Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2012
Двадцать первый век: постиндустриальное общество, Интернет, глобализация — и неожиданно на первый план выходят проблемы религии и веры. И на уровне государств (“столкновение цивилизаций”), и на уровне отдельного человека (вспомним хотя бы кипение страстей вокруг преподавания основ православия в школах).
Мы попросили писателей, философов, деятелей культуры ответить на несколько общих и личных вопросов:
1. Какова, на ваш взгляд, роль религии в современной жизни? (Анахронизм ли это или жизненно необходимый компонент индивидуального и общественного сознания?) Как вы оцениваете современные взаимоотношения между различными конфессиями?
2. Какой видится вам религиозная ситуация в вашей стране? Что, по-вашему, определяет принадлежность человека к конфессии: верность вере отцов, поиск своего пути или… — ?
3. Ваш личный духовный опыт, если вы считаете возможным о нем рассказать. Место и роль веры в вашем творчестве.
Чабуа Амирэджиби, прозаик (Тбилиси)
“Религия никогда не была анахронизмом”
Саша, брат мой!1
Как странно разлучила нас жизнь!
Ты приезжал в Грузию почти ежегодно не только по литературным делам. Каждый раз мы встречались как братья. Ведь мы, правда, в разное время, но оба выросли в одном доме на Бебутовской, 39. Я рад, что события и время не разлучили нас совсем.
1. Думаю, религия не только выжила, но и укрепила позиции. Ведь человечество во все времена своей истории по-разному, но исповедовало Бога и в той или иной степени следовало его советам, созданным разумом человека, то есть человек придумал порядок своего существования. Религия никогда не была анахронизмом, она всегда честно и усердно служила его благополучию. Ты, наверное, знаешь, я подался в монахи, я — отец Давид и писатель Чабуа Амирэджиби, поводом чего послужило не только то, что я потомственный православный христианин, но скорее всего то, что современная наука не смогла дать мне ответа на многочисленные вопросы, вроде того — что такое мироздание, кто или что является его творцом и каково его назначение. И еще. Каким должен быть человек и каким будет будущее человечества. Я понял, мне не найти ответа на хотя бы обозначенные мной здесь вопросы по поводу этих, а также не упомянутых мною проблем и решил отдаться Всемогущему и Всезнающему Богу.
2. Грузинский народ во все времена был верующим и в большинстве случаев справлялся с неблагожелателями. Представьте себе, даже в наше время, совсем недавно были попытки со стороны современного нашего правительства противопоставить православному христианству активно действующие ныне у нас секты, пока не получилось, как и в любые прошлые времена. Поживем — увидим.
Что определяет принадлежность человека к конфессии?
Думаю, в основном те же причины, которые я привел как объяснение своего отчуждения, ухода в монахи, и вдобавок надежда на помощь Бога в ежедневной
жизни — Бог всемогущ.
3. С уходом в монахи я чаще начал обдумывать перипетии прошедшего века — ведь я начал десятый десяток. Чаще думаю о том, что было неправильно в моей и других жизнях. Это мне необходимо даже для писательского существования.
4. Я не фанатик и даже не крайний православный христианин. Верю для того и настолько, насколько необходимо для духовной и, в меру возможности, материальной помощи другим… И наконец — ты, наверно, знаешь, что моя грудь целиком покрыта татуировкой святого Георгия верхом. Она — работа художника Левана
Цмомаиа, сидевшего вместе со мной в лагере, и является свидетельством благодарности этому святому за покровительство моей личности в фантастически сложных, почти безвыходных жизненных ситуациях. Мой друг Юрий Рост даже поместил это фото в своем альбоме, изданном в Москве.
Чабуа Амирэджиби — монах Давид
Тбилиси
21.02.2012
Юрий Андрухович, поэт, прозаик (Киев)
“Последняя «конверсия» — агностицизм”
1. Мне кажется, что скорее да, анахронизм. Если сравнивать цивилизационно-культурные сегменты современного человечества, то наиболее “успешный” и “продвинутый” (при всей условности этих определений) из них, западноевропейский, в то же время наименее религиозен. Европа скептична, Европа сомневается — и в этом один из ее основополагающих устоев. Помнится, однажды я спросил у шведских журналистов, выпытывавших меня о религиозной ситуации в Украине: “А как можно назвать религию шведов? Вы во что-то еще веруете?” И они, подумав, ответили: “Мы веруем в современность (modernity)”. Это очень европейский взгляд.
