Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2015
Мурад Ибрагимбеков
— родился в Баку в 1965 г. Два года служил в армии. Публиковался в журнале
«Литературный Азербайджан». Снял несколько полнометражных картин и сериалов.
Мой
дядя Надыр
Как-то раз в беседе со мной дядя Надыр высказал мысль, что, по его скромному
разумению, избранная в юности профессия придает ему, дяде Надыру, дополнительную привлекательность в глазах
женщин. Ни под каким видом дядю Надыра
нельзя было назвать человеком голословным, все его утверждения всегда
основывались на многолетних наблюдениях и практических опытах.
При знакомстве дядя Надыр именовал себя «прикладным зоологом». Он так
всегда представлялся при встрече с незнакомыми людьми независимо от их пола,
возраста и социальной принадлежности. «Прикладной зоолог», — вскользь
произносил дядя Надыр, не
вдаваясь в подробности. В том случае, если собеседник, а такое бывало, начинал
более подробно расспрашивать о названной специальности, о профессиональных
обязанностях и необходимых для этого, как и для любого другого ремесла, навыках
и познаниях, дядя Надыр с
легким поклоном и недлинной паузой пояснял: «Сейчас я служу в зоопарке». В
такие минуты я очень гордился дядей Надыром
и давал про себя зарок всегда брать с него пример. Потому как был убежден, что
только врожденная скромность и переросшее в застенчивость безукоризненное
воспитание не позволяли дяде Надыру
честно именовать себя ученым.
Периодически за партией в нарды или пятикарточный покер, время
которых, по многолетней семейной традиции, наступало после субботнего ужина, разговор
заходил о том, что когда-то дядю Надыра
исключили из института за хулиганство. Говорилось об этом не впрямую.
Родственники обменивались короткими фразами, понятными лишь человеку,
посвященному в семейные неурядицы, о которых не принято говорить с посторонними,
хотя в самих этих неприятностях, коих вернее было бы назвать казусами, не было
и не могло быть ничего постыдного и непристойного.
И само упоминание этой истории, разумеется, в
отсутствие ее героя, со временем стало частью семейной традиции, собирающей раз
в неделю под одной крышей родню первого, второго и третьего колена. По
негласному уговору, базирующемуся, по всей вероятности, на воспитательных
резонах, нас, детей, в подробности не посвящали.
Позже я узнал причину, почему дядя Надыр добровольно-принудительно покинул биологический
факультет университета, от первоисточника.
— Мы разошлись во взглядах на вивисекцию, — объяснил
он, — и мне пришлось покинуть университет.
Дядя Надыр
рассказал мне, что вивисекция вещь для науки чрезвычайно необходимая, но очень
жестокая. И поэтому при проведении вивисекции настоящий исследователь ни в коем
случае не должен позволять себе шутить и глумиться над предметом опыта (в
случае, о котором идет речь, это был кролик). А один из сокурсников дяди Надыра, не вняв его увещеваниям,
продолжал отпускать грязные остроты в адрес невыносимо страдающего зверька, и
тогда дяде Надыру пришлось
призвать этого студента к порядку.
— Всего один раз бутылкой ударил, — уточнил дядя Надыр. Он тяжело вздохнул и
махнул рукой, выразив тем самым свое отношение к излишней суровости наказания.
— И мне пришлось покинуть университет, — закончил он свой короткий рассказ,
тоном дав понять о крайней нежелательности дальнейших расспросов.
Дядя Надыр
часто приходил к нам в гости, мне же никогда не доводилось бывать в его жилище.
Знал только, что, как и полагается настоящему ученому-исследователю, живет он
один в маленьком доме на побережье. Дядя Надыр
был холост, а родители его умерли очень давно.
Иногда, во время школьных каникул, чтобы не оставлять
ребенка одного, меня приводили на работу к дяде Надыру и оставляли там на весь день. Я с нетерпением
ждал этих посещений, потому что обожал зоопарк и очень любил оставаться в нем
надолго. Я мечтал когда-нибудь поселиться в зоопарке. Конечно, я прекрасно
понимал, что простому мальчику, даже если он родственник дяди Надыра, никогда не разрешат за просто так жить в столь замечательном месте, и уж
тем более не выделят служебную жилплощадь на его территории, а поэтому твердо
решил, что, когда вырасту, непременно стану зоологом.
Особенно хорош зоопарк бывал в августе, когда
наступала изнуряющая, звенящая, чудовищная бакинская жара. В такую погоду ни один нормальный
человек добровольно в зоопарк не припрется,
а что может быть прекрасней зоопарка без людей. В тот день их, людей, в
зоопарке было двое — я и дядя Надыр.
В тот день дядя Надыр занимался Неуловимым.
Он метко обрабатывал Неуловимого водой из шланга, следя за тем, чтобы
живительная струя воды, не пропуская ни единой его части, равномерно
перемещалась по Неуловимому. Неуловимый, в свою очередь,
радостно похрюкивал и ловко, с присущей ему особой грацией, подставлял под
струю разнообразные части своего тела.
— Hippopotamus
amphibious, — дядя Надыр знал множество научных
терминов, именно так на древнем латинском языке называются эти животные.
Обитают они в теплом, с повышенной влажностью климате, и дядя Надыр имеющимися подручными
средствами самоотверженно пытался воссоздать среду мелкого пресноводного
водоема, южных широт нашей планеты, где и спасаются от тропического зноя
африканские карликовые бегемоты.
