Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2008
* * *
Знали вы только беды свои,
пораженья свои и победы.
А ведь свет не сходил с колеи.
Ваши годы порой были плохи,
ваши судьбы, увы, не просты,
но не знали вы сдвига эпохи,
роковой, как земные пласты.
Кануны
а навстречу фонарики скачут,
а навстречу фасады на всех парусах,
год пятнадцатый только что начат.
Это все позади, и не нам вспоминать
эти улицы, лица и встречи,
только что мой отец повстречал мою мать,
обо мне еще не было речи.
Это было почти что столетье назад:
город светится желтооконный,
паровозы на дальних путях голосят,
уползают на фронт эшелоны.
Вспоминаю июнь, черноморскую гладь,
сад, летают шмели и стрекозы,
но опять эшелоны стучат и опять
на путях голосят паровозы.
Это было и есть, повторится, как снег,
город ветреный желтооконный,
как приморский июнь, как шмели, и вовек
эшелоны стучат, эшелоны.
22 июня 1941
наступил с утра, и самый
говорливый какаду
бормотал над старой дамой,
выговаривал слова,
весь набор приморской смеси,
и светлела синева
в летней утренней Одессе,
где пока никто не знал
о ночной бомбежке Бреста,
где на пирс катился вал
белопенный, как невеста.
Ах, Одесса, славный край,
ах ты, старый попугай,
что накаркал ты, бездельник?
И о чем шумел бульвар?
Воскресенье — Божий дар,
завтра будет понедельник.
* * *
“Поэма о единственном дне”
А.Ревич
Боже мой, как это все далеко.
Галя казанская из Сталинграда
мне перед сном налила молоко.
Скоро ни дома, ни тына не стало,
снова пришел я к тому рубежу,
где ни домов, ни садов, ни квартала.
Все. Больше я ничего не скажу.
Негде, Пегас мой, тебе подковаться,
холод развалин продрал до кости,
ветры бездомные эвакуаций
в каменоломне не могут спасти.
К югу ушли перелетные птицы,
прочь от пожаров умчался Пегас.
Тысячи душ, не умевших молиться,
как мне, скажите, молиться за вас?
* * *
что где-то вдали от родни
с трудом доползаю к сараю,
чтоб там завершить свои дни,
к доске припадаю щекою,
забившись в какой-то закут,
и вечного жду упокоя,
как сна при бессоннице ждут.
Колыбельная
Владимиру Летучемупро ветер, солнце и орла,
чтоб дрема теплою периною,
как в детстве, душу обняла.
Вы пойте. Я усну, как велено,
ведь все мы живы в том краю,
где ложе жаркое постелено,
где я вам тихо подпою.
Там целы зданья, целы хижины,
шумит листва, растет трава,
кварталы и сады не выжжены,
и храм не тронут Покрова.
Спят краны, красные пакгаузы,
и мачты дремлют над рекой,
и выдох музыкальной паузы
таит и вечность, и покой.
Сон о Владикавказе
у кремнистой кручи над рекой,
может быть, заштатный и неважный,
но зато до гор подать рукой,
до хребта в уборе ледниковом,
до вершин, где вековечный снег,
где в броню холодную закован
острогорбый высится Казбек,
где раздолье и душе, и глазу
на земле наездников лихих,
отчего тоскою по Кавказу
сотни лет томится русский стих.
* * *
ни отцом ему не быть, ни дедом,
больше не тревожась ни о ком,
сгинет он, и страх ему неведом.
Солнце опалило горячо,
но не вызывало недоверья,
брызги воска обожгли плечо,
и осыпались, как листья, перья.
И сквозь крики всполошенных стай
рухнул в бездну отрок — и не стало,
не летай, мой мальчик, не летай,
пожалей несчастного Дедала.
* * *
каким Эней был в давние года,
мы уцелели на руинах Трои,
но Рима не построим никогда.
Стихи о доме
М.Р.
страж моих ночей, хранитель дней,
в нашем доме даже посторонний
самых близких родичей родней.
Дом наш тихий, тесное жилище,
где мы на последнем этаже
не были богаты или нищи,
но всего изведали уже.
Там ночами мгла прядет волокна,
дымчатая, виснет с потолка,
но огни ночные в наши окна
звездный свет струят издалека.
Нет небес в созвездьях и кометах,
скрыто все туманной пеленой,
но холсты в некрашеных багетах
видятся, как окна в мир иной.
Но и этот мир наш заоконный,
ангел мой, для нас открыт всегда,
где ночные светятся вагоны
и бегут куда-то поезда.