Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2009
Часть первая
Эскиз проблемы: “Homo sapiens”
I
Однажды меня зациклило. На мусоре. Ибо мусор начинается от ворот моего домика в Переделкино и продолжается, как равномерная россыпь, до самой железнодорожной станции. Бутылки, пластиковые пакеты, обертки из-под мороженого… Мусора полно у музея К.Чуковского и Б.Пастернака. Сегодня я подобрал возле дорожки два огромных листа оргалита, упаковку из-под яиц, три алюминиевые банки из-под алкогольных суррогатов и несколько раздавленных пластиковых стаканчиков. Я просто не могу больше смотреть на все это, потому что иначе меня вывернет: потом выпадет снег и будет не так заметно и не так тошно, и только весной все вылезет наружу опять. Бутылки стеклянные и пластиковые, шины, канистры, разбитые колпаки и бамперы машин, упаковки из-под йогуртов и расфасованных салатов, старые туфли и носки, кастрюли, сигаретные пачки, разложившиеся газеты, пластиковые пакеты, фольга и просто ни на какие фракции неразделимый мусор, похожий на пластиковую слизь, в которую вогнаны осколки стекла и металла. И все это застревает в кустах, в пожухшей траве, как в шкуре подохшей на свалке собаки, и вся дорожка к станции, прекрасная дорожка, вьющаяся под соснами, она за эти годы действительно стала свалкой, и поле за Новопеределкино, любимое место отдыха жителей микрорайона, оно тоже стало свалкой, и, главное, стали свалкой места, где люди больше всего любят купаться, сидеть у костра, выпивать, петь песни, жарить шашлыки… В это почти невозможно поверить, но это так, и ничего тут не поделаешь, потому что если человек устраивает свалку там, где, так сказать, отдыхает его душа, то, значит, у него в душе что-то испорчено, и он не понимает. Это самое главное. Что-то здесь не то — то ли с сердцем, то ли с головой, то ли со зрением. Почему-то атрофировано восприятие мерзости. Да и красоты, впрочем… Я уж не знаю, что там с любовью. С юмором. У людей, бросающих этот мусор, то ли совсем не работает, то ли как-то не так работает мозг. Я стал врубаться в это после того, как написал про мозг статью. Я думал — ну, напишу и пройдет, как проходили через меня, не оставив следа, десятки статей…
А оказалось — ничего подобного. Я сейчас коротенько расскажу. Как меня вставило.
Поначалу-то ничего не предвещало. Я сел в кресло. Нина Евгеньевна Свидерская надела мне на голову резиновый шлем с закрепленными в нем электродами и там, где металл касался кожи, смазала голову чем-то прохладным.
— Что это?
— Шампунь, — пояснила она. — Чтобы был хороший контакт.
Страха я не испытывал. О временах, когда в Институте высшей нервной деятельности и нейрофизиологии было громоздкое и, возможно, ненадежное оборудование, напоминала только тяжелая металлическая дверь в бокс, где я сидел.
— Ну хорошо, Нина Евгеньевна, — сказал я со своего кресла, чувствуя, как резиновый ремешок силится захлопнуть мне рот. — Двести, или сколько там, лет человечество возится с физиологией мозга. Вот, мы с вами делаем электроэнцефалограмму, а американцы сделали какой-то фантастически мощный позитронно-эмиссионный томограф, который позволяет распилить всю голову на срезы любой толщины. И что? Привело это к каким-нибудь прорывам? Или к пониманию природы мышления?
Голос из-за стены прозвучал приглушенно:
— В действительности нет. Мы до сих пор возимся с физиологией эмоций. И хотя на эту тему написаны горы литературы, до сих пор здесь остается очень много непонятного. Проблема эмоций, проблема памяти, проблема восприятия, проблема измененных состояний сознания… Нашей доминирующей идеей является идея системной организации всего мозга. Чтобы разобраться вот в этом, предстоит еще более длинный путь, чем пройден до сих пор, если разобраться в принципе возможно…
— Как это? — удивился я.
— Вся проблема в том, что мы просто не знаем, как подобраться ко всему, что относится к сложным психическим функциям. Ведь мы же занимаемся наукой? А наука — это измерение. Результат. Для измерения психических процессов, в том числе и сознания, нет никаких инструментов. Что-то на уровне тонкоматериальных процессов идет… Полевых процессов… Но нам нечем их измерить просто… Вы готовы?
— Давно готов.
— Хорошо.
Что-то происходит, но я ровным счетом ничего не чувствую.
— Теперь несколько раз глубоко вдохните.
Опять ничего.
Оказывается, электроэнцефалограмма и термограмма уже готовы. Из принтера выползает распечатка нескольких картинок моего мозга. Все они раскрашены, причем неравномерно. Много красного, на другой картинке — синего. Спокойного, зеленого, наоборот, мало.
— А бывает, что весь мозг закрашен синим? — спрашиваю я.
— Ну, бывает много синего. Но это уже, как правило, у больных людей.
— А это моя голова?
— Да.
— А почему так затемнена левая лобная доля?
— Здесь активность снижена.
— А почему это она так снижена-то?
— Ну, вы сами говорите, плохо… спали.
Черт возьми, я знаю, что работа у меня не сахар, а образ жизни далеко не идеален. Но что всем этим у меня так раздолбана башка… С такой головой вообще и на улицу-то лучше не выходить, а мне еще приходится работать… Даже неудобно как-то…
Так постепнно я забрел в бескрайний ландшафт науки о человеческом мозге, откуда нет возврата.
Внезапно мне в голову пришла неожиданная мысль, что тот мусор, о котором я упоминал, — это прямая проекция нашей, так сказать, мозговой активности на природу. Вернее, отсутствия активности. Мы не можем снять электроэнцефалограмму у homo sapiensa в тот момент, когда он выбрасывает в траву обертку из-под мороженого или бутылку из-под пива. Слишком громоздка аппаратура, слишком короток импульс, побуждающий к действию. Но у меня есть подозрение, что снятая энцефалограмма дала бы какую-то странную картину. То ли слишком много синего, то ли обе лобные доли затемнены, то ли вообще — пусто. Не знаю, что должен показывать элетроэнцефалограф, подключенный к голове человека, сливающего масло из своей машины на берегу еле живого подмосковного пруда, или к голове человека, день изо дня яростно ругающегося с соседом по какому-то пустяковому поводу, человека, нажимающего на курок автомата. Мы причисляем себя к виду homo sapiens и с гордостью считаем себя разумными существами. Но это давно не так. Вся история ХХ века, а уж тем более XXI рисует нам удручающие картины полного безумия, связанного как раз с так называемым “человеком разумным”. Речь не идет уже о жестокостях войн или концлагерей: все гораздо хуже. Жестокость войн и концлагерей — она, по крайней мере, была отрефлектирована и осуждена. Но что делать с тем каменным бесчувствием, с каким человек разрушает сегодня среду своего собственного существования, вместилище жизни — планету Земля? С каким равнодушием взирает на спектакль войны, транслируемый по ТВ, как “острое”, щекочущее нервы шоу? Многие поколения родились на помойке, выросли там, вновь полюбили и родили своих детей в клоаках, от которых художника XIX столетия, понимающего красоту натуры, немедленно хватил бы инфаркт. Чудовищное выхолащивание души, размытость чувств, слабость воли, отсутствие значимых мотиваций, кроме потребления в том или ином виде, — вот с чем человечество вступает в третье тысячелетие. Более того, само потребление — в том виде, в котором оно существует в развитых
странах — есть уже не жизненная необходимость, а болезнь, потребление ненужных вещей. Утрачиваются последние мотивации, деньги — как показал последний
кризис — перестают быть эквивалентом чего бы то ни было, а прежде всего — труда. Царство количества, диктат толпы, отсутствие авторитетов… Разумеется, и сегодня есть прекрасные писатели и художники. Но идет ли кто-нибудь к ним за советом, как приходили ко Льву Толстому? Не знаю. Сегодня, как в Библейские времена и на заре христианства, есть выдающиеся подвижники и пророки — но многие ли прислушиваются к ним? Традиционные религии так и не смогли поладить между собой, из века в век демонстрируя заскорузлую неподвижность ума и, вместе с тем, вовлекая человечество в неразрешимый конфликт… Когда думаешь о мозге, создается впечатление, что он был создан с колоссальным заделом на будущее развитие человека: мы могли бы быть героями, мудрецами, экстрасенсами, поэтами, мистиками в самом высоком значении слова. Мы могли бы стать почти вровень с богами… И что же? Да ничего. Потребляющая толпа — без идеалов, без чувств, без мыслей — вот итог развития нашей цивилизации. Исключений много, но, судя по тому, что мы неуклонно приближаемся к катастрофе, господствующая тенденция, увы, такова. А мозг — похоже, в нем задействованы не большие объемы, чем в мозгу собаки или коровы.
II
Мозг… В начале ХХ века физиолог И.П.Павлов представил мозг в виде аналога телефонной станции: связь между двумя абонентами устанавливается, когда телефонистка замыкает нужные контакты. И тогда запах полыни напоминает нам о степи, а старая фотография — о смехе любимой когда-то женщины. Когда физиологи научились регистрировать электрическую активность отдельных нервных клеток (нейронов), казалось, что загадка мозга близка к разрешению. Сейчас, когда открыто, что каждая клетка имеет 1012 “переключателей”, прогнозировать деятельность “телефонной станции” оказывается все менее возможным. Сейчас картина деятельности мозга примерно такова: сверхмедленные электрофизиологические процессы, в организации которых принимают участие и нейроны, и глиоциты, играют роль управляющей системы. Действуя на отдельные участки и целые ансамбли, она перестраивает их импульсную и медленную активность и, как дирижер, вовлекает их в гигантские объединения, движущие нашими переживаниями и мыслями. Эта величественная картина рисует мозг уже не телефонной станцией, а огромным клубком микроскопических живых нитей, ни на секунду не прекращающих своего движения.
Однако, все это не объясняет, что такое мысль.
Не объясняет это и того, зачем мозгу понадобилось разделение нашего сознания на области рационального и чувственного восприятия. И уж тем более, вся физиология вместе взятая не способна объяснить паранормальных явлений — будь то сверхбыстрый счет или ясновидение. А о том, что такие способности у нас есть, знали уже древние цивилизации. Например, цивилизация индейцев сапотеков, возникшая в I тысячелетии до н.э. на территории современной Мексики, и прославившаяся среди других месоамериканских цивилизаций благодаря огромному количеству прижизненных трепанаций черепа. Большинство трепанаций у сапотеков делалось в районе левой височной доли. Знаменитый энерготерапевт Л.П.Гримак считает, что таким образом древние пытались подавить левое полушарие мозга для естественной активизации правого “экстрасенсорного” полушария, ведающего всеми архаическими, так называемыми “паранормальными” способностями, как то: ясновидение, видение будущего и т.д.
Я понимаю, что изъяснения мои смутны пока для читателя. Я готов даже извиниться за это. Все-таки мозг есть мозг, а кризис, о котором я собирался сказать, есть кризис, и он гораздо шире, он включает в себя и тот самый мусор, с которого я начал, и экологию, и бизнес, и истощение ресурсов, и нарастание агрессивности, и, вообще, способ, так сказать, мыслить.В том числе и то полное непонималово и невменялово, в котором в 99 случаях из 100 живет современный человек, полагая, что он живет нормальной и целесообразной жизнью. Поэтому я предлагаю все-таки собрать все обрывки смыслов, которые я пораскидал там и сям, связать их в узел, или в веревочку, чтобы читателю было понятно, как в этом тексте одно вяжется с другим, в том числе и этот проклятый мусор с мозгами.