Дядя Надыр
очень любил животных и делал все, что в его силах, чтобы им жилось в зоопарке
хорошо и комфортно. Однажды он даже побил одного работника, который воровал у
зверей еду.
— Вы коллеги? — спросил я у дяди Надыра, когда узнал об этом инциденте, — он тоже
прикладной зоолог?
— Разумеется, нет, — с улыбкой ответил дядя Надыр.
Смуглый, жилистый, пропорционально покрытый шерстью,
обнаженный по пояс — на нем были только старые потертые тренинги, — босой
человек и покорно стоящее перед ним дикое, но уже без пяти минут одомашненное
млекопитающее. Творец и природа, человек и брат меньший, пастырь и овца,
создатель и космос — фреска творения на материале знойного полдня в бакинском зоопарке.
Наблюдая за происходящим из-за ограды вольера — заходить за ограждение мне было категорически
запрещено, — я вдруг увидел, что взгляд дядя Надыра остановился на каком-то предмете позади меня,
и Неуловимый тоже обратил на это внимание, мы оба повернулись и посмотрели
туда, куда был устремлен взгляд дяди Надыра.
Не знаю, что подумал Неуловимый, но я в первое мгновение решил, что это мираж.
Не часто на улицах и в скверах нашего города
встречаются блондинки. В наших широтах подобный тип женщин редкость, а шансы встретить
одиноко бредущую скандинавскую красавицу в такую жару в пустынном бакинском зоопарке практически
равны нулю.
Но это был вовсе не мираж. Плавной неторопливой
походкой вдоль клеток с парнокопытными в нашу сторону двигалась девушка,
красивей которой я никогда не видал. Она
подошла к вольеру Неуловимого и с любопытством посмотрела на происходящее
пронзительными голубыми глазами, сверху вниз, она была высокой девушкой, и дядя
Надыр заглянул в эти глаза, обрамленные светлыми пушистыми ресницами.
Мир на мгновение замер, когда эти двое увидели друг
друга, потому что во фреску мироздания вошла женщина. Замер Неуловимый, замер
дядя Надыр, замерли цикады
и бабочки и все остальные насекомые, замерла вода, льющаяся из шланга. Я тоже
замер, зачарованный происходящим. Я стоял сбоку и, затаив дыхание, наблюдала во
все глаза. А потом она поднесла к лицу висящий у нее на груди фотоаппарат
«Зенит» и сделала снимок.
Медленно, с гипнотической пластикой дядя Надыр протянул в сторону
незнакомки руку, как бы желая продлить это сладостное мгновение. «Подожди, —
прошептал он, — подожди», — а потом дядя Надыр
бросил на землю садовый шланг, который держал в другой руке и стремглав
бросился прочь. Дядя Надыр
бежал к маленькой деревянной будочке, размером метр на метр, где он хранил свой
инвентарь, необходимый для ухода за его питомцами. Он распахнул дверь этого
хрупкого фанерного сооружения и, обернувшись напоследок, с немым на сей раз
призывом «Подожди» скрылся внутри, плотно затворив за собой ветхую дверь.
В тот момент я ужасно удивился такому поведению дяди
Надыра, потому что
совершенно не понимал, что ему могло там так срочно понадобиться и вообще,
зачем надо было скрываться, когда все так удачно складывалось. Но уже через
несколько секунд дверь распахнулась, и я сразу все понял. На пороге своего
служебного помещения стоял дядя Надыр,
но облик его был другим, это был прикладной зоолог во всей красе этой
благородной профессии. Дядя Надыр
был одет в черный костюм и белую сорочку. Никогда бы не догадался, что он
предчувствовал этот невероятный день и так тщательно к нему подготовился.
На самом деле наличие костюма объяснялось тем, что
вечером дядя Надыр был приглашен на
юбилей одного нашего дальнего родственника, дяди Буллы: костюм и рубашку он
принес на службу, чтобы не возвращаться домой, а свои черные туфли сдал в
починку, их он собирался забрать после работы, и поэтому дядя Надыр был бос, но это ни
капельки не умаляло его достоинства.
И дядя Надыр
подошел к незнакомке, неотразимый в своей элегантности и со свойственным ему
шармом неторопливо завел беседу о животных, что было поучительно и
увлекательно, ведь дядя Надыр
прекрасно во всем этом разбирался.
Ее звали Дайва,
и приехала она в Баку из Клайпеды в командировку по заданию редакции журнала
«Старость и море» (органа рыболовецкого профсоюза) писать статью об
азербайджанской художественной самодеятельности.
И надо сказать, что дядя Надыр ей в этом здорово помог. Все дни пребывания Дайвы в Баку они с дядей Надыром были неразлучны, и он
постоянно устраивал для нее показы разнообразной художественной
самодеятельности. До знакомства с Дайвой
я и представить себе не мог, сколько наших родственников и знакомых умеют петь,
музицировать и исполнять народные танцы. Мне тоже пришлось выступать: когда Дайва пришла к нам в гости, я «с
выражением» прочитал стихотворение Роберта Рождественского о войне. Дайва тогда сказала, что у меня
есть актерские способности, и спросила, кем я хочу быть. И я ответил, что
твердо решил посвятить свою жизнь зоологии.
Через неделю Дайва
уехала к себе в Клайпеду, какое-то время они с дядей Надыром переписывались, но потом перестали. После
того случая за дядей Надыром
закрепилась в семье репутация знатока женской психологии, ловеласа и сердцееда,
именно в этом, по мнению родственников, была причина того, что дядя Надыр так и не связал себя узами
брака. Наверно, так оно и было.
