Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2010
Лапшина Елена Евгениевна — поэт. Родилась в Подмосковье, во Фрязине. Окончила экономический ф-т Московского лесотехнического ин-та. Публикуется с 2000 года. Автор книг стихов: “Вымани ангела” (совм. с О.Ивановой), “В невесомой воде” (2006). Работает в
ж. “Октябрь”. Живет в Москве.
* * *
но любой — ненароком — его фотоснимком клеймен:
эти девочки-девушки-женщины, бывшие мной,
отбывают былое, уже не имея имен.
Не во времени дело, не в мутной повадке его —
потихоньку начаться, а после втопить во всю прыть.
И не праздная память приврет, разрывая родство
с незабвенными теми, кого бы и рада забыть.
Что одежда, что прошлая жизнь: поносил и — тесна.
Так змея выползает из кожи, из прожитых дней:
омертвевшая длинная кожа — уже не она,
монохромная хрупкая лента — уже не о ней.
* * *
я в нем стою, как девочка нагая,
всех, походя глядящихся в окно,
ненужной откровенностью пугая.
Благословен стыда стеклянный дом
с его простым удобством для пристрела.
Гордыня, знамо, лечится стыдом, —
и я лечусь, пока не застарело.
Я протираю мутное стекло
и жду, когда придет покой — не роздых, —
и я пойму: ну, вот и отлегло…
И выдохну, как пар в морозный воздух.
* * *
и ртами пираний вода целовала,
и бились в борта, выходя из воды,
харибды и сциллы — ладони беды.
Щепой корабли разлетались, дощаты.
Просили не силы, просили — пощады.
Но тайного слова губительный гнет:
земля не приимет, вода — не вернет.
И ныне над нами смыкаются своды —
тяжелые льды — онемевшие воды.
Ни звука, ни вздоха, и виден сквозь лед
мерцающих рыбиц застывший полет.
* * *
плотвица, заглотившая блесну,
царь-рыбица бесценного улова.
Уже не сожалея ни о ком,
неведомым ведома рыбаком
на волоске, на тонкой леске слова.
* * *
и поплывем по млечному распутью.
И в наши тонкостенные тела —
стеклянные, наполненные ртутью, —
войдет неодолимый тонкий хлад
там, на последней — в никуда — границе,
где тьма густа, как черный мармелад
у Марианской впадины в глазнице…
* * *
напоминают мне глаза ли, губы ль.
Увы, лицо, идущее на убыль, —
как старый зверь, бредущий на ловца,
уже прощенный за тщету надменья,
за темноту грядущего затменья.
* * *
Что бездумная вольница здесь, что тупая неволя,
где тяжелые лоси ломают предутренний наст,
разоряя гнилую скирду на окраине поля.
Помрачение мира, знамение, знамо — зима,
как предвечная весть — мерзлота ледяного поморья.
Осмелевшие волки заходят в пустые дома,
оскверняя жилье, как ворье, разоряя подворья.
Умолкают языки, дороги ведут в никуда…
Не сумев сговориться, смолчатся варяги и греки.
В полынье недвижима полынная злая звезда,
и стоят подо льдами горчайшие черные реки.
Край звериных следов, где никто никого не спасет,
никому не привидится, в память безвестному веку,
будто кто золоченую чашу по небу несет
и незримый другой невесомо ступает по снегу…
* * *
И в дольний мир ненадолго сходя,
как лестницами — струями дождя,
пройти в ушко тропою караванной.
И слушать, как упорствует трава,
и лебедей пускать из рукава,
и загоститься, будучи незваной.
А после, выкликая имена,
еще не понимая, что — одна,
брести обратно — в край обетованный.