Американский сегмент выглядит гораздо религиознее, но здесь присутствует нечто из показушных “базовых ценностей”, от которых просто невозможно отказаться: американская цивилизация была основана религиозными фанатиками и сектантами. От праотцев просто так не отказываются, на них зиждутся — хоть бы и сугубо символически. Позволить себе сомнения Америка не может — на то она и “империя добра”.
Япония? Здесь религиозность тоже скорее служит неким ритуальным прикрытием для вполне успешного технократизма. Я думаю, что японцы, как и шведы, на самом деле веруют “в современность”. Или же нет — скорее “в будущность”.
Венгры веруют в суицид. Но это очень частный случай: венгерское одиночество.
Израиль раздираем поведенческими конфликтами между ортодоксами и “обычными” израильтянами. Еще одна сторона естественно — арабо-мусульманская. И она не дремлет.
Китай и рад бы жить совсем без религии, полагаясь на свой коммунизм, да Тибет не дает.
Получается так, что в современном человеческом сообществе роль религии и степень религиозности остается традиционно сильной там, где традиционно низка ценность индивидуума и свободы личности — в исламских странах, Индии и православных странах “русского мира”, не говоря о странах с первобытно-архаичными культурами.
Иными словами — чем более отстало общество в смысле все той же шведской modernity, тем более нуждается оно в религии.
2. Украина сегодня разделена: часть ее представляет из себя фрагмент уже упомянутого “русского мира”, другая часть тяготеет в основном не к московским, а к восточноевропейским, т.е. менее тоталитарным формам православия. В любом случае религиозная ситуация в нашей стране крайне политизирована. И если в предыдущие годы светская власть пыталась сохранять в своих отношениях с конфессиями некое подобие паритета, то с момента прихода к власти донецкой группировки Януковича у нас появилось что-то похожее на “государственную церковь” — естественно, под крылом Московского патриархата. Принадлежность к этой конфессии, таким образом, определяется в основном целым рядом таких не сугубо религиозных факторов, как любовь к советскому прошлому и товарищу Сталину, ненависть к разного рода “бандеровцам”, к Западу, к Америке, к украинскому языку, к “оранжевым” и т. д.
Примерно противоположный набор характеризует верующего грекокатолика (представитель конфессии, юридически подлежащей Ватикану и соответственно в меньшей степени зависящей от украинской власти): любовь к традиционным украинским (в первую очередь западноукраинским) национальным ценностям, критическое отношение ко всему советскому и коммунистическому. В то же время грекокатоликов нельзя считать особо “прозападными” — принципы либерализма и все той же modernity им преимущественно так же чужды, хоть и относятся они к ним значительно мягче, чем “русскомирские”. Им присуще скорее некое “западничество поневоле” — как антидот от агрессивности доминирующего сегодня в их стране “русского мира”.
3. Духовный опыт — возможно, слишком громко звучит. Моя юношеская религиозность была формой инидивидуального протеста против насаждаемого в то время в школах и вузах научного и просто атеизма. Советский атеизм был недалекой и пошлой банальностью — вот что в нем бесило. В студенческие годы на меня огромное влияние оказали стихийные квазирелигиозные идеалы хиппи, благодаря им я стал читать индуистскую и буддистскую литературу, центральной книгой того времени для меня стали “Основы миросозерцания индийских йогов” Рамачараки. Вдруг оказалось, что христианство где-то совсем рядом и я, что называется, подсел на труды Владимира Соловьева. Последняя “конверсия” произошла под конец 1980-х, когда я вернулся, высокопарно говоря, в церковь моих отцов и дедов, то есть осознал себя украинским грекокатоликом. С начала 1990-х я, все чаще и дольше бывая в Западной Европе и общаясь с “наименее религиозными” представителями человечества, постепенно скатывался в последовательный и упрямый агностицизм, за что мне, естественно, на том свете еще гореть, если я не успею покаяться.
Моим духовным идеалом является человек не верующий, но все равно творящий добро. В связи с этим вере в моем творчестве места нет. Оно всецело принадлежит надежде.
Сухбат Афлатуни, прозаик (Ташкент)
“Ситуация напоминает айсберг”
1. Роль? Такая же, как и всегда. Делать жизнь сложнее, менее понятной, более сложной; бестактно напоминать человеку о его смертности, о множестве других не очень приятных вещей. В современной жизни, где все построено на дефиците времени — еще и отнимать его у человека, требовать бескровной жертвы — жертвы временем.
Анахронизм? Да. Как и любовь — в отличие от вечно актуального секса. Как и уважение к старшим (написал “уважение к старшим” — и сам усмехнулся: чем-то таким старомодным повеяло). Ана-хронизм, то, что труднее всего поглощается Хроносом, то, что оставляет Хроноса — с носом, хрюкающим и храпящим.
