Марийский феномен
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2009
В этом путешествии по Республике Марий Эл было немало неожиданностей. Например, я не ожидал встретить на Среднем Поволжье снежного человека — а следы его неожиданно обнаружились. ГУЛАГ, язычество, священные рощи, мифология, густо перемешанная с реальностью, ручейки родной речи в деревенской лесной глубинке и очень богатые современные школы, европейские связи, угро-финские фестивали — все это сложилось в своеобразный социокультурный фон. В путешествии мне помогали молодые люди — историки, культурологи, экологи, учителя, сотрудники министерства образования Республики Марий Эл, благодаря которым мне увиделась в новом свете главная тема национального образования. У каждого народа она своя, так думали еще в позапрошлом веке. У Германии — наука, в
Англии — выработка характера, идеал гражданина и свободное самоуправление, в Америке — инновации, безудержное стремление вперед.
В России тоже есть своя тема, свой принцип, лежащий в основе системы образования, недостаточно проявленный. Его искали со времен Ушинского в идеале человека. Этот идеал в России, если она желает быть мирной и благожелательной, — многоголосье ценностей и представлений разных этносов, ею объединяемых. В том числе представлений об индивидуальности, об отдельном человеке.
Разные народы по-разному относятся к индивидууму. В марийской (и вообще угро-финской) культуре ценности меряют не массами, не толпой, а человеком с отдельного двора, дома, как говорили когда-то, — “дыма”. Сама природа, лес, размеренный ритм жизни вырабатывали уравновешенный, “спокойный и дружелюбный нрав марийского народа”, как сказал о своем народе композитор Андрей Эшпай.
Этот народ не раз в истории оговаривали, называли “диким”, ломали через коленку, пытались утопить в лагерном болоте. Однако не только не утопили, но и не озлобили. Угро-финский менталитет взял верх. И народ остался в целом таким же спокойным и дружелюбным — мягким, терпимым, национально неконфликтным и внимательным к отдельному человеку, домашним каким-то народом. И его приватность, домашность оказалась неожиданно гораздо более плодотворной и перспективной c точки зрения исторического развития.
В европейской культуре заговорили о “марийском феномене” — своеобразном историко-культурном наследии, сохранившемся в языке, фольклоре, этнопедагогике. В развитых странах этого своеобразия осталось гораздо меньше, поэтому марийская культура особенно интересна и финно-угорскому миру, и Европе в целом.
“Воды текут — берега остаются, мы уходим — вы остаетесь”, — завещал потомкам рано ушедший марийский классик Иван Ключников — Палантай. Это вопрос ко всем нам. Что возьмем? С чем останемся? Что станем делать?
Часть первая
Спасибо за наше счастливое детство
Справка. Республика Марий Эл расположена на Восточно-Европейской равнине, в среднем Поволжье. 60% территории занимают леса. 50 больших и малых рек, свыше 200 крупных озер. Население — 671 тыс. чел., примерно половина — марийцы. Относятся к финно-угорской языковой группе (куда входят венгры, карелы, коми, мордва, удмурты, финны, эстонцы). Исторически тесные отношения марийцы поддерживали с ближайшими соседями — русским и тюркским (татары, чуваши, башкиры) народами. В составе сельчан марийцы составляют более 70%. В демографической половозрастной картине преобладают женщины и подростки до 16 лет. Состав этноса включает горных марийцев (высокое правобережье Волги), луговых и восточных. Более половины марийцев живет за пределами республики — в Башкирии, Татарстане, Кировской, Пермской областях.
Мне посчастливилось увидеть Синюю птицу. Так называется единственная в республике, да, наверное, и на всем свете, средняя общеобразовательная литературная школа в Йошкар-Оле. Сейчас она — гуманитарная гимназия, а двадцать лет назад была литературным кружком, который вела поэт и редактор детского журнала Татьяна Иштрикова. Вела кружок в своей маленькой квартире, больше было негде, да и удобнее — Татьяна Вячеславовна с детства была прикована к инвалидной коляске. Но назвать ее инвалидом язык не поворачивается — такой неутомимой энергией творчества обладала эта женщина, таким желанием поймать Синюю птицу счастья, ну, хотя бы коснуться крыла и подарить детям. Они приходили к поэтессе с первыми стихами и рассказами, вместе отбирали работы, обсуждали. Постепенно кружок обрастал сборниками публикаций, друзьями и знакомыми, и когда детей набралось человек шестьдесят, им дали помещение, и это уже был литературный клуб. В него пригласили известных писателей, журналистов, переводчиков, организовали творческие мастерские, литературный клуб вырос в школу не только для пишущих детей. Но идея осталась: научить ребенка творить, остальное приложится, считала поэтесса.
Теперь ее уже нет на свете, но дело продолжили другие. Средняя школа имени Иштриковой не только пестует будущих писателей и поэтов, но и пытается воспитать людей с гуманистическим, совестливым взглядом на жизнь, таких, каких прежде именовали интеллигенцией. Сейчас считается, что это устаревшее понятие, на смену пришли другие, а национальная интеллигенция куда-то делась. В Марий Эл очень хорошо знают, куда…
Ежовская родина
В Министерстве образования республики я неосторожно заметил по поводу интеллектуального потенциала: мол, встречаются интересные молодые люди — экологи, историки, откуда только берутся. Да, сказала министр образования Галина Николаевна Швецова, переглянувшись со своим замом Александром Михайловичем Новоселовым, откуда-то еще берутся. И поскольку я интересовался этой темой, добавила: научный потенциал, который у них есть, идет от ссылки. Тут же в свое время была ссылка, пересылочный пункт. Вавилов отбывал, другие светлые умы, и благодаря сосланным и эвакуированным в войну питерцам и москвичам образовался высокий потенциал. Он еще теплится.
Хотя благоприятных условий здесь меньше, чем в других местах. Все-таки — “историческая родина” Ежова Николая Ивановича. В начале двадцатых товарищ
Н.И.Ежов, скромный партиец, был прислан в область на идеологическую работу, но на второй срок секретарем обкома избран не был и, уезжая в столицу по новому назначению, пообещал сослуживцам этого не забыть. И не забыл. Став тем Ежовым, он взял под особый контроль этот лесной край. В ходе курировавшегося лично товарищем Ежовым процесса, названного по имени бывшего сослуживца, “врага народа” и “финского шпиона”, “делом Петрова”, были уничтожены весь партактив, хозактив области и вся национальная интеллигенция — писатели, ученые-языковеды, этнографы, учителя. Особые “марийские дела” были сфабрикованы НКВД в Уфе, Свердловске и Кировской области. За десять лет, к тридцать седьмому году, марийское население уменьшилось на десятую часть. А у стертых в лагерную пыль остались дети, которых ждало счастливое детство…
Детдомовская деревня
Мы ехали на север, в Медведевский район. По дороге разговорился с провожатым — молодым историком. Представлю: Сергей Свешников, доцент кафедры социально-экономических наук Марийского института образования. Специалист по древней истории Мари, его кандидатская диссертация — о присоединении Марийского края к русскому государству при Иване Грозном, он автор “Истории марийского народа IX—XVI веков” (на вид — тоненькая брошюрка для студентов и учителей, а на деле — серьезное исследование). Судя по вашей книжке, говорю я Сергею Константиновичу, марийцы были воинственным народом. Что, менталитет изменился?
— Да, черемис считался воинственным человеком. Даже название в истории сохранилось — “эпоха черемисских войн”, тридцать лет с перерывом продолжались, это уже после падения Казани при Иване IV, будущем Грозном. Карамзин писал: “Бунт черемисский продолжался до конца Иоанновой жизни с остервенением удивительным: не имея ни сил, ни искусства для стройных битв в поле, сии дикари свирепые, озлобленные, вероятно, жестокостию царских чиновников, резались с московскими воинами на пепле жилищ своих, в лесах и в вертепах, летом и зимою, хотели независимости или смерти”.
Такая история… — продолжает молодой историк. — Сами природные условия препятствовали марийцам создать свое государство, они были разбросаны по лесам и болотам. Выбрали брак по расчету — русское государство.
В селе Люльпаны, куда мы приехали, главная достопримечательность — детский дом республиканского значения. Вокруг него крутится вся деревня, включая остатки птицефабрики, население во многом занято в сфере обслуживания детдома. Школа — наполовину из детдомовских. Многие с диагнозом ЗПР (замедленное психическое развитие), есть дети-олигофрены. Четыре коррекционных класса, в них больше детдомовских, но и местных хватает, объяснила директор школы Марина Васильевна Макарова. История школы и детского дома взаимосвязаны. Детдому семьдесят лет, школе — сто, несколько раз пробовали объединить, но что-то не получилось…
— А жизнь подсказывает: надо объединять, — заметил глава сельской администрации Петр Вениаминович Эргубаев, приятный, интеллигентный человек, сам в прошлом директор, да и сейчас ведет в школе уроки. — Иначе так и останется детский дом в деревне обособленным учреждением.
Взаимоотношения деревенских и детдомовских спокойные. Общий язык находят, большой вражды нет, стычки затихли. Детдом — старейший в республике. Организован в тридцать седьмом году. Первыми воспитанниками были дети репрессированных. Во время войны прибавились сосланные из Прибалтики, дети эвакуированных москвичей, питерцев. Жили в бараках с печным отоплением. Дети были умные, хорошо учились. А последующие поколения, объяснил сельский глава, из послевоенного, нашего застольного-запойного времени. Девяносто процентов — дети родителей, лишенных прав.
Зашли в детский дом. Директор Александр Александрович Лопатин напомнил мне моего учителя в педагогике, знаменитого директора московской мужской школы послевоенных лет, впоследствии основателя школы полного дня, Эдуарда Георгиевича Костяшкина. Из той же породы. Значительного роста, в облике — уверенность, что-то макаренковское. Лопатин два десятка лет директорствует.
