Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2014
Глан Онанян.
«Палиндромы
судьбы». — М.: «Голос-Пресс», 2013.
Свою
новую книгу стихов Глан Онанян
назвал «Палиндромы судьбы». Это название как бы аккумулирует в себе те
тенденции, которые наметились в творчестве поэта в последние десять лет. Как
известно, палиндром (греч. palindromeo — «бегу
назад») — это слово, фраза или стих, одинаково читающиеся
слева направо и справа налево. Однако ценители этих виртуозных форм будут
разочарованы: ничего подобного они здесь не обнаружат. Для Глана
Онаняна «палиндромы судьбы» — это не литературная
форма, а метафора человеческой жизни:
По
стене вертикальной мы круги нарезали,
Но
стена истончалась, качаясь спьяна,
Миновав
лепрозорий, мы влетали в розарий,
Но
от ангельских крыльев люто ныла спина,
Жизнь
звено за звеном — жёлудь, дуб
и дубрава,
Только
огненный конь вдруг встаёт на дыбы:
Пепел
справа налево, пепел слева направо,
Так
зачем ворошить палиндромы судьбы?
……………………………………………………………..
Палиндромы
судьбы, перевёртыши Рока,
Озорная
игра перепутанных строк —
Каждый
смертный в бессмертье уходит
до
срока,
Не
успев изменить зашифрованный срок…
(«Палиндромы судьбы»)
Основной
лейтмотив новой книги поэта, недавно разменявшего девятый десяток — взыскание
смысла жизни, и своей личной, и жизни как таковой. Это попытка заглянуть по ту
сторону вещей и событий, уловить за физическим планом мира отблески мира
метафизического, заново прочитать личную историю, нащупать глубинные связи
между разрозненными событиями, расшифровать «тайные знаки» судьбы,
«раскодировать Фатум».
Следуя
стратегии чтения палиндрома (слева направо и справа налево), Глан Онанян пытается заново
перечитать свою жизнь — от рождения до нынешнего дня и в обратном направлении,
продвигаясь вспять по оси времени к исходной точке.
Попасть
в прошлое можно разными способами. Например, погрузиться в сновидческую
реальность:
Мне
снятся лоза виноградная,
Рождение
и рождество,
И
мама моя ненаглядная —
Младенческих
снов божество…
(«Младенческих
снов божество…»)
Однако
игры со временем чреваты неожиданностями. Устремляясь в прошлое, к радостным
дням детства, можно вылететь в совершенно иные пространства:
Там
хорошо, там весело,
Там
все мои родные.
Там
Смерть, резвясь, развесила
Гирлянды
ледяные,
Там
в зеркалах завешанных
Дробятся
голограммы,
Живут
во снах завещанных
Улыбки
папы-мамы…
(Триптих
«На крутом берегу»)
Веселый
приплясывающий ритм, очень похожий на ритм детской песенки «В лесу родилась
ёлочка, в лесу она росла», выносит лирического героя за пределы физического
мира, туда, где радостный семейный хоровод превращается в «данс
макабр» — пляску смерти.
Сочетание
трагического содержания и бодрого, порой даже разухабистого
ритма характерно для многих стихов этого сборника. Это создает эффект трагифарса, который зачастую усиливается за счет
использования дактилических рифм, близких к
каламбурным (весело-развесила, парировал-препарировал
и т.д.). В поэзии Онаняна ритм несет на себе важную
нагрузку, именно он сдвигает смысловые акценты, дает возможность совместить несовместимое, например, «данс макабр» с шутовской пляской:
Изнемогаю,
рожи корчу,
Глотаю
слёзы и пляшу…
(«Юбилейное»)
В
поэтическом мире Глана Онаняна
перегородки между разными явлениями жизни, уровнями материи, отсеками психики, эмоциональными
состояниями очень тонкие, зыбкие, проницаемые. В пределах одного стихотворения
ликование способно мгновенно смениться взрывом отчаянья, гнев — смирением,
лиризм —сарказмом… Это парадоксальный мир: здесь «Всё…
нелинейно // От корпускул до полей…», из любой точки обыденной реальности можно
вылететь как в мегамир, «закольцованный // Хула-хупом
орбит», так и в микромир, и в антимир. Здесь все чревато всем: «лепрозорий»
потенциально содержит в себе «розарий», а в «жалости» может таиться «жало». И это
не просто игра слов, обусловленная их фонетикой. За звукорядом брезжат
смысловые связи.
Глан
Онанян исследует пласты реальности с упорством и
упрямством естествоиспытателя, отказываясь принимать на веру какие бы то ни
было априорные постулаты. Подобно анатому, он срезает с видимого мира «за слоем
слой», стремясь увидеть собственными глазами, каково же истинное
мироустройство: «Мир реял и блистал, // А я его пластал, // Живого
препарировал…» («Урок анатомии»). Занятие, заведомо небезопасное. И потому, что
«страшно одному // В прозекторской обители…». И
потому, что, устремляясь в глубь реальности, можно
угодить и в водовороты хаоса, и в зоны турбулентности, и в провалы пустоты.