Современные взаимоотношения между конфессиями… Это уже совсем сложно оценить. Это вопрос нескольких вопросов, вроде знаменитой загадки английского короля, почему мертвая рыба весит больше, чем живая. (В действительности — ровно столько же.) Отношения между какими конфессиями? Где? Какие отношения?.. Религия — самый многослойный пирог, который выпекался в истории человечества; а таких пирогов — не два и не три…
2. Ситуация напоминает айсберг. Если эта холодная и морская метафора употребима в отношении жаркого и сухого Юга. Над волнами покачиваются, поблескивая, мечети, минареты, общины, церкви… Все это как-то контролируется; ледяным глыбам придается не слишком грозная, декоративно-административная форма. Что там, под черной водой, — не узнаем, пока какой-нибудь “Титаник” на все это хозяйство не напорется. Чего, конечно, не хотелось бы.
А что определяет принадлежность — это как и везде. Либо “тысячелетняя привычка”, как говорил Достоевский, либо внезапное — “встань и иди!”, и человек встает и идет.
3. Я не знаю, какое место занимает вера в том, как я пишу и что я пишу; знаю только, что вера — выше всего этого. Выше литературы, которая может пытаться заместить собой веру, и иногда это замещение даже удается — например, в России, с середины девятнадцатого почти по конец двадцатого. И результаты этого замещения (для литературы) вроде не так уж плохи. Но те, кто был умнее (Гоголь, Достоевский, Толстой), чувствовали — литературу не “раздуть” до религии. Дыхания не хватит, закашляешься.
А мой духовный опыт… это мой духовный опыт. О любом другом — не просто могу, но должен уметь рассказать — профессия обязывает, книжки пишу. А о духовном… Да и зачем о нем рассказывать? Есть уже “Исповедь” Августина, там даже для “чайников” ясно растолковано…
Тиркиш Джумагельдыев, прозаик (Ашхабад)
“Бог не с толпой”
1. Для меня вера в Бога — сокровенный смысл религии. У каждого человека должен быть свой путь к Богу. Мой путь лежал не через обряды и соблюдение постов, а через личную, я бы сказал, таинственную любовь к Богу. В детстве зародилось сильное ощущение того, что я могу призывать Бога себе в помощь в любой трудный час. И это ощущение до сих пор не исчезло; оно стало моей привычкой, не вытравившейся даже в годы атеистического прессинга. В моем понимании нравственная составляющая человека должна формироваться на любви к Богу, а не на страхе перед ним. Вера становится частью культуры тогда, когда искренняя любовь и уважение к Богу передаются без потерь от поколения к поколению. В то же время только осознанный путь к Богу выделяет человека из толпы. Так он становится личностью.
Обычно значение и влияние религии определяют по степени ее воздействия на массы. Для меня же первостепенное значение имеет то, какую роль религия играет в нравственном воспитании каждого отдельного человека, а точнее, индивидуума. Толпа пугает меня в любом проявлении, но особенно — в религиозном. Есть люди, которые, наблюдая за толпой фанатиков, крушащей собственные города, с гордостью заявляют о возрождении мусульманского мира. Они ошибаются, потому как Бог не с толпой. Бог проявляет себя только в тишине сокровенного разговора человека с собственной душой. Хотя, конечно, именем бога вполне возможно манипулировать массами, толкая их на запрограммированное кем-то насилие.
Очень часто цивилизацию отождествляют с религией большинства: христианская, исламская. Я считаю, что это неправильно, так как цивилизация есть гораздо более сложная совокупность, где религия со своими институтами является лишь частью. К сожалению, упрощенное понимание цивилизации как производной от конфессиональной доминанты в сегодняшнем политическом мире более востребовано. Мир перегруппировывается в поиске новой конфигурации и новых союзов, отсюда — высокая конфликтность и антагонистичность подходов. Идет борьба не за умы, а за толпу, и в этой борьбе ничто так не объединяет, как общий враг с его “чужой” религией и “чуждыми” традициями. Хотя причины нарастающей социальной нестабильности следует искать скорее в уровне жизни, в сложившейся практике распределения материальных ресурсов, в культурно-историческом наследии и т.д. Спасти человечество от новой глобальной войны всех против всех можно только за счет экономического и общекультурного подъема, и в этом случае нужно больше говорить не о том, чем религии не похожи друг на друга, а о том, как много и чего именно общего в них.
