагестаном,
Волгоградской, Астраханской и Ростовской областями.
Самый безлесный регион России.
Климат резко континентальный, лето долгое и жаркое,
температура до +50╟, с засухами, суховеями, пыльными бурями. Зима малоснежная,
часто бесснежная, с морозами до -40╟.
Население Калмыкии (по переписи
Селян 55,9%, на двадцать процентов больше, чем горожан.
Три города, 262 сельских населенных пункта.
Основа сельского хозяйства — скотоводство и овцеводство. Есть
залежи нефти, горючего газа, соли, урано-фосфорных
руд.
Столица републики Элиста — город с
развитым научным и образовательным потенциалом: здесь находятся Институт
гуманитарных исследований РАН, НИИ сельского хозяйства Российской сельскохозяйственной
академии, Институт комплексных исследований аридных территорий, Калмыцкий
государственный университет — один из ведущих вузов юга России…
Часть I
Блюдо для бедных
Путешествовать по Калмыкии, читатель, нельзя исключительно в
настоящем времени. Я это почувствовал, лишь только очутился в здешних краях:
наряду с «сегодня» в путешествии присутствуют «вчера» и «завтра». Как они
соединяются в этом воздухе и ландшафтах, понятия не имею. У каждого путешествия
— своя драматургия, свой сценарий, но то, что выходит, мало похоже на
задуманное. «Сейчас» — столь быстротечно и неуловимо, что вот уже то, что
«есть», — «было». Сказка, миф… Но где грань, отделящая их от реальности? А уж про историю и говорить
нечего — в иных краях она умерла, застыла в старинных дворцах и булыжных
мостовых, а у нас все лязгает затворами и воротами, жульнически выглядывает из
подворотни, забавляется, как дитя малое. И всего этого так много, что можно
понять Ключевского, пожелавшего, вопреки собственной профессии, «чтобы вокруг
нас было поменьше истории».
А калмыцкая история — часть русской.
Правда, не только…
День первый. Вчера
С приходом калмыков в Россию эти земли стали называться
Калмыцкой степью, а до того звались Половецкой. Заселившие степь калмыки стали
единственным в Европе монголоязычным народом. Откуда
они пришли? Из Великой степи, с территории западной Монголии и Джунгарии — так называется равнина между гор на западе
Китая. «Секиз мурэн» —
восемь рек, «восьмиречье». Это верховья Енисея.
Охота была их главным занятием, а со временем степь породила
кочевое скотоводство. Ойраты — так назывались предки калмыков — жили
географически близко с тюрками, держались старых обрядов, шаманистской
веры, считались могущественными колдунами. Ойратский правитель умел «делать
погоду» — вызывать дождь, ураган, снежную бурю.
Ойраты охраняли северную границу монгольского государства,
находились в брачных союзах с монгольской знатью и поэтому занимали
привилегированное положение. Участвовали в завоевательных походах Чингисхана и
его потомков. Войсковые подразделения с наследственной передачей обязанностей и
привилегий со временем превратились в этнические группы. Они до сих пор есть у
калмыков: торгуты — так называлась стража при
монгольских ханах; хошуты — передовая часть войска,
авангард; хойты — арьергард; дербеты
— конница, построенная в каре.
В пору монгольских завоеваний много народов исчезло с лица
земли, но ойраты уцелели, численно возросли, стали еще более влиятельными. На
рубеже XIV и XV веков они уже обитают в Западной Монголии, и скотоводство —
главный способ их существования. Кочевой быт позволял экономить силы, которые
шли на создание оригинальной культуры и социального устройства. Два века спустя
ойраты приняли буддизм, а с ним вместе — письменные традиции. Сохранилась
«ойратская библиотека»: калмыцкие историко-генеалогические сочинения,
восточномонгольские летописи, исторические источники на китайском, тибетском и
персидском языках.
В XVI—XVII веках на карте Евразии появилось три
государственных объединения кочевников — Джунгурское
ханство в Китае и Западной Монголии, Хошутское
ханство в Кукуноре и Калмыцкое — в Нижнем Поволжье.
Эта была сила. Кочевья ойратов простирались от низовьев Волги до Великой
Китайской стены и предгорий Тибета!
Многое из того, что было у приволжских калмыков, имело
ойратское происхождение: красная порода коров, грубошерстная курдючная овца,
неприхотливые и выносливые лошади, верблюды-бактрианы. Их исторической родиной
была Джунгария, откуда в XVII веке люди со скотом и
пришли в Нижнее Поволжье. В российских хрониках XVII века ойраты именуются уже
калмыками. Сами они называли себя «калмыки с красной кистью» — ее пришивали к
макушке головного убора в виде опознавательного знака. Калмыцким этносом они
стали в пути. Этноним «калмык» (хальмг), обозначающий
ойратов, переселившихся в Россию, стал самоназванием народа.
Вхождение в состав государства российского не было
одномоментным, длилось полвека (до подписания «письменной шерти»
— присяги 1657 года) и сопровождалось войнами и внутренними разборками. Между
тем, калмыки уже перешли Яик и кочевали в верховьях Самары. Самочинное
продвижение к Волге вызвало недовольство русской власти. Между ногайцами,
поддерживаемыми стрелецким войском, и калмыками вспыхнули военные столкновения.
Но тут активизировалось Крымское ханство, и в итоге, в обмен на военную службу
и вечное подданство (хан Дайчин объявил себя холопом
великого государя), калмыкам определили новую территорию кочевий. По правой стороне Волги от Астрахани до Царицына, по левой — до
Самары.
Так на Нижней Волге возник новый «субъект» — Калмыцкое
ханство. Это было взаимовыгодное решение. Калмыки приобрели пастбища
и вышли на новые русские, среднеазиатские и персидские рынки. А Россия получила
надежного военного союзника, на долгие годы обезопасившего южные границы
страны.
Калмыки исправно платили дань, получали жалованье от государя
и сохраняли свое особое устройство жизни. К примеру, у калмыков не было
крепостного права, и в русских документах XVIII века калмыцких простолюдинов
именовали «вольными людьми» — в противоположность «холопам».
Все было хорошо, пока в 1771 году двадцатишестилетний
Буши-хан не увел 160 тысяч калмыков из России. Тому
были несущественные на взгляд русской власти, но оказавшиеся решающими для
калмыков причины — судили людей не по калмыцким, а по-русским
законам, нарушали договоренность — не давали воды, пастбищ, а главное —
калмыцкие ханы всегда вели свое войско в бой сами, а тут появились
командиры-иностранцы. И молодой хан увел калмыков в Китай. Тридцать три тысячи
кибиток внезапно повернули на восток, прорвали заставы и ушли на свою
историческую родину.
На берегах Волги осталась малая часть некогда большого
кочевого народа. После этого ханство в Нижнем Поволжье было упразднено, а
оставшееся население стало подчиняться русской бюрократической организации со
смешным названием «канцелярия управления калмыцким народом».
В XIX — начале XX века калмыки несли службу в составе
казачьих войск: Донского, Уральского, Астраханского, Ставропольского,
Оренбургского… Выразительная фотография того времени: духовное лицо,
калмыцкий лама с висячими усами — типичный донской казак.
К началу Первой мировой войны
численность калмыков в Российской империи составляла 200 тысяч человек. Через
шестьдесят лет не дотягивала до 140 тысяч. Что-то между тем и этим происходило…
День первый. Сегодня
В элистинском аэропорту меня
встретил Арслан Эрдниев, внук знаменитого калмыцкого
академика, педагога-математика, известного еще с советских времен. Его сын —
тоже педагог-математик, доктор наук. И внук тоже, продолжает династию:
преподает математику в гимназии. А кроме того работает в министерстве
образования и пытается оживить в Калмыкии общественно-педагогическое движение,
заглохшее в России лет двадцать тому назад.
По дороге из аэропорта Арслан
накачивал меня разрозненной информацией, рассказывая про легендарную калмыцкую
жару, про народ, уезжающий на заработки в Москву и на севера, — в республике остаются в основном бабушки да
дедушки с детьми. В Калмыкии четырнадцать районов, полторы сотни школ, тридцать
тысяч учеников.
Математика на шахматной доске
Въезжаем в Сити-Чесс. Арслан размещает меня в трехэтажном особняке Шахматной
академии — детско-юношеской спортивной школы, подведомственной министерству.
Турниров сейчас нет, народу никого, я один блаженствую в просторных
апартаментах. Прогуливаюсь по тихому поселку — оазису с кустами роз, туями,
тропическими деревьями, буддийским храмом и рестораном «Фламинго». Все это
возникло полтора десятка лет назад — построили к Всемирной шахматной олимпиаде.
Но уже чувствуются следы увядания… Коттеджи для размещения
гостей со всех концов света скупают частные лица, Сити-Чесс,
наподобие московской олимпийской деревни, превращается в микрорайон Элисты. За
оврагом — обычный город, панельные облупленные дома с узорчатыми лоджиями (их
называют «ташкентскими»). На исходе дня зашел в великолепный, словно из сказок
«Тысячи и одной ночи», Дворец шахмат. В вестибюле на мраморном полу — шахматные
фигуры величиной с подростка, винтовая лестница в несколько этажей ведет к
стеклянному куполу. На стендах детские фотографии — «Шахматные надежды
Калмыкии»: двенадцатилетние международные мастера, четырнадцатилетние
гроссмейстеры. Выше — турнирные залы, флаги всех стран и народов.
Когда-то, подростком, я тоже ходил в шахматный клуб —
старинный особнячок с балкончиком на Цветном бульваре сохранился поныне, —
поэтому мне было интересно встретиться с калмыцкими ребятами и
учителями-шахматистами.
С учеником 9-б класса гимназии поселка Комсомольский,
вице-чемпионом Калмыкии Алиханом Алхастовым,
я познакомлюсь на третий день поездки, но забегу вперед и дам ему слово здесь.
Умный, взрослый парень. Написал работу (я выделяю ее и
разговор с девятиклассником курсивом, скоро объясню почему) «Математика на
шахматной доске». Эпиграфом ученик взял слова члена Лондонского
королевского общества Г. Харди: «…Игра в шахматы — это как бы насвистывание
математических мелодий».
По мнению юного Алихана, в мышлении
математика и шахматиста много общего. Не случайно чемпионы мира по шахматам —
Эммануил Ласкер, Макс Эйве,
Михаил Ботвинник, отчасти Гарри Каспаров, Михаил Таль и Анатолий Карпов — имели
склонность к серьезным занятиям математикой. Девятиклассник Алихан,
вице-чемпион Калмыкии, показал мне разделы своего исследования: «математика в
истории возникновения шахмат», «математическое свойство шахматной доски»,
геометрия, графы, элементы комбинаторики — все на шахматной доске.