Минувшие сто лет дали целую плеяду гениев в области изучения головного мозга. Самые известные из них — сэр Чарлз Шеррингтон, сэр Джон Экклз, А.Р.Лаурия, Уайлдер Пенфилд и Карл Прибрам. Эти люди, помимо незаурядного интеллекта, обладали поразительной особенностью: каждый из них после 40 или 50 лет, посвященных опытам и пристальному изучению человеческого мозга, пришел к религиозному или мистическому взгляду на жизнь.
Английский физиолог Шеррингтон писал, что мозг — он любил его называть “волшебным ткачом” — это, наверное, последняя из тайн природы, которая откроется человеку. Труды нобелевского лауреата, австралийского ученого Экклза изобилуют такими выражениями, как “великое неизвестное”, “смысл творения”, “немощь науки”. “Истина, — говорит Экклз, — полностью непостижима, разве что на тривиальном уровне”. Даже Наталья Петровна Бехтерева, когда-то — выдающийся руководитель Института мозга человека РАН — в одном из интервью осторожно признала, что мозг — скорее приемник мысли, а не ее продуцент. Тогда откуда принимает мысли человеческий мозг? Где передатчик и что он из себя представляет? И почему англичанам, немцам, голландцам и т.п. он передает мысли о том, чтоб они в чистоте и порядке содержали свою родину, а русским людям транслирует, что все по хрену и ничего не колышет? Или мы за годы коммунистического бездумья, всенародного пьянства и массированного оболванивания телевидением действительно деградировали, в том числе и на уровне физиологии мозга, который… ну, превратился просто в сало и стал неспособен нормально работать как приемник и воспринимать тонкие, да и вообще любые, мало-мальски сложные сигналы? Без ответа на эти вопросы все рассуждения о мозге остаются всуе, без них не остается ничего, кроме нескольких тривиальных истин.
III
Недавно группа крупнейших ученых — Станислав Гроф, Питер Рассел и Эрвин Ласло изложили свой взгляд на современные проблемы науки о мышлении. Они убеждены, что огромное количество сведений, накопленных антропологией, экспериментальной психиатрией и психотерапией, парапсихологией, танатологией и другими областями знания, вскоре полностью изменят наши понятия о природе сознания. Это будет похоже на взрыв. “…Мне представляется крайне увлекательным сравнение состояния современной психологии и психиатрии с тем, что произошло на ведущем крае физики в первые десятилетия ХХ века. Как мало времени потребовалось физикам, чтобы совершить радикальнейший концептуальный скачок от ньютоновской физики к эйнштейновской теории относительности, а затем — к квантовой механике!” — пишет Станислав Гроф.
Но ведь это революция?
Конечно.
Бертран Рассел: “Необходима новая модель реальности, в которой сознание является столь же фундаментальным аспектом реальности, как время и материя, а может быть — еще более фундаментальным…” Вот это серьезная мысль. Это мысль, стоящая того, чтобы ее подумать.
В частности, о том, каким образом человечество, казалось бы, наделенное разумом, создало цивилизацию, которая угрожает его собственному существованию? Мы давно, но и неуклонно втягиваемся в глобальный экономический, энергетический, экологический и все другие возможные кризисы, включая и мировоззренческий кризис, касающийся, разумеется, смысла нашего человеческого существования в данный момент — т.е. в начале третьего тысячелетия. Что является причиной всех этих кризисов?
Станислав Гроф: “ненасытное стремление к преследованию линейных целей…”
Чудовищные войны ХХ века, лагеря и концлагеря полностью перекроили мировую систему ценностей. Терроризм тоже ее изменил. И интернет, разумеется, тоже.
Ее изменила и свалка, в которую мы превратили Землю.
Но сознание можно изменить с помощью известных сейчас психотерапевтических практик. Станислав Гроф, работающий как психотерапевт, убежден, что XXI век станет веком “продвинутых” людей, сознательно практикующих йогу, тайцзы, медитацию или любую другую форму духовного совершенствования. Может быть, это утопия, однако его клиенты, переживающие духовный кризис, находят выход в глубокой трансформации индивидуального сознания. “…Среди наблюдаемых при этом явлений — значительное снижение агрессивности и общее повышение сострадания и терпимости”. В общем, надо признать, что мы, особенно жители бывшего СССР, слишком долго питали доверие к полностью устаревшему языку, не способному объяснить мир, и ложным, безнадежно устаревшим понятиям.
Подумать только: в университете, то есть никак не позже 1983 года, я еще конспектировал Маркса! А в это время происходило что? О, черт, кажется, это было так давно, что все уже произошло. Но на самом деле в это время мир непрерывно менялся. И менялся так быстро, что мы просто не успевали этого заметить. Меняются технологии производства и бизнеса, меняются жизненные стандарты и ценности, меняются хобби и увлечения, меняются компьютеры и автомобили, меняются примочки к барабанам и гитарам, меняется мэйнстрим и андеграунд, а мы ничего этого не хотим замечать, потому что ленивы и нелюбопытны.
Сам характер, который мировой кризис принял у нас, ужасает меня. Мы совершенно не готовы к тому, что мир неузнаваемо изменится через каких-нибудь два десятка лет. Мозг, помните мозг? Через десять-пятнадцать лет действительно изменятся все представления о мозге. Это будет революция! Революция подкрадывается к нам с неизбежностью природного катаклизма, причем одновременно со всех сторон. Генная инженерия? Это революция! Нанотехнологии? Революция! Интернет? Революция! Психоделики? Революция! Альтернативное получение энергии? Разумеется, революция! А у нас — все по фигу и мусор в головах… То есть везде мусор.
Один только XIX век принес больше перемен, чем предыдущие 900 лет. Затем, в первые два десятилетия ХХ века, произошло больше изменений, чем за весь XIX. К 2000 году масштабная смена парадигмы начала происходить каждое десятилетие.
И с этим можно жить? Как?
Стремительно!
Но как жить стремительно, если у вас студень вместо мозгов?
“Новые русские” — этот якобы продукт перестройки — ныне глубокое прошлое. Если верить интеллектуальному ускорению Рэя Курцвела, их отделяет от наших дней не пятнадцать или двадцать пять лет, а, может быть, несколько сот. Или даже тысяч. Несмотря на завидную энергичность и предприимчивость, они, в сущности, не выдумали ничего нового. Может быть, в этом не их вина, а вина эволюции, которая забросила их в эпоху передела собственности и тем самым лишила необходимости изобретать что-либо серьезное. Кто скажет, что они плохо выполнили свою миссию? Они выполнили ее хорошо. Они быстро и жадно поделили страну. Потом они еще несколько раз переделили бабло, которое в виде неучтенных излишков еще оставалось у недоверчивого населения. Потом произошел еще один черный передел внутри уже сформировавшейся финансовой и экономической элиты, когда слабые пали, а сильные еще более возвысились. Тут уже потребовался порядок (и он пришел), наступил мир и покой, олигархи стали возделывать свои сады, как завещал великий Жан-Жак, заниматься военной и строительной алхимией, в ходе которой из тротила, железа, брезента, бетона, кожи и марли стало получаться чистое золото; издавать журналы про себя, свои квартиры и машины, снимать фильмы о своем детстве; оделять друг друга должностями и творческими заслугами; устраивать party, вместе — но в узком кругу — выезжать на охоту и, в случае необходимости, приканчивать тех, кто жил не по понятиям. Разумеется, при таком образе жизни ни в каких идеях старые новые не нуждались, они строго придерживались принципа экспроприации — единственного незыблемого принципа политэкономии социализма — и он их не подвел: дворцы были построены, жены всесторонне удовлетворены, текила и коньях “Хенесси” потеснили коммунистическую водяру, бляди и адвокаты припудрили ноздри кокаином и совместно штудировали руководства по тантрическому сексу, которые обещали превратить обыкновенный солдатский половой акт в головокружительный оргиастический улет.
Ну вот, собственно, и все. И что же? У нас появилась надежда? Да нет. Бизнес и власть предпочитают действовать так же, как действовали всегда: погонять цены, запугивать, экспроприировать, играть мышцами патриотизма, ксенофобии и остатками былой военной мощи. Забитому и удрученному населению это все по фигу. С таким моральным капиталом мы не способны будем принять изменения, которые грядут в мире. Все наши представления о себе развеются, как дым. Ибо мы думаем, что опасность где-то извне, а она прежде всего у нас в головах — это глубокий склероз мозга — а именно перед этой угрозой мы просто беспомощны.
Беспомощны.
Беспомощны.
Вот что по-настоящему волнует и пугает меня.
Большой пластиковый суп, или
Проблема № 1: глобальный мусор
I
С вечера идет дождь. Вхожу в интернет, чтобы понять, что в ближайшее время будет твориться с погодой. Не тут-то было! Прежде чем узнать погоду, я вынужден проглотить несколько новостей: “Найден гроб с телом Майкла Джексона!” (а куда и почему он пропал?). Обама “разводит” Путина и Медведева! Украина… О Господи, что еще стряслось? Плохо ведет себя Украина, пытаясь опаскудить России ненужное празднование 300-летия Полтавской победы, которую наше правительство, разумеется, надеется отметить с наибольшим пафосом и помпой, хотя мы давным-давно живем в мире со Швецией, и такая пафосность, согласитесь, не нужна. Но уж из-ви-ни-те! Нужна — не нужна, а самолюбия задеты, труп Мазепы извлечен из запасников истории и вместе с другими сомнительными фигурами того же сорта служит для укрепления украинской идентичности. Россия отвечает нервным позвякиванием петровских (а, впрочем, петровских ли?) шпор, по-царски (опять вопрос) гневными взглядами и оживленной риторикой. Шовинизм кипит, как говно на сковородке, а в это время, простите, с вечера до утра льет дождь. Лето такое выдалось. И по речке Сетунь, вздувшейся, как весной, стайками несет пластиковые бутылки. То по две-три, а то сразу десятка полтора — и все вниз-вниз по течению… Но голове, забитой всей вышеперечисленной мурой, разумеется, не до них. И никто не посчитал, сколько бутылок пронесло, например, за день. И не поинтересовался куда. А унесло, как легко догадаться, в Москву-реку, куда впадает Сетунь. Нет и малейшего повода надеяться, что кому-то придет в голову прикинуть, сколько таких Сетуней еще туда впадает и сколько бутылок несчастная Москва-река принимает с такими вот июльскими ливнями. И сколько вообще пластиковых бутылок собрали только за это лето вместе Сетунь—Москва-река—Ока—Волга? А поскольку водосбор Волги — все-таки самый разветвленный в Европейской части России, а пиво из пластиковых баллонов пьют по всем берегам этого водосбора — то что тогда представляет собой (должно представлять) Каспийское море? Вот, пугает, что до этого вопроса общественная мысль, превращенная ТВ и интернет-информацией в возбужденный, бессмысленно-мечущийся поток, никогда не добирается. Она не добирается даже до первого вопроса: “куда несет?”. Вот почему глобальные проблемы всегда являются нам в своем законченном и уже, как правило, неразрешимом виде, похожем на последний медицинский диагноз. Вот (в последний раз отвлекусь) как будто молодой еще, бодрый, в хорошем социальном статусе мужчина с утра видит у себя на носу, на видном месте прыщик. Ну и, разумеется, сковыривает его, чтоб не портить себе физиономию. Собирается прижечь одеколоном и вдруг замечает, что там не кровяное пятнышко, как положено, а черная такая дырочка. Он и так и сяк, силится ее разглядеть — ну, дырка, и все тут! Но ведь не может же быть?! К доктору. Тот смотрит через свой рефлектор (зеркало на лбу такое) и что-то мнется с ответом. Тот ему: ну что там, доктор? Он — невесело: а вы в зеркало смотрели? Что увидели?
— Да как будто там дырочка…
— Да не дырочка, любезнейший, а дыра, насквозь дыра.
— И что, доктор, это опасно?