— Никогда не понимал, как человеку удается 25 лет
подряд любить одну женщину, — произнес дядя Надыр, поднимая
тост на серебряной свадьбе нашего троюродного дяди Азима. Тогда тетя Лейла,
по-моему, несколько осерчала
на дядю Надыра. Я случайно
слышал, что она назвала его фривольным типом. Она так и сказала маме: «При всей
моей любви к Надыру,
все-таки должны быть какие-то рамки и приличия, он просто необузданный
фривольный тип, хоть и родной человек».
Потом я вырос и уехал учиться в Москву. Со временем
родственники стали собираться на семейные посиделки не столь регулярно, как во
времена моего детства, сократив общение до значительных праздников и юбилеев.
Шли годы. Как-то, вернувшись погостить на родину, я
решил навестить дядю Надыра.
Последние лет двадцать я его видел редко, знал, что он вышел на пенсию и в
городе практически не бывает, телефона у него в доме не было.
Трава и почки на ветках деревьев только начали свой
путь к солнцу под пение птиц и стрекот проснувшихся после зимней спячки
сверчков. В деревне Мардакан
пахло весной. Я очень образовался, когда еще издалека увидел сидевшую на
крыльце дома мужскую фигуру и развившуюся возле
собачонку. При моем приближении щенок с лаем бросился ко мне, но не как
надлежит бросаться при появлении незнакомца дворовой собаке, а по-приятельски,
словно заранее учуяв во мне человека непостороннего.
Лысый старик не подал виду, что не сразу узнал меня.
Вернее узнал-то он меня немедленно, просто вначале не сумел разглядеть, его не вытекший после болезни глаз
практически не видел.
Дядя Надыр
очень обрадовался моему появлению. По его словам, чувствовал он себя
превосходно, неудобство доставляли лишь ухудшившееся с возрастом зрение (читать
он мог только с лупой) и хромота: ходил он, опираясь на палку. В остальном же
он был очень доволен жизнью. В последнее время он увлекся выращиванием
экологически чистых продуктов. Дядя Надыр
с гордостью показал мне несколько грядок с помидорами, огурцами и редисом.
Он растопил самовар, и мы стали пить чай. Дядя Надыр очень заинтересовался темой
моей докторской диссертации и горячо одобрил предмет исследования. Его тоже
волновали африканские носороги.
— Поразительные животные эти носороги, у нас в
зоопарке их не было, и мне никогда не приходись иметь с ними дело, — сказал он.
Дядя Надыр
подробно расспросил меня о моих многолетних наблюдениях за этими древними
животными в Намибийском
заповеднике и высказал надежду, что моя диссертация будет иметь должный научный
резонанс. В будущем он настоятельно советовал мне заняться карликовыми
носорогами, обитающими в горных районах Малайзии.
— Практически не изученный вид, — доверительно
сказал дядя Надыр, — Direcorhinus sumatreusis.
Он подробно расспросил меня о моей личной жизни и,
узнав, что со своей будущей женой, журналистом по профессии, я познакомился в
одной из своих экспедиций, удовлетворенно кивнул. С помощью лупы он внимательно изучил небольшую фотографию, где мы с
женой были запечатлены на фоне водопада Виктория, и явно остался доволен
увиденным.
— Я всегда говорил, что мужчина-зоолог привлекает
красивых женщин, — констатировал дядя Надыр,
помолчал, думая о чем-то своем, а потом добавил: — Знаешь, сейчас я, конечно,
не тот, что в былые годы, но всякий раз, когда побреюсь и выйду пройтись по
городу, две-три за мной идут…
Это был последний раз, когда я видел дядю Надыра. На похоронах меня не
было, я узнал о его смерти через неделю после того, как его не стало. О смерти
дяди Надыра властям
сообщила туристка из Норвегии Гудрум
Эпштейн. Именно она нашла дядю Надыра
на улице, стала кричать, привлекая внимание прохожих. Она оставалась с телом
дяди Надыра до приезда
скорой помощи, а потом поехала в морг, где находилась, пока не приехали
родственники: это была тетя Наргиз,
внучка тети Севы, кузины его покойной матери.
Гудрум Эпштейн
приехала в Баку на экскурсию и познакомилась с дядей Надыром совсем
случайно. В далеком 1965-м году она победила на конкурсе красоты
и получила приз «Мисс Осло».
Ни под каким видом дядю Надыра нельзя было назвать человеком голословным,
все его утверждения основывались на многолетних наблюдениях и практических
опытах. Профессия зоолога привлекает красивых женщин.
Телескоп
После непродолжительной командировки, связанной с
заключением одной некрупной, но немаловажной для моей карьеры коммерческой
сделки, я возвращался домой в Баку на своем служебном автомобиле.
В тот день я продал телескоп. Продал, разумеется, не
сам, мне было поручено оформить сделку, подготовить бумаги, провести оценку
объекта и прилегающей территории, определить коэффициент возможной
рентабельности и аргументировать необходимость скорейшей приватизации. В общем,
все как всегда. Это моя работа. Организация, в которой я служу, для того и была
создана, чтобы делать частным то, что раньше было общественным или
государственным. Ведь совершенно точно доказано, что частное всегда
прогрессивней общественного, это аксиома. В этот раз речь шла о телескопе.
Телескоп был старенький, много лет не использовался по назначению, исторической
ценности не представлял и никому, в сущности, не был нужен.