2. Туркменистан, где я родился и живу, — это одна из тех постсоветских республик, где семьдесят лет царила коммунистическая идеология вкупе с воинствующим атеизмом, а затем вдруг наступила невесть откуда взявшаяся независимость. Поэтому вопрос о новой роли религии в жизни туркменского общества представляется весьма занимательным. Расскажу в этой связи анекдот. Один человек потерял своего осла. Ходит по улицам села и кричит: “Тому, кто найдет и приведет мне моего осла, обещаю дать в подарок корову с теленком”. Односельчане ему говорят: “Какой же ты дурак! Потерял поганого осла и теперь готов выложить за него священное животное, да еще и с теленком!” А в ответ тот человек говорит: “Я пока обманываю Бога!”
Действительно, превращение вчерашних непримиримых атеистов в людей с глубокими религиозными убеждениями — это непростой для понимания феномен. Сапармурад Ниязов, прошедший все ступени комсомольско-коммунистической карьерной лестницы по пути к креслу первого секретаря ЦК компартии Туркменистана, в одночасье стал вождем и “Туркменбаши”, “вернувшим народу независимость и веру”. В новом Туркменистане его официально почитают чуть ли не пророком. По его указу была построена огромная Главная мечеть, обошедшаяся бюджету в сотню миллионов долларов, которая носит имя Сапармурада-хаджи, в память об однодневном хадже (паломничестве) вождя в Мекку. Бог бы с ним, как говорится, но красноречивее всего об этом эпизоде свидетельствуют слова тогдашнего министра иностранных дел Туркменистана, человека с богатым дипломатическим опытом работы в арабских странах, который находился в свите лидера и который спустя несколько лет после отставки заявил, что Сапармурад Ниязов во время хаджа, прямо в Мекке (!) пил коньяк и побуждал подчиненных последовать своему греховному примеру. Зная обоих лично, скажу, что не доверять этой информации у меня не было оснований.
Туркменистан является светским государством, и по конституции здесь государство отделено от религии. Тем не менее власти осуществляют жесткий контроль за деятельностью священнослужителей и активно используют духовенство в освящении своего курса. В ответ на беспрекословную лояльность мусульманские иерархи получают существенное материальное вознаграждение в виде больших окладов, дорогих подарков, преференций в трудоустройстве родственников и т.п. Религия — слишком важный инструмент контроля и влияния, чтобы позволять ей самостоятельно заниматься своим прямым делом — приводить людей к Богу, сострадать им и наставлять их на путь духовности. А поскольку в укрепившейся авторитарной политической традиции все должно подчиняться культу личности, то и проповеди мулл давно перестали отличаться от пропагандистских штамповок.
“Великий” пример Сапармурада Туркменбаши оказал заразительное влияние на руководителей соседних стран, тоже из вчерашних коммунистических лидеров. Они практически след в след идут по пути туркменского вождя, перенимая обкатанные им в свое время решения и тем самым неосознанно восстанавливая некое единое политическое пространство со схожими чертами и идентичными проблемами.
В своем новом романе “Национальная игра” я назвал это условно-универсальное пространство “Страной алысов”. Роман начинается с совершения обряда обрезания пятидесятилетним вождем алысов — вымышленного среднеазиатского народа. Обрезание необходимо бывшему коммунистическому функционеру не для того, чтобы обрести веру своего народа, а для придания своей безграничной власти над этим народом полнейшей законности. Бывший коммунист, рядящийся в тогу национального и духовного лидера мусульманской страны, — это не вполне надежное сочетание с точки зрения развития страны. Фарисейство может какое-то время способствовать сохранению спокойствия, особенно в условиях диктаторского принуждения и насаждения страха. Но в конечном итоге игнорирование нарастающих проблем общества и экономики вызывает социальный взрыв, как правило, внезапный, который сметает правящую элиту и приводит на вершину новый класс. Вопрос лишь в том, кто будут эти люди: грамотные светские государственники или же религиозные радикалы? Судя по тому, что происходит в Туркменистане и в каком плачевном состоянии пребывают образование и культура, боюсь, что второй вариант более вероятен.
3. Если духовный опыт связан с религией, то такого опыта у меня нет. Есть только опыт бывшего советского литератора, ставшего свидетелем удручающих метаморфоз последних двадцати лет. К сожалению, сравнить свой опыт и впечатления с тем, как это обстоит за пределами Туркменистана, не могу, поскольку уже много лет мне запрещен выезд из страны.
Тем не менее вопросов веры я коснулся в своем романе “Энергия страха или голова желтого кота”, опубликованном здесь, на ваших страницах2 , за что выражаю свою личную, глубокую признательность коллективу любимого, родного журнала “Дружба народов”.