Этот серьезный мальчик благодарен своему Учителю (в работе
так и написано, с большой буквы) — Очиру Дорджиевичу Мацаеву. «Он пришел к
нам в класс, когда мне было 7 лет, и так увлеченно рассказывал о шахматах, что
весь наш класс захотел заниматься. Но шахматы требуют очень
много сил, не все выдерживают. Нас осталось четверо, но те, кто
остались, до сих пор верны шахматам и нашему Учителю…»
Алихан считает, что шахматы помогают
решать сложные жизненные проблемы — «это можно сравнить с выбором хорошего хода
в шахматной партии в цейтноте», — развивают творческие способности, воспитывают
волю, вырабатывают бойцовский характер. «Я, — говорит Алихан,
— поставил себе цель найти связь между шахматами и математикой и считаю, что
выполнил поставленную задачу. В дальнейшем я разберусь в том, что осталось для
меня загадкой…»
Как строить дебют
Если бы люди действовали по правилам шахматной игры, а не
занимались подковерными играми, мир был бы чище.
Такого мнения придерживается Александр Абушинов —
директор Шахматной академии. Под ее кураторством шахматы преподают по всей
республике, это обязательный предмет в калмыцких школах, а дети общаются с
ведущими шахматными сообществами в стране и мире.
В Калмыкии три гроссмейстера. «Они все наши», — сказал мне
директор детской Шахматной академии.
Десять «звезд» проводят учебные сессии для юных шахматистов. Регулярно
проходят турниры по быстрым шахматам, увлекательная республиканская олимпиада,
которую придумал директор, соревнования детей с ограниченными физическими
возможностями. Шахматы в Калмыкии образовывают и воспитывают. Я попал в пересменку, поэтому могу только представить, как проходит
личное первенство среди детей всех деревень, сел и трех городов Калмыкии.
Соревнуются одновременно мальчики и девочки в возрастных группах до 10, 12, 14
и 18 лет. Самая напряженная борьба — среди тех, кому нет еще и десяти. «Раз
пришлось играть в девять туров, даже шахматного инвентаря не хватило», —
сообщил директор.
Быстро растут дети, а с ними и мастерство. Есть совершенно
уникальные создания. Одиннадцатилетняя Айса Сангаджи-Гаряева год как начала играть в шахматы и за это
время умудрилась стать призером, а на первенстве республики по классическим
шахматам в группе до 13 лет — победителем. У Александра Санчировича
Абушинова немало знаменитых воспитанников, покинувших
родные края. Одна звезда уехала в Тольятти, другой стал чемпионом Чехии, третий
— международным арбитром в Стамбуле. А могли бы составить славу Калмыкии. В
словах Учителя гордость за своих учеников, но и сожаление.
Уроки шахмат в общеобразовательных школах идут со второго по
четвертый класс, а дальше детей смотрят в академии и рекомендуют заниматься
индивидуально у определенного тренера.
«А как, по-вашему, шахматы влияют на ребенка? —
поинтересовался я. — Лучше учатся по математике?» — «Не только по
математике, — заметил Абушинов. — У
ученика-шахматиста систематизируется процесс учения. Строить дебют,
миттельшпиль, эндшпиль — все равно что осваивать новый
учебный материал, выполнять исследовательский проект. Я брал
в районе ребят, доводил до призеров республики, и они говорят: спасибо,
благодаря шахматам я продвинулся, стал тем-то и тем-то» — «Они что, особенные,
эти "шахматные» дети"?» — «А вы понаблюдайте. Сразу же видно,
что за люди. Обдуманно подходят к любому вопросу. Планируют. Разносторонне
развиты. Я наблюдаю за детьми, знаю их с раннего возраста и вижу, что они не
только чего-то достигли в шахматах, они и профессией овладели. И, главное, не грубияны, — подчеркнул директор, — воспитанные люди».
В шахматах ли дело? — думаю я. Но в Калмыкии они — часть
культуры. Еще у ойратов, вычитаю я в трудах историков, были шахматные
фигурки, которые вырезались из дерева и кости.
Примечательная особенность: в биографиях людей, с которыми я
общался в Калмыкии, обязательно присутствовали две вещи: ссылка и шахматы.
Заместитель министра образования Ирина Дмитриевна Кавкишева, с которой мы встретились в первый же день,
рассказала, что ее отца выселили из Калмыкии в годовалом возрасте. Дед погиб на
фронте. Осталась большая семья — шестеро детей. У бабушки было пять классов
образования, но она сумела всех детей сберечь, никто не погиб по дороге в
Сибирь. Папа, еще в Сибири, мальчишкой, увлекся шахматами. «И матушкой своей, —
рассказывала Ирина Дмитриевна, — был ругаем и бит за то, что "отвлекался
от дел". Но он все равно бегал к учителю истории, и тот учил его шахматам».
Кончил школу, техникум, работал агрономом, рос по службе… Когда грянули девяностые и все рассыпалось, папа Ирины
Дмитриевны, уже на пенсии, остался без всего — кроме шахмат. Позже сказал:
«Если бы знала моя мама, что меня в жизни спасет!» Ведь он не только играл,
но вырезал шахматные фигуры, изготовлял шахматные столики, а в те годы этого
ничего не было — пользовалось спросом. Потом ушел в школу преподавать шахматы.
Дети его безумно любили.
«И сейчас, слава богу, — говорит Ирина Дмитриевна, — он жив-здоров. И знаете, когда ему
исполнилось семьдесят, его больше чествовали не как агронома, начальника
оросительного участка, ударника производства, а как преподавателя шахмат».
Интересно, о чем думал первый президент Илюмжинов, когда
строил калмыцкие Нью-Васюки?
Есть разные версии. Может быть, считал, что шахматы приведут к успеху в
образовании народа. Что они в истории, философии калмыков и поэтому надо их
поддерживать? А может, это было просто личное сумасбродство?
«Но когда, — говорит Ирина Дмитриевна, — мы видим, как
шахматы ложатся на нашу жизнь, то понимаем, что это был обдуманный шаг».
Отложенная партия
Впрочем, есть же свой, личный опыт. В шахматном клубе рядом с
московским цирком, в особнячке с балкончиком, что я получил помимо шахмат?
Припоминаю: воскресным утром аккуратно одетый мальчик, с
носовым платком в кармане, доезжал на тридцать первом троллейбусе до конечной
остановки, ощущая волнение перед партией. В большой комнате уже стояли
расставленные фигуры, шахматные часы, лежали бланки, на которых записываются
ходы. Мальчики в чистых рубашках. Что-то в этом было, может быть, от
синодального хора.
Я учился не просто логически мыслить, считать на несколько
ходов вперед, проводить комбинацию, а побеждать. Да, пожалуй, если бы не эта
кульминация — победа, шахматы ради шахмат меня бы не привлекли. У меня были не
бог весть какие шахматные способности, просто был
неглупый, способный в широком смысле мальчик, такие обыкновенно достигают
определенного успеха в разных видах деятельности, но если становятся мастерами,
— то в каком-то одном.
Шахматы не были для меня этим видом деятельности, на
шахматной доске я, по-видимому, «проигрывал» какие-то личные качества,
необходимые для другого: сосредоточенность (увы, при неумении быстро
переключаться), усидчивость, терпеливость (далеко не во всем), трудолюбие (в
том, что любишь). Проигрывая партию, я
переживал, но не настолько, чтобы бросить игру. Я думаю, что это имело какое-то
значение поздней, при преодолении жизненных трудностей.
А еще остался чистый носовой платок в кармане, может быть,
понимание того, что нужно продумывать свои ходы и находить сильные ходы за
противника, не рассчитывая «на дурачка». Приносить
жертвы за инициативу. Взвешивать собственные шансы.
Иди в тень под дерево
Ирина Дмитриевна Кавкишева сделала
педагогическую карьеру, прошла по ступенькам от учителя, потом завуча до
заместителя министра. И вот, говорит она, иногда думаешь: а нужно ли это все —
бумаги наши, циркуляры — школе? Не живет ли она по каким-то своим, независимым
от нас законам?
Я вспоминаю вычитанную в одной умной книжке старинную
историю. В конце XVII — начале XIX века в лесоводстве Пруссии пришли к выводу,
что наибольшие доходы можно получить от норвежской ели, и стали выращивать ее,
высаживая в армейском порядке деревья одного вида и возраста, а все остальное,
что было в живом лесу, вырубали. Первая генерация «научного леса» дала
превосходные результаты: росла прибыль, лесом было удобно управлять, но со
второй начались трудности: исчезли подлесок, бурелом, сухостой — почва стала истощаться.
В старом, смешанном лесу шторм валил деревья одного возраста, но могли устоять
другие, эпидемия вредителей точила деревья одного вида, но выживали остальные.
А в научно выращенном картина получилась совершенная
иная — гиб весь лес. В немецком языке даже появилось специальное выражение: Waldsterben — «смерть леса».
Прошло двести лет, но вопрос остался. Чего мы хотим:
простого, понятного «научного лесоводства» или сложного и разнообразного живого
леса образования?
В перестроечные годы Ирина Дмитриевна работала завучем и
хорошо помнит те романтические времена. Тогдашний министр, он был живой
человек, приходил в школу и говорил ей: «Ну, что ты сидишь с детьми в кабинете
у глобуса? Иди в тень под дерево, поговори с ними, посмотрите на небо». И она
пыталась делать все, чтобы дети вышли из душного, ограниченного четырьмя
стенами класса. А министр приезжал снова и спрашивал: почему ты бегаешь с
учениками в тесном спортзале? Иди на улицу. Но, отвечала она, сегодня же двенадцать градусов, санитарные нормы… «А, —
говорил министр, махнув рукой, — иди на улицу!»
Мы с Ириной Дмитриевной сидим в ее кабинете в министерстве
образования, пьем калмыцкий чай.
Первому президенту республики Илюмжинову уже за пятьдесят. Теперь
он президент ФИДЕ со штаб-квартирой в Европе. Ирина Дмитриевна говорит про
него, что это необычный человек. Пришел во власть в тридцатилетнем возрасте,
был уже миллионером. Неординарная личность. Делал то, что другому человеку в
голову бы не пришло. И самое удивительное —
получалось. Вот же они, Нью-Васюки. И буддийские
храмы возродил в Калмыкии.
Время было такое, размышляю я. В Якутии подняли науку и
образование. А в Калмыкии — шахматы и хурулы…
В кабинет заглядывает профессор университета. Занимается этнопедагогикой. А нужна ли она сегодня? «У нее, — говорит
про коллегу Ирина Дмитриевна, — акцент в речи и обороты такие, что мы, когда у
нее учились, посмеивались. А потом поняли: это сохранилась родная речь».