— Да как вам сказать? Теперь уже, в некотором смысле, нет. Теперь уж ничего не поделаешь…
Так же в один прекрасный день в мировых СМИ появилась информация о Великом пластиковом пятне, или гуще, или даже острове площадью не то с Францию, не то с США, который образовался на огромных просторах Тихого океана между Гавайскими островами и Калифорнией. И только когда “пятно” было обнаружено, появились вопросы: а как же это мы раньше не замечали? Почему спутники его не сфотографировали? Почему ученые не предупредили? И что, значит, с этим делать? Жаль, нету доктора, чтобы дать сообразный ответ: “поздно, батенька”.
II
Первооткрывателем Большого Пластикового Супа (я потом объясню, почему выбрал именно это название) стал американский яхтсмен-любитель Чарлз Мур, который в 1997 году, поучаствовав в парусной регате Лос-Анджелес — Гонолулу (столица Гаваев), решил на собственноручно построенном катамаране “Алкалита” возвращаться домой по кратчайшему пути — через район, испокон веков нелюбимый мореходами. Это обширный кусок Тихого океана, где встречаются теплое течение Куросио, холодное Калифорнийское и Северное пассатное течение. Все это образует гиганский круговорот воды, вращающийся по часовой стрелке, радиусом примерно в пять-шесть тысяч километров. Во времена парусников капитаны не любили эти места из-за частых штилей (здесь господствует высокое давление), рыбаки — из-за того, что в теплых водах мало рыбы и живности вообще, а туроператоры — по причине того, что в этом месте почти нет островов и в воде много мусора — гниющих водорослей, трупов животных и птиц, каких-то плавающих обломков… Однако все это не смутило капитана Мура, и он со своей командой смело отправился в путь — с попутным, кстати, ветром. Через день-полтора странное чувство овладело им: “У нас ушла неделя на то, чтобы пересечь этот район, и все это время нам попадались кусочки пластика: крышки от бутылок, зубные щетки, пластиковые стаканы, бутылки от моющих средств, пластиковые мешки, и половина этого — маленькие кусочки, которые мы даже не могли идентифицировать. Это было не столько откровение, сколько постепенно углубляющееся ощущение, что что-то здесь ужасным образом не так”, — говорит Мур. Два года спустя он вернулся в тот же район с мелкоячеистой сетью и сделал действительно потрясающее открытие. Под поверхностью воды на глубине по крайней мере 10 метров плавало огромное множество пластиковых кусочков и частиц разных цветов, кружащихся, как снежинки или корм для рыб. Ужасные мысли охватили Мура, и он начал измерять вес пластика в воде, сравнивая его с весом планктона. Пластик победил! И более того, с большим отрывом. “Мы обнаружили пластика в 6 раз больше, чем планктона — и это было поистине колоссально, — говорит он. — Ни у кого тогда и мысли не было о том, как это произошло и что это могло бы значить для морской экосистемы”. Не знаю, стоит ли объяснять, какую роль играет планктон в экосистемах океанов. Это точка отсчета в пищевой цепи. Планктоном питаются и рыбы, и киты. Чтобы рыбы хватило и на людей, и на дельфинов, его должно быть много, очень много (вот: тут бы нужна точная цифра, а ее нету, никто не считал, потому что проблема свалилась, как снег на голову). А тут представьте — вместо планктона — пластик! В общем, частная жизнь Мура закончилась. Он оставил свой бизнес (реставрация старинной мебели) и превратил свою маленькую мониторинговую группу добровольных защитников окружающей среды в исследовательский фонд “Алгалита” со штатными учеными и кампаниями публичного осведомления. И хотя за минувшие двенадцать лет ученые фонда неоднократно обнародовали свои исследования и даже привлекли внимание своих коллег из других изучающих экологию океана институтов, человечество заметило прыщик на носу только когда прошлогодние январские шторма раскачали пластиковый суп и он отрыгнул на побережье Гавайских островов Кауаи и Ниихау более 70 тонн пластикового мусора, погребя под толстым слоем склизких отбросов лучшие пляжи американских серфингистов и дома на побережье. Впрочем, не будем столь злобно-пристрастны: телекомпания CNN 12 апреля прошлого года продемонстрировала воочию, что такое “пластиковый суп” (часть этой съемки можно увидеть на сайте htpp://www.treehugger.com/files/2008/04/great-pacific-garbage-patch-trash-vortex.php). Из вывешенных на сайте трех фрагментов передачи видно, что “суп” не так наварист, как представляется некоторым: поэтому-то его и невозможно увидеть из космоса. Больше того, в нем можно плавать на катамаране и в акваланге. Да и без акваланга можно. И поверхность океана все еще кажется голубой. Но наличие пластика в воде очевидно: вот на губке для мытья сидит небольшая чайка; в пробах воды кружатся пластиковые конфетти — фрагменты предметов, распавшихся под действием ультрафиолета, соли и механических деформаций. Вот загорелая рука капитана Мура изымает из пластиковой крышки три белых шарика, похожих на икринки — это так называемые “русалкины слезы” — гранулы, первичное сырье для производства пластмасс, высыпавшиеся в океан при погрузке в порту (США активно импортируют пластиковое сырье в страны Азии). Любимые свои находки Чарлз Мур хранит в металлическом сейфе у себя в саду (Лонг Бич, Калифорния): здесь превосходная коллекция ручек от зонтиков, пакет с зубными щетками, шариковые ручки, пластиковые бутыли, порванные зубами акул, воздушный шар в форме сердца, рыболовецкая сеть, ловушка для крабов, каски монтажников (одна из России, что подтверждается надписью на кириллице, другая из Азии). Но большая часть “супа” даже не может быть предъявлена журналистам: частицы пластика меньше песка, мельче пудры, обрастая ракушками и водорослями, опускаются на дно океана, образуя новый геологический слой… Некоторые пляжи на Гаваях уже сейчас содержат в себе поровну настоящего и пластикового песка… А на острове Паган между Гаваями и Филиппинами располагается так называемый Шоппинг-
Бич — если островитянам что-то нужно, например, зажигалка, игрушка, мячик для детей, они просто отправляются на Шоппинг-Бич и выбирают необходимое из пластикового мусора…
Впрочем, сдержим эмоции. С тех пор как в 2001 году был опубликован первый доклад фонда “Алкалита”, появились авторитетные данные, характеризующие количество пластика в океане. Так, по данным программы по охране окружающей среды ООН, на каждый квадратный километр океана приходится 13 тысяч пластиковых фрагментов. Это в среднем! А в гуще “супа” ученые из команды капитана Мура насчитывали, как минимум, 334 271 фрагмент, а как максимум — 969 777!!!
В это с трудом верится. И, тем не менее, это так. За каких-нибудь 30 лет человечество угробило океан. Причем не только Тихий. Уже найден аналогичный тихоокеанскому “пластиковый суп” в Атлантике (в районе Саргассова Моря) и, как считает доктор Пиарн Ниилер из института океанографии Скриппса в Сан-Диего (ведущий мировой авторитет в области океанских течений), в южной части Тихого океана должно находиться еще более крупное пластиковое “пятно”. И вообще “пластиковые супы” почти наверняка будут обнаружены в любой части любого океана, где есть круговые течения. Что же касается конкретно Тихоокеанского пластикового супа, за это время более или менее изученного, то судить о его параметрах можно по следующим цифрам. В 2006 году гринписовское судно “Эсперанца” обследовало территорию в 600 тысяч квадратных километров, что примерно равно территории Франции, и так в СМИ возникли сведения о “пластиковом пятне” величиной с Францию. Но на деле гринписовцы обследовали только самую “гущу” супа. Определить его площадь с точностью невозможно, но площадь исполинского водоворота, в котором пластик встречается в 100 раз большей концентрации, чем средняя, без преувеличения, уже сегодня равна территории США. Глубина, на которой вылавливается пластик, равна 100 метрам (ловить ниже не позволяют технические возможности человека). Но, очевидно, в океанских впадинах уже сейчас идет формирование нового геологического слоя из пластика.
III
Французский теоретик культуры Поль Верийо говорит о том, что каждая новая технология открывает возможность для новой формы катастрофы. Когда ровно 100 лет назад, в 1909 году, Лео Бекеланд, бельгийский химик, начал никому не понятные опыты в своем гараже в Нью-Йорке, вырабатывая первый синтетический полимер, кто мог предвидеть, что сто лет спустя, в центре Тихого океана будет плавать 100 миллионов тонн пластиковых отбросов? Бекеланд пытался искусственно синтезировать шеллак — естественный секрет, выделяемый насекомыми Азии, который использовался в то время для покрытия электрических проводов. В 1909 году он запатентовал твердый пластик, который назвали бейкелит. Открытие сделало его очень богатым. Еще бы! Он создал вещество, которое не поддавалось ни коррозии, ни гниению, ни размоканию! Как известно, на Земле нет микроорганизмов, которые разлагали бы пластик. Он теряет свои свойства и разлагается только под действием солнечного света. Разумеется, химики вовсю начали экспериментировать с этой вечной материей, стараясь придать ей новые и разнообразные свойства. Так или иначе в 1935 году был изобретен нейлон, нашедший свое первое применение в чулочно-носочной промышленности. А потом, после Второй мировой войны, появились акрил, поролон, полифен, полиуретан, плексиглас и др. После чего последовала настоящая революция в области потребления: дорогие вещи из естественных материалов в пластиковом исполнении становились прежде всего дешевыми, а в ряде случаев и одноразовыми. Пластики обладают любыми необходимыми свойствами для потребителя, это большое удобство и выгода. Ну кто из нас, сорокалетних, ходя с авоськой в социалистический магазин, не мечтал о красочном американском пластиковом пакете? Кто не помнит, как мама стирала такие пакеты, сушила? Сегодня кто-то из англичан подсчитал, что одноразовый пакет для продуктов живет от 12 до 20 минут, а на разложение его нужно 400 лет. Конечно, пластик можно сжечь. Но при сжигании пластиков образуется один из самых опасных для человека ядов — диоксин, который поражает поджелудочную железу, легкие, иммунную систему, увеличивает частоту хромосомных мутаций, вероятность выраженных уродств и заболевания раком! И в то же время в мире ежегодно производят более триллиона таких пакетов. Куда их девать? Вода в пластиковых бутылках вышла на массовый рынок в середине восьмидесятых: едва ли кто возьмется подсчитать, сколько их производится сегодня в мире, зато известно, что лишь одна из 5 пластиковых бутылок попадает в переработку. Потому что переработка пластика — пока что один из самых низкорентабельных видов бизнеса. Хотя глобальное производство пластика достигло в наши дни 260 млн тонн. Что это значит? Посмотрите вокруг себя. Посчитайте вещи, сделанные из пластика. Не забудьте ваши пуговицы, стретч-материал в одежде, обделанные пластиком концы шнурков, веревки… Этот материал абсолютно вездесущ. Он вообще образует базис инфраструктуры современного общества потребления. Едва мы только появляемся на свет, как тут же встречаем первый пластик — пластиковый браслет на руку, аспиратор (отсасывающее устройство), термометр, подгузник. Мы грызем пластиковые кольца, когда прорезываются зубки…Играем в футбол пластиковым мячом. А все современные носители информации, мобильники? Компьютеры, наконец? Нет-нет, решительно невозможно представить себе, что бы мы делали без пластика! И в то же время… Да… Становится все труднее представить себе, что мы будем делать с пластиком. Недавно в желудке мертвого альбатроса нашли кусок пластика, произведенного в сороковых годах. Даже если производство пластика остановить завтра, планета будет иметь дело с последствиями для окружающей среды еще в течение тысяч лет. А на дне океана где, предположительно, скапливается в конце концов 70% морского пластикового мусора (скажем, бутылки от воды тонут довольно-таки быстро), — десятки тысяч лет.