Хотя к астрономии я абсолютно никакого отношения не
имею, но телескопы всегда вызывали у меня живейший интерес. Когда я бываю в
загранкомандировках, а ездить мне приходиться часто, всегда любопытствую, как в
месте пребывания обстоят дела с телескопами. Я даже собирался приобрести себе
на дачу небольшой телескоп, но потом передумал. Неизвестно, как может быть
воспринята излишняя любознательность с точки зрения политики.
Во многом невинное увлечение астрономией связано с
моей службой в вооруженных силах, как раз в армии я впервые в жизни увидел
телескоп. Конечно, в армию я пошел не добровольно, мог бы и увильнуть, учитывая
связи моего отца, но папа предусмотрительно рассудил, что хотя избежать призыва
и можно, но потом это может негативно сказаться на моей карьере и стать помехой
для продвижения по службе
Бескрайние живописные степи окружали нашу небольшую
воинскую часть со всех сторон — потрясающе красивый пейзаж, хотя несколько
однообразный. Куда ни пойдешь, везде одна степь, летом очень жарко, зимой
невыносимо холодно. Изредка можно встретить отару овец или одиноко бредущего
верблюда –никаких развлечений
и светской жизни. Была только одна вещь, вносящая хоть какое-то разнообразие в
монотонный уклад армейской жизни, — телескоп.
Телескоп находился на территории нашей части, в
самом ее центре. Небольшой серого цвета каменный куб с возвышающейся над ним
металлической сферой. Располагался он в палисаднике размером десять на десять
метров, отделенном от остального армейского мирка неприступной оградой из
колючей проволоки, поверху которой был пущен ток высокого напряжения. По периметру
ограждения нес караульную службу методом патрулирования бдительный часовой.
По сведениям моего приятеля ефрейтора Леньки
Громова, служащего писарем при штабной канцелярии, человека информированного и
знающего, из многочисленного офицерского состава нашей части всего лишь три
полковника имели допуск на территорию загадочного объекта.
Два раза в неделю, всегда на закате, эти три
офицера, образуя треугольник, степенно пересекали плац, приближались к
охраняемой зоне и после переговоров с разводящим караула и часовым исчезали на
несколько часов в телескопе. Этим самым часовым доводилось бывать и мне, тогда
я зычно произносил: «Стой, кто идет?», интересовался паролем, отдавал честь,
докладывал разводящему караула и запускал трех астрономов внутрь — в общем, все
по уставу, как положено. Устав я замечательно знал, мне даже за знания уставов
однажды вынесли благодарность в приказе. У меня с юности был талант к работе с
документами и инструкциями. В жизни это качество мне очень пригодилась.
Начальство меня ценит. Я очень аккуратен в составлении различных бумаг и
документов, необходимых для успешного функционирования государственного
аппарата.
И вот в те дни, когда эти три астронома, или кем они
были на самом деле, исчезали в телескопе, тогда-то и начиналось самое
интересное. С наступлением ночи, когда на землю опускалась тьма, металлическая
сфера обсерватории раздвигалась, и оттуда в течение часа или около того
начинали вырываться лучи ослепительно яркого зеленого света. Это было
поразительное, волнующее зрелище. Исчезающие в звездном небе стрелы света.
В бесчисленных диспутах рядового состава так и не
было выяснено, вырываются ли эти зеленые молнии из башни, уносясь в неведомые
космические дали, неся в себе важнейшую информацию для наших космонавтов, или
же, наоборот, они присылаются из космоса с многочисленных спутников-шпионов,
ведущих постоянное наблюдение за нашей планетой. Этого никто точно не знал. Я
думаю, могло быть и так, и этак. Когда надо, из телескопа можно было послать
сообщение, а если требовалось получить ответ, то телескоп мог работать как
космический приемник. И это был вовсе не телескоп, телескопами в наше время
никого не удивишь, тем более такими неказистыми. То есть телескоп как
оптический прибор в наличии имелся, но так, для отвода глаз. Никто из этих
офицеров не занимался астрономией в традиционном понимании этого слова. На
самом деле это был секретный пункт космической связи! И я до сих пор горжусь,
что в среднем два раза в неделю его сторожил. Ночью один при оружии я стоял на
посту, а в нескольких метрах от меня происходила прямая связь с космосом …
Насчет этих лучей говорили разное. Кто-то, к примеру, утверждал, что от них
исходит радиация, пагубно влияющая на мужскую потенцию. Другие, вернувшиеся с
побывки, утверждали, что потенция в норме, а некоторые даже уверяли, будто она
возросла, что также связывалось с телескопом.
Я в эти россказни никогда не верил. Потенция или
есть или ее нет — точно говорю. Взять, к примеру, меня — я человек сексуально
успешный. В браке вполне счастлив
и жене никогда осознанно не изменяю. Однако если в деловых поездках принимающая
сторона оказывает мне эскорт-услуги
(а это частенько случается), я никогда от этих услуг не отказываюсь. Во-первых,
из эстетических соображений, а во-вторых, из-за нежелания обидеть партнеров.
Конечно, это не совсем легально, но так все делают, такова система.
Если эти лучи и влияли на человека, то на меня они
повлияли благотворно!
На фотографии я красовался на фоне телескопа, одетый
в парадную форму, с автоматом наперевес. Смотрелся очень значительно. Мама
поместила фото в рамку и поставила ее в сервант. Она доверительно рассказывала
нашим знакомым, что именно мне была доверена охрана объекта государственной
важности.