Юрий Мамлеев, прозаик (Москва)
“Человек в целом не только природное,
но и духовное существо”
1. Разумеется, религия и вера необходимы.
В принципе без религии ни человеческое общество, ни человек не могут нормально существовать. В противном случае общество ожидает бездонный упадок морали и невозможность воспитывать детей так, чтобы их жизнь была полноценной.
Без религии, без духовной составляющей своей жизни человек обречен в течение жизни и после смерти на полную отрезанность от того Источника, который дал ему жизнь.
В чем причина отчуждения современного человека от религии? Одна из главных причин заключается (начиная с конца XIX века) в господстве материализма, того материализма, который основан на ложном обобщении и ложных выводах из научных достижений конца XIX—XX вв. Эти выводы оказали гипнотизирующее влияние на интеллигенцию. Одно из таких заблуждений состояло в том, что сознание и разум являются простым продуктом мозга и не могут существовать без него. Простая идея о том, что мозг лишь инструмент для реализации сознания в физическом мире, была для них почему-то неприемлема. Кроме того, последние научные исследования в области клинической смерти показывают реальность существования индивидуального сознания вне физического тела. (Особенно подробные исследования проводились в Великобритании.)
Но главным препятствием к нормальной религиозной жизни является индифферентность и безразличие к духовному началу в человеке. Поразительно, что в современном обществе большинство людей не интересуются духовными проблемами до такой степени, что их не интересует даже собственная смерть.
Итак, проблему человека и человеческого существования нельзя разрешить без религии.
Что касается взаимоотношений между религиями, то они не должны быть враждебными… Кроме того, необходимо взаимодействие всех религий на социальном уровне, в плане помощи бедным и страждущим.
2. Религиозная ситуация в нашей стране продолжает оставаться довольно сложной, потому что само российское общество в духовном отношении находится в хаотическом состоянии.
Страна наша в большинстве своем православная, но в то же время многонациональная, и потому очень важны отношения с другими религиями.
Трудность реализации религиозных принципов в современной жизни состоит в том, что наша цивилизация предполагает существование других весьма модных влияний на человека.
Искушения, которым подвержен человек, стары как мир. Они хорошо известны. У Достоевского есть знаменитые слова: “Если Бога нет, то все позволено”.
Именно вседозволенность — самое опасное явление в современном мире.
3. Я крестился будучи взрослым, по сознательному выбору.
Лично для меня было важно изучение и познание христианского богословия, включая все разнообразные мнения о самых сложных проблемах богопознания и замысла Божьего о человеке.
Кроме того, начиная с юности я чувствовал, что насильственная система атеизма и материализма не только абсолютно нелепа, но и лишает человека самого важного — веры в бессмертие своей души и веры в Бога.
Это губительное заблуждение десятилетиями закрывало людям глаза на истину. А истина заключается в том, что человек в целом не только природное, но и духовное существо.
Валерий Подорога, философ (Москва)
“Дехристианизация Европы
вступила в решающую фазу”
1. Благодарю за вопросы.
Я не атеист, но и не верующий, и достаточно строго разделяю конфессиональную (церковную) принадлежность и практику веры, которая может быть бесконечно разнообразна. Человеческая жизнь без веры — уже не человеческая… Некоторые теоретики (философы) говорят, что мы вступаем в новую эпоху — постсекулярную, что чуть ли не состоялся приход новой религиозной чувственности. Как будто европейское человечество под давлением разных причин отказывается от кантовского проекта Просвещения и вступает в новое Средневековье. Насколько я понимаю, это должно означать приток новых верующих в храмы, опору на традиционные христианские ценности, желание стать членом конфессии и признать над собой духовную власть церковных владык и т.п. Грандиозная очередь к храму Христа Спасителя ради того, чтобы прикоснуться к “Поясу Богородицы”, православной святыне, как будто говорит о том же. Но нет ли здесь совершенно иного: поиск чего-то внецерковного, неуправляемого со стороны, близкого магии и примитивному тотемизму, но только не веры в традиционном церковном смысле? Не действует ли здесь та же самая секулярная гордыня личного спасения? А с другой стороны, не следствие ли это хорошей информационной подготовленности события? Некий протохристианский флешмоб?