IV
Тихоокеанский пластиковый суп “весит” сегодня, по оценкам ученых, 100 миллионов тонн. (Для того чтобы создать такую массу отходов, современная Москва должна была бы около 20 лет сваливать весь свой мусор в воду!). Если ничего не изменится, через десять лет масса его удвоится. Восемьдесят процентов пластика попадает сюда с суши. И прежде всего из США, где, собственно, и были изобретены пластиковые пакеты и где их потребление составляет до 70% суммарного общемирового спроса. На втором месте Япония и бурно развивающийся Китай, где фактически не работает природоохранное законодательство. Но в загрязнении Мирового океана виноваты не одни американцы и японцы, ведь в этом районе собирается мусор со всего тихоокеанского региона. Субтропические зоны течений простираются на 6 тысяч километров и аккумулируют мусор, собранный со всех стран Земли. ООН оценен прямой ущерб, наносимый природе в результате наличия пластика в океанских водах: ежегодно гибнет 1 миллион морских птиц и 100 тысяч морских млекопитающих и черепах. Английская кинематографистка Ребекка Хоскинг нашла на острове Мидвей (недалеко от Калифорнии) вымирающую колонию альбатросов, которые, пытаясь выкармливать своих птенцов кусочками пластика, принятого ими за пищу, губят свое потомство… В желудочном тракте северной птички “глупыш” обнаружено 45 кусочков пластика…
Это все очевидный, само-собой разумеющийся вред. Но каковы отдаленные последствия? Мы их не знаем: глобальная пластиковая катастрофа заняла всего несколько десятилетий, об отдаленных последствиях мы просто не можем судить. Но кое о чем говорить уже можно. Мелкие кусочки пластика (и прежде всего “русалкины слезы”, гранулы для пластикового производства) обладают свойствами накапливать в себе токсины — ДДТ и диоксин. Поскольку в морях пластик быстро распадается на мельчайшие фрагменты, он попадает даже в планктон, который тоже становится ядовитым. Планктон является пищей многих видов китов и рыб. Другие рыбы проглатывают целые кусочки пластика самостоятельно: таким образом смертельные яды возвращаются к нам на стол…
Своевременен вопрос: а что же делать? Барак Обама, например, создал в правительстве США департамент по делам океанов, поставив во главе его своего главного советника по охране окружающей среды Нэнси Сатли. Даст ли это хоть какие-нибудь реальные результаты? Увы, мы не можем ответить. Ряд стран — в их числе Египет и Аргентина — запретили производство пластиковых пакетов. Планируют отказаться от их производства Франция, Италия и Австралия. Но, увы, этих усилий недостаточно. Речь идет о полной перестройке отношений с пластиком. Это проблема сознания. И нам, россиянам, нечего радоваться тому, что мы-де не внесли свой “вклад” в ужасающую картину гибели океанов. Наш “пластиковый суп” начинается за забором каждого дачного поселка, на берегу каждого пруда, пригодного для купания, на каждой живописной поляне в лесу: не буду тратить слов на то, чтобы высказать свое мнение о том положении, в котором мы с вами оказались. Скажу просто: оно ужасающе. В излюбленные места отдыха ежегодно приносятся целые горы пластика, а даже Москва, не говоря уже о других городах, не имеет ни одного завода по его переработке! Не говоря уже о том, что “выбрать” пластик из наших лесов и водоемов ничуть не легче, чем извлечь его из океана.
“Люди не понимают проблемы, — грустно говорит Чарльз Мур. — Они думают, что океан похож на озеро и мы можем выйти туда с сетями и все очистить. Людям трудно постичь истинный размер океанов. И тот факт, что большинство пластика — это мельчайшие частицы, и они везде. Единственное, что мы можем сделать — это прекратить добавлять туда. А это означает, что мы должны перепроектировать наши отношения с пластиком”.
Что это значит? Изобретен, слава богу, биоразлагающийся пластик. Но вопрос в том, как скоро и насколько повсеместно он заменит в быту пластик, не подверженный разложению. В ряде стран, несмотря ни на что, действуют заводы по переработке пластика. Еще есть вполне успокаивающая и обтекаемая фраза: стратегия должна заключаться в том, чтобы производить из пластика вещи длительного пользования. Разумно? Разумеется. Но это невыгодно промышленности, производящей пластик, — и пока на все призывы эта заинтересованная группа товарищей отвечает лишь кривыми усмешками.
Что же тогда делать?
Какой выбор мы, россияне, у которых даже мусороперерабатывающих заводов нет, должны сделать пред лицом самого страшного загрязнения, которое когда-либо знала Земля? Почему я называю его самым страшным? Потому, что в отличие даже от горных пород пластик не может быть включен в круговорот Земной Жизни. Сообразно своему мертвящему мышлению, мы оставляем Земле слой мертвой материи, разрастающейся, как раковая опухоль.
А человек?
Неужели один, единичный человек ничего не в силах изменить? Почему же? Никто не обязывает человека быть бессмысленным потребителем и хамом в отношении Матери-Природы. Каждый может сделать свой индивидуальный выбор и следовать ему. По сути, нам остается одно: никогда и нигде не бросать пластиковый мусор на землю. И если в вашем дачном поселке нет мусорных контейнеров из-за страха перед жлобами из соседней деревни, которые попросту стырят эти урны и сдадут во вторсырье, — увезите свой мусор в город и там бросьте в мусорный контейнер. Говорят, мусорных полигонов под Москвой хватит еще на три года. Потом обещают построить заводы по переработке. Не верится. Но вы — все равно: не бросайте!
В конце концов случится неизбежное и если не мы, то наши дети увидят конец пластиковой эры: поскольку пластик делается из нефти, которая закончится к середине века, производство его прекратится, и в любом случае пластик не будет столь дешев и доступен, как сейчас. Возможно, когда-нибудь он будет столь же диковинной штукой, как дверная ручка из чистой меди. Но мы нанесли океанам непоправимый урон за каких-нибудь тридцать лет. Так что у нас еще четыре десятка лет, чтобы угробить их окончательно или спастись. И пока что мы действовали как сумасшедшие самоубийцы, для которых не существует никаких “или”. Мы идем до конца в своем безумии…
Часть вторая
Проблема № 2: глобальное потепление
I
Название нашего короткого исследования “Эпоха атропоцена” подразумевает, что не космические силы, не силы природы, а существо, известное под видовым названием “человек разумный” за последние сто — и даже меньше — лет своей истории, стало главной преобразующей силой на Земле. Ну кто бы мог подумать, что букашка-человек будет определять климат на планете? Не сомневаюсь, что сто лет назад над вами от души посмеялись бы самые продвинутые ученые, рискни вы сделать подобное заявление. Да и пятьдесят… Смеялись же! Нет, ну подумать только: человек — и климат…
Но давайте по порядку. О том, что климат напрямую связан со всем происходящим на Земле, о том, что он является значением дроби, в числителе которой находится природа во всей своей целокупности, а в знаменателе человеческая активность по ее, природы, преобразованию, сказал еще величайший системный мыслитель рубежа XVIII—XIX веков Александр фон Гумбольдт. Именно он назвал климат “объединяющей глобальной силой”. Вы заметили? — глобальной. Вопрос: понял ли его хоть кто-нибудь? Ну разумеется, нет. На повестке дня цивилизованного человечества были наполеоновские войны, Бородино, “Битва народов” и Ватерлоо. И сквозь рев орудий и стоны умирающих никто и не расслышал предупреждения, которое Творец вложил в уста своего весьма способного ученика. Никого это не взволновало.
Прошло 150 лет. О том, что парниковые газы (СО2 и метан) могут спровоцировать потепление, результатом которого будут глобальные проблемы, было сказано группой интеллектуалов Римского клуба в 60-е годы минувшего века. Тот же вопрос: это взволновало хоть кого-нибудь? Ну хорошо, не обыкновенных людей, а хотя бы наиболее соображающих людей в правительствах? В ученых кругах? Нисколько! Ученые конструировали нейтронные бомбы и разрабатывали планы космических войн. Они думали, это будет круче “потепления”. А получилось с точностью до наоборот. А тогда даже газеты об этом не писали. Во всяком случае, наши. Не мешайте, мол, строить нам наш коммунизм — и точка. И когда академик М.И.Будыко доложил Политбюро ЦК КПСС, что существует такая угроза — глобального потепления, — его вообще никак не восприняли. Вопрос: тогда у нас, я имею в виду людей вообще, было время? У нас была уйма времени! У нас было двадцать восемь лет прошлого века и еще девять нынешнего, чтобы не вырубать хищнически леса, не загрязнять реки, не осушать болота (“мелиорация”), не вести войны, создавать “чистый” автомобиль, финансировать не “оборонку”, а альтернативные энергетические проекты, биоинженерию и другие прорывные выдумки “высоколобых”, помогать народам “третьего мира” налаживать хозяйство, учиться перерабатывать отходы, а не превращать в помойку нашу матушку-Землю… И, главное, хоть понемногу перенастраивать человеческое сознание на проблемы жизни, вместо того чтобы с безумной радостью превращать человеческий мозг в равнодушный и даже ядовитый гриб, способный поглотить гигабайты идиотских передач TВ и компьютерных игр, но не способный более ни к состраданию, ни к самостоятельному мышлению. Именно тогда Господь вложил в мозги Джону Лавлоку — в то время просто инженеру НАСА, обслуживающему марсианский проект США, — еще одно грозное предупреждение — мысль о “Живой Земле”. Смысл гипотезы Лавлока в том, что Земля в целом, как всякая живая система, обладает свойствами гомеостаза, т.е. саморегуляции. И если человек — который в ХХ веке, несомненно, доказал, что именно он, венец творения, является главной преобразующей силой на Земле — начнет серьезно мешать равновесию планеты, она обрушит на него всю мощь своих разрушительных сил и прикончит его, как человек, не задумываясь, прихлопывает ладонью надоевшего комара. Опять все тот же вопрос: это хоть кого-нибудь взволновало? О, да! Прежде всего это взволновало американских энтузиастов полета на Марс, ибо, по Лавлоку, марсианская атмосфера была типичной для совершенно мертвой планеты и, следовательно, пафос полета к еще одной “обитаемой” планете солнечной системы отменялся, отменялись “великие открытия” новых внеземных форм жизни и соответствующие нобелевки. Так что идея “Живой Земли”, да еще с предупреждением человечеству, настолько возмутила ученое сообщество, что Лавлок долго не мог опубликовать свою работу, пока астроном Карл Саган не предложил ему напечататься в собственном журнале “Icarus”. Что вызвало новую вспышку гнева со стороны научной элиты.
Правда, тогда еще глобальных изменений климата не было. Он дурил чаще обыкновенного, но люди ни за что не хотели поверить в то, что в этом виноваты они. Если появлялась брошюра какого-нибудь известного ученого (а таких успокоительных пилюль была масса), в которой говорилось, что во всем виноваты не люди, а увеличение солнечной активности, все мгновенно успокаивались, как будто проблема прошла сама собой. Между тем появились недвусмысленные предупреждения.
Вот например. Каждую весну на Рейне, как и на всякой реке, случается паводок. С 1900 по 1977 год — примерно раз в 20 лет — паводковые воды Рейна поднимались на 7 метров выше ординара и происходило наводнение. А теперь такое случается в среднем через год. Но это же катастрофа?! Причем перманентная… Сила неблагоприятных природных явлений тоже изменилась. Еще в середине прошлого века погромные ураганы случались примерно раз в пять лет, а сейчас — примерно пять раз в год! Мы просто не знаем (да и не желаем знать) статистики катастроф, напоминающей военные сводки, которая поступает из Латинской Америки, Африки и Юго-Восточной Азии: миллионы оставшихся без крова, лагеря беженцев, тысячи убитых, пропавших без вести, погибший скот, порушенные жилища и предприятия, эпидемии, бушующие со средневековой силой… Наводнения, сели, торнадо, засухи… Самым известным событием в этом ряду стал разгром (в 2005 году) ураганом “Катрина” Нового Орлеана. Мощнейший удар природы по самой технологически развитой цивилизации мира. Человечество не сумело противопоставить сокрушающему действию стихии ровным счетом ничего. И это далеко не самое страшное, что произошло и может произойти, просто телевидение очень засветило это событие.
