Рассказ. Перевод Елены Каллонен
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2009
Андрус Кивиряхк (Andrus Kivirдhk, род. 17.08. 1970) — драматург, фельетонист, прозаик. Окончил Тартуский университет по специальности журналистика (1993). Дебютировал в 14 лет в юмористическом журнале “Громовержец” (“Pikker”, на эст. яз.). Сначала работал в ежедневных эстонских газетах, писал фельетоны, юморески, сценарии пародийных телесериалов. В 1996 г. опубликовал книгу “Воспоминания Ивана Орава, или Прошлое как синие горы” (на эст. яз.; премия фонда Eesti Kultuurkapital, 1996), в которой сатирически отразил довоенное прошлое Эстонской Республики и историю Советской Эстонии. Его пьесы “Поминки по-эстонски”, “Голубой вагон” и “Ромео и Юлия” публиковались в журнале “Таллинн”.
В один прекрасный день люди увидели, как по тропинке быстро семенит отвертка. К ней были припаяны крошечные ножки из проволоки, и она перебирала ими проворно, как муха. Ни рук, ни головы у отвертки не было, но зато был хвостик из красной шерсти, который время от времени ходил из стороны в сторону. Отвертка двигалась напрямик, перелезала через камешки и шлепала по лужам — ведь у нее не было глаз, чтобы обозревать окрестности и выбирать дорогу посуше. Однако продвижение вперед шло успешно и вскоре странный путешественник исчез за оградой.
Майт Мярг оказался свидетелем этого необычного происшествия. Он стоял, облокотившись о столб ограды, и, грызя сухой стебелек, провожал взглядом путника. Только тогда, когда отвертки и след простыл, Майт сообразил, что следовало бы позвать жену, наверное, и ей было бы интересно взглянуть на этакое зрелище. Теперь, разумеется, было уже поздно, но тем не менее Майт громким голосом кликнул жену, и та появилась, чтобы узнать, что с ним такое стряслось.
— Чего несешь! — разозлилась она, выслушав рассказ Майта. — Ты что, за дуру меня принимаешь? Так я тебе и поверила!
Жена махнула рукой и хотела вернуться в дом, но Майт остановил ее.
— Клянусь богом, я не вру! Отвертка разгуливала словно какая-нибудь трясогузка. Может, она на батарейках? Во всяком случае чертовски мудреная штуковина!
— Ты что, серьезно? — стала допытываться жена, с подозрением глядя на Майта. — Неужто и впрямь отвертка шла по тропинке? Нет, не верю.
Но Майту и не пришлось убеждать жену, поскольку к ним по дорожке приближался новый гость — пестрый шланг от пылесоса. У этого господина ног не было, шланг полз подобно змее, извиваясь так, что песок шуршал и взметался вверх. Вместо глаз у змеи были каштаны, вперенные прямо в небо, на спине седло.
— Гляди, гляди, Сийри! — взволнованно крикнул Майт. — Еще один!
— Это же самая настоящая змея! — взвизгнула Сийри. — Вдруг еще пролезет под забором к нам во двор?
Словно бы услышав слова Сийри, шланг нацелился на забор Мяргов и стал стремительно приближаться.
— На помощь, на помощь, — заорала Сийри. Майт принялся искать какое-нибудь орудие, но не придумал впопыхах ничего лучшего, выдернул с грядки палку, вокруг которой вился горох, оборвав при этом побеги. Шланг тем временем достиг забора и проворно проскользнул под калитку. Сийри с воплями устремилась к дому, Майт принялся размахивать палкой, шланг ловко уклонялся от ударов и, ползя через двор, добрался наконец до соседского сада, где и исчез в высокой траве.
— Господи помилуй, что же это было? — воскликнула Сийри, стоя на цыпочках на ступеньках и испуганно глядя вслед чудовищу. — Гадюка, что ли?
— Какая там гадюка, видела же, что шланг!
— А как шланг может ползать?
— Откуда мне знать, может, какой-нибудь моторчик в голове работает… Может, какая модная игрушка. Черт их разберет.
— А вдруг вернется? — жалобно протянула Сийри. — Как думаешь, вернется?