В кабинете на стене — фотография народного поэта Давида
Кугультинова. По профессии Ирина Дмитриевна — учитель русского языка и
литературы, по призванию — завуч, по должности — заместитель министра.
Калмыцкому образованию повезло. Всех директоров школ в лицо знает. Не то что на прусской картинке.
Калмыки боятся леса
Я думал, что с министром, к которому меня привела Ирина
Дмитриевна, пойдет разговор официальный: стандарты, бюджеты…
Но Лариса Борисовна Васильева — министр образования, культуры и науки,
зампред правительства республики Калмыкия, женщина с необычной внешностью, не
похожая на чиновницу — заговорила о другом.
«У калмыков очень мощная тяга к образованию, в частности
высшему. Родители считают своим долгом дать ребенку высшее образование,
независимо от социального статуса. Порой доходит до абсурда, когда продают
последнее имущество, чтобы оплатить учебу сына или дочери в вузе. Конечно,
иногда это бывает оправданно, если ребенок одарен и оснащен базовыми знаниями,
полученными в школе. А уровень школьного образования в Калмыкии традиционно был
высоким. Но меня беспокоит вот что: это стремление ведет к росту числа людей,
призванных заниматься только интеллектуальным трудом, а традиционный уклад
жизни калмыков предполагал непременно и физический труд, утрачиваются наши
традиции, наше национальное миропонимание.
У нас осталось считанное количество мастеров-прикладников —
резьба по кости, ювелирное дело есть (особая техника чеканки по золоту и
серебру), кошму валяют, — но, как правило, их дети этим уже не занимаются. У
нас, к сожалению, нет поселков мастеров, какие, по вашим рассказам, есть в
Якутии. Но мы тоже идем к этому, создаем условия для возрождения традиций.
Помню, еще лед десять-двенадцать назад исполнителей нашего народного эпоса «Джангар», сказителей-джангарчи, в
республике было всего несколько человек. Но они научили молодых ребят, которые
сегодня уже блистают своим исполнительским мастерством и обучают новую
поросль».
И еще ее волнует:
«О периоде депортации в годы сталинских репрессий можно не
читать книг, поговорите с любым калмыком и калмычкой — прошло по судьбе
каждого. Тогда кучками расселили калмыков по всей Сибири. Оторвали от
естественной среды. Бросили туда, где калмыки никогда не жили. До сих пор — вы
будете смеяться — калмыки боятся леса. Привыкли — степь: солнце, трава, все
видно до горизонта… И генетически этот страх живет
даже в детях. Я повезла сына в санаторий в Подмосковье, он говорит: «Мама,
мне страшно».
Когда наши мужчины попали в Сибирь на лесоповал, для них это
был шок — откуда в степи деревья? Нечеловеческие условия жизни многих свели в
могилу. Дед мужа был узником Широклага, вернулся
инвалидом. У бабушки было одиннадцать детей, выжили только четверо. И по-русски
же не говорили и не понимали. Хотя, знаете, удивительно: мой папа до сих пор
по-доброму вспоминает сибиряков, их помощь. И в Казахстане, куда сослали
калмыков, тоже было кого вспоминать добрым словом. Там находилась ссыльная
ленинградская элита — моя свекровь, ее братья и сестры получили от них
прекрасное образование».
Слушая Ларису Борисовну, я вспомнил уникальную закономерность
отечественной истории: там, где политссыльные —
всплеск грамотности. Тюрьма и ссылка — проверенный способ развития образования
в России.
«Нам культура не позволяет»
Калмыцкая история втекает в русскую, но не всегда из нее вытекает.
Дальним преемником Чингисхана в степях Калмыкии считался хан Дондук-Даши. В восемнадцатом веке он ввел беспрецедентный
закон о всеобщем образовании для мальчиков. Не выполнить закон было нельзя —
калмыки не имели тюрем, но налагались крупные штрафы скотом.
От Дондук-Даши произошли князья,
помещики Дондуковы, Корсаковы… В русской истории
нередко можно обнаружить «калмыцкий след». Взять хоть знаменитую «ледовую
свадьбу», которую устроила царица Анна Иоанновна
придворной калмыцкой карлице Бужениновой, для чего
между адмиралтейством и Зимним дворцом в несколько дней был выстроен ледовый
дворец. Карлица пожаловалась Анне Иоанновне: вот уж, матушка, годы идут, а
мужа нету. Царица поглядела на двухметрового женатого
гренадера и отдала карлице в мужья. У них были дети…
Подсчитано, что российские калмыки участвовали в шестидесяти малых и больших войнах, подавляли крестьянские
бунты (порой участвуя в них), воевали с мусульманами, использовались в военных
действиях за границей. Калмыки уральские, донские, запорожские, новочеркасские были рассеяны по всей территории России. А
когда возникала необходимость, собирались в полки и доходили в сражениях до
Парижа.
Екатерина II опрометчиво расселила немцев на территории
калмыков. Те, кочуя, разрушали германские дома. Немцы стали вести военные
действия, но все кончилось миром. Калмыки показали бывшим противникам грязи
соляные источники, и немцы в бутылках отправляли лечебные воды в Германию.
Вывезли туда и часть северных калмыков — дербетов.
Жители Германии поначалу восприняли калмыков как призраков (те мчались на
скачках со страшной скоростью), но спустя два месяца калмыки уже сносно
изъяснялись по-немецки.
И никогда не теряли своего достоинства.
Лев Гумилев выделил два народа: калмыков и североамериканских
индейцев, предпочитатавших рабству смерть. Шапку
калмыки «не ломали» даже перед царем, говорили: «Нам культура не
позволяет».
У этого народа огромная тяга к образованию. Не знаю,
насколько это верно, но говорят, что еще недавно в московских и петербургских
вузах студенты-калмыки по удельному весу занимали второе место. Ходит байка,
что, когда ректор МГУ В.А.Садовничий спросил, зачем вводите платное обучение,
ему ответили: «А вы хотите, чтобы одни евреи и калмыки учились?»
День первый. Завтра
Кто знает, что будет? Уж точно не президенты и не учителя —
носители завтрашнего не они. Догадки о нем можно почерпнуть только в одном
месте — в детской голове, в ученических проектах, задуманных и осуществленных.
Там, по-моему, надо искать ростки возможностей, тропинки альтернатив.
Путешествуя по разным районам Калмыкии, я собрал кучу
исследовательских и практических работ учеников, и мне бы хотелось, чтобы
детские работы составили стержень этого повествования, стали одним из его
пластов — «завтра». Вот, например…
Куда они чешут?
Необыкновенно интересное исследование провела ученица
гимназии из г. Лагани
Маргарита Покопаева (под руководством учительницы
русского языка и литературы Е. Г. Горяевой). Работа называется «Сленг как форма
самовыражения личности подростка».
Маргарита, что случается крайне редко, дружески приоткрывает
для взрослых особый язык (а с ним — уникальный мир) человека переходного
возраста — подростка. По-моему, это все равно как если бы волшебник согласился
раскрыть тайну волшебства. Конечно, что-то Маргарита взяла из взрослых книжек,
где написано про молодежную культуру. «Это свой, ни на что не похожий мир. Он
отличается от взрослого экспрессивной, порой даже резкой и грубой манерой
выражать свои мысли, чувства; словесным абсурдом, который могут употреблять
только молодые люди, смелые и решительные, вызывающе настроенные против всего
мира и создающие свой неповторимый мир…»
Как образуется сленг, заинтересовалась Маргарита, откуда он
берется? И обнаружила источники.
Компьютерные технологии («вирусняк»,
«глючит», «фотожаба»).
Компьютерные игры, видео, мультфильмы («гильда»,
«нуб» — начинающий игрок, «манчить»
— повышать уровень, «раснуть» — оживить).
Музыкальная масскультура, не всегда
хорошего вкуса («попса», «попсятина» — популярная
музыка, «дарк» — тяжелая музыка, «свежак» — новая).
Иностранные языки («фифти-фифти», «пардон», «аллес-нормалес»).
Уличный жаргон, уголовная лексика («фраер»,
«мусор», «замочить», «грохнуть»).
Все это источники сленга. Проведя систематизацию, Маргарита
составила таблицу школьного жаргона. В нем — названия
школьных предметов («физра», «инглиш», «био»), оценок («параша», «двояк», «тройбан»,
«пятак»), содержание свободного времени учащегося средней школы («дискач», «скачки»), виды учебной работы («контроша», «домашка», «лабораторка»), различные действия, например, «чесать»
(убегать), «тащиться» (получать удовольствие), «угорать» (веселиться), ну и,
конечно, учителя («дирик», «физичка» и прочие).
Для чего нужен сленг? Маргарита и ее друзья, понимающие
взрослые, отвечают: сленг делает речь более краткой, эмоционально
выразительной. Служит опознавательным знаком, указывая, что этот человек
принадлежит к определенной социальной группе.
А что касается языка подростков, то он далеко не всегда
понятен учителям и родителям. Так и задумано: «зашифроваться»
— ради сохранения автономии — от «чужаков», главным образом, старших.
Но вот что примечательно. Исследование Маргариты показывает,
что наиболее развитые и толковые ребята менее склонны к употреблению сленга. Им
претит уродование родного языка. К тому же «успешных в
учебе не так достают предки, и нет особой нужды шифроваться…»
Во всех школах всегда были такие слова, которые понятны
любому человеку. И пока на свете существуют ученики, учителя и надоевшее всем
до смерти, но продолжающее мурыжить детей классно-урочное обучение, будут,
видимо, «домашки», «училка»,
«сменка»… «Сленг нельзя ни
запретить, ни отменить. Он меняется с течением времени. Это часть языка, это
игра, маска, попытка преодолеть обыденность. Сленг, конечно, не может быть
основой национальной культуры, он сводит общение к примитивной коммуникации.
Сегодня засилие сленга связано и с гипертрофией
материальных ценностей, с резким делением общества на богатых и бедных, с
меняющимися отношениями между людьми… Молодежь все чаще сталкивается с
безразличием, грубостью, злостью, — пишет ученица. — А это приводит к протесту,
он выражается и в повышенном использовании сленга при общении».
Но «общение со сверстниками, а также друзьями старшего
возраста продолжает быть значимым», — подает нам надежду Маргарита.
От чего «тащатся», «угорают» наши дети? Куда они от нас
«чешут»? И какую «шпору» заготавливают впрок на экзамен жизни?
День второй. Вчера
По сравнению с русской историей, в сенях которой стоят
злополучные грабли, на которые вечно наступают, калмыцкая история поучительна.
Это не значит, что потомки не повторяют ошибок предков, но
мне кажется, они ведут себя более осмотрительно. Возможно, это особенность
маленьких народов, которых угораздило поселиться рядом с разудалым
большим. Впрочем, соседство бывает и полезным. Через историю малого народа
можно лучше понять большой.