Но это только вопиющие, очевидные явления, мы ничего пока не говорим про процессы не столь явные, которые в совокупности дают нам безотраднейшую картину резкого ухудшения качества нашей жизни на планете Земля. Про то, что в лесах Московской области все труднее отыскать хотя бы один чистый, нетронутый уголок, а во всех без исключения подмосковных водоемах просто опасно купаться. Проблемы ведь существуют не только в Африке, но и у нас под носом. В Африке… Да, в Африке тоже. Из-за браконьерства на грани исчезновения находятся свыше 700 видов животных и птиц и около 1000 видов деревьев. В полный рост встает проблема пресной воды (это уже не в Африке, где высохло озеро Чад, до сих пор означенное на картах, это — везде). В Индии интенсивная откачка грунтовых вод в прибрежных городах привела к тому, что соленые морские воды под землей проникли на 10 километров в глубь материка. Ну, и все в том же духе, вплоть до того, что загрязнение океана вызвало невиданную вспышку вирусного гепатита — как выяснилось, из-за того, что люди едят зараженных моллюсков. Ежегодно заболевает 2,5 миллиона человек. 25 тысяч человек в результате просто умирают…
Мы не знаем — вызвано потепление глобальными космическими циклами или, действительно, виноват человек, “парниковый эффект”, вызванный выбросами промышленных и автомобильных газов, изменением альбедо (отражающей способности) Земли вследствие сведения лесов и невероятного разрастания мегаполисов. Кажется маловероятным, что “разбалансировка” климата просто совпала с периодом наиболее разнузданного и масштабного “хозяйствования” человека на планете. Возможно, мы (люди) лишь подтолкнули и сделали более брутальными и опасными для себя последствия, которые и так были неизбежны. Но смысл в другом: вне зависимости от того, кто “виноват” в глобальном потеплении, на вопрос “выживет ли человечество?” дать ответ сможет только человек. Но человек пока еще находится в стадии формулировки вопроса к самому себе: “Черт возьми, это потепление — что с ним делать?” Зато по накатанной программе продолжает разрушительную активность: войны, невиданное загрязнение земной поверхности и океана, разделение стран на “чистые” и “нечистые”, борьбу за сферы влияния, двойные игры…
II
Все это не может не навести на мысль, что пока развитые страны ведут войны за рынки сырья или проявляют иную агрессивную активность, Земля, как живой организм, противясь человеку, сама объявила ему войну, причем войну не на жизнь, а на смерть, до полного вразумления, используя весь наличный у нее арсенал сокрушительных средств. Скажем, такое мощное подразделение разрушительных сил планеты, как пульсар Эль-Ниньо (извечно существующее природное колебание, определяющее климат в Южной Америке), в последние десятилетия разыгрался с такой чудовищной силой, что в первую очередь приходит на ум говорить именно о войне: с ранеными, убитыми, разрушенными кварталами бедноты в городах, затопленными или выжженными посевами, лесными пожарами на тысячах квадратных километров, лагерями беженцев и эпидемиями смертоносных и почти забытых в ХХI столетии заболеваний… В XIX столетии Эль-Ниньо представляло собой просто теплое течение, которое время от времени, подходя к побережью Перу, напоминало о себе ливнями и ветрами, вводя в убыток рыбаков — ибо в холодных водах, богатых кислородом, они вылавливали рыбы во много раз больше. Сейчас Эль-Ниньо — это настоящая гибель для стран Южной и Центральной Америки. Больше того: его чудовищная разрушительная энергия простирается сейчас через Океанию и Индию до Африки… В общем, лет тридцать все это копилось, копилось, а мы продолжали как бы не замечать этого. А потом р-раз! — как в задачке по алгебре — вдруг явился правильный ответ.
Ужасающий.
И тут началось! Стокгольмская конференция ООН по экологии, договор по сохранению биоразнообразия в Рио, Киотский протокол об ограничении выбросов в атмосферу парниковых газов, Познаньская конференция ООН 2008 года… К этому времени ученые просчитали несколько моделей подъема вод Мирового океана в результате начавшегося таяния Гренландского и Западно-Антарктического щита — от 6 до 14 метров с соответствующими последствиями (затопление Голландии, Санкт-Петербурга, Венеции, Лондона, Нью-Йорка, Токио и других мегаполисов) и на 60 метров — в случае если растает самый мощный на Земле ледник Восточной Антарктиды. Это подлило масла в огонь и намеченный на 2009 год саммит “Большой восьмерки” на Хоккайдо посвящен исключительно проблемам климата. В общем, проблема из разряда научно-фантастических перешла в ранг проблем первоочередной политики.
Переломным в осмыслении темы стал 2007-й, когда закончила работу II Межправительственная группа экспертов по изменению климата. Итоговый документ подписывали круглые сутки, без ночного перерыва: до “верхов” все-таки дошло, что мы стоим на грани катастрофы. Вернее, что она уже началась. Ученым, которые работали над оценочным докладом, была присуждена Нобелевская премия — но все равно спустя всего лишь два года выяснилось, что их модели слишком щадящи и настоящее уже превосходит прогнозируемое ими будущее. В частности, никто не предполагал, что динамика таяния льдов Северного Ледовитого океана ведет к тому, что в 2013—2040 гг. они исчезнут. Впервые за миллион лет! Тогда же, в 2007-м, в Москве состоялась презентация ставшего уже знаменитым доклада Николаса Стерна — “Экономика изменения климата”. Доклад Стерна, выполненный по заказу правительства Великобритании, очень четко описывает динамику потепления за последние годы и дальше, вплоть до 2050, когда вероятным будет повышение глобальной температуры на Земле на 5 градусов Цельсия, что придаст сегодняшним проблемам законченный и вполне грозный вид. Цель доклада — дать конкретные рекомендации относительно того, что именно нужно делать, чтобы предотвратить катастрофические последствия. Речь идет прежде всего о перестройке мировой экономики и энергетики. Конкретно — об ограничении и прекращении выбросов парниковых газов, концентрация которых в атмосфере планеты достигла предельных значений. “Изменение климата — это самый большой экономический просчет, который когда-либо видел мир” — вот наиболее радикальный вывод Стерна. Казалось бы, при чем здесь “просчет” — разве речь идет о деньгах? Как выясняется, о деньгах в первую очередь. Ибо гораздо дешевле начать немедленно решать эту проблему, чем жить с этой проблемой. По оценке Стерна, “перенастройка” всей человеческой цивилизации пока что требует 1% ВВП человечества. А для того, чтобы исправлять катастрофические последствия проблемы потепления, — нужно уже 5%. А это уже стоимость большой войны. Однако Стерн допускает, что, если дело дойдет до социальных катастроф — таких, как массовые миграции, войны и влекомые ими последствия, речь может идти о 20% ВВП, что является беспрецедентной нагрузкой на мировую экономику. Я был на презентации доклада и помню шоковое впечатление, которое произвели эти выкладки. Но достаточно просто задуматься, чтобы понять, что Стерн видел проблему в розовом свете. Уже ясно, что ни одним, ни пятью процентами нам не отстреляться. Мир изменится. До неузнаваемости и целиком. Вопрос — когда и как это произойдет — не имеет пока смысла. Ответа на него нет. Модели не работают. События опережают прогнозы. Как нет ответа на вопрос — куда переселять датчан и голландцев — хотя ясно, что переселять их, при неизменной динамике климатических процессов, придется. “Кто компенсирует?” Ну, что-то можно компенсировать: стоимость жилья, имущества… Но как “компенсируешь” потерю Венеции или Петербурга? Есть вещи, с которыми придется просто смириться. Когда идет катастрофа, надо говорить о катастрофе, а не о компенсации. Потому что “согнаны” со своего места будут сотни миллионов человек в очень короткое время — это будет невиданное в истории человеческой цивилизации переселение народов. И не только от побережий в глубь материка. Потому что “потепление” означает не ровное потепление вообще, а дестабилизацию климатических явлений на всей Планете. Там, где мокро, станет еще мокрей, а там, где сухо, — еще суше. На Земле уже появились зоны, почти непригодные для жизни. А между тем именно в середине XXI века население Земли достигнет прогнозируемого максимума в 9,5 миллиарда, и если половина этого населения будет жить в невыносимых природных условиях, то неизбежны последствия пострашнее атомной войны. Начнутся массовые миграции. Да уже начались! Африка прет в Европу. Средняя Азия — к нам. Китай… Куда-то ведь попрет и Китай! В общем, сегодня даже до самых твердокаменных дошло, что грядут изменения, которые поставят человечество на грань выживания и будут, конечно, вызовом всей нашей цивилизации. Сейчас процессы “дестабилизации” Земли зашли уже так далеко, что даже продвинутый “солнечный” проект США (к 2050 году перевести “на солнце” весь парк автомобилей и 2/3 энергетики) сможет состояться только в том случае, если обстановка на Земле резко не изменится к худшему: в таком случае США (как и всем нам) придется думать о спасении, а не о солнечном проекте. Увы! За двести лет индустриальной эры человечество так подорвало природную среду, что создало невиданную опасность для себя. Никто ведь не видел в дикой природе, в живой Земле защитницу, которая одна способна без всяких денежных вложений регулировать глобальные колебания, которым подвержена планета. За сотни миллионов лет существования жизни на Земле она (планета) не раз подходила к верхнему и нижнему температурному порогу, за одним из которых начинается необратимое скольжение планеты “к кипящей Венере”, а в другом — “к замороженному Марсу”. Но всякий раз Земля использовала наличную ЖИЗНЬ для регулировки бесчисленных процессов, способных удержать ее в равновесии. “В этом смысле, — формулирует один из парадоксов нового мышления Гарольд Моровиц, — жизнь есть свойство скорее планет, нежели отдельных организмов”. К несчастью, мы не в ладу с нашей планетой…
III
В России некоторые до сих пор думают, что потеплеет — и отлично. Все это — чушь. Для нас негативные последствия потепления многократно превышают возможные положительные эффекты. И нас не спасет (уже не спасает) то, что мы глубоко материковая страна. Все уже заметили, что в средней полосе России климат стал неумеренно влажным (“ни зимы, ни лета”), а в заполярных регионах Сибири все вообще непредсказуемо, потому что вся “цивилизация”, которая была там построена, базировалась на вечной мерзлоте. И если мерзлота растает (а она начала протаивать) — полетит и порвется все: города, дороги, железные дороги, нефте- и газопроводы. Вообще вся земля поползет под ногами, т.е. буквально непонятно, как вообще передвигаться по этим миллионам квадратных километров: на гидросамолетах или на каких-то болотоходах? Правда, у нас есть редкое богатство: остатки непреобразованной природы, той самой “Живой Земли”, которая является единственным нашим союзником в ситуации глобальных климатических изменений. Двадцать процентов мировых лесов, 20% пресной воды, реки, озера, луга, тундры, которые влияют на мировой климат и помогают “удерживать” его в норме. Обеспечивают стабильность климата. А что мы получаем взамен? Ничего. Почему? Отдельные климатические выверты закончились. Мы не только знаем о глобальном потеплении. Мы живем в нем. При этом глобальное потепление в Европе и Америке — отнюдь не пустой звук. Это, как выяснили психологи, один из главных страхов мужской части населения. Чего боятся мужчины? Они боятся потерять. Уютные прибрежные виллы, яхты, привычный образ жизни, сверхприбыльный курортный бизнес, свое место в мире… Черт возьми, а ведь дело может не ограничиться только этими потерями! И никто не знает, чем, в случае неблагоприятного сценария развития событий, придется поступиться…
В этом смысле мы со своей природой являемся гарантами того, что там, на Западе, не станет хуже, что чистой воды хватит на всех, что мы “удержим” климат по крайней мере в Северном полушарии. Но за это надо платить. Может быть, мы не будем производить ничего, кроме нормальных “природных условий”. Но ведь и Арабские Эмираты не производят ничего, кроме нефти. Просто на каком-то витке развития цивилизации нефть оказалась высокотоварным продуктом №1. Сейчас на первое место выступают нормальные природные условия. Есть пирог, который условно можно назвать “спасением Земли”. В этом пироге доля России — 10—11%. Международное сообщество должно выработать экономический механизм, который будет поощрять это материально. В этом случае мы окажемся одной из опорных стран, основным продуктом которых будет сохраненная природа. Как говорил академик Н.Н.Моисеев, глобальные проблемы Земли можно решить лишь с помощью “глобальной” же экологической стратегии, которая невозможна без своего рода “экологического социализма”. И у одних стран в отношении других не должно быть нахлебничества в том, что мы называем “экосистемными услугами”…
Это — наш первый шанс. Однако непохоже, чтобы наши верхи этот шанс видели. Зря! У нас есть всего несколько десятков лет, чтобы, используя свои нефтяные ресурсы, построить совершенно новую, автономную от “трубы” эко-экономику. Экономику какого профиля? Ну, скажем, нехватка воды уже сегодня является проблемой №1 для очень многих стран и обостряется в геометрической прогрессии. Пока у нас нет недостатка в воде, мы можем позволить себе развивать и водоемкие отрасли: металлургию, сельское хозяйство, современную гидроэнергетику. Плюс — высоколобый хай-тек, не загрязняющий окружающую среду. Это наш второй шанс.