Прекрасный материал о силе действия “большого числа” можно найти в
массмедийной мегаломании последних десятилетий. Например, болезнь, смерть и похороны Иоанна Павла II — 8 апреля 2005 года. Время только этого события растянулось чуть ли не на несколько месяцев. На похороны Папы в Рим прибыли 2 миллиона поляков. Свыше 330 тысяч приглашенных присутствовало только на самой церемонии, а провожали Папу в последний путь свыше 8 миллионов человек. Подобным сопереживанием потери были охвачены и британцы, вышедшие на улицы Лондона проводить принцессу Диану (свыше 6 миллионов человек). Гигантское цунами в Индонезии, 2005 год: 320 тысяч погибших; ураган “Катрина”, штат Луизиана (США), 2005-й — полное затопление штата; землетрясение в Северном Пакистане, 2005-й, унесшее 40 тысяч жизней. Естественно, что эти события не вызвали в мире никаких особых реакций, сравнимых с приведенными выше невероятными цифрами всеевропейского народного траура. Смерть одного высокопоставленного чиновника церкви почему-то была возведена массмедиа в некое Мегасобытие, в то время как сотни тысяч погибших от природных и техногенных катастроф гибнут так, как будто их и не существовало. Каждый год в центре Москвы, в улочках вокруг соборной мечети собираются десятки тысяч мусульман-мигрантов для демонстрации своей веры. Вероятно, эта демонстрация “истинной веры” должна хоть как-то возместить им повседневное унижение и отчужденность от общества, в котором они трудятся и живут.
И здесь в действии “большое число”. За “большим числом” стоит подавляющая роль массы и массовидного в жизни отдельного человека, здесь его смерть и надежды. Событие в сознании масс задерживается немного дольше, если найдено его “большое число”.
Думаю, что дехристианизация Европы (включая Россию) вступила в решающую фазу, она идет убыстренными темпами, церковные институты, их идеология, основанная на “вере прадедов и отцов”, на традиционных ценностях, поглощается информационным пространством постиндустриального общества. Доступ к таинствам веры всегда был затруднен, это путь, которым верующий идет всю жизнь. Но как сохранить его смысл и назначение в информационном силовом поле, где новости, самая последняя информация убивают всякое событие. Ничто не задерживается, ничто не остается в памяти, ничто не противостоит нынешнему темпу времени.
2. Православная церковь (РПЦ) находится в глубочайшем кризисе, и глубина его определяется ее собственным неведением и намеренным умолчанием о времени возможного Покаяния. Сегодня это скорее театр “духовной власти”, где священники подобно другим актерам политической сцены играют в свое духовное превосходство, подчеркивая единство свое не с верующими, а с правящим режимом. Конечно, можно противостоять “бездуховному” миру выбором собственной религиозности, сектовой или групповой. Восточные религии как медитативные практики веры, “обезбоженные” открывают горизонты самых разнообразных больших и малых культов спасения. Это действительно постсекулярные религии, которые, правда, ничем не отличаются о секулярных стратегий предыдущих веков.
РПЦ должна стать социальным работником и пойти на риск реформации перед лицом меняющегося общества. Иначе ей не выжить.
3. Как человек, долгие годы изучающий философию и ее практикующий (в беседах, интервью, книгах), я полагаю, что имею некий духовный опыт. Правда, я вовсе не связываю его с испытанием или обращением, т.е. с религиозным опытом. Философия в ее лучших образцах всегда была деистична, т.е. учитывала определяющую для мысли роль Абсолюта (чем бы он ей ни представлялся: “водой”, “огнем”, “философским камнем”, “абсолютным духом”, “волей к власти” или “желанием”). Вера для всех, кто мыслит или пытается мыслить, есть вера в Разум, т.е. в некую развиваемую человеком в течение жизни способность оценивать и исследовать мир вокруг себя, какой бы сложности он ни был и каким непознаваемым ни казался. Действие Разума каждодневно тестируется практически всеми институтами общества. Можно сказать, что сегодняшняя постсекулярная ситуация характерна не возвратом к вере отцов, а прежде всего и тем, что Новость (информация) и Мнение подавили Веру и Разум. Но разве может быть иначе в глобальном мировом сообществе?
29 февраля 2012 г.
Олжас Сулейменов, поэт (Алма-Ата, Париж)
“Я из поколения верующих атеистов”
1. В недавнем прошлом мы пытались обойтись без религии. Ныне маятник качнулся в обратную сторону: в некоторых постсоветских государствах теперь пытаются обойтись без науки и светского образования. Недавно прочел сообщение, что в Таджикистане число мечетей уже превзошло количество школ. Это результат только первого двадцатилетия независимости. В других республиках Центральной Азии подсчет еще не проводился. А надо бы. В Казахстане “новые казахи” (нувориши и нуворишки) увековечивают свои имена, воздвигая в родных селах и городах “Дома Бога”. Благое дело. Если бы рядом на их деньги строились школа или детсад, Дом культуры или больница. Но пока таких частных архитектурных ансамблей не наблюдается.