Бывали воинственные времена, когда калмыки не были тихими.
Начало калмыцкой военной истории в России
В Элисте мне подарили редкую книгу: «Военное прошлое наших
калмыков» (изданные в 1912 году труды Ставропольской ученой архивной комиссии).
Автор, русский человек, рассказывая о доблестных страницах военной истории
калмыков в России, задается, по-видимому, очень тревожившим его вопросом:
почему сильный, здоровый народ, имевший крепкую военную организацию, отважный,
героически храбрый, с переходом за Волгу в какие-нибудь три столетия поник
головой, погряз в пьянстве и вымирает? Автор приходит к выводу, что одной из
причин «были те нескончаемые войны, которыми сопровождался уклад гражданских
отношений на Кавказе, куда судьба бросила калмыков».
Военное прошлое калмыков в России, о котором я узнал из этой
книги и других источников, вряд ли стоит представлять в розовом
цвете, хотя калмыкам есть чем гордиться. Издавна они считались блестящими
воинами — хроники свидетельствуют, что в XV, кажется, веке некий ойратский хан
с двадцатью пятью тысячами калмыков разгромил полумиллионную армию китайцев и
захватил в плен императора.
В России калмыцкая военная история начинается с 1630 года,
когда предки калмыков приходят в южную Сибирь, а затем в приволжские степи.
Официально заявляют о себе, просятся в подданство и с окончанием Смутного
времени получают «жалованную грамоту» царя Михаила Федоровича.
В заволжских степях жизнь калмыков протекала бурно, в
столкновениях с соседями, в раздорах между владетельными князьями. В первой
половине XVII столетия племена объединяются в «ойратский союз», а чуть позже, в
1672 году, на исторической арене появляется знаменитый хан Аюка.
Это был выдающийся воин и тонкий политик, его правление
считается блестящим периодом калмыцкой орды в России. В первый же год правления
он разбивает войско непобедимого Аблая, громит под
Перекопом крымцев и берет в плен брата Азовского
паши. Аюка-хан воюет за Уралом, гонит киргиз-кайсаков, покоряет туркмен Мангышлакского
полуострова и «становится твердой ногой по обе стороны Волги».
Петр I устанавливает с Аюкой
дружеские отношения и отправляет к нему посольство с просьбой охранять русские
пределы. Между царем и ханом заключается договор, согласно которому калмыки
сохраняют право добровольного вступления в русскую службу. У них свои обычаи,
свое старинное знамя. Калмыки становятся пограничным войском. Русское правительство
искусно пользуется военными услугами, прощая калмыкам мелкие провинности,
грабежи и разорения, ласкает и награждает подарками. Калмыки были нужны России.
Павел I лично покровительствовал калмыкам, защищая от местных
властей. Строго указывал подчиненному: «Повелеваю вам не вмешиваться никак в
дела калмыцких орд, поелику хочу Я, чтобы оные зависели от Меня
непосредственно, под опасением для вас, а в противном случае, лишение чинов и
всего Моего гнева».
Павел предлагает калмыкам самим избрать себе начальника, быть
независимыми от донцов, зависеть прямо от Государя, переписываться лично с ним.
И ведь переписывались.
«Нашему любезному братскому иррегулярному войску.
Верность ваша и усердие, к Нам оказываемые во всех случаях,
заслуживают Монаршее Наше благоволение, в знак
признательности коего жалуем вам семь знамен…» Да еще своему генералу
разъяснял, что на этих знаменах — крест, «а они, быв некрещеные, могут от оного
быть в сумнении, то растолкуйте им («братским
иноверцам»), что сей крест до их веры совсем не касается, а находится на
знаменах, принадлежащих гербу Нашему…»
Каково? Император Павел, говорят, был страшный солдафон, но
по тонкости отношения к национальным вопросам сравнимо ли это с нынешними дуболомами?
Калмыки с эполетами
1812 год, манифест Александра I: «Неприятель вступил в
пределы НАШИ и продолжает нести оружие свое внутрь России…»
Калмыки встают на защиту отечества. Быстро, невзирая на
погодные условия и отсутствие дорог, собирают ополчение. Как и по всей России,
вносятся пожертвования. Жертвовали «для пользы отечества»
лошадьми, рогатым скотом, деньгами — и все сверх необходимого возвращалось
обратно жертвователям вместе с благодарственной «Высочайшей грамотой Калмыцкому
и Туркменскому народу». (Сейчас это кажется немыслимым — представьте,
что собраны народные средства, а излишек власть, не разворовав, возвращает с
благодарностью людям!)
Воевали вместе с атаманом Платовым, Денисом Давыдовым,
Кутузовым. Брали высоты, мосты, редуты. От отрядов калмыков, с диким криком
несущихся на верблюдах, в ужасе, бросая пушки, разбегался француз. В течение
всего похода калмыки сражались с удивительной стойкостью и мужеством, невзирая
на примитивное оружие (далеко не у всех были ружья, чаще калмыки использовали
лук и стрелы). Командование отмечало выдающуюся личную храбрость и бесстрашие
калмыков-воинов.
Сохранились архивные свидетельства о непрерывных сражениях
калмыцких отрядов под Дмитровом, под Волоколамском, в Рузе, при преследовании
неприятеля от Москвы к Смоленску, «имея по тракту беспрерывные сражения», под
городом Вильно, за границей — в Тильзите, «под командою генерал-адьютанта
Кутузова», «в Берлине при вытеснении неприятеля и занятии оного», «а равно в
генеральном сражении под Бауценом» и далее, и далее —
до Парижа…
Но что стало с калмыками после войны? Да то же, что и с
русскими (часть которых вышла на Сенатскую площадь). Героев Отечественной
обуздали. С 1825 года распространили на них крепостное право, чего прежде
калмыки не знали (оно было отменено у калмыков на 30 лет позже, чем у других народов
империи).
Главное же, действовала эта тревожившая автора книги причина,
вследствие которой сильный здоровый народ за исторически короткий срок поник
головой: «..надо отдать дань и калмыкам, которые в русское дело на Кавказе
вложили все свои силы, всю душу и, может быть, эти именно войны, уничтожив
среди них массу лучших людей, и сделали тот надлом в народе, который привел его
на степень жалкого существования… Геройство —
удел немногих, и война берет именно лучших людей, более крепких душою и телом».
Автор книги, изданной в 1912 году, заканчивает ее словами:
«Прошлое минуло невозвратно. Но славные тени его призывают народ к будущему… С верой в свои силы и надеждой на поддержку русского
народа калмык не сойдет бесследно с исторической сцены».
Написано в пору подъема России, развития экономики, народного
образования, наделения правами и свободами — тем, что обеспечивает возрождение
народа. И ни автор, никто другой не могли и помыслить, что всего через два года
начнется Первая мировая, потом грянут революция,
гражданская, голодомор, ГУЛАГ, сталинская депортация — и все будет сделано для
того, чтобы целые народы бесследно сошли с исторической сцены.
И все-таки… Сохранился именной
список храбрых калмыцких воинов 1812 года. Рядовые, командиры. Старшины, сотники,
полковые писари. И автор этой удивительной книги, благодаря которой мы узнали о
них, — Григорий Николаевич Прозрителев (1849—1933).
Родился в Ставрополе. Учился на юрфаке Петербургского
университета, «ходил в народ». Жил одно время за границей. Был писцом в
государственной управе, преподавателем французского языка, физики и математики
в гимназии, помощником присяжного поверенного. Пользовался безупречной
репутацией. Автор книг, исторических исследований. По его инициативе в
Ставрополе в 1906 году был создан музей Северного Кавказа. Просветитель,
словом…
Старинную книжку, которой отыскалось два экземпляра,
переиздали ротапринтным способом. Поместили несколько фотографий. Ни на одной
нет военных действий, все — мирные.
Губернатор, перетянутый лентой со звездой. Главный пристав
кочующих народов. Калмыки в степи, едущие на свадьбу. И школа. За партами сидят
по четыре ученика, мальчики и девочки — кто в сапогах, кто в ботинках. Учитель
стоит среди детей. На школьной доске что-то пишет ученик.
Класс как класс: шкаф с пособиями, глобус, приборы. Часы на
стене. Счеты на столе. Все, что нужно для образования…
День тот же. Сегодня
Рядом с правительственным домом в Элисте, где находится
министерство образования, построили «Пагоду семи дней». Цифра «семь» не
случайна, в буддизме она означает духовный рост, развитие, возвышение.
Мы с Арсланом Эрдниевым бросили
монетку в священный барабан учения и отправились к главному храму города —
Золотой обители Будды Шакъямуни. Увлекательную
экскурсию по ней провела для нас сотрудница национального музея, маленькая
женщина Мария Балвыровна Доджиева.
Обитель, в которую мы прибыли, построена за девять месяцев и
завершена в день калмыцкого Нового года. На этом месте когда-то находился домик
священнослужителя, которого, как и других служителей, расстреляли после
октябрьского переворота. Все храмы были уничтожены. Спустя шестьдесят лет, за
год до строительства нового главного храма Калмыкии, приехал Далай-Лама XIV и освятил камень. Храм вышел грандиозный,
самый большой буддийский храм в Европе.
Некогда у калмыков-ойратов была своя конституция, основанная
на Степном уложении Чингисхана. Она запрещала уничтожение монахов и монастырей.
В весемнадцатом веке всех мальчиков отправляли
обучаться в монастырь. «Откосить» можно было, если заплатишь штраф «девятками»
— три верблюда, три лошади, три коровы или овцы. Но людей не унижали, до
середины девятнадцатого века калмыки не знали телесных наказаний. Казнили лишь
в двух случаях — если не предупредил о неприятеле или сбежал с поля боя. А
тюрем, как уже было сказано, вообще не существовало — какая тюрьма может быть
для живущего в степи, в кибитке?
Арслан Эрдниев, как все калмыки,
любит чудеса. Однажды, говорит, перед Золотой обителью фотографировал семью и
получил на снимке фантомы. В особые дни, когда приезжают высокие учителя, то
орел возникнет над солнцем, то серебряная радуга. Учение, считает Арслан, повлияло на менталитет калмыков: до буддизма
были воинственным народом, а теперь — мирные, степенные, успокоились…
Вот и нам бы так.
Зашли в кафе, подзаправились перед дорогой: заказали «берек» — большие такие пельмени, калмыцкий хлеб «борцик» и, конечно, «джемба» —
молочный чай.
Вчера, забыл сказать, подавали на обед «дотур»
— вареные потрошки в бульоне — очень вкусно. Типичная
калмыцкая еда — мясо, лапша, чай и молоко. Мясо понятно — скотоводы, а молоко
потому, что в степи мало воды и она соленая.