— Черт, откуда мне знать! — разозлился Майт. Он отправился в соседский сад и осторожно оглядел его. В густых зарослях крапивы и репейника ничего подозрительного он не обнаружил.
— Пойду, перекинусь парой слов с Яагупом, — сказал Майт. — Предупрежу его тоже. Может, он что посоветует. Он ведь мастер на все руки.
Однако Майту не пришлось предостерегать Яагупа, поскольку каштановоглазый шланг нежился прямо на крыльце у соседа, в то время как сам Яагуп, стоя рядом, примерял платье на маникюрные ножницы.
— Помилуй бог, Яагуп, ты чего делаешь? — спросил Майт. — Так это ты смастерил эти… штуковины? Зачем?
— Без дела жить — только небо коптить, — заметил Яагуп, старик с черной, с проседью, всклокоченной бородой. Он всю свою жизнь проработал на заводе, стоя за токарным станком, а теперь вышел на пенсию и зажил в отцовском доме. Его все знали как искусного мастера, звали, когда надо было починить телевизор, или несли ему неисправные утюги. Однако, чтобы оживлять шланги и отвертки, — такого за Яагупом никогда раньше не водилось, это было что-то новое. И Майту ничуть не нравилось. И вот уже по двору Яагупа разгуливали ножницы в платье, тут и там мелькали еще какие-то пучеглазые предметы на ножках. Кирпич, помаргивая ресницами, приблизился к Майту, словно норовя обнюхать его, и при этом больно ударил по лодыжке.
— И что это за работа такая… — возмутился Майт. — Сплошное безобразие. И сколько ты их уже намастерил?
— Семьдесят три штуки, — ответил Яагуп, беря в руки цветочный горшок с настурциями. Он оглядел его, покрутил в руках и стал сосредоточенно тереть наждачной бумагой.
— Как бы это получше сделать? — бормотал он. — Куда бы прицепить хвост? И сколько глаз просверлить?
— На кой черт горшку хвост? — негодовал Майт. — Прекрати это дурачество! Семьдесят три штуки! Где они все?
— Разбежались, — ответил Яагуп и принялся вырезать цветочному горшку глаза.
— А ты подумал о том, сколько неприятностей они могут натворить? — со злостью спросил Майт. — Может, сейчас они… топчут в моем саду розы? А они кусаются?
— Те, кому я сделал зубы, кусаются, — отозвался Яагуп. — А у кого нет зубов, те не кусаются.
Со стороны дома Майта раздался вопль. Майт пришел в ярость.
— Чертов старик! — заорал он. — Если кто из твоих ублюдков напал на мою жену или детей, я тебя прибью! Лучше бы выкосил траву в своем дворе, а то живешь в крапиве, как жаба, смотреть стыдно!
Выкрикнув это, Майт что было мочи помчался к дому. На первый взгляд ничего страшного там не стряслось, однако Сийри сидела с испуганными глазами у окна и молча показывала на куст смородины. Он был весь обломан — и неудивительно: посередине куста притаилась огромная дождевая бочка.
— А ну-ка, брысь! — заорал Майт и хлопнул в ладоши, словно отпугивая дроздов. Ломая ветки, бочка выскочила из куста, и красные гроздья ягод разлетелись во все стороны. Покачиваясь на шести зеленых ногах, бочка походила на огромного жестяного паука. Страхолюдное создание быстро помчалось к калитке, перемахнуло через нее так, что болтавшаяся в нем вода пролилась на грядки Майта, затем снова вскочило на ноги и теперь, став намного легче, с резвостью оленя помчалось по направлению к горизонту, пока не слилось с темнеющим там лесом.
Теперь у Майта и Сийри не было ни минуты покоя. Диковинные существа без конца досаждали им, разгуливали по двору и прятались под навесами. Майт неоднократно ходил разговаривать с Яагупом, угрожал судом, но старик лишь молчал или вскользь замечал, что без дела жить — только небо коптить, этим все и ограничивалось.