И результаты такой перестройки, пущенной государствами на самотек, уже заметны. В Киргизии, по данным социологов, только 16,3 процента пятнадцатилетних умеют читать и понимать прочитанное. Значит, более 80 процентов молодых людей, рожденных в независимом Киргизстане, не смогут прочесть книг Чингиза Айтматова и других киргизских писателей.
Утверждая в своих республиках демократию, мы имели в виду только самый общий смысл этого слова — “власть народа”. А нынешние обстоятельства заставляют вносить уточнения: настоящая демократия — это власть просвещенного, духовно богатого народа. Только такая демократия не превратится в ширмы, маскирующие сатрапии самых разных форм. Сама жизнь против революционного принципа “Или — Или”: “или религия, или наука!” Мы постепенно привыкаем к эволюционному
“И — И”: “и знания, и вера!”
2. У нас в Казахстане принцип “И — И” распространяется и в этой сфере. Ислам и православие, слава богу, вполне мирно сосуществуют. По традиции давней и с помощью государства. Любые нарушения преследуются по закону.
Более того, в Астане регулярно проходят съезды лидеров различных мировых религий. В июне состоится Четвертый съезд. На этих встречах обсуждаются вопросы, которые уже веками не находят ответа. Например, христиане никак не могут договориться о едином календаре дат. В мусульманстве есть давно обсуждаемые вопросы. О ваххабитах, салафитах, например, уже говорят не только религиозные деятели, но и службы безопасности в различных странах.
Государство должно помогать разумному возрождению духовности общества. И регулировать взаимоотношения между конфессиями. Принцип “И — И” должен лежать в основе всей общественной жизни, помогая взаимозависимому сосуществованию социальных классов, этносов, политических партий и, конечно, конфессий. Позитивные категории — “сотрудничество”, “союз”, “взаимодействие”, “дружба” — порождены принципом “И — И”. А негативные — “разлад”, “распря”, “вражда” — детища принципа “Или — Или”. Простая арифметика. С одной стороны, сложение и умножение, с другой — вычитание и деление с разделением. Простая, но как трудно обществам освоить эту “неслыханную простоту”.
3. В полиэтнических обществах понятия “конфессия” и “национальность” уже давно тождественны. В Казахстане, например, если ты по рождению казах, то ты “мусульманин”. У тебя и фамилия от коранического имени. Если рожден русским, то считаешься православным. Объединяет гражданство. И, конечно, убеждения, которые не всегда сопряжены с религией.
Религиозная ситуация в стране? Казахи и русские в нашей стране и прежде никогда не были религиозными фанатиками. Ислам — относительно новая вера в среде кочевых тюрков. Он прослеживается в нашей истории пунктирно. То в седьмом веке, то в десятом, в семнадцатом. Пока не произошел симбиоз с традиционным тенгрианством, которому, считают, шесть тысяч лет. Тенгрианство — это культ природы, ландшафта — всего живого. Каждый казах — эколог от рождения. И мы верим, что Бог един, хотя имен у него много. Казахи называют его Алла-Тенгри. Без фанатизма. Поклонение Аллаху сочетается с почитанием духов предков. Ваххабиты этого не признают. Сотни наших юношей учились в Саудовской Аравии, на родине ваххабизма. Теперь их голоса слышны в наших новых мечетях. Настораживает явственно звучащая интонация “Или — Или”.
4. Знание и вера — девиз интеллигенции нашего поколения. Он был общим для моих друзей по литературе — Роберта, Андрея, Чингиза…. Верю в постулаты добра, выраженные во всех религиозных учениях. Можно сказать, что я из поколения верующих атеистов.
7 марта 2012 г.