Еще есть замечательное «блюдо для бедных», у кого нет
собственных овец и они вынуждены пасти чужих. Пастухи оглядываются по сторонам,
режут овцу хозяина, разделывают ее и набивают мясом пузырь. Потом закапывают в
землю, разводят костер и ждут. Если прискачет хозяин, скажут — греемся. Через
сутки бедные пастухи пузырь с мясом выкапывают — пальчики оближешь…
Часть II. Белая дорога
День третий. Сегодня
Не в ту степь…
Едем с Арсланом Эрдниевым и
министерским водителем Валентином сто километров на северо-запад — в Кетченеровский район. Здесь самые чистые источники,
единственная в Калмыкии возвышенность, Эргенинская, и
единственное место, откуда видны экономические перспективы: строят
мясокомбинат, огромный «мясной пояс страны». На степных просторах вольно
пасется элитный скот. Калмыцкая красно-бурая порода коров быстро набирает вес,
мясо получается «мраморное», с перемежающимися слоями мяса и сала.
Мы едем на возвышенность, там живет дядя Арслана.
Необычная личность. Народный мастер, охотник, коневод, сказитель-джангарчи…
«Еще он философ», — добавляет Арслан.
Дядя Арслана в Кетченерах
«обнаружился» не случайно — там «культурное гнездо», наподобие тех, что
встречаются в разных местах отечества. В Коми, скажем, село Помоздино, из него
будто взрывом вышли все основоположники национальной культуры, полярные
исследователи, авторы букварей для детей и взрослых. В Якутии — знаменитая Татта. Кетченеры для Калмыкии — то же самое. Колыбель культуры.
Здесь сохранился язык.
Слушая его, я подумал, что калмыки — такие же исторические
переселенцы, беженцы из монгольской степи, как и саха-якуты.
Только при Чингисхане они двинулись разными путями. Поразительно, но когда мой
друг, известный якутский ученый Николай Бугаев, узнал, что я был в Калмыкии, то
первым делом нарисовал мне на карте направление миграции якутов и калмыков и
сказал с сочувствием: они не туда пошли, это была ошибка. Им надо было на север…
Не туда, понимаешь, пошли. Не в ту степь…
В роду Арслана, внука академика и
сына профессора, все — образованные люди. И дядя, к которому едем, не только
уникальный самородок, а образованный человек. «У калмыков страсть к
образованию, — подтверждает Арслан слова министра. —
Если человек образованный, считается, что умный, мудрый. Поэтому у нас все
дети, окончив школу, поступают в институты».
«Все? — уточняю я. — А кто же на "малой родине"
остается?»
В Кетченерах остаются. Овец больше,
жизнь крепче…
Рейсовый автобус без капота
В отличие от людей, проклинающих «лихие девяностые», Арслан считает, что они тогда жили в золотом веке.
Республика была оффшорной зоной, через нее шли большие деньги, часть
оставалась. Хотя к первому президенту Калмыкии относится без восторга. Какие
после него остались следы? Молодой, хватка была — выбрали. А потом ему надоело,
сказал: я человек Земли, мирового масштаба. И ушел в шахматы, в республике его
уже не видно было.
«У нас в Элисте есть школа, — рассказывает Арслан, — откуда все выпускники двинулись во власть. Все —
одноклассники: бывший президент, премьер-министр… С
того времени сколько уж раз менялось правительство, а воз и ныне там. И вот,
наконец, пришли к выводу: надо возвращаться к исконному скотоводству. «Калмыки,
когда имеют скот, тогда они и людьми щитатца могут, а
когда ж онаго лишатца, то и
сами ничего не стоят». Это заметил наместник Убаши в
XVIII веке. Нефть глубоко, — развивает его мысль Арслан.
— Люди в основном заняты мелким бизнесом: купи-продай. А скотоводство выгодно,
за год вырастил быка. Но это чистое мясо. А переработка? То, что было в
советское время — мясозавод и прочее, — разворовали.
И те, кто это сделал, ездят на крутых тачках. Мимо степи…»
«У вас не бывает протестных движений?» — «Нет, не бывает…»
Застывшая в веках степь. Только вместо войлочной юрты-кибитки
животноводческая стоянка с ветхим домиком и навесом-кошарой — «точка». Это еще
хороший район, куда мы едем, газ есть, скважину прорубили, чистейшая вода. А во
многих местах своей воды нет — привозят издалека.
Справа — лесозащитные чахлые полосы, давно уже не
финансируются, сообщает Арслан. Зато есть мегапроекты. «Вот, например, — рассказывает он, — был
суперпроект Волга-Чограй, «стройка века» — хотели,
чтобы из Волги пошла вода. А в результате засохли реки. Сейчас новый проект
задумывают — Черное море с Каспийским соединить и
канал через Калмыкию пустить. Представляете, что будет?»
С экспериментами над
природой страна родная, как и все человечество, никак не успокоится. Мне лично
известен единственный удавшийся в отечественной истории
хозяйственно-экологический проект. В девятнадцатом веке в Якутии, чтобы
получить пахотную землю, жители слили большое озеро в Лену.
Арслана этот пример
не воодушевляет. Навстречу нам, по дороге к «мегапроектам»,
мчится рейсовый автобус без капота, все наружу — мотор, прочее. Картина
страшноватая, но шофер лихо крутит баранку. «У нас тут бывает такое, — говорит
наш водитель и добавляет про шофера автобуса: — Ну, отчаянный!»
Мы едем мимо степи, где пасутся низкорослые, крепкие лошади и
овцы с жесткой шерстью. В Кетченерах, куда мы
направляемся, прошло детство Арслана. Городскому
ребенку в степи многое открывается. «Самое хорошее дело, — говорит он, — овец
пасти. Классно…»
По дороге он тренирует меня в знании калмыцких родов. Предков
здесь полагается знать хотя бы до седьмого колена. Так что полное имя моего
спутника звучит так: Баргс арвн
Шишинга Шарин Мучкан Эрднин Пюрвян Батрин
Арслнг… И кровосмешений не
допускалось до седьмого колена. Невесту искали в далеких районах. Обычно муж не
видел ее до свадьбы. Но о невесте знали. Когда рождалась девочка, за ней
наблюдали, смотрели, как она растет…
Ну, вот мы и в Кетченерах — поселке
с пятитысячным населением. Прежде чем ехать к дяде (его дом на окраине райцентра),
заглянули в гимназию имени Хонина Косиева —
ученого-просветителя, автора первых калмыцких учебников 20-х годов (они
сохранились в школьном музее). Что касается автора, то он был репрессирован и
погиб в магаданской тюрьме. И первая учительница этой школы тоже была
репрессирована. Типичная история культурных гнезд, откуда выходят
основоположники…
В гимназии 461 ученик, некоторые дети участвуют в конкурсе
фонда «Мемориал» — «Человек в истории». В других школах района изучают влияние
федеральной трассы на экологию. Есть ученический проект: «Трасса как фактор
загрязнения». Думают, как очистить…
Чуть не забыл: директор гимназии Замба
Кушев — учитель музыки. Редкий случай: школьный
директор — музыкант.
Когда поют, акцента нет
Естественно, для нас устроили концерт. В нем участвовали
ученики 8-11 классов из вокально-инструментальной студии «Ингилян»
(«светлая дружба»). Исполняют ребята и учителя не только народные песни и
произведения профессиональных композиторов, но и свои собственные. Поют
здорово. Очень красивые девушки, прямо хоть на конкурс красоты. Мне, правда,
запомнилась смешная ученица, неуклюжая, с полным личиком — а голос низкий,
густой, берет за душу.
Дети спели песню о степи, написанную директором школы на
стихи «поэта-возвращенца». В тридцатые годы,
объяснили мне, этот человек уехал из Калмыкии в чужие края, но не смог там
жить, вернулся. Перевод с калмыцкого на русский мне
нашептывали на ухо: «…даже во сне я думаю, родина, о тебе, плачу.
Широкая степь, она похожа на маму, которая вскормила меня молоком…»
После концерта расспрашивал юных исполнителей о жизненных
планах. Подтвердилось: все поголовно идут в институты, университеты. С
домашним хозяйством обстоит таким образом: у красавицы Герел
(ее имя означает «свет») дома держат шестьдесят дойных коров и откармливают
бычков. А у Баины (что значит «богатство») — ничего
нет, мама культработник.
А кто, спрашиваю, доит коров? Ээжи,
отвечают, бабушка. А по-калмыцки как говорите, как на
родном или как на иностранном? Признайтесь по секрету, я никому не скажу.
Смеются.
Школьный директор Замба Эренженович говорит, что это зависит от языковой среды. В
песне, когда поют, русского акцента нет. А так — акцент. Так что не стоит
преувеличивать, и в культурном гнезде — акцент.
Но все-таки в Кетченерах живы
традиции, даже название переводится как «человек, который ухаживает за скотом».
Села небольшие — по пятьдесят-шестьдесят дворов, около двухсот пятидесяти
человек. И уезжающие на заработки люди возвращаются, строятся здесь, уходят на
пенсию. Мясокомбинат — перспектива для работы, но и сейчас не сидят сложа руки: занимаются на подворье, разводят в степи
скот, мясо сбывается хорошо.
Может показаться: на дворе XXI век, а они живут, как в
семнадцатом. «Производственная сила — пастух и овца. Овца ходит по степи
и ест траву, а собака ее охраняет. Лучше не придумать, и, значит, нужен не
прогресс, а застой», — заметил Лев Гумилев. И тут же разоблачил миф: никакого
застоя в Великой степи не было, народы там развивались не менее бурно, чем в
земледельческих районах.
А что касается инноваций… В начале
двадцатого века правительственные чиновники пытались было «модернизировать»
калмыцкое хозяйство, заменить мясной скот молочным. На что поступили отчеты с
мест с таким заключением: «Холмогорская молочная корова в калмыцких условиях
будет давать столько молока, сколько и калмыцкая, если не сдохнет».
Но не всем же заниматься скотом,
подправляет розовую картину заехавшая в гимназию
начальница районного управления образованием Инна Анатольевна Гургутова и поясняет: в Кетченерах
нет инфраструктуры, разнообразия деятельности.
Это правда. Хотя — было бы желание…
Знакомые моего спутника Арслана,
две подружки, создали в Элисте фирму, изготовляют рамки для картин художников.
Другие ребята делают печати. Кто-то занимается предпринимательством. И в Москву
не надо ехать. Еще есть знакомая — организовала группу временного содержания
детей, преподает им вместе с подружкой английский, русский. Купила
четырехкомнатную квартиру, у нее там прачечная и прочее. Развернулась — машину
купила. Уверенность появилась! А до этого жила после развода с мужем одна на
съемной квартире. Есть еще ребята — выпекают хлеб самого лучшего качества,
пирожные. Все они смогли устоять, процветают. А другие — разграбили фермы, птицефабрики…
«У нас, — рассказывает Арслан, — из Ставропольского
края везут молоко и сметану. Хотя можно все это наладить здесь».