Разумеется, для того, чтобы стать полноценными продавцами экосистемных услуг, нужна срочная перестройка экономики и сознания “на экологию”. Очистка рек. Эффективное восстановление лесов (а мы все рубим, блин!). Вообще, все не случится само собой, и нам придется подумать, как превратить сохранение природы в выгодную экономическую отрасль. “Экологическая стратегия” должна стать приоритетом росийского правительства. Мы должны это от правительства потребовать, если хотим выжить. До сих пор мы демонстрировали убедительную способность просирать все, чем мы богаты. Но если мы еще раз исполним этот надоевший номер и просрем свою природу — нам капец.
IV
Может быть, я пессимист, но, написав последнее слово, я ощутил, что произнесено что-то очень важное. Именно то, что с наибольшей долей вероятности может и должно случиться. Потому что на нынешней стадии развития государства и общества в нашей стране ничего из того, что было мною перечислено в последнем абзаце, не может произойти. Перестройка экономики — это государственное дело высокой сложности, а у наших руководителей нет понимания того, что это приоритетная задача. То же самое с очисткой рек, с восстановлением лесов. Кто этим будет заниматься, если государство не сформулирует программы, не выделит под это дело штат специальных людей, финансы, технику? У нас после двух десятилетий “демократического развития” нет ни общественного мнения, ни общества — хотя бы в том виде, в котором оно существовало в конце 80-х — начале 90-х годов. Это ужасная деградация социальной структуры, которую заменила “вертикаль” на все готовых чиновников. “Вертикаль” кажется эфективной только на первый взгляд: только независимая социальная структура, развитое гражданское общество, может, во-первых, действительно уследить за всем, что происходит вокруг, а во-вторых, оказывать влияние или даже давление на правительство. Но экологическое движение у нас в зародыше, чиновники его терпят только потому, что когда-то, еще при Ельцине, в России была принята довольно-таки свободная Конституция. Так что “зеленым” из какого-нибудь Российского отделения Фонда Дикой Природы дозволено существовать, оповещать о своих акциях сочувствующих в интернете да подавать прошения премьер-министру. А уж определять приоритеты развития… Это в Германии — “зеленые” сидят в правительстве, крестьяне производят “альтернативную” электроэнергию, ярко выражено стремление общества к сохранению оставшихся богатств природы, к “чистой” энергии, “чистой” среде, “чистому” быту, “чистому” сознанию. У нас ничего этого нет. Я это ежедневно чувствую-осознаю-замечаю. Даже телевидение, которое в нашей ситуации является не чем иным, как психологическим оружием, могло бы, казалось, допустить в свои программы нотку тревоги и заронить ее в головы сограждан, долбя изо дня в день: слишком много мусора, слишком опасна ситуация с водой, слишком много автомобилей, слишком велика повседневная агрессивность… Но ничего подобного! Установка только одна: потребляйте! Покупайте новый стиральный порошок, покупайте новую модель “Тойоты”, пейте пиво, найдите в пьяном остолбенении свой миллион под крышкой и ни о чем не думайте. Правительство не заинтересовано в размышляющих гражданах. Почему я говорю об этом? Потому что сознание — это то, с чем дело у нас обстоит хуже всего. Мозг — помните мозг? Так вот, он не работает. Вы спросите: а какое это имеет отношение к глобальному потеплению? И я отвечу: прямое. В мире глобальных проблем все имеет отношение ко всему. Без революции в сознании ни одна из глобальных проблем не может быть решена. А правительство противится революции в сознании, как, вероятно, в прежнее время противилось социальной революции. Сейчас речь не идет о переделе собственности и власти, речь идет о том, чтобы научиться думать по-новому. Нет, и это слишком опасно. Стоит подняться на один уровень сознания вверх — как современный мир покажется сумасшедшим домом, управляемым бандой жуликов. Так что насчет сознания вы не очень-то порывайтесь. Правительство будет думать за нас. Причем думать — следует верить — не на уровне своей групповой или, точнее, клановой заинтересованности, а на уровне, так сказать, планетарном, общечеловеческом. Но откуда у власти, которая едва не прикрыла Академию наук, возьмется такое сознание? Откуда у нее общечеловеческие интересы, если она наплевала на собственный народ? Поэтому как бы ни были искусительны фантазии ученых относительно нашего грядущего экологического процветания, на деле все будет совсем не так. Вот я по журналистской своей безответственности употребляю слово “человечество”. Но ведь это абстракция. Никакого человечества нет. Есть клановые союзы стран — Америка, Европа, Китай, “Азиатские тигры”, Мусульманский мир, Россия и не слишком дружелюбные по отношению к ней страны СНГ и бывшего соцсодружества, отдельно — Австралия и Новая Зеландия, разграбленная Африка, нищая
Индия — все они существуют, раздираемые жестокими противоречиями, так что им не то что трудно, а практически невозможно договориться. Но что это значит? Это значит — конец. Если мы будем мыслить в рамках привычной нам и далеко не “добрососедской” парадигмы мышления, катастрофа — по самому худшему сценарию — абсолютно неизбежна. Я не знаю, как все это будет происходить… Но когда начнут эвакуироваться все эти перенаселенные побережья Адриатики, Средиземного моря, Китая, Америки, Японии… Нет, не представляю. Страшно даже представить. Видел я турок-месхетинцев, после погрома в Коканде расселенных в смоленской деревне: они были настоящие горемыки, мужиков инфаркты били, они дико курили и, блин, не понимали, что это сделала с ними жизнь, только бабы, сжав зубы, работали какую-то непривычную работу. Но тогда для них дома хотя бы нашлись и работа, хотя бы и непривычная, — тоже. А я не знаю, что будет, когда сотни миллионов людей с побережий мира стронет подъем океанских вод. Будут ли приняты меры заблаговременно, построены дома, подготовлены рабочие места, определены районы расселения? Сейчас пока никакой такой деятельности незаметно, хотя уже сейчас человечество знает, что это произойдет. Вообще, середина XXI века — она будет очень проблемной: потому что, с одной стороны, климатические изменения достигнут своего апогея, а во-вторых, население Земли тоже достигнет максимума. И задача — как-то провести это громадное, разноплеменное и очень еще разобщенное человечество между этими створами — без войны, без погромов и эпидемий, которые более чем вероятны, когда всплывет все говно затопленных мегаполисов и произойдет разгерметизация контейнеров какого-нибудь химического, биологического или другого долбаного оружия, в спешке оставленного в зоне затопления. Ибо если случится срыв, война — то, как говорится, “оставшиеся в живых позавидуют мертвым”…
Сегодня мы на полпути к какому-то новому видению темы. Но именно на полпути. Поэтому все международные соглашения, заключенные в ходе нарастания мировой тревоги по поводу Глобального потепления, — это… как бы вам сказать? Ну, это такой мощный пиар, который, с одной стороны, убеждает самих политиков в том, что, если подпись поставлена, значит, что-то предпринято, а с другой — должен успокоить население планеты, убедить его в том, что меры принимаются. И кое-где это действительно так. Есть дисциплинированные народы и исполнительные правительства, которые, подписавшись, скажем, под соглашением о сохранении биоразнообразия в Рио, не станут больше вредить природе, а станут ее беречь на территории вверенных им стран. Суть в чем? Биоразнообразие — т.е. все богатство жизни от простейших растений и грибов до высших ее проявлений, к которым можно отнести краснокнижные виды исчезающих животных и растений, — оно возможно только на достаточно обширных пространствах нетронутой природы, которыми могут быть и девственный тропический лес Амазонии, Конго и Мадагаскара, и болота Парагвая, и лесостепной пояс России, и Дальневосточная тайга, и прекрасные леса Южной Канады, которые, одновременно, являются мощными подпорками, удерживающими Землю в климатическом равновесии. Вот, мы подписали соглашение по биоразнообразию. И что? Это что-нибудь изменило? Нет. Мы не только продолжаем сами рубить леса, мы бесценную Дальневосточную тайгу отдаем в аренду китайцам, и они буквально сводят ее, лишая последних возможных мест обитания уссурийского тигра и амурского леопарда. Практически мы поставили крест на этих животных, да и на биоразнообразии, как таковом. Таким образом, наша позиция на международной арене — обычная демонстрация, и не более. Другое соглашение: Киотский протокол по ограничению выбросов парниковых газов. Россия Киотский протокол подписала как держава, весьма “продвинутая” в вопросах экологии. Причем подписывал сам президент В.Путин. С государственной точки зрения подписание этого документа предоставляло России очень хорошие возможности для обновления технологической базы энергоемких производств и энергетики, потому что (не вдаваясь в подробности) модернизация российской экономики шла бы в основном за счет развитых стран. В самом протоколе был заложен интересный механизм: международного поощрения промышленной модернизации. “Вливания” в российскую экономику от совместного осуществления энергосберегающих проектов могли бы составить около одного триллиона рублей. Кроме того, сокращение выбросов поощрялось возможностью продавать так называемые “единицы сокращения выбросов”, или “квоты”. Многие предприятия оценили такую возможность и подготовили заявки на ПСО (проекты совместного осуществления). Среди них — “Роснефть”, “СУЭК”, “Уралсталь”, “ЛУКОЙЛ”. Однако Минэкономразвития не утвердило за 5 лет, прошедших со дня подписания протокола, ни одной заявки. И Россия, первоначально рассматриваемая мировым сообществом как один из основных партнеров по продаже углеродных квот, не только не воспользовалась возможностью для модернизации экономики, но, обладая весьма значительным потенциалом для торговли квотами, теперь фактически выбыла из игры. Хотя по объему квот ее возможности приравнивались к европейским, а подготовленная проектная документация, предусматривающая сокращение 42 миллионов тонн CО2-эквивалента, принесла бы в нашу экономику инвестиции в 500 млрд долларов. Все это, может быть, сложновато для понимания, но, не вдаваясь в подробности, скажу одно: российские банки, промышленные концерны оперативно отреагировали на новый, никогда не бывалый в истории механизм модернизации и “очищения” экономики, быстро оценили его выгоды. А государство? А государство — нет. Потому что чиновникам из Минэкономразвития от этого ни тепло ни холодно, все деньги проходят мимо них. И они замораживают проект, который сулил стране промышленную революцию и вливание солидных денег (тем более во время кризиса). Это уже не коррупция, это просто разложение власти. Непонятна и позиция В.Путина, который подписывал протокол. Зачем он его подписывал? Почему не употребил свою власть премьера, чтобы окоротить чиновников? Есть мнение, что экс-президент… обиделся. Без подписи России в свое время протокол не вступил бы в силу, и Путина усердно обхаживали, обещали принять Россию в ВТО. А потом не приняли… И он обиделся. И тормознул всю вообще программу. Но кому от этого хуже? Только России. Во сколько обойдется теперь налогоплательщикам “обида президента”? Да в те же 500 миллиардов долларов. Сколько мы потеряли времени? Когда (и на какие средства?) будем теперь модернизировать экономику? Вопросы без ответа… Постоянное соскальзывание на низкие уровни сознания, синие пятна на полушариях мозга, неспособность к принятию сложных решений, к попытке диалога на уровне “человечества”…
А мы мечтаем о водно-экспортной модели экономики! Идеалисты несчастные! Вечные студенты… Наслушались лекций умных академиков и давай фантазировать, давай мечтать! Стыдно, батенька!