Есть два варианта, сказал он про сиротскую реальность: школа-интернат и детский дом. Чем хороша школа-интернат? Там все под единым началом, можно конфликты решать. А тут два разных коллектива.
Еще в последнее время стали модны семейные дома, патронат. Хорошо это или плохо? Если семья хорошая — ребенок будет обогрет. Но при патронате — не зарплата, а вознаграждение, не каждая семья согласна на такие условия. И еще особенность: можешь взять ребенка на год, на два и в любой момент отказаться. А что значит отказаться? Для ребенка стресс.
Сейчас, рассказывают мне, идет миграция. В Москву или на север, где нефть, вахтовиками уезжают, в Зполярье, на Индигирку. Школы остаются без учителей. Мужчин мало в детском доме, говорит директор. А в любой семье должны быть женщина и мужчина.
О судьбах воспитанников.
Бывает, складывается, как по нотам. Школа, институт, замужество, дети — нормальная жизнь.
Хотя первоначально… Одна девочка осталась круглой сиротой в два года. Попала в дом ребенка. Потом к нам. В семье трагедия: интеллигентная семья, отец заболел и умер. Жена не выдержала: четверо детей, трудно материально — повесилась. Дети остались. Могло для них плохо кончиться. Но от генов, что ли, зависит. Наследственность была хорошая, и эта девочка выросла, выучилась, добилась успеха. Я так скажу, говорит Лопатин, если мозги на месте, то себя находят.
А если нет… Идет деградация общества. Больные дети. Пьянка. Брошенные дети в деревне — уж куда дальше-то…
Походил немного по детскому дому.
Хорошая библиотека, двадцать тысяч книг. Справочники, журналы. Письма детей, отправленные из приемных семей со всего мира. Стенгазеты с фотографиями выпускников.
В дошкольном отделении тихий час. Дети заснули в разных позах. В младшей группе трехгодовалые. Бывает, попадают семьями, по трое-четверо. Есть девочки-двойняшки. В комнате отдыха — большие светлые окна. Актовый зал хороший. Столовая, медпункт, оздоровительный лагерь с огородом и пасекой… Все вроде есть, только без родителей девочки-двойняшки бормочут что-то, летят во сне. Мой друг, замечательный школьный директор Александр Тубельский, когда кто-нибудь в коллективе жаловался, что воспитанник “достал”, всегда говорил: “А ты посмотри на него, когда он спит”.
Мы едем, едем, едем в далекие края…
Что касается древней истории, продолжает просвещать меня Свешников, дистанция — географическая, экономическая, психологическая — между русским государством и мари была небольшая, и быстро удалось установить взаимоотношения. Ко времени Минина и Пожарского марийцы уже участвовали в народном движении.
— А финны? — интересуюсь я. — Почему у этого родственного мари народа, также сидевшего “по лесам и болотам”, судьба сложилась иначе?
— У них многое было по-другому, — замечает Свешников. — Сами вошли в Россию. И в России свободу получили. А до этого варились в европейском котле. Реформы благодаря Александру I проводились там первыми. Первый парламент появился там, многое первое. Можно сказать, имперская экспериментальная площадка…
Мы едем в сторону Волги. На той, горной стороне — город Козьмодемьянск, каждый год там проходит фестиваль юмора “Золотой теленок”. Город, с легкой руки писателя Аркадия Арканова, превратился в олицетворение Васюков, хотя в действительности прообразом последнего в романе Ильфа и Петрова был Васильсурск, на границе с Нижегородской областью.
Вообще, для разыгрывания исторических спектаклей — самое подходящее место. До революции в крае было два города, и Козьмодемьянск превосходил Царевококшайск, как называлась тогда Йошкар-Ола. Козьмодемьянск был крупней — Волга, торговые пути, и после революции стали спорить: кому быть столицей области. До драки дошло. Приехали из Москвы разбираться. Было приказано прекратить все споры, виновных наказать. А чтобы впредь между горными и полевыми мари дискуссий не случалось, в 1921 году в область направили вышеупомянутого Н.И.Ежова. Ну, как известно, он отрегулировал…
Еще в путевой блокнот: марийцы — сельский народ. Те, что переезжают в город, через 2—3 поколения перестают быть марийцами.
В тех местах, по которым мы едем с Сергеем Константиновичем, “цокающий говор”, а литературный — восточный — “чокающий”. Учителя жаловались: дети говорят на диалекте, на литературном языке затрудняются.
— Влияют ли Финляндия, Эстония, Венгрия на здешнюю ситуацию?
— Влияют. Там пресса очень щепетильно относится к жизни, образованию народов угро-финской группы. Лагерь ежегодный устраивают, фестиваль, делегаты…
— Струйка и сюда течет?
— Не струйка — река. У нас считается, что Марий Эл занимает лидирующее положение в этих связях. Есть молодежная организация “Угро-финские народы”. В сталинские годы за это расстреливали, за связи с “финскими шпионами”, — смеется историк.
Село-спецучилище
В село Арду Килимарского района, в километре от Волги, съезжаются на двух школьных автобусах ученики из семнадцати деревень. Набирается триста человек с небольшим, включая дошкольников.
— За пять лет количество детей убыло на сто, — говорит директор школы Любовь Валентиновна Сорокина.
— На сто пятнадцать, — уточняет завуч Татьяна Андреевна Ганикова.
Симпатичные, разговорчивые женщины в пять минут разъяснили обстановку. Совхоз развалился. Но сельпо расширяет базу. Хлебопечение идет в четыре смены, пряники пекут, батоны, сухарики, в город возят. В этом году открылось спецучилище, обслуживающий персонал планируется до ста двадцати работников, охранников.
— Колония?
— Нет, у них нет судимости, просто по суду направляют сюда.
— Прежде здесь было старейшее профтехучилище. Семьдесят лет отпраздновали — и их закрыли. На месте профтехучилища теперь — спецучилище. Живут за деревянной стеной, комната свиданий, кормят хорошо, одевают с нижнего белья до верхней одежды, — рассказывают мне женщины. — Места кругом замечательные, красота. Только работать негде, люди живут лесом, грибами, ягодами. Уезжают на заработки. И у нас проблема возникает: родители уезжают, а дети остаются с бабушками и тетями. А тети, бывает, пьют.
— Вроде народ лучше одевается, — говорит Любовь Валентиновна, — покупают машины, бытовую технику, а дети ласки-то не видят.
— Когда я только сюда приехала, — вспоминает завуч, — переходила дорогу, потеряла сапог — глина. А в восьмидесятые годы расцвет был: тысяча человек, Дом культуры, асфальтовая дорога… Техники очень много было, на скирдование соломы возили на автобусах. Ферм много, двадцать семь деревень в совхозе… А теперь пришел учитель географии, молодой мальчик — пошел туда работать. Девочка окончила институт правоведения — тоже взяли, — говорит она про новоявленного работодателя — спецучилище. — Охранников много нужно. Стали оставаться.
Как интересно, думаю я, происходит преобразование современной деревни: деревни — детские дома, деревни-колонии, деревни-спецучилища. И рабочие места появляются (раньше лагеря тоже нуждались в обслуге).
— Но у нас много в институтах учатся, военном, медицинском, политехническом, — спохватываются директор с завучем, чтобы у меня не сложилось впечатления, что тут одно сплошное спецучилище. — Пытаемся национальное поддерживать. Ввели профильное обучение, связи установили с высшими учебными заведениями, они к нам приезжают, ведут курсы, в том числе элективные. И мы тоже стали обучать учителей, и они теперь защищают проекты и сами составляют курсы. Ввели “Основы предпринимательской деятельности”. А для тех, кто собирается дальше учиться, лицейский класс открыли…
В общем, что-то от старой жизни, что-то от новой. Почта, несколько магазинов, амбулатория, рынок по пятницам.
— А еще Дом культуры у нас, дом ремесел, ансамбль, петь вот начали, — говорят мне замечательно красивые русские женщины, быстро-быстро говорят, у них тут какой-то особенный быстрый говор.
Они, в общем, оптимистично настроены. А как без веры и надежды? Люди дома строят, жизнь маленькими шажками налаживается. При сельской церкви есть воскресная школа, которую ведет молодой красивый батюшка — отец Сергий. Бывший афганец, стихи пишет, на гитаре играет. Храм Петра и Павла реставрируют выпускники, под слоем краски на потолке первоначальная картина обнажается. В больших окнах много света, а когда праздник — колокольный звон… Мальчики научились звонить.
— Наши дети обладают добротой, — заметила то ли завуч, то ли директор. Но это ведь и есть главное….
Ну, еще штрих для общей картины.
В старом, с 40-х годов, магазине местная жительница Лидия Ивановна Хлебникова открыла дом ремесел. Тут у нее ткацкие станки, изготавливают национальные костюмы, вышивают — по горно-марийски, особым образом: где лицевая сторона, где изнанка — не отличить. Реализуют проект “земля предков”: в центре — здешняя церковь, все, что в радиусе десяти километров, — первый круг, а в ста — второй. Выпускают стенгазету “Старая гвардия” — посвященную пожилым людям. Изготовили карту-схему маршрутов для туристов из Москвы, Новгорода. Гостевые дома делают в старых избах. Хозяева умерли, в одном доме баня есть, в другом ульи, дома отделают — и будет туристическая деревня
В общем, напоминает народный дом начала прошлого века. “Все лучше, чем спецучилище”, — думаю…
Размышления в тупике
В село Обшияры Волжского района мы заехали поговорить с учительницей, которая, слышали, занимается с учениками священной рощей. Учительница оказалась в отъезде.
— А роща-то есть?
— Есть, — сказала директор школы, — да там ничего не увидишь. Роща как роща. Правда, я не местная, — и добавила: — Мы в тупике.
Она имела в виду географическое положение — тут как аппендикс, дальше дороги нет, лес. Но чувствовалось, что и в другом смысле тупик.