Можно…
В Кетченерах, может быть, не так
здорово получается, как у его знакомых, но потенциал налицо. В личных подсобных
хозяйствах работают 30—40-летние молодые люди. На животноводческих точках —
ребята с высшим экономическим и юридическим образованием. Удивительно. Зачем им
это? А представьте, объясняют мне, попадают ребята в Москву, Петербург,
Саратов, оканчивают институт, а потом… приходят к пониманию, что это не для
них. Не устраивает темп жизни, отношения между людьми, хотят жить на родине — и
возвращаются. «У меня, — говорит Инна Анатольевна, — из трех детей двое
вернулись».
Люди с высшим образованием пасут скот! Где это видано?
«Ну, вообще-то, для нас это естественно, — замечает Арслан. — Мы же кочевники. Съездил в Москву, на север, за
границу, поработал, вернулся и опять поехал…»
«Белого пути вам», — пожелали нам в школе на прощание.
В гостях у дяди
«Мендут, здравствуйте!» — говорит
он, встречая нас. Живет Дорджи Нандышев
на окраине райцентра, в собственном доме, можно сказать, в деревне. Дядя Арслана — личность разносторонняя. Во-первых, охотник. У
него пять норных собак разных пород, включая таксу. Охотится на зайца, степную
лисицу, волка, шакала. Иногда, говорит, заходит кабан. Мех приносит только
лиса, остальное — для души.
Во-вторых, он сельский хозяин. У него семьдесят овец («это
мало», — говорит дядя), четыре лошади, четыре коровы. У курдючной овцы в районе
хвоста запас жира: когда бескормица, она, как верблюд, им питается. Раньше в
калмыцкий чай клали курдючный жир, Пушкин попробовал, написал: «Не пробовал в
мире гаже напитка», — смеется Дорджи Бадмаевич и жира мне в калмыцкий чай не кладет.
«Мы, — говорит он, — отошли от традиционного питания.
Осталось только мясо. Раньше у людей зубы были хорошие — сахар не ели».
В-третьих, он, как и все калмыки, историк поневоле. Многие
калмыки, рассказывает он, не приняли революцию. Но так получилось, что одни
оказались на стороне красных, другие — на стороне белых. В конной атаке
побеждал тот, кто быстрее летел на врага. А калмыки скакали на конях с разных
сторон и, встретившись… останавливались. Сели,
поговорили, разбежались. А их хотели столкнуть.
Наконец, дядя Дурджин — коневод и
народный мастер. Занимается изделиями из конского волоса, выделывает кожу,
шерсть. «Я на точке, стоянке чабанской, научился кнут плести, вот такой, —
показывает. — Кто живет на точках, те умеют».
Раз услышал, что в Тугтуне дедушка
плетет из кожи кнуты, уздечки — поехал к нему «на курсы усовершенствования»
(понимал, что должен научиться, пока жив этот дедушка). А бабушка-соседка
показала, как валять кошму. Еще человек, из другого села, научил, как
выделывать кожи, — шкуру замачивают в кислом молоке, счищают мездру… «Все, что
ручное, — говорит Дурджин, — очень долгое дело,
тяжелое».
Кроме того, он — потенциальный инноватор.
Туризм развивать надо, обсуждали мы с дядей, племянником и
начальником районного управления образованием намечающиеся перспективы.
Население Севера едет по федеральной трассе через Калмыкию на
юга, в Сочи. Заезжают только в Элисту. А надо организовать что-то по пути и в
стороне (дороги же есть, даже в селах — гравийка) —
ну, хотя бы конные прогулки, ремесла. Это же элементарно. Один предприниматель
двух верблюдов поставил — люди фотографируются… На охоту можно приглашать.
Есть села, где выращивают лотосы. Сегодня туризм стихийный, а если продумать
программу, организовать? Есть грязевые озера, в поселке Соленом, например.
Достаточно поставить домик, нанять двух санитаров… «Эх, не предприниматели мы»,
— вздыхает дядя.
Подобные дела и создают зачатки инфраструктуры, рабочие
места, разнообразие деятельности, которой не хватает кетченеровским
выпускникам. Поэтому, размышляем мы, нужен проект, который складывает
предпринимательские узлы, шаг за шагом. И школа, образование, могут быть
активной силой. Можно даже подтянуть к проекту ребят с высшим образованием — с
чабанских «точек».
Мы с дядей тут же набросали, что предложить туристам, едущим
по федеральной трассе через Калмыкию «на юга»:
показ и продажу изделий народных промыслов;
охоту на лис, зайцев, на кабанов, на
водоплавающих в камышах;
рыбалку (в степи много речек, рыба экологически чистая —
сазан, карась, щука…);
разыгрывание (по примеру Якутии) калмыцкого героического
эпоса «Джангар», выступления сказителей-джангарчи;
экотуризм — приезжают
городские жители и погружаются в сельскую среду, в то, что взращивается; поесть
с грядки, подойти к корове, попить молока…
Героическую эпопею «Джангар»,
подаренную мне Дорджи, я читал на русском языке в
переводе Семена Липкина — признаюсь, это единственный эпос, который я прочел с
начала до конца, испытав невиданную сладость от чтения. Эта книга прославляет
подвиги героев страны Бумба, считается, пояснил мне дядя-джангарчи, что это наша страна. Дядя рассказывал мне о
«Джангаре» под аккомпанемент двухструнной домбры
(музыкальные инструменты — тоже для любознательных туристов), самого любимого и
распространенного инструмента калмыков.
«Я сравнивал наш эпос с эпосами других народов. Что мне
нравится, — размышляет Дорджи Бадмаевич,
— так это то, что у нас богатырь не всегда выигрывает сражение. Бывает,
проигрывает. Ошибается. Как в жизни — всегда найдется кто-то, кто тебя умней,
сильней».
Дорджи ведет в гимназии кружок
по ремеслам и традициям, так что он еще и педагог. Еще ведет в селе секцию по
гиревому спорту.
Стемнело. «Лошадей не успел показать», — спохватывается дядя.
Он берет в руки «Джангар» и подписывает мне книгу на старокалмыцком. У него несколько высших образований.
Закончил биофак в Калмыцком государственном университете в Элисте, медицинский
институт в Ставрополе, потом еще учился краеведению, природопользованию. «В
нашей маленькой степи надо быть универсалом, — смеется он и добавляет: — это
все нужно для воспитания не калмыка — человека».
Завтра
На обратной дороге в Элисту останавливаемся в степи. Ночное
небо, звездное, густое, как калмыцкий чай. Ковш Большой Медведицы — прямо над
землей, кажется, возьми и зачерпни.
Давайте зачерпнем из детских светлых голов. Вот пара
ученических проектов…
Драгоценность Калмыкии
«Мы живем на берегу Каспийского моря, в Лагани,
где постоянно дуют ветры. Наши земляки страдают от песчаных бурь, покрывающих
пылью дома, деревья. Возле домов образуются песчаные заносы, которые мешают
людям пройти к дому, детям трудно ездить на велосипедах. Зная эти трудности, мы
решили исследовать проблему песчаных заносов. Нам хотелось найти способы защиты
от них и таким образом помочь землякам».
Для этого Санал Катышев, ученик 8-б
класса гимназии (его исследовательский проект называется «Ветер и песок в Лагани»; научный руководитель — учительница физики Мира Дермяновна Боваева) предпринял
вот что. Он изготовил из пластиковых бутылок трубу, использовал различные
парикмахерские фены — и провел эксперименты, определив скорость ветра, при
которой начинает двигаться песок, и зависимость скорости песка от скорости
ветра… И с помощью такого простейшего оборудования и
законов школьной физики сделал удивительные выводы.
Например. «Причиной песчаных заносов является передвижение
ветром песчинок исключительно по поверхности земли. А значит, нет смысла, как
это нередко делают, строить громоздкие сооружения. Ограждать путь необходимо
только лишь от песка, несущегося по поверхности песчаных площадей — от
поземок».
Другое предложение восьмиклассника: строить улицы в
населенных пунктах Калмыкии не абы как, а вдоль направления движения ветра.
Практические соображения, основанные на лабораторном
эксперименте и умной голове.
Как остановить песок? Можно кустарниками, деревьями или
заборами. Но какими? Проведя эксперимент, Санал
доказал: «заборы лучше делать с просветами, а не глухие».
Ученика заинтересовали песчаные барханы: как они возникли?
Почему их количество увеличивается? Откуда вообще появился в Калмыкии песок?
«Каспийское море отступало не раз и оставляло обнаженным
песчаное дно. На этом дне и находится наша Калмыкия. Ветер — наш постоянный
спутник. Причина ветра — разница давлений между морем и землей. Там, где встречаются
песок и ветер, появляются дюны, а в пустынях — барханы».
Как «строится» бархан?
«Он начинается с небольшого песчаного бугорка,
образовавшегося возле камня или растения, там, где ветер, несущий миллионы
песчинок, замедляя бег, расстается со своей ношей. У такого препятствия
постепенно возникает небольшой песчаный холм, который сам становится преградой
для ветра. Если направление ветра сохраняется достаточно долго, то холм растет.
Его наветренный склон делается пологим и вогнутым, а
подветренный — крутым и выпуклым. Так возникает бархан».
А вот как бархан двигается.
«По его отлогому склону песчинки, увлеченные ветром,
поднимаются к гребню и скатываются вниз, на противоположную сторону песчаного
холма…»
Физика Санала напоминает поэзию. Но
вот неожиданный практический вывод:
«Песок на самом деле — ценнейший материал, он необходим при
изготовлении бетона, асфальта и кирпича, строительно-дорожных материалов,
которые используются во всем мире. Но запасы песка не бесконечны. Во Франции,
например, песчаные карьеры почти исчерпаны, а рыть новые практически
невозможно: либо оставшиеся залежи песка находятся в охраняемых
заповедниках, заказниках, либо, затронув их, человек может погубить подземные
водоносные горизонты. В других странах положение не лучше. Из-за добычи песка
практически исчезли под морскими волнами 24 острова Индонезии».
Какой выход? Санал анализирует
приводимые в литературе способы добычи песка и показывает, что практически все
они нарушают экологический баланс. Отсюда рождается идея:
«В связи с этим можно назвать песок драгоценностью Калмыкии.
Может быть, через несколько десятков лет у нас будут покупать песок за большие
деньги другие страны…».
Ничего себе! Продавать пустыню? Хотя говорил же кто-то из великих по другому поводу: «Эта идея недостаточно безумна,
чтобы быть верной».
Сайгаки спасаются бегством
Вот еще проект, вернее, ученическая подсказка к нему.