На той же фотографии виден еще один человек:
вдалеке, на крыше телескопа можно разглядеть маленькую фигурку. Этого солдата
звали Нариман —
единственный человек в части, который имел допуск к телескопу кроме полковников-секретчиков. В его
обязанности входила уборка телескопа, вернее не самого телескопа, а его
служебных помещений. Наримана
периодически запускали на сутки внутрь секретного объекта, где он орудовал
шваброй и веником. Парень он был славный, хоть и недалекий, деревенский.
Особенно мы не были дружны, служили в разных ротах, ну и социальные различия
тоже имели место, если быть до конца откровенным.
На Габалинском
перевале я попросил водителя остановиться, чтобы со смотровой площадки
полюбоваться горной долиной. Космическая красота пейзажа нашей крохотной
планеты Земля, которая непрерывно движется по орбите вокруг звезды под
названием Солнце, тронула сокровенные струны моего естества и пробудила в душе
волнительное чувство легкого аппетита.
К своему аппетиту отношусь очень внимательно, всегда
к нему прислушиваюсь и без внимания не оставляю. К вопросам пищи не следует
подходить бездумно и легкомысленно, продукты домой покупаю только в
определенных местах и самые свежие, к выбору ресторана подхожу без излишней
суеты и торопливости. Потому я и поручил своему водителю, человеку весьма
расторопному и смышленому, навести справки. Порасспросив небольшую группу
молодых уроженцев здешних мест, ошивающихся на туристическом объекте и
коротавших время за дружеской беседой в ожидании случайных заработков, водитель
разузнал, что в пяти минутах езды находится известный в округе качеством еды и ненизкими ценами загородный
ресторан под названием «Телескоп». Я не мог сдержать улыбки: после успешно
проведенной сделки утолить голод в одноименном с предметом контракта ресторане…
Совпадение показалось мне забавным и в чем-то закономерным.
По названию о ресторане судить не следует, обычно по
названию не поймешь, хороша кухня или не очень, название должно соответствовать
интерьеру, это правда.
Встречаются очень несуразные названия, к примеру,
один мой дальний родственник открыл недавно ресторан и назвал его «Вольтер»,
очень, на мой скромный взгляд, претенциозно и нелепо получилось. Конечно, если
ты выхлопотал себе звание «доктор философских наук», можно назвать ресторан
«Вольтер», вполне благопристойно и со вкусом, но тогда и антураж должен соответствовать,
следует завести бюсты философов и сделать декоративные полки с книгами, чтобы
сразу было понятно, что здесь собираются люди интеллектуально развитые. А в том
ресторане, о котором мне вспомнилось, сплошной хай-тек и ни одного
канделябра на весь кабак. Любопытно, как будет выглядеть «Телескоп».
— Съездим
поглядим, — сказал я водителю.
Ассоциативный поток воспоминаний нес меня в прошлое,
воскрешая в памяти подзабытые подробности моего солдатского бытия.
Среди салажат ходили упорные слухи, что Нариман на самом деле гениальный
астроном-вундеркинд, временно разжалованный в солдаты из офицеров. Я привожу
это в качестве особо яркого примера солдатского мифотворчества, граничащего с идиотизмом. С первого взгляда
становилось понятно, что к астрономии он не может иметь никакого отношения,
даже в перспективе. Он и по-русски-то
толком говорить не умел. Разумеется, я его в меру сил опекал, как-никак земляк.
У этого деревенского парня была какая-то трогательная привязанность к
телескопу, которую он, впрочем, не особенно афишировал.
Как-то раз после ужина мы сидели и курили на
спортплощадке.
— У меня наряд только в среду, — Нариман вздохнул,— ты не представляешь, как я тоскую
без наряда.
— Ты тоскуешь без наряда? — спросил я удивленно.
Представить себе, что человек может тосковать о помывке чужого унитаза, как,
впрочем, и своего собственного, я не мог.
— При чем
здесь наряд, — Нариман
выкинул окурок. — Я тоскую о телескопе.
Я замер. На какое-то мгновение я решил, что миф о
гении-астрономе Наримане —
не миф вовсе. Расспрашивать я не решался, одно неверное замечание, и он
замкнется в себе, не желая раскрывать тайну. А в том, что тайна имела место, я
не сомневался с самого начала.
— Ты говоришь об астрономии? — стараясь не спугнуть,
произнес я.
— Какое отношение я могу иметь к астрономии? —
грустно спросил Нариман.
— А какое отношение ты можешь иметь к телескопу? —
поинтересовался я.
— Я за ним присматриваю, — сказал Нариман и
замолчал.
Но было в его молчании грандиозное желание
поделиться со мной чем-то очень и очень
сокровенным, личным. Чем-то таким, что рассказать можно или по-настоящему
близкому или абсолютно незнакомому человеку. Так я и не узнал, в чем там дело.
У съезда на проселочную дорогу был установлен
небольшой рекламный щит, извещающий о том, что до ресторана осталось двести
метров.
Дорога проходила через гранатовую рощу, и вскоре мы
оказались на стоянке для машин перед декоративными воротцами с лаконичной
надписью «Телескоп». Воротца эти были весьма уместны в пейзаже, созданном
хозяином ресторана. Старинные кувшины, коврики в национальном стиле, плетеная
изгородь, дымок из трубы печки-тандыра
с запахом свежеиспеченного хлеба. На склоне пологого холма, покрытого
невысокими кустами кизила, были выстроены деревянные беседки для посетителей,
заботливо обсаженные виноградом.