V
Хотя нет. Нисколечко не стыдно. Если бы мы не мечтали, а мыслили как они — у мира не оставалось бы никакой надежды, ни малейшего шанса. А без веры в спасение, в то, что на новом уровне сознания трудности будут преодолены, — никакое спасение невозможно. Разумеется, если жить, как какой-нибудь зажравшийся чинуша, во дворце за трехметровым забором и, как малое дитя, заботиться только о собственном благополучии, — любой сдвиг, любое, даже слабенькое прикосновение к этому благополучию — оно будет восприниматься, как катастрофа, как потеря. Они будут сопротивляться — вплоть до открытого противостояния, с оружием в руках. Мы не должны упускать из виду, что уже сейчас проблема глобального потепления — она в совокупном сознании человечества представлена очень разными уровнями сознания, очень многими образами. Для кого-то это катастрофа. Потеря комфортабельного дома или домика на сваях, привычного от рождения ландшафта (будь то дельта Меконга или земля Голландии), беженство, изгойство. Для кого-то катастрофой является сама необходимость принять, поселить рядом с собой, поделиться, чем возможно, с пришельцами. С чужаками… А ведь это, в самом прямом смысле слова, станет неизбежностью через пятнадцать-двадцать лет. Вот в годы войны Сибирь и Средняя Азия приняли десятки или даже сотни тысяч эвакуированных из Москвы, Ленинграда. Кто примет сегодня петербуржцев, если их город затопит? Задумайтесь над этим, если до сих пор не задумывались. Это будет хорошим тренингом не столько для ума, сколько для сердца. Сердце как-то выпало из современной рациональной, “жесткой” культуры. Но оно нам может еще пригодиться в час испытаний. Ведь сама катастрофа может восприниматься как испытание, через которое должно пройти человечество, чтобы стать, собственно, человечеством. А для отдельного человека — как своеобразная инициация, которая и сделает из него человека.
По-разному можно смотреть на проблему. Скажем, в Австралии, где общественная активность очень сильна, существует масса экологических инициатив: движение по защите пляжей, кустарников… И вот в результате всемирных разговоров о проблеме парниковых газов они сделали важное наблюдение: пищеварительный процесс у коровы протекает так, что в результате выделяется много метана, который коровы отрыгивают. И австралийские ученые сегодня обсуждают вопрос: какие корма подобрать для коров, чтобы они не страдали, так сказать, “парниковой отрыжкой”? Хотелось бы показать австралийцам какой-нибудь камчатский вулкан, один удар которого вбрасывает в атмосферу столько парниковых газов, сколько все их коровы не отрыгнут и за десять лет. И все же смеяться над австралийцами грешно — потому что у них чуткий, хотя и поверхностный взгляд на проблему. И мозг — помните мозг? — включен. Мысли, которые он производит или принимает, наивны. Но он работает. Значит, надежда есть.
Глобальное потепление — своеобразный фильтр, сортирующий человечество по принципу отношения к катастрофе. Так выявляются оптимисты и пессимисты, циники, отпетые фашисты, герои, праведники. Краткий перечень научных прогнозов наглядно демонстрирует нам, какой разброс взглядов-эмоций-прогнозов существует в отношении к проблеме. Самый мрачный прогноз исходит от закоренелых урбанистов. Нас ждет, утверждают они, мир “серой биоты”. Серый город, серые крысы, серая полынь, серые вороны, серые собаки… Все цвета вытесняются в виртуальный мир. Так тоже можно жить. Но, по счастью, мы не настолько урбанизированная страна, чтобы примеривать к себе этот прогноз. К тому же на научный он не похож: так, обыкновенный депрессионизм современной культуры.
Но есть и другие, по-серьезному мрачные. Все понимают, что современная цивилизация существует за счет неравенства. За счет того, что прожиточный минимум какого-нибудь жителя Сомали в сотни раз ниже, чем уровень жизни рядового американца, и в десятки раз ниже уровня жизни рядового россиянина. Если все выберут средний “американский” уровень потребления, то неизбежен кризис, из которого выхода уже не будет… В результате большая часть человечества просто вымрет. Часть ученых считает, что так и произойдет. Природа строго регулирует численность видов. Если сегодня каждая семья захочет иметь по два автомобиля, полгектара земли, 400 литров чистой воды на человека в день — ресурсов не хватит. Отсюда вывод — Земля не прокормит более 6 миллиардов человек (а уже сейчас население планеты перешагнуло за 6,5 миллиарда). А некоторые вообще считают, что оптимальное число жителей на Земле — один миллиард. Этот миллиард — так называемый “золотой миллиард” Европы и США — может жить, ни в чем себя не ограничивая, в полной роскоши и комфорте. Но в таком случае остальное население должно вымереть. Но ведь никто, как известно, умирать не хочет. Отсюда сценарий
№ 2: война. Она начнется между далеко не самыми развитыми странами как борьба за ресурсы, но по мере развития кризиса будет втягивать в себя все больше стран и закончится такой молотиловкой, что в результате на Земле останется тот самый “золотой миллиард” победителей. Таким образом, человечество само себя “отрегулирует” до нужной численности и проблемы отпадут сами собой.
Изъян расчетов: уже концепция “ядерной зимы” показала, что в случае масштабной ядерной войны победителей не останется. Никакие “военные нанотехнологии”, активно развиваемые США, не дают им гарантии, что после такой экологической катастрофы, как всемирная война, останутся победители. Скорее, оставшиеся в живых станут свидетелями превращения “Живой Земли” в мертвую планету, а самих себя — в последних ее обитателей…
Есть ли у нас основания для оптимизма? Возможно, есть. Они заключены в стратегиях равновесного промышленного и экологического развития Земли. Одна из таких стратегий предусматривает перенос всей экономики в “промзоны”. В пустыню куда-нибудь. Там нет жизни и нет угрозы тому, что загрязнения и острые технологические процессы будут воздействовать на природу. А Землю сохранять под сельхозугодья, национальный парк, чудо природы. Проблемы мигрантов можно рассматривать без надрыва, как чисто технические. Скажем, если семья собирается переехать с побережья в глубь материка — она же не видит в том конец света? Поселки для переселенцев можно построить заранее. Трансформация всей человеческой цивилизации даст людям занятость. Новые невиданные задачи открываются перед наукой и промышленностью. Новые функции и основание обретет культура, совершенно переродившаяся в рамках современной парадигмы “общества прибыли любой ценой”.
Я не комментирую сейчас эти футурологические прогнозы. У нас мало времени. Возможно, всерьез задуматься над глобальными проблемами мы так и не сможем, пока Земля не покажет нам, почем фунт лиха. Ждать недолго. Если мы не успеем заключить мирный договор и союз с природой и окажемся столь же неврубчивыми, какими были на протяжении двухсот лет, Земля еще двинет собой. В полный рост. Мало не покажется.
Философское отступление: “Живая Земля”
I
Гипотеза о Живой (без кавычек) Земле уже несколько последних десятилетий обсуждается в естественнонаучных кругах и обретает все больше приверженцев. К сожалению, колоссальное научное отставание в естественных науках делает российских приверженцев этой теории своеобразными маргиналами, в то время как разработка концепции такого размаха равносильна созданию новой картины мира и требует мощного подключения всех наук: и не только естественных, но и мировоззренческих, и точных (физика и математика). Если принять, что Земля, вся Земля, совокупно представляет собой живой организм (впервые в 30-е годы ХХ века эту мысль высказал, кстати, российский геохимик Владимир Вернадский в своей фундаментальной работе “Биосфера”), то это будет означать невиданный переворот в науке, в мировоззрении каждого человека, в экономической и религиозной жизни, всей жизни. С тех пор как Вернадский высказал свои прорывные гипотезы о “биосфере” и эволюции ее в “ноосферу” (т.е. сферу разума, по мере утверждения господства человека на Земле), учеными всего мира была проделана колоссальная работа: Д.Лавлоком и Л.Маргулис в 70—80-е годы ХХ века разработана теория “Живой Земли”, которая углублялась учеными самых разных отраслей знания и постепенно сложилась-таки в новую картину мира. Казалось бы, это должно вызывать восторги и негодование, бурные споры, дискуссии, экспериментальные проверки уже выстроившихся доказательств, проникновение нового знания в знание, приемлемое для масс, адаптирование его в учебниках, в мультиках — но нет. Ничего подобного не происходит. Мир молчит. В этом трагедия современной науки, вообще всей ценностной картины мира. Наука не включена в мировосприятие современного “потребляющего человека”. Нам вновь придется вспомнить то, с чего мы начинали разговор о глобальных проблемах — мозг, сознание. Именно постоянные “срывы” и регрессии человеческого сознания, его маниакальная вовлеченность, в частности, в борьбу (если не за идеи, то за ресурсы) заставляют нас вновь и вновь видеть мир таким, каким он нам кажется, а не таким, каков он есть на самом деле. Нам кажется, что все еще правомерно рассматривать мир как систему разделенных границами государств, соотносить интересы своего государства с благом всего мира (для этого государство наделяется мифическими функциями носителя всех присущих данному сообществу ценностей, вплоть до языка) и, соответственно, не мыслить себе мироустройства без конкуренции или открытой борьбы. В то время как на уровне глобальных проблем государственные границы давно сметены, мы, люди, живем на изуродованной нами, истощенной и невероятно замусоренной планете, управляемые правителями, мыслящими позавчерашними категориями и к тому же крепко взятыми в оборот ненасытным бизнесом, в угоду которому и осуществляется вся якобы “сознательная” человеческая деятельность. Тем самым мы усугубляем глобальные проблемы и приближаемся к собственной гибели. Мы не хотим и не можем выйти за пределы старой парадигмы сознания, потому что попросту не знаем о том, что существует новая — в науках о Земле, в психологии, политологии и даже в медицине. Именно поэтому я предлагаю совершить краткий экскурс в теорию “Живой Земли”, которая так много значит в новой картине мира.