Немалое вроде село, больше тысячи человек. Вся инфраструктура есть. Поля, скот. Племенной совхоз — на звероферме песца, норку выращивают, шапки шьют. Есть цех, магазин. Летом школьники подрабатывают — зверей кормят, комбайнеров заменяют. А все равно в воздухе ощущение безнадеги. Даже профильное обучение отсутствует.
Странно. Работа есть, а уезжает много. Почему уезжают? Зарплата не устраивает. Больше ничего в школе не добился. Пошел в совхоз, к главному экономисту.
Сидит милая ухоженная женщина в модных очках с тонкой золотистой оправой. Почему же все-таки, допытываюсь, ребята не идут к вам работать? Из-за зарплаты, отвечает она. А почему зарплата мизерная? Потому что налоги не можем выплатить. Берем кредиты, расплачиваемся и так живем… Закупочные цены на меховую продукцию не растут уже лет шесть. Очень низкие цены. Почему низкие? — спрашиваю. От шкурки зависит, объясняет экономист. Средняя шкурка стоит столько-то, а мелкая, которая у нас, — столько-то. Хорошая цена — только за крупную. И от цвета зависит. А почему, спрашиваю, у вас мелкие и цвет не тот? И вдруг понимаю — попал. А потому, устало отвечает Сухорукова Лидия Ивановна, главный экономист ЗАО племсовхоза “Ушер”, что мы уже лет восемь не занимаемся племенным делом.
Вот, собственно, и все. Ключ к проблеме, которая, по-моему, не одних их касается. Ведь совершенно же очевидно — нужен проект инновационного развития. Занятие племенным делом, генетикой, которое не только экономических вложений требует, но мозгов прежде всего, науки, знания, обучения. Вот где и профильное обучение у школы появилось бы, и мотивация жизненная у молодежи, и связи с миром, выводящие из тупика. Модельная ситуация, достойная проекта… не знаю, как его лучше назвать. Назовем его проектом “Выход из тупика”. Кажется: конец дороги, дальше ничего нет, лес. А можно и так: все только начинается с этого леса. Бурелом, сваленные деревья, пни… А вы вверх поглядите.
Часть вторая
Возвышается лес
В гимназии “Синяя птица” я познакомился с молодым экологом и краеведом Антоном Тресцовым, искателем марийского снежного человека. Тресцов убежден, что он существует.
Снежного человека в Марий Эл называют овда — в женском роде. В устных преданиях ее облик описывается таким образом: распущенные волосы, ступни ног развернуты в обратную сторону, груди длинные, перекинуты через плечо крест-накрест — марийский вариант Бабы-Яги. Рассказывают, что последнюю овду поймали в 1936 году. Овды любят кататься ночью на лошадях. И вот повадилась одна к мужику, а тот намазал спину лошади смолой, и овда прилипла. Рассердилась и прокляла деревню. И деревня вымерла. Хотя дело, может быть, не в овде. Дети, с которыми Антон Юрьевич путешествует, видели ритуальное место, мольбище за селом. Священное дерево, на котором завязывают ленточки желаний, усыхает. И пока непонятно, как быть с этим источником народной жизни: то ли остаться с сухим стволом, то ли новое живое дерево искать.
Вот по этим вот местам он ходит с детьми. Марийский край — зеленый буфер между промышленными зонами. Для Нижнего Новгорода, например, диковина: отошел от деревни на каких-нибудь два километра — земля кабанами раскопана. И чистые озера…
Летающие озера
Карась — прозрачное, хрустальное, как Байкал. Озеро Черное — как заварка чая. Шап — зеленое. А в поселке Красногорском озеро какое-то мертвое — военный завод был. Поселок находится недалеко от национального парка Марий Чодре, и обе поселковые школы ориентированы на связь с природой. В одной я побыл подольше: много зелени и цветов, стены расписаны пейзажами, историческими картинами, балами, изящными фигурами девятнадцатого столетия… Директор средней школы №1 Галина Николаевна Гатауллина говорит, что половина учителей — выпускники этой самой школы, поэтому сохраняются традиции, дух — любовь к родному краю. Школа в поселке возникла в 1928 году, одновременно с лесопильной фабрикой. Производство имело давнюю традицию, еще при Петре поставляли лес для кораблестроения. Рубили сосны на Катай-горе, скатывали к Волге и сплавляли. В национальном парке есть дуб Пугачева — его войско, разбитое под Казанью, бежало сюда, и с этого дуба Пугачев якобы смотрел на город.
Ученики занимаются сохранностью леса. Есть музей истории школы и поселка, обелиски погибшим учителям и ученым, сохраняются классные журналы, тетрадки тех лет. В шестидесятые годы область была военно-промышленным комплексом. Тут все под землей. Один завод работал на авиацию, другой выпускал зеленые армейские фургоны. Этот, замечает директор школы, нас не бросал и не бросает до сих пор. Профиль завода не изменился, но запросы расширились — фургоны для медицины, постов ГАИ. Родители — инженерно-технический персонал, уровень образования и потребности не сельские. Очень бурно проходят родительские собрания.
Но все-таки они находятся в природной зоне.
Старшеклассница Дарья Самоукова и молоденькая учительница биологии и географии Ирина Валерьевна, которую я поначалу принял за ученицу, рассказали, что в школу приходят сотрудники национального парка, читают лекции и предлагают на выбор темы исследования.
Ученическое исследование с выразительными фотографиями: на одном снимке ствол дерева с морозобойными трещинами, на другом — кора, поврежденная человеком. Что губительнее? — спрашиваю ученицу Дарью. Она доказывает: фактор антропогенного воздействия, то есть повреждения, причиненные человеком. Близ деревень вырубают много, объясняет ученица, и вся кора оборвана. А без коры дерево становится ослабленным, в морозы дает трещины и разрушается.
Один человек калечит, другой лечит. Один из проектов учеников — опытная посадка женьшеня, калгана по-марийски, в поселке Красногорском. Как пришло в голову? У нас, рассказывают, и раньше несколько человек в поселке его выращивали. В национальном парке помогли изучить условия, возможности произрастания. Сам по себе он не растет, пояснила ученица, надо пересаживать молодняк, выживает 15—20%, его надо выхаживать. Семь лет нужно растить женьшень, только семилетний пригоден для лечения.
Я вспомнил о ландшафтах детства. У меня был приятель, исследователь-самородок, он утверждал, что, если человек живет не на родине и болеет, ему надо вернуться к ландшафту детства, к деревьям, которые росли у его дома. В красногорской школе подтвердили: у них тоже возвращаются.
По национальному парку Марий Чодре меня водила специалист по экологическому просвещению и туризму Ольга Уткина. У Ольги ромбы на воротничке. “Форма такая?” — “Нет, просто я в государственной инспекции работаю, на полставки”.
Достопримечательности национального парка: не замерзающая зимой река Илеть, Кленовая гора — памятник природы, дуб Пугачева (ему пятьсот лет, высота — 28 метров, а до того, как в него попала молния в 1881 году, был еще выше раза в полтора), минеральный источник Зеленый ключ… Маршрут в основном для школьников.
Мы заехали в музей природы Кленовогорского лесничества, просветились насчет здешней флоры и фауны. Много рукокрылых. По разнообразию растительности национальный парк — лидер Приволжья, находится на стыке тайги, широколистного леса и лесостепи. На территории — более сорока озер, и все карстовые, провальные.
Поднимаемся на гору по грунтовой дороге, в XV веке здесь проходил Казанский тракт. А в восемнадцатом по этой же дороге Пугачев отступал от Казани до Царевококшайска. Поговаривают, что здесь зарыто много кладов.
Почему гора называется Кленовой, в точности неизвестно. В подросте много кленов. С другой стороны, раньше здесь сходились три уезда — называлось “клен”. В 30-е годы прошлого века на этой горе были открыты залежи минеральных грязей. Позже построили санаторий. Вокруг Кленовой горы выходят на поверхность 150 источников.
Летом в национальном парке много посетителей, а весной тут все в ландышах. Красиво…
На севере заповедника — вымершие деревни, глушь, клюквенные болота, а тут, на юге, больше песка, суши, рельеф более возвышенный. Характерный рельеф — карст. Похоже на овраг. Но это не овраг — провал. Больше половины республики находится в зоне активного карстового образования.
Добрались до Зеленого ключа. Вроде речушки, зимой не замерзает. Бурлит что-то наподобие вулканчика. Это из-под земли выходит соль. Пробовали глубину мерить, палку десятиметровую опустили — бесполезно, нет дна. А на первый взгляд — ручеек по щиколотку. В том месте, где он впадает в реку Иметь, видна граница — прозрачная вода входит в темную.
Разные истории связаны с этими овражками и ручейками. В Красногорске, например, склад провалился. Утром пришли, а склада нет. Около Яльчика исчезло маленькое озерцо. Бывает, озеро исчезает, а потом появляется в другом месте, за двадцать километров. Как будто перелетело по воздуху.
— Раз, — рассказывает Лариса Львовна, — по дороге в Звенигов прошел сильный дождь. А мы как раз из Дома пионеров ехали в Йошкар-Олу, и впереди нас — обыкновенная дорога, и вдруг что-то подломилось, и шедшие впереди машина и мотоцикл провалились. Один шофер, правда, выплыл, а другой нет.
Сотрудница национального парка Оля говорит, что здешние провалы устоявшиеся, а в заповедной зоне — очень активные, постоянно земля проваливается.
Вот так они тут живут. На байдарках ходят по бурным рекам. Реки с разным характером: Илеть — вся с ключами, ледяная, стремительная, Кокшага — спокойная. А бывает, река меняется: в истоках — одна, у устья — другая.
Потом мы сидели на пеньке и разговаривали, почему-то про мед и человека. Дед у Ларисы Львовны имел пасеку, говорил не пчелы, а “пчелки”, варил медовуху с “золотинками”. Жаль, вздохнула она, мы не наследовали.
Путешествие к снежным людям
Отправляемся с искателем Антоном Тресцовым к загадочным овдам. Историко-географическая справка.