“До чего же своенравен и заносчив этот человек! Если б Мы захотели, чтобы чайная ложка по обочинам канав разгуливала, Мы бы сами ее туда направили, но Мы не посчитали это нужным! И смертному надо с этим смириться. Для проживания в канаве Мы создали лягушку, пусть себе там скачет, а также кузнечика, пусть себе там стрекочет, а вот для того, чтобы размешивать сахар в стакане, — создали ложку. И да будет так! Аминь!”
Господь ниспослал Яагупу несколько поучительных снов, которые должны были образумить старика, но, поскольку Яагуп почти совсем не спал, а все мастерил и мастерил, эти сновидения не смогли выполнить своего назначения и постепенно испарились, как спирт, оставленный стоять открытым. Яагуп же без удержу трудился. Взяв свой пиджак, он приделал к рукавам пальцы из замазки и пустил пиджак гулять.
К этому времени слух об удивительном мастере разнесся далеко по округе, и народ стал стекаться сюда со всех сторон. Окрестным жителям туристы досаждали не меньше, чем “творения” Яагупа, и под покровом темноты приезжих нещадно колотили. Такая суровая мера несколько сдерживала натиск туристов.
Прибыла какая-то девица, она задыхалась от восторга и часами просиживала у ног Яагупа, восхищаясь его проворными движениями и сноровкой. Когда жители деревни вновь пришли увещевать мастера и стали угрожать ему полицией, лицо девицы запылало от гнева и возмущения.
— Как вы не понимаете, что он гений! — воскликнула она. — Он художник, величайший из живущих, а также живших ранее! Он Мастер! Вы приходите и говорите ему, что вашу морковку потоптали! Зачем? Какое это имеет значение? Почему из-за такого пустяка вы препятствуете рождению искусства, почему мешаете творцу создавать шедевры? Стыдно должно быть вам, жалкие обыватели! Чудо приходит к вам во двор, ступает на ваши несчастные морковные грядки, а вы жалуетесь! Вы должны небо благодарить, что живете в одно время с ним.
Яагуп к этому времени приобрел большую сноровку, каждые пять минут на свет появлялась новая диковина. Иные были совсем крошечные, как, например, кнопка, прыгающая подобно блохе, или же булавки во фраках из фольги, но были и весьма внушительных размеров, вплоть до старого гаража Яагупа. К этому гаражу также были приделаны ноги — из толстых дубовых чурбаков, а глазами служили крышки от суповых кастрюль, гараж медленно похаживал, оставляя за собой глубокие следы, а однажды ненароком снес Майту калитку. Взбешенный Майт хотел пристрелить гараж из охотничьего ружья, но пули кирпич не брали. Гараж лишь прибавил скорость и вразвалку засеменил к ближайшему лугу и там разлегся, как большая толстая корова, и стал нежиться на солнце.
Гомункулов поменьше Майту иногда удавалось уничтожить, хотя это было весьма непросто, поскольку они были верткие, как уклейки, — но проку от этого было мало. Яагуп тут же мастерил новые, они плодились с неимоверной скоростью.
В первые дни с творениями Яагупа пришлось воевать лишь семье Мяргов, однако вскоре маршрут этих тварей протянулся до садов и других жителей деревни. Поначалу возникла паника, затем, после выяснения обстоятельств и установления происхождения этих странных существ, все пришли в ярость. Сообща ходили выговаривать Яагупу. Однако старик никого не слушал, а разбираться с помощью рукоприкладства никто не хотел, Яагуп как раз изготовил десять зубастых табуреток, и они, похоже, очень пеклись о своем папаше. Так что все благоразумно ретировались.
В небесных сферах деятельность Яагупа тоже вызывала недовольство. Господь в силу своего безграничного милосердия долгое время не вмешивался в нечестивые дела Яагупа, но в конце концов и у него чаша терпения переполнилась.
“Разве это дело смертного — давать жизнь вещам, которым Бог повелел быть неодушевленными? — спросил Бог самого себя. — Вот ведь трудится это жалкое существо там, внизу, как мартышка и высмеивает установленные Нами нормы и законы! Великим Яагупом!