Традиционно, но вполне недурственно. Твердая четверка
даже для провинциального ресторана где-нибудь в Европе.
Глаз у меня наметанный, мне даже пробовать ничего не
надо, чтобы понять, как в ресторане кормят. Похоже, сведения, полученные от
местных жителей, оказались верны.
Человек с метлой, когда мы подъехали, о чем-то
переговаривался с мальчиком лет двенадцати, оба весело смеялись. Увидев мой
служебный автомобиль, он отдал метлу собеседнику и, подбежав к машине,
услужливо открыл дверь. По-видимому, в этом заведении он выполнял роль привратника в униформе.
Наши взгляды встретились, и мы узнали друга. Это был
Нариман! Бывают же
совпадения, воистину — смол ворлд
(маленький мир — по-английски).
Нариман: «Начальниками,
а тем более хозяином своего дела так просто не становятся! Я как раз объяснял
своему двоюродному племяннику Али, как надо с метлой управляться, он парень
работящий, просто стыдится метлой орудовать. Я лично подмел стоянку, чтобы
парень понял — стыдного в этом ничего нет, думаю, урок пойдет ему на пользу.
Труд есть труд! Когда удается, я стараюсь сам встречать посетителей, страна у
нас небольшая, а людей на дороге много — всегда можно найти общих знакомых, ну
и завести новых, разумеется. Номера у подъехавшей машины были не простые, я в
этом разбираюсь, явно какой-то начальник… Я его не сразу узнал, хотя память у
меня на лица хорошая, мы вместе служили в армии, он был в соседней роте, имени
его я не помню. Парень был неплохой, носа не задирал, хотя и было известно, что
отец у него при должности».
— Вас ждут? — учтиво спросил Нариман.
— Да нет, дорогой друг. Просто проезжал мимо и решил
перекусить. Здесь хорошо кормят? — с наигранным недоверием спросил я, доброжелательно улыбнувшись.
— Высший разряд! — уверил меня Нариман, напустив на себя, как и подобает
ресторанному привратнику, дурашливый вид.
— Слушай! — вдруг воскликнул я. Может, это прозвучит
снобистски, но я никогда не одобрял излишней фамильярности с обслуживающим
персоналом. — Слушай! Вот это совпадение, сегодня весь день думал о телескопе!
Помнишь?!
Нариман радостно
закивал в ответ. Меня тронуло, что армейский приятель деликатно держал
дистанцию, отделяющую служащего шашлычной от человека, волей судеб имеющего
пусть небольшое, но отношение к управлению страной…
Нариман:
«Обстоятельства разные бывают — не следует навязывать свое общение, я к
посетителям в друзья некогда не навязывался, клиент есть клиент, если человек
хочет пообщаться, я против не буду…
Конечно, я помню тот телескоп. Я в роте всем запретил ходить в наряд в
обсерваторию, к тому времени у меня авторитета на такое хватало. Я замком
взводу, старшему сержанту, так и сказал: "Кого-нибудь в телескоп, кроме
меня, в наряд поставишь — не обижайся". Доходчиво растолковал, и с тех пор
кроме меня в телескоп никто из солдат не совался. Конечно, вслух я этого не
сказал, к чему излишние подробности малознакомому человеку. Просто вежливо
кивнул».
Нариман повел меня к
лучшей, по его уверению, беседке, где я и расположился за накрытым белоснежной
скатертью столом, с которого своевременно возникший официант принялся
стряхивать несуществующие пылинки, другой уже расторопно приближался с
подносом, на котором стояли холодные бутылки с водой, одна с газом, другая — без. Положительно, ресторан мне
начинал нравиться.
Прежде чем сделать заказ, я позаботился о своем
водителе, конечно, сажать шофера за свой стол не нужно, но и в машине скучать
ему не следует. Я поручил его заботам Наримана,
и тот меня успокоил.
С недавних пор я стал разбираться в винах, говоря
откровенно, я больше люблю крепкие напитки, к примеру виски (островной, пятнадцатилетней выдержки),
но следует соответствовать должности, публично принято пить вино, ну и понимать
букет, разумеется, так все делают…
Я полюбопытствовал насчет местных вин. Винная карта
в заведении отсутствовала, но официант подробно перечислил весь ассортимент.
Ради интереса я заказал бутылку вина знакомой мне винодельческой компании.
Пару лет назад я способствовал приватизации одного
винодельческого хозяйства, при прежней власти они выпускали бормотуху, которую нормальный человек пить был не в
состоянии. Я оформил сделку, и новый владелец за пару лет наладил выпуск
современной продукции.
Дизайн принесенной бутылки был неплох, я сделал
глоток и остался вполне доволен.
Комиссионные с той сделки запомнились. Виноделы организовали
мне и моей семье тур по Калифорнии, в тех краях много частных винокурен, так
что я с удовольствием и с пользой для всех мог отдаться изучению передового
зарубежного опыта.
Я всегда получаю комиссионные. Я считаю, это
справедливо, ведь мои интересы совпадают с интересом народа. К примеру, недавно
мы приобрели экологические фильтры для завода бытовой химии, находящегося в
небольшом провинциальном городке. Предприятие это было градообразующим, мы не
поскупились, приобрели самые дорогие и современные очистительные механизмы, и
воздух в городе и окрестностях сделался, как на курорте. Этот проект был даже
упомянут в докладе комиссии ООН
по экологии как один из самых успешных на постсоветском пространстве. Я лично
летал в Токио, чтобы оформить сделку. Город мне очень понравился, а вот кухня
оставила абсолютно равнодушным, излишне много сырых морепродуктов. Именно там,
в Японии, я точно осознал, что из сырого сифуда
воспринимаю только белужью икру.