В Республике Марий Эл есть два округа, где бытуют предания о местах пребывания и жилищах длинноволосой и грудастой овды. Первая территория обитания ограничивается междуречьем Илети и Малого Кундыша, вторая охватывает бассейны рек Немда и Иж, включая верхние течения Малой и Большой Кокшаги. В пределах этих территорий распространено сказание о “свадьбах овд”. Здесь же якобы пролегали и “дороги овд”, по которым следовали их свадебные процессии. Этих дорог было три: первая — вверх по течению Илети, затем по реке Ляж, вторая — по реке Малый Кундыш и далее на север по Немде, третья — вверх по Малой Кокшаге, потом по реке Иж.
Туда мы и направлялись.
По Казанскому тракту, затем на юго-восток, в Маркинский район. Нас интересовали окрестности горы Карман-Курык. В Горном Заделье, рассказал Тресцов, тоже есть овраг, который называется по-марийски Овды. Там, предполагает Антон, они и жили. Почему именно там? У нас, пояснил он, карстовые процессы создают маленькие пещерки, возможно, они жили в пещерах. То есть, я так понимаю, говорит он, когда сводили леса, люди вытеснили их. Несколько лет назад умер фольклорист Акцорин, профессионал-исследователь. Он считал, что в преданиях, связанных с овдами, под этим названием фигурирует какое-то племя, с которым древние марийцы находились в контакте, а потом оно ушло, контакт пропал. Я их называю снежными людьми. Волосатыми людьми, добавляет он.
В сказках овды праздновали свадьбы от заката до рассвета. И от них это перешло к марийцам. Так считал Акцорин. Хотя, что за народ овды, никто до сих пор не знает. Одо мари — так называли марийцы удмуртов. В этих местах жили удмурты, потом черемисы оттеснили их на восток. В Горном Заделье и в Кировской области есть старые удмуртские городища.
Антон Тресцов работает в республиканском эколого-биологическом центре учащихся и давно ходит с ребятами по этим местам. В этом году — седьмой экологический лагерь. Ребят тридцать из разных школ, начиная с шестиклассников. Антон считает, что группа обязательно должна быть разновозрастной — младшим интересно, и у старших ответственность появляется. “Проводите исследования?” — “В основном краеведческая работа. Вожатыми беру студентов…”
В политехническом университете есть Молодежный экологический союз, Антон его курирует. Когда-то был дружинником Союза охраны природы. Когда оканчивал университет, молодежное экологическое движение распалось, а спустя годы ожило вновь, и студенты пригласили старших дружинников помочь.
— В общем, — говорит он, — занимаюсь экологическим туризмом: выбираю маршрут и исследую местность в целостности — биология, география, краеведение. У меня около двадцати пяти таких маршрутов, вплоть до Юранги-речки, крайней точки на северо-западе, там уже таежный гнус.
Показал мне фотографии из экспедиций. Ездили по Ветлуге, жили на острове, в заброшенных деревнях. Тут, говорит, куда ни глянь — всюду “краснокнижные” растения. Мягкая вода, ледниковая. В этой глуши, на Юранге, Ветлуге, у людей особенная психология — чужого человека в Священную рощу не поведут.
Антон говорит, что видел расцвеченную разными цветами карту религий России, на ней выделена одна зеленая точка — язычество Марий Эл. До XVIII века у нас, говорит, было везде язычество, деревьям поклонялись. А церковь старалась язычников потеснить. Храмы стоят на старых языческих мольбищах. В 1828 году было восстание в деревне Купсала Серпурского района, который считался одним из языческих центров. Прошло всего три года после восстания декабристов, и тут власти узнают, что в некоем месте Казанской губернии люди собираются огромными толпами на мольбище. Отправляют войска вырубить рощу. А люди с вилами, топорами — отстояли.
— Отстояли?
— Да, представьте себе: не дали вырубить. Нам в Полевом рассказывали: вели нефтепровод Уренгой—Помары—Ужгород, и, видимо, краем он задевал священную рощу. Стали класть трубы — японские бульдозеры заглохли. Это уже в наше время! Я как ученый думаю, что с точки зрения экологии Священная роща это участок, где нельзя. Я бы назвал это место центром восстановления леса — экологическим, энергетическим. Тонкая материя. Чувство сродни животному инстинкту связывает человека с природой на уровне популяции — и оно переходит в верования. Вот вам и Священная роща…
Слушаю Антона и думаю: может быть, овды — из той же серии? Перед нашим путешествием я провел небольшое исследование. Из него следует, что местоположение марийского “снежного человека” связано с определенными географическими точками, в которые сказки и былины помещали своих эпических героев. Например, великанов, перешагивающих через реки и озера. Там, где они вытряхивали из обуви землю, остались огромные курганы, раскиданные по территории обитания марийцев. Так вот, примечательно, что известные в прошлом волости и селения, названные именами этих великанов — Турнурань, Яран, Ярань, — находятся в пределах территории обитания легендарного “снежного человека” — овды. Случайно ли такое совпадение? И с чем связаны эти особенные “мифологические точки”, где плотность мифов и легенд на квадратный километр гораздо больше, чем в других местах? Тут один шаг до связи географических “мифологических точек” с этнопедагогикой. И предположения — требующего, правда, экспериментальной проверки, — что именно в такого рода местностях накапливается наиболее богатый этнопедагогический опыт. Говоря иначе, “мифологические точки” — это географические координаты этнопедагогики. В одном месте на Украине — Макаренко, Сухомлинский, в соседнем селе — школа Михаила Щетинина! В Республике Коми из села Помоздино в 20-е годы вышли все основоположники национальной культуры — писатели, ученые, полярные исследователи, народные учителя, авторы букварей для детей и взрослых. А вокруг на сотни и тысячи километров может быть пусто. Культура, как все живое, — неоднородна и сложна.
Едем дальше. Меняются ландшафты.
— Тут у нас завод собирались строить витаминный. Московские экологи нашли документ засекреченный, оказалось, не только витамины, а и что-то, связанное с биологическим оружием. Тут не только экологи, а и республиканские власти
забегали — и остановили.
На реке Юшут резкие повороты, на байдарках — как слалом. Антон, проплывал тут с ребятами на майские праздники. Речушка по колено. А когда-то сплавляли лес. Остался старый мост, размеры поражают — видно, что не для такой речки. И баркасы лежат. То есть когда-то плавали большие лодки. А сейчас на таких лодках даже и по Большой Кокшаге не пройдешь.
— В общем, — поясняет Антон, — ходим по району, собираем интересное. Но у нас, если сравнивать с Чебоксарами, с Кировской областью, базы такой научной нет. Книги по географии Марий Эл последний раз тридцать лет назад издавали. А нужны новые исследования, у нас география уникальная. Крупнейший в Европе карстовый овраг протяженностью 15 километров на Сотнурской возвышенности, например.
Места тут и впрямь уникальные.
— Здесь, видите, — поясняет мой спутник, — появляется Южная тайга, остатки ледниковой тундры, иногда находят тундровые виды. Видите, холмы? Полиэтический район с точки зрения географии. А с точки зрения ботаники — усиление Уральского предгорья, растет чисто альпийский вид — шеверекия подольская, а рядом каллисо луковичная — северная орхидея. Там дальше — Кировская область, но чисто исторически это наше, там был центр язычества, в Кукарке — самое крупное мольбище главного божества Юмо.
Село Абдаево — по-марийски Овда-сола — объединяет несколько деревень — Пашкан, Усала, Кучуял. Горы именуются Большой Карман-Курык и Малый. В деревне когда-то была начальная школа, кузница. Бывший совхоз “Россия”. Проживает в трех деревнях шестьсот человек. На участке Абдаево — ферма, сто пятьдесят голов крупного рогатого скота. Идем по непролазной грязи. Добираемся до скотного двора. Скотницы, несколько женщин, живо разговаривают между собой по-марийски (вот где услышал живую народную речь!), смеются. Антон Юрьевич стал выспрашивать: не знаете, говорят, в тридцать шестом году тут последнюю овду видели, рядом выселочек был, что овда проклял. “Посанур, Посанур”, — закивали головами женщины. Судя по всему, история была им известна. “Вам кто рассказывал?” — “Предки рассказывали”, — и опять между собой на родном языке.
Оказывается, в окрестностях есть нора, ребятишки залезают внутрь, туда как зайдешь с фонариками — все гаснет. “А не знаете, — спрашивает дотошный Антон Юрьевич, — овды ушли в Кировскую область?” Женщины мотают головой: не знаем.
— Меня интересует, куда ушли овды, — вздыхает Антон, покидая скотный двор.
— Не знаю, — отвечает местный житель, наш провожатый, — овду мне не надо. Мне надо, чтобы чистота была, коровы были и народ напоен, накормлен. Вот я в детстве в такой деревне жил! А сейчас деревня дохнет — молодые парни уйдут, старушки помрут. Загнать бы всех начальников в эту грязь и амонатом грохнуть.
В общем, неутешительный разговор. Какие там овды…
Решили сходить на гору, заглянуть в пещеру, где фонари гаснут. Аномалия?
— Ой, я компас забыл, — хватился Антон. — Во всех священных рощах — аномалии: стрелка колеблется, геомагнитные отклонения.
Взбираемся на возвышенность. Место какое-то особенное. Холм, овраги, елки…
— Видите, тут камни, известняк. Есть легенда: Кереметь, плохое божество, камни подбрасывает, чтобы пахать было трудно. А с геологической точки зрения это объясняется тем, — отмечает биолог, географ и химик Антон (дети в школе, где он преподает, называют его БГХ), — что земля замерзает, потом оттаивает, и камни выталкиваются силой воды наверх. — Он поднимает камешек и сообщает: — Это работа губки-мшанки — мшановые рифы, здесь море было.
Холм, кое-где поросший лесом, оголенный известняк, вода промыла норы, в которых, может быть, жили овды. Мы лазаем вверх-вниз, осматривая норы. Абсолютной необитаемости, однако, не наблюдается, о чем свидетельствуют банки,
склянки — следы туристов.