Вика Чембарцева, поэт, прозаик (Кишинев)
“Все мы по сути своей одинокие боги”
1. Век XX в определенном смысле можно назвать веком атеистическим. Но господствовавшее в научной и философской среде прошлого столетия представление о том, что религия отживает свое, очевидно потерпело крах. В особенности в годы, последовавшие за развалом Советского Союза, когда изменение общественного строя вызвало внутренний личностный кризис, — именно обращение к религии стало для многих духовным стержнем, помогающим сориентироваться и прижиться в переменившемся мироустройстве. Несомненно, религия была и остается важным компонентом индивидуального человеческого бытия, основой социальной, общественной жизни. Несмотря на долгие годы запрета, закрытые храмы, невозможность исполнения обрядов, преследования со стороны правящих сил, глубоко верующие люди продолжали питать духовную почву, отстаивая идеалы своей веры. Однако изменение общественного сознания, ограничиваясь внешней атрибутикой, возвело религию в категорию некой общественной декорации, лишенной глубинного духовного и философского смысла. Это принято и даже модно — ходить в церковь по праздникам, отмечать оба христианских Рождества (по старому и новому стилю), совершать обряды крещения младенцев и венчания, соблюдать посты для похудения, а не для очищения души и так далее… Разница в том, что процент причисляющих себя к верующим значительно больше, чем процент собственно верующих. А принятая в православных храмах твердая такса за те или иные церковные услуги, при отсутствии которой положенные обряды просто не будут проводиться (а значит — не будут отпускать грехи, приобщать к таинству крещения, отпевать усопших…), уже не только искажает, а извращает сами понятия христианства, еще больше углубляя существующий разрыв между религией и церковью.
С одной стороны, в мире все еще продолжаются войны на почве религиозных разногласий. С другой — эволюция человеческой духовности стремится к слиянию различных религиозных направлений воедино.
На мой взгляд, любая религия должна помогать людям приходить к Богу, испытывать личные духовные переживания и формировать мировосприятие, опирающееся не на продиктованные временем приоритеты общества, а на глубокие нравственные законы.
2. Молдавия — светское государство. Многонациональное и многоконфессиональное, однако наиболее распространено православное христианство. Среди других религиозных направлений можно назвать иудаизм, католицизм, баптизм, пятидесятничество, бахаизм, ислам, кришнаизм, лютеранство и т.д. Исполнение обрядов, следование этнокультурным обычаям и традициям, семейные устои и ценности передаются от родителей детям вместе с вероисповеданием. У маленького человека нет выбора — кем ему быть и каким богам молиться — это за него решают представители семьи. В положенные сроки он проходит обряд приобщения к Богу своих отцов. Однако в сознательном возрасте многие люди, переосмысливая какую-то часть прожитой жизни, стремясь обрести духовную гармонию, приходят к своему пониманию Бога и нередко осознанно переходят из одной конфессии в другую. Это не хорошо и не плохо, это так, как есть, и так, как может быть единственно правильным для данного конкретного человека. Человек в своем стремлении к божественному становится лучше, добрее и толерантнее по отношению к ближним. Но продолжающиеся проявления религиозного фанатизма и нетерпимости к представителям других конфессий порой пугают, заставляя задуматься о будущем детей… Совершенной дикостью мне показались недавно проходившие митинги против легализации ислама на территории республики, а затем и против строительства мечетей в Кишиневе. Это при том, что в Молдавии действуют несколько центров консолидации мусульман. Возмутило и шокировало поведение группы радикальных христиан-фанатиков, в декабре 2009 года варварски разбивших иудейскую менору, установленную в честь празднования Хануки в одном из столичных скверов. При абсолютной безучастности толпы… И все это при том, что свобода принадлежности к какой-либо конфессии гарантирована Конституцией РМ, где четко сказано, что каждый гражданин имеет право на свободу вероисповедания, религиозную веру как индивидуально, так и в обществе, а также распространять эту веру, отправлять частным образом или публично культ, в том случае если это не противоречит действующим законодательным актам страны. Самое отвратительное, что мощная система манипулирования сознанием обывателей на межконфессиональных проблемах успешно используется политиками для удовлетворения своих предвыборных амбиций.
3. Мои герои — отражения моего внутреннего духовного поиска. К каким бы богам человек ни обращался, на каком бы языке ни возносил он свои молитвы и каким бы именем он ни называл своего Бога, человек всегда ищет защиты, высшего проявления безусловной любви, духовного равновесия и счастья. Человек не может существовать вне единения с пространством Божественного. Все мы по сути своей одинокие боги, создающие вокруг себя свои вселенные. Рождаясь и умирая наедине со своим внутренним я, в бесконечном стремлении к гармонии, только мы сами можем обречь себя на свой внутренний ад или поверить в свой внутренний рай. Мой мастер по йоге часто повторял, когда кому-то не удавались балансовые асаны: “Внутреннее равновесие — всегда залог равновесия внешнего”. Все в нас самих. И ничто не появляется из ниоткуда. Я живу по принципу — мой мир меня любит и бережет. И он оберегает и любит меня ровно настолько, насколько бережно и с любовью отношусь к нему я. Поэтому я желаю всем нам обретения внутренней гармонии, радости, любви и душевного равновесия.
1 Обращение к Александру Эбаноидзе — главному редактору “Дружбы народов”.
2 См. “ДН” № 4, 2011.