На закуску мне принесли кашкалдаков, запеченных в тандыре, приготовлены они были безукоризненно, это
касалось и самих птичек, и начинки из грецких орехов с гранатом. Местный повар
знал свое дело. Я так и сказал Нариману,
который подошел к столу поинтересоваться, все ли в порядке.
— Слушай, Нариман,
а почему ресторан называется «Телескоп»? — спросил я.
— Потому! — ответил Нариман и указал рукой на что-то позади меня.
Странно, что я не приметил это сразу, неподалеку
виднелась будка обсерватории, чуть поменьше той, которая была в нашей части… Ну что ж, название ресторана
полностью соответствовало интерьеру. Видимо, раньше эта территория принадлежала
какому-то НИИ или его филиалу. Все в жизни когда-то меняется, и это закон.
Скажем, телескоп, сделку по которому я сегодня
оформил, очень скоро перестанет быть инструментом астрономии, хотя, на мой
взгляд, мог бы вполне еще поработать. Я даже, смешно сказать, попытался
сохранить телескоп, абсолютно бескорыстно отдал дань увлечению юности, так
сказать. Попытался не впрямую, разумеется.
— Вполне сносный телескоп, — вскользь обмолвился я в
приватной беседе со своим начальником. — Может, сделать там базу юных
астрономов?
При этом я сослался на известный мне опыт таких
начинаний в Европе. Мой руководитель снисходительно похвалил меня за правильное
видение политических перспектив, связанных с воспитанием подрастающего
поколения в духе цивилизованного мира, куда мы и должны стремиться по долгу службы и природной
склонности.
Мой непосредственный начальник мудр и
влиятелен, он искренне мне доверяет и всецело на меня полагается, потому
откровенно растолковал, почему данная идея не может быть реализована. Причин
было две: первая — последний астроном в стране умер пять лет назад, а других у
нас пока нет и не предвидится;
вторая — на территории старой обсерватории планируется построить элитный коттеджный поселок. Я горячо
поблагодарил начальника за разъяснения и с энтузиазмом приступил к оформлению
сделки. Я всегда избегаю проволочек в делах службы. Сегодня я продал телескоп.
К этому моменту подоспели угри, угри были речные, я
всегда интересуюсь: угорь морской или речной, морские стараюсь не заказывать,
жестковаты, хотя бывают исключения.
— Слушай, Нариман,
а как ты оттяпал телескоп для
кабака? — поинтересовался я.
— Купили, — лаконично ответил Нариман.
— Купили обсерваторию? — переспросил я.
— Телескоп купили, а будку сами построили, так, для
посетителей, — смущенно улыбнувшись, пояснил Нариман. — Привлекает клиентов, придает изюминку
бизнесу и создает атмосферу.
— И как, работает?
— Вполне, когда облаков нет, — ответил Нариман.
Ну что ж, с точки зрения ресторатора неплохой
пиар-ход. Есть, что ни говори, в наших деревенских людях подсознательное
стремление к цивилизации и просвещению. Можно только приветствовать, можно и
должно. Жизнь идет по кругу, подумалось мне. Раньше человек служил при военном
телескопе, а теперь служит в телескопе-ресторане. В юности я с оружием в руках
охранял телескоп, а повзрослев
продал телескоп. Судьба, говоря иначе — провидение.
— Это карма, дорогой Нариман, — произнес я. — В армии у тебя был телескоп
и в ресторане тоже телескоп, ты мог бы и астрономом стать. Твое здоровье,
дорогой!
Нариман, приложив руку
к груди, вежливо поклонился: «Действительно, кармическое во всем этом определенно прослеживается
— столько лет прошло, а человек не меняется, как тогда вынюхивал, почему я
телескоп люблю, так и сейчас за старое принялся. Почему его это так
интересует?»
Кстати, поданные кутабы были идеальны. Я знаю много мест, где хорошо
готовят это национальное блюдо, но в ресторане «Телескоп» это были не традиционные,
а шемахинские кутабы, абсолютно другое блюдо,
если вдуматься, требующее особого умения и сноровки, можно сказать, деликатес.
Если отвлеченно порассуждать, то из меня вполне мог бы выйти хороший
астроном. Почему нет? Я за собой хорошо слежу, внешность у меня
представительная и в меру интеллигентная, я достойно бы смотрелся среди
астрономов.
После армии я думал пойти в астрономию. Я даже
поделился с папой этой идеей. Отец не стал впрямую возражать или противиться,
он просто задал себе и мне несколько вполне разумных вопросов. Как живет
астроном? Сколько зарабатывает и на чем? Влиятелен ли обычный астроном или нет?
Мы с отцом не нашли ответов на эти вопросы. А я всегда хотел быть влиятельным,
мне с детства хотелось влиять. И потом, говоря откровенно, связей у папы в
астрономических кругах никаких не было, ни одного дальнего родственника или
просто знакомого астронома.
Все что ни делается, как говорится, к лучшему. Я мог
бы стать астрономом, но не стал, я сделался чиновником-управленцем и ни капельки
об этом не жалею, ну разве чуть-чуть.
Перед отъездом я осмотрел телескоп. Мы поднялись по
винтовой лесенке и увидели установленную на треноге металлическую трубу длинной
метра в полтора. Ничего особенного. По словам Наримана, приобретен прибор был через
интернет-магазин и по вполне приемлемой цене, даже считая с постройкой будки.