Регина Мукабенова, 10 класс,
Черноземельский район, поселок Комсомольский.
«…В нашей степи живет антилопа-сайгак, древнее животное. 50 тысяч
лет назад он жил бок о бок с мамонтами и шерстистыми
носорогами. Это живое ископаемое. Их всего осталось 20 тысяч.
Летом и зимой сайгаки питаются травами. От морозов и буранов
их тело защищено густой шерстью, волоски шерсти внутри пустые, с воздухом, и
поэтому они очень теплые, как пуховики у людей. Сайгаки заранее предчувствуют
буран, пургу, сильный ливень. Они постоянно в пути, пасутся на ходу, скусывают
верхушки растений и бредут дальше. И в этом великая мудрость природы, которая
позаботилась о том, чтобы животные не выедали в одном месте всю траву сразу.
Вожак — сильный, старый и опытный самец с могучими, красиво
изогнутыми рогами. У сайгаков хорошее зрение и обоняние, а слух развит плохо.
Они спасаются от врагов стремительным бегством со скоростью
Первые меры по сохранению сайгака в Калмыкии люди приняли
более 360 лет назад. В 1640 году, вскоре после переселения из Джунгарии в низовья Волги, на совете ойратов-калмыков
утвердили специальный закон о «зонах покоя» для сайгаков, в пределах которых
запрещалось охотиться и выпасать скот.
Чтобы животные не вытаптывали траву, люди разводили овец,
коров, верблюдов и лошадей таких пород, у которых копыта — как бы «на
подушечках». Такими копытами скот только приминает травку, а она выпрямится.
У богатырей в эпосе «Джангар» обувь без каблуков с загнутым носком — чтобы не
портить землю, — замечает ученица. — Нам надо не утерять их опыт…»
Вчера сыплется сквозь пальцы, как песок, и сегодня втекает в
завтра. Дети подсказывают нам: мы, и никто более, отвечаем за то, что с нами
происходит.
Часть III. Русский роман с калмыцкой концовкой
День четвертый. Вчера
Странное путешествие — получается: утром отправляемся из
Элисты километров за сто, двести, а к ночи возвращаемся в шахматную гостиницу.
Как будто участвуем в турнире, где между партиями — перерыв. Я попросил, если
можно, не возвращаться, двигаться дальше. Обещали: когда заедем за триста
километров.
Калмыкия в общем-то
маленькая по территории в сравнении с иными краями. Маленькая, да чем-то
притягивает, ни одна замечательная историческая личность мимо не проедет.
Говорящая география
Ни о какой части бывшего отечества (кроме разве Грузии) не
писали так много русские, и не только русские писатели, как о Калмыкии. Отчего
так? Из-за невеликого расстояния от столиц (все же не Сибирь). Или по пути на
вечные военные передряги, на Кавказ, все равно не проедешь мимо калмыцких
степей?
Пушкин целые страницы выписывал из трудов по истории калмыков
монаха Иакинфа Бичурина и других авторов. И сказочка,
которую рассказывает у него Пугачев в «Капитанской дочке», — калмыцкая. «Нет,
брат ворон: чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а
там что Бог даст!» И: «Прощай, любезная калмычка…»
Но и до Пушкина писали, встречаясь с калмыками, если не в
степи, так в Париже. Герой Отечественной войны 1812 года, поэт-декабрист
Федор Глинка запомнил: «Я видел, как коня степного на Сену пить водил калмык, и
в Тюильри у часового блестел, как дома, русский штык!»
Гоголь в середине 30-х годов XIX века задумал книгу «Земля и
люди», вписал для этой будущей книги параграф «Калмыки» и дал такую
характеристику: «…несмотря, однако ж, на… бедность жизни, тощие и почти не производящие
степи, калмык здоров, строен и гибок. Быстроглаз и
видит далеко… Нравом гостеприимен и подельчив. В
обращении ровен…»
Русский писатель и путешественник Василий Немирович-Данченко,
брат знаменитого театрального деятеля, сравнивает калмыков с греками:
«…эллинские юноши едва ли красивее боролись на олимпийских играх».
Илья Ефимович Репин, выросший в украинской слободе,
заселенной калмыками, был свидетелем объездки диких лошадей. Запало на всю
жизнь: «Калмык с лошадью — одна душа». Бунин, Паустовский, Смеляков — многие
писали о калмыках. И все же, не в обиду русским писателям, наиболее обаятельно
написал о калмыках француз, знаменитый автор «Трех мушкетеров» Александр Дюма,
совершивший в 1858 году путешествие по России («От Парижа до Астрахани» и «Кавказ»).
День четвертый. Сегодня
В Национальной библиотеке в Элисте есть комната, куда
родители приводят детей, и сотрудники библиотеки читают с детьми книжки и
играют. Очень похоже на то, что я видел в Финляндии, в муниципальной библиотеке
Эспо. Вообще, в Элисте замечательные музеи и
библиотеки. Еще одна примечательная деталь: на уличных рекламных баннерах
изображены лица. Не членов правительства или какой-нибудь партии, а Народного
поэта, олимпийского бронзового чемпиона по греко-римской борьбе… «А это наш
учитель. А вот, смотрите, смотрите, наш ученик!» — показывает мне лица на
баннерах Светлана Ивановна, учитель истории и обществоведения.
Мы ездим по учебным заведениям — тоже вроде путешествия.
Ищем принцесс, бабушек и сестер
В вестибюле калмыцкой национальной гимназии я не заметил
флага и гимна (которые наверняка там были), но увидел десять «белых
добродетелей», ежедневно встречающих ученика.
«Не убивай, но уважай жизнь».
«Не лги, говори правду бесстрашно, но дружелюбно».
«Не трать времени на болтовню, говори о деле или молчи»…
Не знаю, у всех ли получается
соблюдать заповеди, написанные на русском, калмыцком и старокалмыцком
языках. К их освоению в гимназии относятся с чувством юмора.
Во время беседы с учителями подошли гимназистки, надели мне
на шею «хадк» — белый шарф, символ чистоты, и
поднесли чашку калмыцкого чая. О ритуале приготовления и поднесения чая
рассказывать не буду, но девочки, которые мне это продемонстрировали, считают,
что стоило бы соблюдать эти правила и сегодня. Почему бы нет? Общеизвестны
народы, которые строго придерживаются чайной церемонии, и это не мешает их
бурному развитию.
«Вообще, девушек у нас всегда хорошо воспитывали, учили
правилам поведения, готовили стать хранительницами очага. И мы, — говорит
директор гимназии Екатерина Николаевна Ченкураева, —
решили продолжить традицию и создали нойхна сургаль — «школу принцесс»».
Школу открывала известный в Калмыкии этнопедагог,
профессор Мукаева. Пригласили знаменитых калмыцких
артистов, художников. Приехали соплеменники с исторической родины. «Среди них —
наша принцесса, потомок джанханской династии,
полковник китайской армии, ее зовут Сувен, что
означает «жемчужина»» — «Молодая?» — «Нет, уже в летах. Но дети видели, какая у
нее осанка, какая прямая спина, как держится — сразу видно: человек благородных
кровей. И армия, я думаю, помогает.
А самое главное, — продолжает директор, — в нашей гимназии
действует институт "эйч" — бабушек. Вот
есть же проблема, вы сами заметили: прабабушки говорят дома по-калмыцки,
бабушки наполовину — только с мамами и папами, а те с детьми уже по-калмыцки не разговаривают. А мы попытались создать
калмыцкую семью: дети, мамы, бабушки-эйчи. Эти эйчи приходят в школу, в сад и рассказывают на калмыцком
языке сказки, играют в игры, в которые когда-то сами детьми играли. Среди них
есть и бабушки с педагогическим образованием, которые к тому же могут и спеть,
и станцевать. Но сейчас таких бабушек трудно найти, вы
же понимаете, зарплата учителя небольшая. Поэтому мы ищем сестер — эгче. Сестру легче найти — наш университет готовит кадры
учителей родного языка».
Бабушка калмыцкой этнопедагогики
Тут мы ненадолго покинем гимназию и заглянем в Калмыцкий
государственный университет, на кафедру педагогики, где работает первая в
республике калмычка-профессор Очир Джогаевна Мукаева.
Народная педагогика пережила немало. Сотрудники лаборатории,
которой заведует Очир Джогаевна,
рассказывали, как во время депортации, в декабре сорок третьего года, от людей
требовали уничтожить, сжечь национальную одежду, музыкальные инструменты,
книги. Но несколько человек, русских людей, сложили запрещенные вещи в ящик,
заколотили и написали на фанерной крышке, что это не калмыцкие, а казахские
вещи (с риском для собственной жизни — если бы узнало НКВД, этих людей расстреляли
бы), и таким образом сохранили кусочек национальной культуры.
То есть не только калмыки, но и русские, и люди других
национальностей, которые тут жили, спасали, поддерживали калмыков. Когда люди
разных культур поддерживают друг друга, получается поликультурное достояние. Не
в каких-то там лозунгах, в обычной жизни. На Северном Кавказе, в Дагестане,
любят пить калмыцкий чай. А вот Петру I возглас калмыков «Ур-ра»
понравился, и он подхватил его. До того, в битве под Полтавой, русские кричали
«Виват!». А калмыки — «уралан» (вперед), в бою
коротко — «ура». Но в силу перепетий судьбы калмыки
многое утеряли: военное искусство, степь, ремесла, верблюдоводство, родной
язык…
«Бабушка калмыцкой этнопедагогики» профессор Мукаева
считает, что этнопедагогика — это наука даже не о
возрождении и развитии, а о спасении народа. В государственном университете в
Элисте по-калмыцки свободно говорит один только
ректор Бадма Салаев. Его
здесь называют опорой, надеждой и спасением языка. Задумались: как сделать,
чтобы другие заговорили? Личным примером только? Нет. Решили попробовать
через буддизм. Через молитвы на родном языке. «Я говорю студентам, школьникам:
ты молишься по-калмыцки — ты должен знать язык. Я
умру, кто продолжит? Язык это главное, — считает профессор Мукаева.
— Как научить говорить так, как говорит Бадма? И как
от этнопедагогики, монокультурного,
перейти к поликультурному, к освоению культур других народов? Мир один, а
народы многообразны. Мои калмыки, мой внучонок будут жить в многомерном мире.
Но основа все-таки — родной язык, без которого невозможно национальное
самосознание».
Лаборатория в Калмыцком университете, кстати, возникла по
инициативе удивительного человека, с которым меня в конце его жизни связали
какие-то особенные, близкие отношения. Геннадий Никандрович
Волков был основателем этнопедагогики как науки и
последние годы жил и работал в Калмыкии. В Элисте будет открыт
научно-образовательный центр имени академика Волкова, установлена памятная
доска на доме. Съедутся ученики из разных краев России и мира…
Все в голове
О родном языке думают не только бабушки и дедушки.
