Стихи. С латышского. Перевод Ирины Цыгальской
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2014
Имант Аузинь
(1937—2013) — латышский поэт, переводчик и литературный критик. Автор около 30
книг стихов и поэм и семь книг эссе. Перевел на латышский лирику М. Лермонтова, А. Блока, М.
Цветаевой, А. Кушнера, О. Сулейменова и др. Лауреат Государственной премии
Латвийской ССР (1977), литературных премий им. Вилиса
Плудониса (1990) и Ояра Вациетиса (2007).
Ирина Цыгальская (Аузиня) —
прозаик, переводчик. Издала три книги рассказов, несколько книг переводов
латышской прозы. Живет в Риге.
* * *
Что делал я, один оставшись летом?
Ты не поверишь — звёзды консервировать
пытался, из ярких утр гербарий
собирать тебе и мне
зимой на радость…
Но всё из рук валилось.
Звёзды то в пруд скользили,
то к стылой бесконечности сбегали,
а утра угасали быстро,
лишь красками блеснувши:
рдяной, белой и голубой.
А родина — какая
родина мне без тебя?
Скрипел колодезный журавль,
тявкал на опушке леса козёл,
а в липах — только ветер шелестел.
Я вязнул на обочине,
как столб дорожный:
за далью дальнею, за лесом
ты шла задумчиво по берегу
речному, как душа моя
под ношей первых моих грехов…
Тебе заря, закат вечерний,
вспыхнув, угасали,
лишь красками блеснувши:
рдяной, белой и голубой.
Где аура?
Узок мирок
и дырявый сплошь,
когда ты весь свет клянёшь:
— Ад, ни дать ни взять!
Где сиянье, скажите?
Где она, аура?
Да, где эта аура?
Нет её, не ищите.
Сердце в ответ:
— Аура там,
где однажды споткнулись, —
сияние там,
непрочтённая весть:
у брошенной школы,
у церкви в развалинах,
и, наконец —
на погосте. Здесь.
Иди, когда стихло,
иди, когда воет вьюга!
Одно обещать
вам могу я:
там светлый венец и есть,
там и аура будет,
дыханье, мерцанье,
сиянье. —
2011
Взахлёб
Взахлёб торопился.
Да не быстро летела телега.
Здравствуй!
Или я припозднился?
Что ты так нарядилась —
в белом вся, как на свадьбу?
С кем собралась ты
к венцу, совсем как невеста,
одевшись?
Я и впрямь припозднился?
Но взахлёб торопился.
Что же птичьи оркестры
звенят повсюду?
Тебя, белым белую и молодую,
приветствую трепетно,
стремясь усмирить
ревнивое сердце.
Шёпотом:
— Как же, — молвлю, — могла ты?
Видишь, я здесь,
твой желанный! —
…И земля моя мне отвечает:
– Верно ты сделал!
Слышишь — Горько! —
черёмухи зов.
Пусть скорей раздаётся
бокалов с берёзовым
соком звон!
2007—2010
На
последнем льду
Ирине
Недалеко от воды открытой,
где суда-великаны по Даугаве,
несколько пар, рискуя,
через реку по льду последнему.
Отчаянный парень и девушка!
То идут,
то встанут, обнявшись,
приникнув на миг друг к другу,
вроде целуясь…
Дивятся с моста и с берега люди.
О небо! Пускай хоть
расколется лёд на куски,
унося их в близкое море, —
они точно так же
встанут, обнявшись
и на секунду слившись
в одно двуголовое
тело, четыре руки…
— Что опять там снимают? —
кто-то дивится рядом.
И верно!
Пятясь назад, оператор
хватает камерой пару в момент сближенья.
Быть кадрам.
И чего-то становится жаль.
Выйдет ли там так сильно, как в жизни?
Будет ли видно близкую воду?
Заметно, какой хрупкий лёд
под ногами?
О чём рассуждать?
Разве часто и мы замечаем сами,
что наша последняя льдина
обоих в море несёт нас,
близкое море?
2013
Ещё в том
лете
Хочется с мамой
и близкими всеми стоять
в том лете ещё — десять раз
или только пять, — в те года,
когда я не знал ещё
что такое смерть,
или просто казалось, —
она не меня
касается — смерть.
2012
Утром
ранним
Утром ранним внезапно мне кажется:
там, где быльё, всё былое зароют,
зори такие бывают,
как в солнцестояние ночью,
где назначена с вечностью встреча.
Сон земной взять
с собой хорошо бы в дорогу,
которой в свой час никто не минует, —
о речке о той, о заводи тихой, —
переселяясь в царство другое!
2012—2013