— Детишкам нравится, — заметил Нариман.
Может, все-таки и мне приобрести телескоп? Для сына,
ребенку полезно иметь телескоп, вещь хорошая, один недостаток: пользоваться
можно только по ночам. Хотя надо отдать должное рассудительности и здравомыслию
моего мальчика, он никогда не испытывал потребности стать астрономом, даже не
заикался об этом. Вполне возможно, я не был бы против. Деньги у меня есть, я бы его с астрономией
поддержал бы. Но сын не хочет, у него способности к иностранным языкам, надеюсь
определить его по дипломатической части.
Видимо, двойной вискарь в качестве дидждистива после бутылки вина был излишним. Я
представил себе Наримана,
который, сидя в телескопе, пускает зеленые лазерные лучи в космос, вступая в
контакт с инопланетянами. Картинка эта меня рассмешила.
— Признайся, Нариман,
какое отношение ты имел к астрономии? — подмигнув, поинтересовался я.
Ничего обидного в этой шутке не было, как-никак
сослуживцы. Нариман ни
капельки не обиделся и заговорщически подмигнул мне в ответ.
«Какое отношение я могу иметь к астрономии? В нашей
семье образованных сроду не
было, испокон веку мы чабанами были, овец пасли. Отец мой первым в семье в
город перебрался, городским стал, дело завел, у отца в ресторане было три
столика, и не ресторан это был, а так, придорожная
ханыжка с мангалом. Отец за
мангалом стоял, а я после школы приходил и посетителей обслуживал. Отец хотел,
чтобы я учился, я первое время отличником был, а потом, когда отец умер, я сам
за нашей шашлычной следить стал, о маме и трех маленьких сестренках заботиться
надо было, и в школу я ходить перестал. Когда после армии вернулся, то у
знающих людей навел справки об астрономии. Сказали, что сперва надо закончить 10 классов, а потом ехать в
Москву, поступать в астрономический институт. И мне стало понятно, что я не
стану астрономом, какой астроном с шестью классами образования.
Я знал, что не мог стать астрономом, и не мог не
стать шашлычником, обидно,
конечно, но ремесло свое я люблю, в нем преуспел. Кормить людей вкусно — дело
почетное, ну и выгода, разумеется. Вот какой у меня бизнес, двадцать столиков,
бывают дни, когда мест не хватает, и тогда мы ставим дополнительные. Восемь
человек у меня работает, большинство родственники, и мне надежней, и им
заработок. Может я из-за тех лазерных лучей умнее стал».
Профессионал — профессионал во всем, — так, кажется,
гласит народная мудрость. Мой водитель после того, как утолил голод, не сидел
без дела, а успел вымыть автомобиль. Ценю работящих людей.
Мы тепло попрощались с Нариманом. Я отдельно отметил: мангал, осетрина и
ребрышки на углях были выше всяких похвал. При приготовлении пищи на мангале
очень важно качество угля.
Нариман не взял денег,
а я не стал настаивать. Людям бизнеса свойственна природная
предусмотрительность, просек, что я при должности, могу пригодиться при случае.
Визитку свою я ему оставил.
«Я настоял, что обед за счет заведения, а как иначе,
мы же вместе служили. Я от этого счета ни беднее, ни богаче не стану. Славный
парень, излишне любопытный, но у каждого человека свой характер. Я по природе
человек не скрытный, но не хотел ему рассказывать, почему так телескоп полюбил.
Может же быть у человека тайный секрет, верно? Работа в том телескопе была не
пыльная, уборка комнаты отдыха, кухни и туалета. Чем там эти офицеры-астрономы
занимались, не знаю, у них не спрашивал, да они бы и не сказали. Вроде пункт
какой-то космической связи, что-то вроде космической почты. Там была комната,
полностью забитая аппаратурой, но меня туда убираться не пускали, а сам
телескоп был открыт, я с него пыль смахивал.
Главное начиналось, когда я в телескопе один
оставался, в наряде. Я постепенно освоился и научился телескопом пользоваться,
это не сложно было, колесико одно надо было покрутить, люк раздвигался, и можно
в телескоп поглядеть. Объект всегда под охраной, вокруг часовой ходит, потому
никто неожиданно прийти и меня засечь не смог бы.
В горах звезды по-другому видятся, не так, как на
равнине, ярче, ближе что ли. Я, когда к деду в село приезжал, всегда этому
удивлялся, очень мне нравилось на звезды смотреть. В армии я очень по дому
тосковал, и когда в телескоп смотрел, успокаивался, звезды ближе становились,
как у деда на кочевье, оптический эффект такой. Может, тот, кто телескоп
изобрел, тоже о чем-то таком думал. Сидел я в этой башне один по ночам в полном
покое, покуривал себе и смотрел на звезды. Названия я их, конечно, не знал,
какой из меня астроном.
Мой сын скоро станет астрономом, он уже на пятом
курсе учится, в университете. Сегодня звонил мне из Болоньи. Смешное название
для города, как название ткани.
Иногда думаю, что то, что мой сын астрономом стал,
создает одну маленькую проблему, я не жалуюсь, просто рассуждаю. Ресторанный
бизнес — хороший бизнес, но его самому вести надо, мало быть просто хозяином.
Кому я свое дело оставлю? Может, со временем Али станет надежным управляющим,
парень он толковый, работящий, и стремление стать шашлычником у него имеется. Дело по нему, не всем же
быть астрономами».