— Я даже думаю, — размышляет Антон, — раз эти овды жили рядом с человеком, значит, — по Акцорину — были браки. В некоторых деревнях даже считают, что они потомки овд. Я прочел статью известного генетика и стал его расспрашивать про русалок и прочее. Он сказал, что с генетической точки зрения такой уникальный случай возможен. Помните историю про проклятую деревню? Вот почему они, ну, с кем мы разговаривали, боятся говорить. Овде не понравится — опять проклянет. Интересно, что говорят в женском роде — она, овда. А когда о проклятии — переходят на мужской.
…Мы спускаемся с горы и идем мимо пастушьих шалашей, где растет гриб-головач: ударил — разлетелся в пыль. А споры гриба в земле остались. Как легенда об овдах.
Черемисские сказки
На солнечной стороне
Мир для древних марийцев был сотворен из яйца утки: из одной половинки вышло солнце, из другой — мать-земля сырая (по “Калевале”). Марийские узоры — зигзаг, елочка, фигурка человечка в виде растения…
А на сосуде из кургана, раскопанного в лесу, в виде цепочки ромбов — змея, охраняющая подземное царство. Ираноязычные влияния, узор песчаной гадюки.
В IX—XVI столетии закончилось формирование марийского этноса, появились первые письменные упоминания о нем. “Мари”, самоназвание народа, означает бесхитростное “человек”, “люди”. Другие же народы называли марийца словом “цармис”, или “черемис” (впервые упоминается в русских летописях и хрониках, X—XV вв.), по поводу чего есть разные версии: “человек, живущий на солнечной стороне”, “лесной человек”, “болотный”. В лесах и болотах, на лугах Среднего Поволжья народ этот занимался земледелием, скотоводством, охотой, собирательством, ремеслами. Ставили “тисте” — знаки собственности на бортенных деревьях, откуда собирали дикий мед. Пчеловодство считалось самым чистым и светлым занятием. Божество пчел почиталось, ему молились.
Они были лесными людьми. Весь мир образных представлений марийцев был связан с лесом и его обитателями. Они имели свои лесные праздники, своих героев. Беспрерывно корчевали, с огромным трудом отбирая у леса и болота кусочки пашни. Путешественник XVII столетия Адам Олеарий оставил рисунок — “Марийцы на сенокосе”.
С двенадцатого века их земли начали включать в состав российского государства, в тринадцатом марийцы платили ясак Золотой Орде. Отношения между русскими и марийцами складывались по-разному, мирные контакты сочетались с периодами набегов и войн (на Куликовом поле марийцы сражались на стороне Орды).
Австрийский посол в России начала XVI века, знаменитый путешественник Сигизмунд Герберштейн, упоминает о марийцах как очень проворных в беге и опытных лучниках, которые никогда не выпускают лука из рук. Поэтому не исключено, что одно из значений “черемиса” — “человек воинственный”. Но не дикий, как писали иные историки.
Марийцы всегда находились между двух жерновов: тюркским и славянским мирами и оказывались то служилыми, то ясачными, то ратными, на них накладывали воинскую повинность, “по человеку с дыма”. Платили оброк не только за право владения бортными угодьями и бобровыми гонами, мукомольными мельницами и рыбными ловлями, с клеймения хомутов, бань, но даже за моление в священной роще, за проведение марийской свадьбы! А в следующем, XVIII веке — массовое переселение, принудительное крещение. Бесконтрольная, вечная русская изба-канцелярия! Не случайно марийцы вставали и за Разина, и за Пугачева.
Но все-таки они никогда не были крепостными, и это многое объясняет в их национальном характере. В первой марийской грамматике 1775 года человека характеризуют прилагательные “эрекан” — свободный, “патыр” — сильный, “пиялан” — счастливый. Глаголы: думаю, помогаю, освобождаю, верю…
Через родительское и общинное воспитание молодые усваивали: не браниться, не красть, с соседом не ссориться, на друга не мутить…
В XIX веке численность марийцев выросла в два раза. Расширяя пашни, селились на новых местах своими илемами. Обрабатывали дерево, изготовляли кули и рогожи, гнутую мебель, плетеные сундуки, тарантасы…
Умели отстоять свой образ жизни. В середине века, когда крестьян стали насильственно принуждать к посадке картофеля на общественных запашках, марийцы, чуваши, русские отказались, и стихийное возмущение переросло в крестьянское восстание — “картофельные бунты”, в которых приняли участие 120 тысяч человек. Оно было подавлено карательными отрядами.
Не по решебнику
Морки — чисто марийский район. Райцентр — просторный, светлый. Церковь, площадь. Обедали в школе №1 — по истории, краеведению она всегда выигрывает в республике. Старинная школа, с 1821 года, судя по всему, в ней работал народным учителем марийский этнограф Тимофей Евсеев (но о нем позже). 704 ученика из райцентра и деревень, 63 педагога. Директор — Николай Ионович Васильев.
Выпускников принимают сразу на второй курс институтов Казани и Йошкар-Олы. Большинство детей из марийских семей. Но система обучения пестрая. Есть марийский класс, с первого года — родной язык. Я интересуюсь насчет национальной культуры — живет или уже стала фольклором?
— Пока живет. Но в начальной школе марийского уже нет, если в классе меньше двадцати пяти детей, — отвечает директор, кажется, единственный мужчина в педагогическом коллективе. — Марийский класс, говорит директор, нельзя организовать. Это здесь, в райцентре. А в деревне еще труднее — требуют, чтобы учеников в классе было не меньше 16—20. Наверху не знают жизни сельских школ, — говорит Николай Ионович.
(Знают, поправили меня позже в Министерстве образования в Йошкар-Оле. И привели данные по Моркинскому району: в этой самой средней школе №1 марийский язык изучают более пятисот учащихся, а в районе — тысячи. В сельских школах всем детям предоставлена возможность изучать родные языки — русский, марийский, татарский.)
Но директор продолжает:
— Решебники зачем выпускают? Есть книжки такие, с готовыми ответами на вопросы. Дети списывают. А там ошибки. Вместе с ошибками и списывают. А жить-то не по решебнику.
К ЕГЭ как-то приспосабливаются, а что поделаешь? В основном дети в райцентре заканчивают десять классов. В школы надо бы молодежь, свежие силы, но те, кто все-таки приходят сюда после вуза, получают по восьмому разряду, ну, еще две тысячи за классное руководство. А еще, говорили мне педагоги из Морков, по телевизору учителей нехорошо показывают — они и тупые, и злые, и виноваты кругом, или покажут учительницу — “синий чулок”. А они ведь учителя! Даже у нас, говорят, в Морках, раньше с почтением говорили: “Учитель идет!”, а сейчас…
Дети в школе поучили меня марийскому.
Теперь я знаю, что гора — курык, солнце — кече, река — эер. Жизнь — илыш, а любовь — йоратымаш.
В восемь лет — когда-то — мальчики стреляли из лука, а девочки вышивали. Вышитые детьми узоры и сейчас висят в школе.
Деревня из одних ворот
Своим богам — солнцу, воде, ветру здешние люди испокон веков молились на мольбищах-кереметях в священных рощах Кюсото.
Адам Олеарий пытался уговорить черемисина, что неправильно чтить скот и другие твари как бога, на что получал ответ: “Что же такое представляют собой другие боги, вешаемые на стенку? Ведь в них нет ничего, кроме дерева и краски; гораздо лучше и разумнее обожать солнце и то, что имеет жизнь”.
Причины живучести марийского язычества — природно-географическая лесная среда обитания; натурально-патриархальный уклад жизни; сельская община с ее “стоять всем за один”; народная педагогика. Но еще — периодически проводившиеся языческие моления (семейные, деревенские, общинные, родственные, всеобщие), важнейшее средство поддержания этнического сознания марийской общности. К особо почитаемым местам стекались язычники из десятков сел, уездов, губерний. Грандиозные были моления. Обычно поводом для них (проводившихся раз в четыре года, как съезд) было “видение во сне”, ниспосланное жрецу-карту. Выполняя волю богов, он предписывал моление всем марийским народом в Священной роще, именуемой Всемирной. Во время такого всемирного моления жрецы обращались к собратьям не с обычным самоназванием народа “мари”, а с только здесь употреблявшимся “калык шамыч”, что означает — марийский народ как единая семья. Марийское язычество имело колоссальное значение в поддержании этнического самосознания марийской общности, не имевшей никакой общенародной организации, помимо религиозной.
Мы проезжаем глиняный обрыв, потом маленькую деревушку Курык-Юмал (Подгорье), добираемся до реки Монча и сворачиваем в деревни, которых сейчас нет, они назывались Высокое поле, Край дождя. Остался только Ердур — старая деревня, еще с XVIII века. Длинная сельская улица, по обе стороны — аккуратные дома с резными ставнями. Несколько бабушек маленького роста стоят на улице, разговаривают по-марийски между собой. Спрашиваем насчет мольбища, где оно? Там, показывает женщина, видите, возвышается лес? Ходите туда? Ходим. Там источник есть.
Просим проводить. Бабушки заходят в дом и выводят провожатого, Николая Никифоровича. Маленький мужичок быстро ведет нас к Священной роще. По дороге встречаем странную картину: множество деревенских ворот без домов, в чистом поле. Все, что осталось от деревни. У марийцев так принято: дома убирают, продают, а ворота не трогают. И стоят в бывшей деревне одни пустые ворота. Ворота — куда?
Мы поднимаемся в гору, именуемую Поклонной. От крутого подъема перехватывает дыхание. По деревянной лестнице, по горной тропинке. Огромные, в человеческий рост, муравейники. Пришли. Пахнет дымом костра, догорает огонь. Недавно тут были люди. В золе — кости жертвенной птицы. На крючках приготовляют еду, съедают мясо, а кости оставляют.
