Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2010
.Лидия Григорьева «Сновидение в саду»: Стихи ХХI века». — М.: «Русский Гулливер», 2009.
Султан Яшуркаев
Воспитание садом
В мир стихов Лидии Григорьевой я впервые попал, скитаясь по дебрям Интернета. Взгляд остановился даже не на стихах — а на самом имени. Лидия — так звали девушку, в которую был влюблен в студенческие годы. Вообще-то мало читаю современных поэтов — как-то не притягивают. Быть может, сказывается и мой “несовременный” возраст, после чтения стихов на нынешнем “новоязе” часто возникает ощущение, что это — разговор ни о чем, с технической сноровкой втиснутый в рамку рифм. Мой внутренний консерватизм, упорно сопротивляющийся всемирному потопу литературной и иной необязательности, уже давно делит отечественную поэзию на “мою” и “не мою”. То, что называется сегодняшней поэзией, по крайней мере, то, что мне встречалось в моих блужданьях по Интернету, видимо, “не мое”. “Мое” — оно там, в другой эпохе, которая звалась “золотым веком русской поэзии”.
Стихи Лидии Григорьевой, увиденные мной в Интернете, назывались “Воспитание сада”. Это, с первого же взгляда, и был Сад, и я вошел в него — осторожно, отводя ветки, наугад. Что покорило сразу — организация речи: чистый, прозрачный, знакомый с юности литературный русский язык. А сквозь ветви-строки увиделось лицо женщины — думающей, с собственной философией.
Я чеченец и по воле судьбы живу в так называемом дальнем зарубежье. Человек, уже многие годы вынужденный жить вне ауры привычной жизни, лишенный широкого общения с понимающими его людьми, чувствует себя как бы внутренне “обуглившимся”: он понимает, почему в одном из стихотворений Лидии Григорьевой упоминается “обуглившийся” день. Такому человеку особенно дорого подлинное явление языка, на котором был написан букварь, взятый им в руки в первом классе.
С первого же соприкосновения с этими стихами возникает чувство, что в душе поэта разрушили один мир и взамен предложили другой, но не приемлет душа ничего чужого и чуждого, и вот на развалинах былого создается совершенно новое мироздание. Лидия Григорьева созидает мир из стихотворных строк. В ее Саду много цветов, но это не ботанический заповедник и уж тем более не гербарий. Этот Сад не ограничивается земными координатами; это звездный, астрономический Сад. Вот что говорит автор в предисловии к книге “Воспитание сада”: “Сад — это прообраз Божьего мира.
Сад — знаковое понятие… Звездное небо — тоже сад, возделанный Господом Богом…” Сад прозревает она и в камнях Синайской пустыни, и в коралловых рифах Красного моря, и в созвездиях Карибских морей… И не только лишь прозревает, но и посильно возделывает. И в результате появляется новая поэтическая книга “Сновидение в Саду” с подзаголовком “стихи ХХI века”.
Воспитание Сада не дается даром. “Розги пространства секут все нежней”, — проговаривается поэт. Наверняка — и “все больней”. Такая поэзия по определению не способна быть необязательной — такой садовник не способен жить “жизнью клевой”, и покой ему тоже не светит: жить “больно до вскрика”. Но, как резонно говорил Кафка, “нельзя же не жить”.
Дней осилю череду —
жить не перестану.
Господи, в Твоем Саду
на колени встану.
Книгу “Сновидение в саду” можно было бы назвать “Воспитание Садом”. Конечно, Лидия Григорьева уже давно — профессионал до мозга костей, со своими наработанными приемами и навыками. Но этот профессионализм не есть умение “дергать за струны”, влиять на читателя. Все ее умение и весь литературный опыт направлены к одному — к стремлению как можно более полно и точно выразить то, что звучит, мечется, терзается невысказанностью в ее душе и разуме.
Кто-то может подумать, что ее Сад — это попытка самообмана, эскапизма, ухода от личной трагедии — утраты единственного сына, что это только символ утешения и покоя, которого она ищет. Но Сад Лидии Григорьевой — больше и огромнее любого самообмана, он слишком велик, чтобы быть самообманом. Сей мир — другое дело. “Я тут не местная”, — говорит она. Постижению этой непостижной трагедии Лидия Григорьева посвятила целую книгу “Небожитель”:
Чей-то голос звучит на низах —
В небесах сотрясенье:
“Не топи его душу в слезах,
А молись о спасенье”.
…Чей-то голос звучит высоко,
В небеса улетая…
О, как он отлетел далеко!
О, душа золотая!
Сад Лидии Григорьевой произрастает из омытой светом и пламенем чистоты ее человеческого и женского страдания. Случайно ли она берет эпиграфом к одному из стихотворений строки Марины Цветаевой: “За этот ад, за этот бред, пошли мне сад на старость лет”? И вновь — ее Сад — не Сад бездеятельного и равнодушного ко всему покоя. Вот она спрашивает себя: “Можно ли жизнь объять, не выходя из сада?” Нет, если этот сад за каменным забором. Да, если этот сад — Сад всего зримого и незримого мироздания.
Мир разрушен взрывною волною,
Беспрерывно строчит автомат,
В дом поспешно вхожу, а за мною,
Благовейный летит аромат.
Это сад! Это сад бессловесный,
Расплескавший цветы у крыльца,
Два крыла разметавший над бездной,
Посылает за мною гонца.
……………….
И густая тенистая крона,
И колючие эти кусты —
Круговая моя оборона
От внезапной и черной беды.
В этом мире-саду по-соседски согласуются и жизнь в саду, и вечный зов к перемене мест, выпавшей на долю судьбы и ее обстоятельств: “Жадность моя к перемене мест, жизнь на вокзале!”. Хотя уже многие годы Лидия Григорьева живет за рубежом, в Лондоне, где работает ее муж, она — глубинно русский поэт. Ее духовные и земные корни — там, на Родине, и поэтому так страстно переживает она в себе и тьму, и свет отчизны:
Опять, как встарь, самой пришлось
преодолеть пургу.
И рысь, и Русь, и зимний лось
в снегах по требуху.
Или:
Кричали на причале,
грузили с кондачка,
армянские печали,
узбекские шелка.
Осиновые колья
Вбивали со злобой.
В грузинские застолья,
литовский зверобой…
…………
И разошлись по саклям,
по разным полюсам.
В житье-бытье накаплем
не рижский ли бальзам…
Лидия Григорьева — поэт состоявшийся. Ее стихи переведены на целый ряд языков, в том числе и на японский; она носит много почетных титулов и является членом эксклюзивных обществ, академий, творческих союзов. В своей статье о ней известный критик Лев Аннинский одарил Лидию Григорьеву еще одним титулом, назвав ее Человечихой. По-моему, это очень точно. Я бы, однако, наделил ее еще и титулом Садоустроительницы. Хоть это, наверное, и новое слово, но оно, как и творчество самой Лидии Григорьевой, очень и по-настоящему “мое”.в саду”: Стихи ХХI века”. — М.: “Русский Гулливер”, 2009.