Виталий Боков — молодой человек, лидер общественной
организации «Иткыл». Выпускник петербургского
университета. Один из тех ребят с горящими глазами, которые, как рассказывал
мне Арслан Эрдниев, не ждут помощи от государства, а
сами действуют.
«У меня, — искренне
произносит Боков то, что другие стесняются произносить вслух, — с детства была
любовь к своему народу. У меня все было — престижная работа, квартира. Но
любовь моя… В семье со мной говорили на русском языке.
Я выучился, окончил школу, стал заниматься народными традициями, историей,
мечтал джангарчи стать, сказителем. В студенческие
годы организовал для ребят группу по калмыцкой борьбе. Потом переехал домой. И
вот уже несколько лет моей основной деятельностью является "Иткыл", который денег не приносит, но это — любовь».
Ничего особенного они, кажется, не делают. Собирают
творческих людей. Изучают язык, традиции, деяния предков, привлекают внимание
общественности к тому, что происходит в Калмыкии сегодня.
Культурно-просветительское общество на фоне наступающей пустыни и угасающего
языка.
«Идея "Иткыл" в трех буквах, — расшифровывает Виталий абривиатуру: — И — вера, Т — любовь — к
степи, народу, языку, К — единство всех калмыков». Главное — вера.
Отсутствие веры в собственный народ мешает восстановить язык, поднять
экономику. Ограничение, оно в голове, понимаете?» — говорит лидер молодых
образованных калмыков.
В их сообществе люди разных профессий, их объединяет желание
пробудить любовь к своей земле. А язык — способ выражения этой любви. «Люди
находят кучу причин, чтобы не учить язык. Если бы было так, что на работу
нельзя устроиться без калмыцкого языка, за два дня бы выучили. А ведь язык —
это же клад: народное творчество, то, что написано замечательными писателями,
без языка этого никогда не прочувствовать. Калмык никогда не поймет энергетику,
дух воина, не прочувствует своего потрясающего национального эпоса, если не
знает языка. И эту пустоту заполняет чем угодно. Нет духовной опоры…»
Молодой человек — идеалист, конечно. Но ведь именно такие
возрождали мертвый язык иврит, создавали первые киббуцы
в Израиле. А чем калмыцкая пустыня хуже ныне цветущей — той?
«Что-то он мне бормочет, я не пойму»
Но вернемся в гимназию.
В первой половине дня уроки на родном языке: калмыцкая
литература, музыка, изобразительное искусство, труд. Математика преподается по
учебнику академика Эрдниева на двух языках: одна страничка задачника по-русски,
другая — по-калмыцки. Физика на русском. В старших
классах все на русском и английском.
Некоторые предметы изучают циклически: основы буддизма,
например, — в шестом классе и в одиннадцатом, когда уже созрели. Калмыцкую
письменность осваивают с третьего класса по седьмой. Шахматы — с первого по
пятый. Народные танцы и песни — после обеда…
В гимназии есть и дошкольная ступень, куда набирают с двух с
половиной лет, создавая среду родной речи. В Элисте есть национальный детский
сад и около трех десятков дошкольных групп, где погружают в национальную
культуру. Позже мы заехали в садик, во дворе которого стояли плетень, кибитка,
скульптуры знаковых животных Калмыкии. В саду есть семейный клуб для молодых
родителей: вместе с детьми они учатся родному языку, традициям, воспитатели
консультируют их перед праздниками, как печь лепешки, какие обряды соблюдать.
Ведь дети приходят из сада, что-то узнали, а родители не понимают. Говорят
воспитателям: «Что-то он мне бормочет, я не пойму». Дети тянут за собой
родителей. И так со ступеньки на ступеньку.
«У нас в городе, — рассказывает директор гимназии, — есть
национальный театр, он взял нас под свою опеку. Поэтому дети прекрасно танцуют,
выезжали в Китай, Испанию, в этом году — в Польшу. Они там были так удивлены,
подходили, фотографировались…»
Предки и потомки
Урок в девятом классе был подготовлен специально для нас, но
не в этом дело. Важно, что происходило.
«Как вы знаете, — говорит учительница, — в 1812 году калмыки
выставили несколько полков, два из них — астраханские, под началом князей Джамбо Тундутова и Серибжаба Тюменя. В нашем классе
учатся потомки участников той войны».
И вот выходит девочка и рассказывает про своего дальнего
предка, сотника, есаула Манка Талтаева, героя
Отечественной войны. Его фамилия значится в Указе императора Александра I, а
орден Святой Анны III степени вручал ему сам Кутузов.
Потом мальчик рассказал о своем предке Беренкине
Йондоне, на той войне он был рядовым. «Представители
нашего рода пожертвовали сто тысяч рублей на памятник Беренкину.
Ведь это очень важно — сохранить память».
И так многие дети выходили к доске и рассказывали о своих
предках из далеких времен. Просто рассказывали…
Материальных памятников того времени в Калмыкии не
сохранилось, за исключением Хошеутовского хурула в селе Речном, это теперь Астраханская область. Храм
построен после войны 1812 года в память героев. На каждом кирпиче стоит родовая
печать полководца, князя Тюменя: выпуклое изображение
луны со стрелой.
У каждого в семье оказалось что-то личное из истории своего
народа — что-то, что за скобкой федерального стандарта патриотического
воспитания.
Женихи и невесты
Со второго класса дети учатся играть на домре. В четвертом
осваивают обычаи сватовства. Дети показали, как это происходит. (Замечу в скобках,
что в прежние времена брачная практика калмыков была необычайно разнообразна:
был, например, «покупной» брак, брак «отработкой», обменный брак, утробный или
колыбельный сговор, брак умыканием и прочие.)
Девочки («хозяева») сидят за столом. К ним приходят мальчики
(«гости») с подарками. В коробочках: мясо, сласти, мучные изделия. Невеста
подает чай. Гости обращаются к хозяевам по-калмыцки с
благопожеланиями. «С чем пожаловали?» — лукаво спрашивают хозяева. «Наш сын, —
отвечают гости, — любит вашу дочь. Мы хотим взять ее ему в жены». Здесь
учительница поясняет детям: в старые времена у невесты не спрашивали согласия.
«Ну, тогда, — отвечают хозяева, — мы согласны».
Гости выкладывают подарки и гостинцы. Потом благославляют жениха и невесту. После этого хозяева и гости
договариваются, сколько и чего конкретно надо принести на свадьбу. Поздней
пойдут в хурул и определят «благополучный день» для
свадебной церемонии. Оденутся соответствующим образом: у каждого рода есть
свои цветы-талисманы, и каждая девочка знает, какими цветами убраться. Знает,
что заплетать надо одну косу, две — знак замужней женщины.
В конце все танцуют и поют. На меня обычай, разыгранный
четвероклассниками, произвел впечатление.
Русская школа
Едем в русскую школу имени Сергия Радонежского. Большое
современное здание с высокими ступеньками. «Добро пожаловать!» — написано на
фронтоне по-русски и по-калмыцки. Встречали меня тут
русским караваем и калмыцким чаем. Здесь интересуются не национальностью, а
индивидуальностью. С четвертого класса ученики участвуют в олимпиадах по
математике, шахматам, родному языку, выпускники поступают в лучшие вузы страны
— МГУ, Бауманский. Институтские преподаватели читают
лекции, проводят с детьми занятия, очень много кружков, вообще видно: школа
работает!
В школьном музее русской культуры, по которому меня водила
восьмиклассница Света Курдюнова, я обратил внимание
на «писало» — старинную палочку для письма, вырезанную из березы, которая в
Калмыкии не растет. Пролистал народный календарь с выразительными местными
названиями месяцев: сентябрь — хмурень, ревун, зоревник, октябрь — листопад, грязник,
декабрь — стужало… Здесь
как-то органично сочетаются иконостас от патриарха Алексия II и подарки друзей
из Тибета.
В актовом зале ученики показали слайды из жизни школы, а
потом устроили концерт: 5-й «д» пел калмыцкие песни,
здорово отплясывал казачий танец. Калмыцкого языка ребята не знают, но кричат «шаваш!», подзадоривая танцоров.
После концерта поинтересовался у старшеклассников, чем, по их
мнению, отличается эта школа? Ответили: отношением учителей, атмосферой
всеобщей доброжелательности. Куда собираются после окончания? В журналистику. В
школу милиции (девочка). В психологию, археологию, лингвистику, инженерами на
производство, которого в стране пока нет, но…
И калмыцкая гимназия, и русская — школы светские, священники
здесь не преподают. И мне показалось, что главное в этих учебных заведениях —
воздух и гуманистическая почва, которая уж не знаю каким
образом сохраняется в наше время.
«Одна задачка — никуда не годится…»
Сопровождающий меня в поездке внук привез
наконец к своему знаменитому дедушке, старейшему, еще со времен АПН СССР
академику, педагогу-математику Пюрвя Мучкаевичу Эрдниеву. Хотя ему девяносто два года и он
инвалид войны, недавно еще читал лекции в университете.
— Вы в начальной школе работали? — спрашивает меня.
— Нет.
— Жалко. Повозишься с ними, семилетними, восьмилетними —
многое поймешь.
Обычно бывшие фронтовики учились на заочном отделении, а Первя, несмотря на то, что жена еще кормила грудью их
первенца, пошел на очное. На войну он уходил из
здешнего педучилища, а после войны продолжал образование в Барнауле, потом в
Ставрополе работал в пединституте («Тогда же калмыки были сосланы, — говорит он,
— перемещение было ограничено»), когда стало возможно — в Элисте. Потом, —
продолжает рассказывать свою биографию Эрдниев, — в Академии наук слушал лекции
академика Анохина — ученика Павлова. Защищался уже в Москве. Разрабатывал
основы проблемы противопоставления.
«Условный рефлекс
возникает на основе двух раздражителей на небольшом временном
промежутке. Мозг работает, когда сравнивает, когда включается механизм
сопоставления. Отсюда я сделал вывод, и это есть в моих учебниках: сложение и
вычитание надо изучать вместе, на одном уроке. То же самое дифференциал с
интегралом. Минимум две задачи — прямая и обратная. Пара задач — пара
раздражителей. Прямая и обратная теоремы», — убеждает меня, как когда-то своих
оппонентов, Первя Мучкаевич.
Сколько прошло лет с того времени. Теперь это классика — эрдниевские «укрупненные дидактические единицы», азы
методики: на одном уроке дети осваивают сложение и вычитание, прямую и обратную
теоремы. А ведь еще и сейчас во многих школах России изучают по отдельности.
Я спросил, как ему удается так хорошо выглядеть в его
возрасте. «Основное тут», — показал он рукой на голову.
(Окончание следует)