Роща выглядит необыкновенно — она вся в рубашках, платьях, ботинках. По марийским преданиям, дерево — место падения души. Душа человека уходит в землю, падает, и на этом месте рождается дерево. Считается, что деревья дают силу. Если у человека что-то болит, он снимает одежду и оставляет в роще. И если исцеляется, то на следующий год приходит с данью — уткой или гусем. Языческая традиция сохранялась даже при советской власти, побаивались, говорит наш провожатый Николай Никифорович, но ходили потихоньку.
Мы дошли до источника и утолили жажду. Говорят, помогают и вода, и место. Наш провожатый родился тут. С детства ходил в рощу с мамой. Выйдя из рощи, снял шапку, поклонился и перекрестился. Роща как церковь. И при этом жертвенные гуси и утки.
Молельная роща — это и духовное воспитание, и образование, что-то вроде класса, где рождается интерес, считает Антон.
Нам удалось разыскать здешнего сельского жреца-карта. Компенсация несостоявшейся официальной встречи в Йошкар-Оле (жреческая организация в Марий Эл включает сельских, городских, районных картов, у которых свои собрания, съезды, взаимоотношения с властями — как положено официально признаваемой религии). Верховный жрец — вроде патриарха или главного раввина России, встретиться с ним не получилось, но я не жалею. По-моему, чем выше иерарх, тем меньше тайны. А душу молельной рощи может передать именно сельский жрец, в этой деревне — жрица. Мы разыскали ее дом, она согласилась побеседовать, но фотографироваться не стала, закрылась платком. Зовут Мария. Глаза — как в фильме “Колдунья” у Марины Влади.
Незадолго до нашего приезда Мария проводила молебен с жертвоприношением. Семь голов уток и гусей. Было много народа.
— А как вы стали этим заниматься?
— До меня мачеха занималась. Водила в детстве, показывала, я ей помогала, кашу варила. Мачеха умерла, я осталась. Работала ветеринаром в колхозе и понемножку, для себя, ходила. Потом сестренка стала просить: покажи дорогу. Ну, я и ее сводила. А слова… по наитию. Молимся по-марийски, на другом языке не складывается. Слова сами выходят. Один раз так, другой — по-другому, сверху, что ли, сходят…
У нее пенсия. Но люди дарят — кто денег немножко, кто платок. Курык Куюм — дух большой горы. Свечки ставят на три души. Не только марийцы, но и русские идут, и татары, и финны, и шведы. Но все молятся по-марийски.
Все — и простые люди, и власти, только по отдельности.
Когда был финно-угорский фестиваль, сюда привезли гостей на автобусах. А нас, говорит мне жрица, в ту рощу даже пускать не хотели. Охрана: “Бабка, ты куда? Нельзя!” — “Как нельзя? Это тебе, говорю, нельзя. А я домой иду”.
— Вы пешком ходили? — спрашивает нас она. — Там огонь горит?
— Горит.
— Вот такое дело деревенское. Раньше церкви не было, а люди молились. И сейчас молятся.
— А кому передавать будете?
— Не знаю. Я всех учу. А люди других учат.
— Помогает?
— Помогает. Некоторые квартиру получают. Другие замуж выходят. Болезни снимает вода священная.
Еще вот что вспомнил: когда ее соседка кликала, то назвала Мари — как край этот…
Часть третья
Никого, кроме Менделеева
— Я до того люблю писать, заниматься творчеством, — поделилась четверо-классница из школы-гимназии “Синяя птица”. — Как будто внутри кто-то говорит, и у меня рифма выходит.
Я ее понял. Законы творчества едины.
“Всю жизнь мы пишем одно-единственное произведение. Произведение это — жизнь”, — заметил композитор Андрей Эшпай. Дети из “Синей птицы” пишут это произведение, обдумывают вопросы — не школьные, ответ на которые можно подсмотреть в “решебнике”, а обычные человеческие вопросы, когда ни тот, кто спрашивает, ни тот, кто отвечает, ответа не знают. Если такие вопросы кладутся в основу образования, получаются другие результаты.
Подальше от столиц встречаются личности. Представители не государства и не толпы, а приватного человека. Он рассеян, разбросан. Марийцы, как и другие народы, раскиданы по стране. Спецзадание было такое: высылали на “великие стройки коммунизма” — в Среднюю Азию, Казахстан, в Сибирь, на север. Одну марийскую деревню я нашел, впрочем, в соседней республике, в Татарстане.
Марисуксы
Поют здесь так, что забываешь обо всем на свете. Валерий Ахметзянов, руководитель ансамбля “Шиман” (серебряный родничок), говорит, что так поют только в этой местности. Добравшаяся сюда финская экспедиция была очень удивлена, что сохранился язык со старинным диалектом. На нем говорят дома и в школе. И татары знают этот язык, и русские. Марийцы — лесной народ? — спрашиваю Валерия. “По сравнению с теми, из Марий Эл, — отвечает, — мы — полевые”.
Примыкают к восточным марийцам. Знают пять колен рода. “А почему не разговаривают?” — спрашиваю про женщин, сидящих и стоящих у стены в школе — полдня меня ждали. — “Стесняются”.
— Раньше, — говорит певец-руководитель с тихими колдовскими глазами, — мы стеснялись выступать со своими песнями. Нам говорили: у вас ничего национального нет, Менделеев один (да, тот самый, замечу в скобках, Дмитрий Иванович Менделеев, знаменитый создатель периодической системы элементов, был марийцем).
Жители Марисукс происходят из старых угро-финских народов. В Прикамье поселились четыреста лет назад. Здешней школе — сто двадцать, когда-то она называлась двухклассной инородческой школой, черемисской.
— А где находят женихов, невест? — спрашиваю у поющих бабушек. Объясняют: есть еще два района, где живут марийцы. А в этой школе учатся и татары, и армяне, и русские.
Руководитель ансамбля, член Всемарийского совета от Республики Татарстан Валерий Ахметзянов (еще он — депутат райсовета, учитель биологии, завуч) говорит, что ансамбль держится на энтузиазме. Поют дети и родители. Все и пошло от родителей.
“Семьи крепкие?” — “Разводов нет. Трудятся днем и ночью”. — “Выпивают?” — “Обычно марийцев считают самогонщиками, но в нашей деревне этим не занимаются — традицию утеряли, — смеется Валерий. — Мы живем в природе, воспитываем через красоту. Ну, вы это увидите на нашем пришкольном участке”.
На обед подавали слоеные блины коман мелна и пирог подкогыльо, приготовленный в котле, в нутряном свином жире с чесноком. Чисто марийская еда. Марийский образ жизни.
Заведующий пришкольным участком Валерий Ахметзянов поводил меня по школе, похожей на ботанический сад, в котором росли — не поверите — 126 видов цветов в 454 горшках! И не только из средней полосы. Тут были апельсины, лимоны, цвел кофе — растения со всего земного шара.
Пришкольный опытный участок — два с половиной гектара, до горизонта. Семь сортов огурцов, арбузы, дыни… На каждого ученика — пять квадратных метров, где можно ставить опыты. Черемуха, калина, акация, дубки, ели с березами, посаженные лет сорок назад, много цветов, лесные и луговые растения, появился муравейник. В овраге живут бобры, и учитель водит туда учеников.
В Марисуксах вспоминаешь про экологическую эволюцию, которая потихоньку происходит в мире. В школах Норвегии давно идут уроки дизайна леса: человек должен уметь сохранять его здоровым и красивым. Подстриженная Европа снова потянулась к дикой природе — но на другом уровне понимания. У нас же типичная картина — или заплевано, или бурьяном заросло. А посередине — то, что делает эта маленькая марийская школа…
Когда-то марийцы селились по берегам рек в окружении лесов. Небольшие поселения с именами Щучья речка, Белое болото, Глубокий овраг. Поле в черемушнике. Деревня в дубраве. Деревня в ельнике. Потом все эти деревни посчитали неперспективными, их сносили, людей отрывали от леса, от корней — в прямом смысле, что уж про переносный. Лесные марийские усадьбы имели обширные дворы, к ним примыкали огороды и сады. Прекрасные сады — смородинные, крыжовенные, малинные, яблоневые, вишневые. С чудесными пасеками. В советское время усадьбу урезали, со времен коллективизации на огороде стали выращивать в основном картошку. Так что, если посмотреть шире, эта маленькая школа высаживает на народной ниве то, что когда-то скосили.
Валерий водит меня по райскому саду, где растут и библейская смоковница, и виноград, выращенный из семян, и земляника, что собирают ведрами. Обычно, говорит он, я узнаю что-то новое, развожу дома, а потом мы с ребятами распространяем. “А на рынок как выходите?” — “А на рынок мы не ходим, — отвечает, — он сам к нам приходит, в очередь записываются”.
За местными яблоками, китайской вишней и черной малиной “Кумберлен”, за ста видами растений — на любой вкус и цвет.
— Дети пройдут там, тут, — показывает он цветник, которому и названия не подберешь, мир божий, — а через детей и родители начинают что-то делать.
От этой маленькой школы, от этого маленького народа остается чувство ошеломления, комок в горле.
Писатель этого сведения
Еще одна удивительная история — о приватных людях.
Не окажись его тетрадки вдали от родины, об этом замечательном человеке мы бы вообще не знали. Звали его Тимофей Евсеевич Евсеев. В конце XIX — начале XX века он жил в деревне Азъял Моркинской волости (том самом районе, где мы искали овду), был скромным учителем народной школы. Учительствовал весь год, а летом с семьей работал в поле, в лесу, на лугу, как все крестьяне. Но было у Тимофея Евсеева еще одно занятие. В течение двадцати лет занимался он сбором материалов по марийской этнографии и фольклору, которые периодически отправлял в финно-угорское общество в Финляндию. Тогда она была одной из губерний Российской империи, так что ничего исключительного и недозволенного в этих посылках не было.