II
Я бывал в местах, где понятие о Живой, без кавычек, Земле воспринималось как нечто само собою разумеющимся. Впервые мощно, совершенно открыто, прозвучал этот мотив в Туве. У тувинцев даже сапоги делаются с подвернутыми вверх носами и на мягкой подошве, чтобы ненароком не подрать, не ковырнуть землю. Количество “святых” мест, где Земля особенно влияет на человека, а человек может пообщаться с Землей — гор, источников, лощин, скальных выступов, отдельных камней, в лице которых Земля особенно красноречива, — не поддается исчислению. Если нанести все возможные “природные” памятники на карту этой маленькой республики, будет похоже, что вся Тува представляет собою грандиозный космический храм, отдельные фрагменты которого посвящены Солнцу, Луне, Земле и ее стихиям и т.д. То же самое обнаруживается в Моголии и в Тибете: вплоть до запрета без крайней необходимости копать землю лопатой. Разумеется, в том же ряду лежит и восточнославянская “мать сыра земля”, которая, несомненно, изначально есть не только одушевленное существо, но и мать всего живого. Можно только удивляться, насколько повсеместно укоренено представление о Живой Земле в мировоззрении доиндустриальных народов. Мифология в этом смысле просто не знает исключений. Особенно тесна связь человека с живой природой, с биосферой. В воззрениях коми-народа охотнику, чтобы очиститься, необходимо пойти в лес; особенной очистительной силой обладают мощные, вековые деревья. Однако влияние природы на “биополе” человека не односторонне, оно имеет свойство обратной связи и, если в мире людей устанавливается ложь, недоброжелательство и вражда, плодовитость природы падает, а при особенно сильных бранях и убийствах “красота ее меркнет”. Не выходя из мифологического миросозерцания легко представить себе, какие страшные разрушения должна причинять природе современная парадигма сознания с ее “правом сильного”, стремлением добиться своего “любой ценой”, обрушением иерархий, бытовым солипсизмом, разгулом бытовой грубости и насилия и беспрерывных войн. Разумеется, этот подход, проявляющийся в стремлении транснациональных корпораций “любой ценой” добраться до полезных ископаемых, так же как проекция этой идеи в сознании отдельного человека, которому “наплевать на все”, кроме собственного удобства и блага, должен наносить (и наносит) непоправимый вред Жизни. Но поскольку Жизнь неразрывно связана с Сознанием, это значит, что современный человек с его ненасытным стремлением к “достижению линейных целей” (С.Гроф) пагубным образом влияет и на Сознание Жизни, мешая ему должным образом отреагировать на критическую ситуацию и удержать Землю в равновесии.
Возможно, вам, читатель, покажется, что сказанного довольно, чтобы отбросить написанное как несусветную чушь. В таком случае нам придется договориться о некоторых терминах — а именно о том, что мы имеем в виду, когда говорим о Жизни, Живой Земле и Сознании. Разумеется, самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это обежать проблему в общем, минуя тысячи подробностей, требующих специального разъяснения, и поневоле упрощая все до невозможности. Мы остановились на мифологии народов, которые принято называть “традиционными”, в том числе и на традиционных воззрениях русского народа. Однако и самые продвинутые писатели-фантасты, за которыми корректно признать хотя бы дар художественного предвидения, тоже описывают планету как живое существо — достаточно вспомнить “Тучу” и “Сталкера” А. и Б.Стругацких или “Солярис” С.Лема. Более того, во всех так называемых эзотерических учениях на разные лады говорится о том же: там вполне уместно сравнение Земли с большим животным, имеющим свою особую жизнь, а следовательно, свое сознание или проявление духа. На Древнем Востоке считали, что Земля, как и всякая другая планета, возникла для осуществления определенного этапа космической эволюции. К таким этапам относится развитие мира живых организмов и человеческого общества. Прохождение заданного пути для подготовки следующего этапа составляет общую цель планеты вместе с населяющими ее существами. Вот так: цель. Хотя целеполагание — это функция не просто живых, но и разумных существ! Вопрос: где находится тот разум, который, так сказать, целеположил?… Эзотерический ответ на проблему: вопрос о цели эволюции не праздный, но на современном уровне сознания человечества не может быть ему открыт…
III
Мы уже упоминали, что гипотеза о “Живой Земле” была впервые выдвинута американским ученым Джеймсом Лавлоком во время работы над марсианским проектом НАСА. Позже он облек ее в более стройные формы Гея-теории (Гея — древнегреческая богиня, символизирующая Землю-Мать). Позднее он так писал об этом в книге (Lovelock James, Healing Gaya, Harmony Books, N/Y. 1991): “…Откровение Геи пришло ко мне совершенно внезапно — как вспышка просветления. (…) Это была осень 1965 года… и я обсуждал с коллегой Даеном Хичкоком статью, которую мы вместе готовили… Именно в этот момент я узрел Гею. Мне в голову пришла потрясающая мысль. Атмосфера Земли представляет собой необычную и неустойчивую смесь газов. Вместе с тем я знал, что ее состав не менялся в течение огромного периода времени. А что если Земля не только сформировала атмосферу, но также и регулировала ее — поддерживая ее постоянный состав, и именно на том уровне, который благоприятен для организмов?”
Лавлок знал, что, с тех пор, как на Земле зародилась жизнь, тепловое излучение солнца повысилось на 25% и что, несмотря на это увеличение, температура на поверхности Земли оставалась неизменной на уровне, благоприятном для жизни, в течение четырех миллиардов лет. Что если Земля способна регулировать свою температуру и другие планетарные параметры — состав атмосферы, уровень солености океанов и т.д. — точно так же, как живые организмы способны к саморегуляции и поддержанию постоянной температуры и других параметров своего тела? Это вело к разрыву с традиционной наукой. Однако вскоре после этого он встретил микробиолога Линн Маргулис, которую интересовали сходные вопросы: она занималась атмосферными газами с точки зрения их происхождения, в том числе — производством и удалением газов мириадами бактерий в почве Земли. Ее волновало, что “газом жизни” считается лишь кислород. “Почему все согласны с тем, что атмосферный кислород происходит от жизненных процессов, но никто не говорит о других атмосферных газах, исходящих от жизни?” Цикл углекислого газа хорошо иллюстрирует это положение. В течение миллионов лет вулканы Земли извергли в атмосферу колоссальные массы углекислого газа (СО2). Поскольку СО2 — один из важнейших газов, создающих парниковый эффект, Гее приходится выкачивать его из атмосферы, иначе температура для жизни будет слишком высокой. Растения и животные перерабатывают огромное количество СО2 в ходе процессов фотосинтеза, дыхания и разложения. Тем не менее эти обмены всегда сбалансированы и не влияют на уровень СО2 в атмосфере. На самом деле избыток углекислого газа в атмосфере удаляется и перерабатывается гигантской петлей обратной связи, в которую в качестве главнейшей составляющей входит эрозия горных пород.
В процессе эрозии компоненты горных пород соединяются с дождевой водой и углекислым газом, формируя различные химические соединения, именуемые карбонатами (углекислыми солями). Затем карбонаты смываются в океан, где крошечные водоросли, невидимые невооруженным глазом, поглощают их и используют для построения изящных меловых (карбонат кальция) раковин. Когда водоросли умирают, их раковины оседают на океанское дно, где образуют массивные отложения известняка (другой формы карбоната кальция). Обладая громадным весом, эти известняковые отложения постепенно погружаются в мантию земли и плавятся, порой даже вызывая сдвиги тектонических пластов. В конце концов некоторая часть СО2 , содержащаяся в расплавленной породе, снова извергается вулканами наружу и запускает следующий оборот великого цикла Геи. Таким образом было наглядно показано, что существует тесная взаимосвязь между живыми частями планеты — растениями, микроорганизмами и животными — и ее неживыми составляющими — камнями, океанами и атмосферой…
Какими же свойствами в таком случае должна обладать система, чтобы ее можно было считать воистину живой? Можем ли мы провести четкое разделение между живыми и неживыми системами? В чем конкретно проявляется суть связи между самоорганизацией и жизнью? Разумеется, я по-журналистски беспомощен, поскольку очень мало знаю и ограничен в преподнесении этого знания объемами статьи. По сути, мне ничего не остается, как цитировать авторов, причастных к теории Геи. Итак, чилийский нейробиолог Умберто Матурана: “Живые системы — это когнитивные системы, а жизнь — процесс познания. Это утверждение справедливо для всех организмов, с нервной системой или без нее”. Что же свидетельствует о “сознании” систем, у которых отсутствует простейшая нервная система? Приравнивание процесса познания к процессу собственно жизни (как сети) подразумевает такой ответ: “В живой системе, — поясняет автор, — продуктом ее функционирования является ее же организация”. Итак, самоорганизация и есть признак живой системы. Это поистине революционный взгляд и на саму жизнь, и на ее эволюцию, и на глобальные кризисные явления, которые могут в этом смысле восприниматься как слишком резкие изменения, на которые Гея не успевает ответить изменением структуры живого.
Развитие Живой Земли всегда было связано с грозными кризисами, которые нередко ставили под удар все существующие формы жизни. Повторяющиеся катастрофы — своего рода планетарные точки бифуркации, за которыми следуют интенсивные периоды роста и совершенствования. Так, опасное падение процентного содержания водорода в земной атмосфере более чем два миллиарда лет назад привело к одной из величайших эволюционных инноваций — использованию воды в фотосинтезе. Миллионы лет спустя эта чрезвычайно успешная новая биотехнология породила катастрофический кризис загрязнения — накопление огромных объемов токсичного, химически-агрессивного кислорода. Кислородный кризис, в свою очередь, обусловил эволюцию бактерий, дышащих кислородом: это оказалось еще одним замечательным нововведением жизни. Позже, 245 миллионов лет назад, вслед за опустошительным, беспрецедентным вымиранием множества видов, наступила быстрая эволюция млекопитающих; а 66 миллионов лет назад катастрофа, которая стерла динозавров с лица Земли, расчистила путь для эволюции первых приматов и, наконец, человеческих существ.
Разумеется, теория “Живой Земли” вызвала революцию как в биологии, так и вообще в мире наук. Было отмечено, что современное сетевое общество, в котором, в частности, проявляет себя сознание мира, необычайно сообразно определению живого. Возможно, даже (не нахожу подходящей цитаты) с точки зрения информатики и социологии оно само подпадает под определение живого? Мы, безусловно, прорываемся к новой картине мира, уже приоткрывшейся глазам ученых. Мы стоим на пороге новой парадигмы сознания. Это касается не только взгляда на Землю, как на гигантскую живую сеть, в которой человек является лишь фрагментом (правда, весьма деятельным) организации Жизни совсем другого уровня. Человек не может более рассматриваться как венец творения и центр мироздания. С точки зрения нашего знания о мире изменения столь же впечатляющи: “…Физика не может более рассматриваться, как самый фундаментальный уровень науки, — пишет мощный популяризатор современной науки Фритьоф Капра в книге “Паутина жизни”. — Поскольку в сети отсутствуют твердые основы, то явления, описанные физикой, не более фундаментальны, чем, скажем, описанные биологией или психологией. Различные явления могут принадлежать к различным системным уровням, но ни один из этих уровней не фундаментальнее остальных…” Тогда, значит, убежденность коми-народа, что эмоциональные вспышки влияют на жизнь природы — не метафора? Тогда и современный глобальный кризис может быть описан не только с социально-экономической точки зрения, но и с точки зрения психологической или духовной, как полный разбаланс сознания и духа? Ну, разумеется, именно это я и имел в виду! Именно это! Вопли пьяных уродов на опушке леса и жизнь этого леса, других людей, птиц, лягушек, насекомых — все это глубоко взаимосвязано. Главное несчастье современного человечества в том, что индивидуальное сознание очень многих, если не большинства людей, думает, что существует автономно, что оно имеет право не считаться ни с чем, кроме бессмысленных прихотей этого сознания, основанного на агрессивности и обособленности, и именно в силу этого является мощнейшей силой, разрушающей все вокруг. И прежде всего — Живую Землю. Но Гея сильна. Она сильнее одного человека, а может быть, и всего человечества. И в случае невменяемости она пожертвует нами — “венцами творения”. Можете не сомневаться.
(Окончание следует)