Надо обладать большим мужеством, чтобы пройти сквозь них. Глан
Онанян отважный мыслитель. Он заглядывает в такие
пласты реальности, созерцать которые решается не каждый. Там все вибрирует, зыбится, вихрится:
Мир
— продукт флуктуации,
Игр
азартных продукт,
Он
в полях радиации
Звёздным
ветром продут…
(«Челюсти»)
Это
мир, колеблемый в самых своих основаниях, продуваемый насквозь. Человек,
заглянувший за грань привычных представлений, туда, где «все двоится и рябит»,
все непредсказуемо, и осознавший, что «геометрией Эвклида… мир не спеленать»,
уже не может вернуться к обыденным уютным шаблонным способам смыслообразования. У него иная точка обзора, иной масштаб
видения, иной взгляд на земную жизнь:
Мир
висит на ржавой шпильке
С
полусорванной резьбой,
Рыжий
олух ест опилки
И
смеётся над собой…
(«Чик-чирик…»)
В
«Палиндромах судьбы», равно как и в других последних по времени сборниках
стихов Глана Онаняна, жизнь
все чаще предстает как трагифарс, цирковое зрелище,
бал-маскарад:
Арлекин
и Пьеро,
Симулякры,
кадавры, фантомы…
Ставит
жизнь на зеро —
Кем,
куда и зачем мы ведомы?
(«Жизни бал-маскарад…»)
На
этом карнавале жизни поэт примеряет к себе различные маски, чаще всего — шута и
дурака. «Старый клоун», «усталый шут», «рыжий олух»,
«скоморох», «лицедей» — вот неполный перечень самохарактеристик,
которыми изобилует сборник.
Но,
как известно, в карнавальной стихии шут и дурак —
фигуры отнюдь не второстепенные. Как писал в свое время
Михаил Бахтин, «самая наружность их, все, что они делают и говорят, имеет не
прямое и непосредственное значение, а переносное, иногда обратное, их нельзя
понимать буквально, они не есть то, чем они являются… Им присуща своеобразная
особенность и право — быть ч у ж и м и в этом мире, ни с одним из существующих
положений этого мира они не солидаризируются, ни одно их не устраивает,
они видят изнанку и ложь каждого положения. …шут и дурак — "не от мира
сего" и потому имеют особые права и привилегии»1 .
Ощущение
своей чуждости этому миру — один из лейтмотивов поэзии Онаняна:
«Мы все здесь чужие, на этом празднике жизни…» («Чужие»). Это ощущение связано
с мыслью об иллюзорности всех человеческих представлений и постулатов:
И
жизнь иллюзорна, и смерть иллюзорна,
Всё
майя, всё — мнимостей наважденье,
И
даже граната трансгенные зёрна
Подделаны,
как права на вожденье.
(«Чемодан без ручки»)
Образ
мира, каким он рисуется человеческому сознанию, иллюзорен, потому что сама душа
человека в ее актуальном состоянии является лишь наброском какой-то иной,
высшей реальности:
…Душа,
ты жива ли,
Пожалуйста, скажи —
Тебя свежевали
Проворные ножи,
В конце без начала,
В
начале без конца
Ты криком кричала
На кухне у Творца,
Ты гнулась под пыткой
Трепещущей дугой,
Наброском, попыткой
Реальности другой…
(«Реинкарнация»)
По
сути, этот мир предстает в стихах Онаняна как нечто
недолжное по отношению к реальности иного непостижимого уровня:
Все
мы — падчерицы и пасынки,
Вечно
ищущие Отца,
Но
над ульями Божьей пасеки
Только
марево и пыльца…
(«Недосказанное»)
Мысль
о непостижимости мира не дает поэту принять какую-либо мировоззренческую
концепцию в качестве единственной и окончательной. Отсюда полифонизм,
многоголосье его поэзии. Он озвучивает множество разных, зачастую
взаимоисключающих точек зрения на один и тот же предмет, как бы испытывая
каждую из них на прочность. По сути, это вопрошание в форме утверждения. И чаще
всего в стихах последних лет и в том числе в «Палиндромах судьбы» это
вопрошание относится к последнему событию человеческой жизни — уходу из этого
мира. Как в калейдоскопе, Онанян прокручивает
всевозможные сценарии жизни за пределами физического мира — от полного
отрицания какой-либо формы посмертного существования («Мы приходим ниоткуда —
// Исчезаем навсегда») до надежды на то, что там, за роковой чертой «Вот-вот
закончатся мучения, // И оживёт твой старый друг…» В этом вопросе Онанян
скорее всего агностик, страстно жаждущий веры:
Проклиная
свою потерю,
Я
под занавес хлопну дверью,
Прохриплю,
уходя во тьму,
Что
не верю я ничему,
Никому,
никаким заветам —
Но,
неверующий, я при этом
Даже
сам своему неверью
Не
верю!
(«Пылающий
шар»)
«Палиндромы
судьбы» — это вопрошание смысла жизни вблизи последней черты в продуваемом
насквозь мире. Это горькая и мудрая книга мужественного человека. И что
главное, большой жизненный опыт, в том числе и опыт страдания, глубина мысли,
сила чувств претворены здесь в истинную поэзию. Глан Онанян не просто
стихотворец, рассуждающий на те или иные темы, он —
Мастер, виртуозно владеющий всем арсеналом поэтических средств. Его поэзия
гармонична, но это не поверхностная гармония благодушного человека, не
беспокоящего себя «неудобными» вопросами, но поэтическое совершенство,
выстраданное всей жизнью и опытом погружения на большую глубину.
_________________
1
М. Бахтин. «Формы времени и хронотопа в
романе. Очерки по исторической поэтике» // М. Бахтин «Вопросы литературы и
эстетики». М., 1975, с.с. 308-309.