Исследовательской работой учитель Евсеев занялся в девятьсот пятом году, когда супруги языковеды и этнографы Юрьо и Юлио Вихманн приехали из Финляндии в экспедицию в Марийский край. Они, ученый Сирелиус и другие воодушевили Евсеева заняться этнографией. Общество оплачивало его работу и выкупало собранные им предметы быта, народные песни, записи и рисунки того, что составляло окружавшую жизнь. Ученые считали, что эта работа Евсеева чрезвычайно важна, и его даже пригласили на стажировку в Финляндию. Здесь он познакомился с методами сбора этнографических материалов, обучился рисованию и входившему в практику новомодному методу фотографирования.
Свои письма из марийской деревни Евсеев неизменно подписывал: “сочинитель, учитель, этнографист”. Еще в отчетах он называет себя “писатель этого сведения”. Родным языком Евсеева был марийский, русский в рукописях был наивным, повествование простым, основанным на собственных наблюдениях. Но следует заметить: то, что Евсеев описывал, имело, это теперь понятно, несомненную ценность, и описание было всегда точно, подробно.
Фотографируя крестьян, он немного платил им за “работу” (те не хотели фотографироваться, приходилось улещивать). “За сбор черемисских песен девушкам и женщинам заплатил 87 копеек”, — писал он в отчете. Очень любил снимать детей, и своих, и чужих — дети были согласны фотографироваться бесплатно и с большим удовольствием. Евсеев много ездил, он имел разрешение для сбора наследия своего народа, выданное Российской академией наук (по представлению финских ученых). В тетрадках Евсеева содержались сведения о земледелии и животноводстве, средствах передвижения, охоте, рыболовстве, изготовлении холста и народных костюмах, свадебных церемониях, обычаях и поверьях, связанных с рождением и смертью, молитвы, песни, легенды…
Тимофей Евсеев был первым, кто изучил марийский и другие народы Средней России за сорок лет до официальной науки — этнографические экспедиции из Ленинграда и Москвы начали выезжать, да и то ненадолго, в тридцатые годы, потом экспедиции возобновились только в пятидесятые. Не будь скромного учителя народной школы, материалы о том времени можно было бы собирать только по воспоминаниям, если бы они еще оставались.
Учитель Евсеев, из крестьян, был самоучкой, но опирался на финский опыт, школу этнографов Сирелиуса и Хейкеля. Последнее почтовое отправление в Финляндию сделано в 1929-м. Два года спустя Евсеев был обвинен в причастности к деятельности националистской организации и арестован. Сидел в тюрьме, был сослан. В тридцать четвертом вернулся на родину. В период массовых репрессий снова арестован, объявлен “финским шпионом”. В 1937 году расстрелян. Был уничтожен весь личный архив Евсеева. Если бы не отсылал часть собранного в Финляндию, от огромной работы ничего бы не осталось! Счастье, что материалы нашлись в архивах финно-угорского общества! Финны сохранили наследие Тимофея Евсеева, обращенное к своему народу, и спустя десятилетия собрали пять больших томов, некоторые издали.
И теперь, когда мы изумляемся, почему по результатам исследований школьного образования маленькая Финляндия среди многих стран мира неожиданно оказалась первой в списке, а Россия — одной из последних, следует иметь в виду и эту частную историю. Одну из многих.
Но вот что я думаю в связи со всем этим. В том, что в Республике Марий Эл происходят какие-то живые процессы и люди надеются на возрождение, есть своего рода историческая закономерность. И осуществляется она не в империях и режимах, а в частных людях. Проходит время, и становится все ощутимей то, что сделали учитель народной школы, этнограф, наивный “писатель этого сведения” Тимофей Евсеев и его ученые коллеги и учителя.
Спасибо финно-угорскому обществу за исторический урок.
Марийский феномен
Родион Чузаев, завкафедрой филологии и культурологии Института образования — один из когорты молодой марийской интеллигенции. Изучает “марийский феномен” в европейской культуре, как называют сегодня здешние неординарные, заповедные историко-культурные явления в контексте современной культуры. “У нас в университете, — рассказывал Родион Иванович, — на факультете культуры и искусства открыли новую специальность: изучаем ведьмаков, язычество, фильмы снимаем, проводим полевую практику, собираем материалы, систематизируем”.
Чузаев — инициатор республиканского проекта “История сел и деревень”. В этом году был конкурс: учащиеся школ изучали в разных деревнях родники и представляли свои материалы в виде сайтов. Ученики обнаружили карстовый провальный водоем “Морской глаз” — оказалось, соленая морская вода, вышедшая из глубинных грунтовых вод, дна не видно. В следующем году будет конкурс по культуре народов.
Родион Иванович показал мне кадры археологической экспедиции, куда ребята ходят вместе с учеными, раскапывают древности. Археологи забирают уникальные находки, а то, что у них уже есть, отдают школам. И школы создают свои фонды, музеи. И сами же дети работают в них экскурсоводами. Что пощупал своими руками, дорогого стоит.
Есть проекты по сохранению флоры и фауны из Красной книги.
“Музыка фермерской души” — проект поискового отряда 9 «А» класса Пайгусовской средней школы. Это история об Андрее Бабушкине из Горномарийского района, профессиональном музыканте с дипломом Казанской консерватории, который поменял судьбу и создал одно из лучших фермерских хозяйств республики (в этом районе, кстати, традиционно жили предприимчивые люди). А творчество и здесь необходимо. Муза — земля-матушка, ее у Бабушкина около 50 гектаров. Выращивает новые сорта. Раз привез голландские семена капусты, сравнил — гигантская разница! Нужны новые технологии, новая сельскохозяйственная техника. У Бабушкина — французский оборотный плуг, итальянская сеялка, конвейерная линия из Финляндии, механическая капельная система орошения теплиц из Израиля, датский ботвоудалитель — все самое современное. Стал оптовым поставщиком крупнейших магазинов в Марий Эл, Чебоксарах, Нижнем Новгороде. Учился на курсах в Голландии и Финляндии по президентской программе подготовки управленческих кадров России. Выращивает 26 видов сельскохозяйственных культур (помните школьный чудо-огород из села Марисуксы?)!
У Бабушкина растут два сына, он строит большой красивый дом с зимним садом. Есть и другие планы.
“У каждого человека свои планы, — размышляют ребята. — У безработного — как достать денег, где найти работу. У богатого — на что потратить. А у Андрея Аверкиевича планы таковы: с каждым годом сажать что-то новое, чтобы люди удивлялись и стали выращивать за ним”.
Еще из школьных проектов запомнился — об исчезнувших памятниках архитектуры Моркинского района. Того самого, откуда учитель-этнограф Тимофей Евсеев. Теперь буду знать и восьмиклассника из села Пайгусово Мишу Михайлова.
Что сделал ученик в начале этого века? То же, что и учитель — в начале прошлого: попытался собрать, воссоздать, восстановить. Встречался со старожилами, ходил по местам, где когда-то стояли церкви, работал в архиве и библиотеке, учился видеть и понимать шедевры, созданные людьми (“Народ сумел архитектуру сельской церкви поднять до уровня мировых шедевров”, — ссылается ученик на слова Д.С.Лихачева). Приобщался к народной строительной мудрости, которая основывалась на доскональном, исчерпывающем знании строительного материала. Составлял список исчезнувших из разных сел деревянных церквей. И в конце — вот они, возрожденные на рисунках, на фотографиях ученика. Драгоценное наследие веков.
Может, это и есть “марийский феномен”? Настойчиво и устойчиво повторяющееся стремление человека быть человеком. Воссоздание по кусочкам, фрагментам, рисункам, копиям, легендам, планам нормальной жизни. Образование, собственно, этим и должно заниматься.
Научите Вашу лошадь безупречным манерам
Не все же лазать по деревням, нужно и в светском обществе побывать. Посмотреть, чем заняты в провинции богатые люди. Возможность такая представилась — в Йошкар-Оле меня завезли посмотреть частную школу предпринимателя Сергея Михайловича Мамаева, где директором — его вторая половина Татьяна Владимировна.
Надо сказать, мне доводилось видеть богатые школы, но то в столицах, а в провинции увидел впервые. И, признаюсь, был изумлен.
Школа Мамаевых возникла в начале 90-х, постепенно вырастая из дошкольного учреждения. На месте типового детсада с грибками и песочницами было построено нечто, напоминающее сказочный средневековый замок. В нем 90 педагогов (треть работает на полставки) учат и воспитывают 300 детей. В школе десять классов. Детсад расположен в одном из крыльев замка. В саду, как и во всей школе, стараются создать семейную атмосферу. Под Новый год устраивают хороводы, все вместе. Готовят блюда национальной кухни: марийской, русской, татарской, грузинской — сколько семей, столько блюд. В бассейне дети плавают вместе с родителями. Проводят психологический тренинг, консультации — школа имеет возможность приглашать лучших специалистов.
Структура школы такова: группа развития, в которую принимают детей с одного года и трех месяцев (для очень занятых мам), с трехлетнего возраста — собственно детский сад, четырехлетняя начальная школа, с 5-го класса по 8-й — подростковая, с восьмого начинается школьное производство: дети работают на конюшне, получая вознаграждение за труд, в школьной типографии, выполняющей заказы, в прекрасном, с импортным оборудованием, фотоцентре. В строгом смысле слова, заведение вряд ли можно назвать школой полного дня, но оно открыто весь день, с восьми утра до шести-семи вечера в нем что-то происходит.
Так получилось, что я начал осматривать его с конюшни — директор школы находилась там. Это совершенно отдельное шикарное строение в другой части города: ипподром с трибунами, огромный манеж. Шестьдесят “денников” — загонов для лошадей. Четыре “бочки” — малых манежа, где ученики учатся езде (услуга платная, впрочем, как и вся школа).
Татьяна Владимировна Мамаева — хрупкого сложения, небольшого роста женщина — руководитель учебного заведения, в котором не услышишь крика и даже повышенной интонации в общении с ребенком (не принято). В коллективе немыслимы склоки. Татьяна Владимировна сменила жокейский костюм на обыкновенный, и мы поехали в школу.