— Великий или не великий, — мрачно отозвался Майт Мярг, — а неприятностей от него хоть отбавляй. Лето, а босиком во двор не выйти с тех пор, как он ноги своим бритвам приделал, а лезвия летать научил. И теперь они, черт побери, повсюду тебя подстерегают! Никогда нельзя быть уверенным, что не наступишь голой подошвой на лезвие! Детей во двор боишься отпускать! Не говоря уже о прищепках для белья, которые подкрадываются к тебе и щиплются. Пусть отзовет своих уродов и запрет у себя в погребе.
Девица хрипло рассмеялась.
— Да уж, конечно! — насмешливо произнесла она. — Большой художник подарил миру такое чудо, как голубоглазую бритву на ножках, а мир требует — запри свое чудо в погреб! Порой я действительно ненавижу этот жалкий “мир”! Проваливайте отсюда и не мешайте больше художнику!
— Тоже мне художник, — проворчал кто-то из деревенских. — Вчера гляжу — купюра в сто крон на траве валяется! Господи, счастье какое! Хочу поднять, а она как поскачет, словно лягушка, черт ее дери! Делай что хочешь, в руки не дается! Яагуп, этот старый хрыч, и к деньгам ноги приклепал! Стервец этакий… Подумать только, к деньгам — ноги! К стокроновой! У меня дома, может, есть нечего, а он с деньгами играет, поганит их! Скотина!
Девице надоело выслушивать это, она примостилась у ног Яагупа и с восторгом следила, как он приделывал волосы из пакли к лысой голове лампочки. Зубастые табуретки демонстративно защелкали челюстями, и обозленные односельчане разошлись по домам.
Одна лишь девица осталась верна Яагупу.
— О, мастер! — прошептала она как-то ночью, обнимая облаченные в треники ноги старика. — Подари мне ребенка. Я хочу родить тебе сына, который пошел бы по твоим стопам! Ляг со мной рядом, мой гений!
— Времени нет, работа не позволяет, — ответил Яагуп. — Чертова простокваша! Приделал ей бороду и смастерил позвоночник из ивовой ветки, так нет, норовит растечься! Ничего не поделаешь, придется сделать брюки на подтяжках! Тогда она сама подтянет их, ежели снова начнет растекаться, глядишь, опять примет нужную форму.
Девица горестно вздохнула и на следующий день укатила.
Однако появились другие чокнутые. Появился Март-Балда, длинный хлипкий мужчина, который при ходьбе все время разводил руками.
— Ах, ах, ах, — произнес он. — Я и сам думал разные диковины мастерить, уже два зубчатых колеса приобрел, вот только третьего не хватает. Как раздобуду, такой аппарат сделаю, сам будет и пули метать, и кашу мешать, и пиратские рассказы писать. Вот жизнь наступит! Лафа!
Он здоровался со всеми встречавшимися ему “творениями” Яагупа, а тем, кто побольше, как, например, кафельная печь или лохань, вежливо подавал руку.
— Мы, кажется, вместе на казенной службе были, — сказал он, задумчиво глядя на козлы. Козлы ничего не ответили, подпрыгнули и поскакали прочь. Март-Балда стянул с головы кепку и отвесил низкий поклон.
— Конечно же, господин майор, вы были офицером, а я всего-навсего солдатом, как же это я запамятовал. Ну и ну! Да здравствует родина!
Забавы ради Яагуп приклеил к ботинкам Марта-Балды ноги и приделал крошечные, сложенные крест-накрест, ручки, чтобы ботинки, если понадобится, могли бить в барабан. Март был страшно доволен, сам шел впереди, ботинки же, как цыплята, по пятам, и хвалился:
— Чем не жизнь, туфли сами по себе идут, могу теперь пашу из себя разыгрывать.
Вот такие истории творились вокруг Яагупа.
Неудивительно, что не только у местных жителей терпение лопнуло, сам Господь Бог тоже начал терять его. Созданные Яагупом существа разгуливали повсюду, а конца работе мастеpa было не видать. И Господь решил наказать Яагупа.