Я бы не назвал ее новаторской. Просто директор и сотрудники умело используют все накопленное в современной развивающей педагогике.
Пространство не прямолинейное — гибкое, с поворотами. Программа детского сада “Шаг за шагом”. “Центр природы”, “Центр исследования”, “Центр математики”, “Речи”… На стенде — листочек с вопросами по какой-нибудь теме. Ответы детей. Обращения к родителям. Благодарность родителям. Родители участвуют в тренингах, образовательных программах в вечернее время — все это помогает постоянным контактам с семьей. Программа хороша тем, говорят мне воспитатели, что позволяет “семье сохраниться”.
Тут чутко прислушиваются к детству. Страхи детей маленького возраста. В обычном саду, в школе этим мало кто занимается, а здесь считают, что это очень важно, разбирают страхи и учатся их преодолевать. Строят песочные замки по методике петербургского Института сказотерапии. На текучем песке можно моделировать разные жизненные ситуации. За неделю до начала занятий проходит сбор-старт детей и родителей, знакомство, выявление интересов (взято из методики коллективных творческих дел).
В классной комнате столы регулируются в зависимости от роста ребенка. На каждом — имя: “Ксюша”, “Денис”, “Катя”, “Дима”… Под столами — металлические подножки, все сделано для ребенка. В кабинете прикладного творчества я увидел непонятное приспособление. “У нас есть девочка, у которой нет кисти руки, — объяснила Татьяна Владимировна, — вот, придумали, чтобы она вышиванием занималась. И у нее нет комплекса”.
Собственно, это и есть главное. В Токио я видел учебное заведение, которое создал один старый человек, миллиардер. Более всего удивляли не чудеса современной техники, а ступеньки лестницы в начальной школе, сделанные под размер ступни ребенка. И еще запомнилось: в школе имелась старая немецкая механическая шарманка, и когда ребенку было грустно, он мог поставить любимую мелодию, которую слушали все. В этом выражалась поддержка одноклассников и учителей, которые как бы говорили: мы с тобой, не унывай. Человек оканчивал школу, становился взрослым, в жизни всякое случалось — и тогда он заводил ту старую детскую мелодию, и вся школа словно бы снова поддерживала его: “Не унывай!”
По-моему, школа Мамаевых — про это.
В школе есть прекрасные станки для ручного труда мальчиков. Есть настоящая типография (вспоминается великий педагог Фелестен Френе). Мне показали, как работает цех. Практическое овладение экономикой, от идеи до реализации до получения прибыли. Вся издательская цепочка. Кто-то овладевает приемом заказа, кто-то обсчетом. Есть возможность заниматься творчеством и бизнесом одновременно.
Вот, показывают мне, печатная продукция школы. Иллюстрированные календари, школьные дневники, обложки с фотографией ребенка. Типография позволяет осуществлять замыслы детей. Заказы на деятельность школьной типографии приходят, между прочим, и из правительства Марий Эл (предприниматель Сергей
Мамаев — депутат здешнего госсобрания) — оборудование дорогое, чтобы себя окупало, берут заказы.
Лично мне больше всего из их продукции понравилось уникальное издание английской книжки Келли Маркса, переведенной и иллюстрированной самими ребятами. Называется: “Научите Вашу лошадь безупречным манерам”.
Послесловие от министра
В Йошкар-Оле, в министерстве образования Республики Марий Эл, спокойно, по-домашнему. Какой народ — такое и министерство. И министр.
Галине Николаевне Швецовой интересно, что думает человек со стороны об увиденном. Один из вопросов был о роли образования в той сравнительно мягкой, терпимой, национально не конфликтной атмосфере, которая существует в республике. За счет чего, как вы думаете? Я ответил — это, видимо, свойственная народу атмосфера, но ее “окультуривает” образование. Еще спросила, что я думаю по поводу национальной школы в Марий Эл? Что люди говорят? Я ответил: они говорят “пока есть”, “пока живет”.
Она переглянулась с замом — “пока”… Живет, повторила, и развивается.
В свое время была дискуссия: нужно ли всем детям изучать марийский язык? Посмотрели документы, сравнили — везде в стране идет обучение на родном языке. Но как это сделать, не убивая интереса? По специальности Швецова педагог-психолог, в решениях ведомства это чувствуется. Вот, например, как решили эту задачу. Прежде всего убрали обязательность обучения. Создали в министерстве творческую группу, разработали 18 вариантов базового учебного плана. Дали право советам школ выбирать тот план, который удовлетворяет детей и родителей. В результате повысился интерес к языку. Марийский стали изучать и татарские детки, и удмуртские, и русские. Стоило убрать обязательность. Это же психологам давно известно.
С другой стороны, появились новые предметы. К марийскому языку и литературе прибавилась история и культура народов Марий Эл — вырытая некогда яма в культуре стала потихонечку заполняться (что, замечу в скобках, является безусловной заслугой министерства образования).
После долгого перерыва нашлись средства на издание учебников для национальной школы. Открыли кабинеты марийского языка и литературы. Стали проводить семейные конкурсы, фестивали, стимулирующие интерес к семейным родословным. В детских садах воспитание вообще преимущественно на марийском языке. Все это, по мнению министра, дало положительные результаты.
Русская языковая среда преобладает в Марий Эл повсюду, большинство народа свободно говорит по-русски. Что не мешает культурным связям с Финляндией. Вспомнили о результатах PIZА — международного сравнительного анализа качества школьного образования в разных странах мира, где финны оказались первыми. Я поинтересовался мнением Галины Николаевны о причинах. Она ответила так: “Знаете, я изучала особенности образования в Финляндии и поняла, что обучение там ориентировано на практику. Дети учатся с удовольствием, полученные знания применяют уже сегодня. У нас же учебники перегружены теорией, которую дети не готовы использовать в жизненных ситуациях”.
Самое главное — вернуть уважение к языку, считает министр. Марийскому, русскому, татарскому, удмуртскому — национальная школа у нас не только титульной нации. Что же касается марийского… Письменность только в двадцатые годы прошлого века появилась, поэтому в лексике многое отсутствует. А чтобы новое слово вошло в обиход, нужен не один год.
Дружим, говорит Швецова, со всеми конфессиями. Понимаем, что школа — светская, религиозное образование не вносим в учебный план, а в воскресной
школе — пожалуйста: православие, ислам и язычество, это же традиция. Доктора наук ездят в священную рощу.
Так, не ломая, маленькими шажками и двигаются.
Послесловие от автора
Один из моих провожатых по Марий Эл рассказывал по дороге занимательные истории с живыми деталями.
Один рассказ — про открытые ворота. Пришли в Казань московские княжеские войска, а ворота почему-то оказались открытыми, войти можно. Но князья стали спорить, кому первым входить. Пока спорили — с другой стороны опомнились и заперли ворота.
Другая история — о том, как во время осады пробили стену, образовался пролом, но в него долго никто лезть не решался — боялись попасть под стрелы. Потом полезли все-таки, а те, за стеной, успели опомниться и погнали их назад. Пришлось с криком “караул!” обратно через дыру лезть.
По-моему, поучительные истории, не только для детей школьного возраста. Стоит ли спорить перед открытыми воротами и надо ли лезть в дыру, чтобы потом — обратно? Иногда кажется, что все наши государственные реформы и модернизации — такого рода. Отдельный человек занимает в них малое место. Все больше массы с национальными идеями.
В сельской по преимуществу Марий Эл, где в демографической картине преобладают женщины и дети, так практически невозможно. Поэтому тут, если не бежать впереди паровоза, могут проходить более спокойные уроки.
Со своей колокольни я бы назвал этот край буфером между бараком прошлого и многоэтажкой будущего на окраине, куда переселяют стариков. Между ними есть какое-то более достойное для существования человека место. Белое болото. Глубокий овраг. Деревня в ельнике…
Припомнилось, в шестидесятые годы, во времена кампании против “неперспективных деревень”, академик Татьяна Ивановна Заславская исследовала три группы сел. Одни находились в процессе расцвета и развития. Другие явно деградировали. Но была еще третья, наиболее многочисленная группа деревень, которые находились в промежуточном состоянии. Имели как бы равные шансы на жизнь и смерть.
По-моему, это относится и к отдельным народам, и к людям. Одни переживают подъем, существование других висит на волоске. Меня особенно интересуют
третьи — с равными шансами. Мы же видим: при всей общности процессов в некогда коммунальной квартире, куда заселили “семью народов”, отдельные ее члены приходят теперь к разным историческим итогам. Дело не только в численности и национальном характере, в котором проявляются сопротивляемость разрушительным переменам и способность находить решения в непредвиденных ситуациях. Есть еще один, по-моему, немаловажный фактор. Можно назвать его культурным и духовным запасом, который сосредоточен в опыте народа, его сознании и поведении, помогающих прочерчивать собственную линию судьбы в переплетении исторических обстоятельств и выборов.
Говоря иначе, судьба народа и отдельного человека во многом зависит от того, остается ли он верным себе, не идет ли против совести, не изменяет ли заветам предков. Александр Тубельский понимал под образованием — прояснение образа самого себя, с которым являешься на свет. Смутный образ с годами может стать ясней или замутиться, и тогда народ, как и человек, теряет лицо.
Марий Эл — холмы, овраги, карстовые провалы, пропадающие и появляющиеся вновь реки и озера… В природе и языке, в неразборчивом шепоте лесов, в морщинах ряби, набегающей на гладь озера, то нахмурившегося, то лучащегося улыбкой, столько живого образования — учись всю жизнь.
Финская история, марийская деревушка, русский город — все это разные параграфы и страницы в учебнике жизни. У нас равные шансы на то и на это. По человеку с дыма, по отдельному ребенку и взрослому — по этой мерке движется цивилизация. Люди во всех мифологиях живут не в небесах и не в подземелье, а в срединном мире.
Народ Марий Эл относится к средним по численности народам. Республика находится на Средней Волге. Судьба тех, кто “с равными шансами”, зависит от них самих…