И вот как-то ночью он явился к Яагупу, сдавил ему грудь и попытался схватить его под мышками. Яагуп сопротивлялся, вырывался и брыкался. Долгое время они боролись без всякого результата, а затем Господу удалось подмять под себя Яагупа. Он схватил лежащего на животе старика за голову и стал тянуть так, что шейные позвонки затрещали. Яагуп застонал, поднатужился что было сил и перевернулся, при этом боком придавив Господу ногу. Теперь Яагуп мог свободно орудовать руками, но все же силы оказались равными, и к утру пристыженный Господь ретировался. У Яагупа оказалось вывихнутым лишь бедро, но это не помешало ему продолжать работу.
Он как раз мастерил из граблей и лейки какое-то похожее на индюка существо с длинной шеей и редкими волосами, когда внезапно услышал чей-то голос, шепчущий ему на ухо.
— Хороший, умный Яагуп! — пищал голос. — Не давай себе пощады, продолжай работать. Скоро на земле будет больше существ, созданных тобой, нежели тех, кого сотворил Бог, и тогда власть переменится. Тогда у нас будет новый Творец, а этот старый спесивый господин перекочует в мусорный ящик! Еще немного, Яагуп, еще немного! О, как я горжусь тобой!
Яагуп махнул рукой, чтобы отогнать пищавшего комара, но голос продолжал:
— Если б ты только сумел высекать из скалы существа еще более крупные и зубастые, которых не смогло бы одолеть ни одно войско, то важному господину на облаке было бы не сдобровать. Мы свергнем Бога и захватим власть! Ох, как он до сих пор гордился своими жалкими достижениями — из праха создать человека! А ты, Яагуп, можешь сотворить их хоть из ситца! Ты, Яагуп, Прометей, который дал роду человеческому то, чего у него до сих пор не было, — подлинную божественность!
Яагуп в сердцах сплюнул и сунул в уши затычки. Затем подобрал собачье дерьмо, закрутил ему лихие усы и с размаху запустил в воздух.
Три месяца работал Яагуп, не переводя дух. Господь следил за ним с небес со страхом, Сатана — с радостью, деревенские — с отвращением. Тварей Яагупа уже больше не боялись, сильный пинок всегда отпугивал их. Лишь к зубастым табуреткам пока еще остерегались прикасаться, да и к гаражу с глазами-крышками от суповых кастрюль, застрявшему в лесу между двух елей и злобно там громыхающему, никто не хотел прийти на помощь — вряд ли такое чудище, как он, знает, что такое благодарность, чего доброго еще набросится на спасителя.
Как-то раз, в послеобеденное время, только успев опустить в колодец банное полотенце, превращенное в медузу, Яагуп вдруг присел на ступеньки, вытер руки о пиджак и закурил.
— Готово, — произнес он.
И тотчас же около него появились Господь и Сатана.
— Что готово? — спросил первый.
— Работа завершена. Восемнадцать тысяч тварей, — пояснил Яагуп. — Готово.
— Что значит — готово! — недовольно произнес Сатана. — Продолжай дальше. Видишь эту старую миску — вдохни в нее жизнь!
— Нет, хватит, — пояснил Яагуп, ковыряя в носу, — надоедная была работа, но я с ней справился.
— Не понимаю… — пробормотал Сатана. — Хватит? А кому тогда так уж нужны были эти восемнадцать тысяч?
— И почему ты, бесхитростная душа, вообще их делал, если эта работа была такой надоедной? — поинтересовался Господь.
— Так было надо, — ответил Яагуп. — Должен был делать. Работа волынки не терпит.
— А почему именно восемнадцать тысяч? — в один голос воскликнули Бог и Сатана.
— Ну, а сколько же? — вопросом на вопрос ответил Яагуп. — Сколько надо было, столько и сделал. Пересчитайте, если хотите.
Господь и Сатана уставились на Яагупа. Он сидел перед ними, и действительно казалось, будто за этим ленивым выражением лица не кроется ни единой мысли. Но в то же время… Они с почтением разглядывали Яагупа, и на какой-то миг им показалось, будто перед амбаром разлегся отдыхающий тигр. Вот он зевнул. Челюсти пришли в движение, обнажая мощные клыки… Раз! И снова сомкнулись. Хвост бьет о землю, вздымая ворох листьев…
— Скажи мне, он что, придурок? — шепотом спросил Бога Сатана.
Яагуп вытащил из бороды застрявший там комочек грязи и рассеянно размазал по рубашке.