Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2008
Ваграм Мартиросян — армянский писатель и переводчик, автор семи книг, некоторые из них вышли в переводах во Франции, Канаде и других зарубежных странах. В 2000 г. вместе с поэтессой Виолет Григорян основал первый армянский литературный онлайн журнал, объединяющий армянских нонконформистов. Лауреат первой премии конкурса “Армения 2020” (2005 г.). Роман “Оползни” впервые напечатан на русском языке в журнале “Дружба народов” (2005, № 2).
Армяне называют себя библейским народом. Это звучит восхитительно. Настолько восхитительно, что нам не хочется переноситься в новые времена. Видимо, поэтому мы больше говорим о прошлом, чем о настоящем и будущем. Александр Дюма, посетивший Кавказ полтора века назад, отмечал, что для армян ветхозаветный Абрам скончался вчера, а Яков все еще жив.
Так было, по крайней мере, до недавних пор, пока Армения находилась в составе СССР, где подобное парение в истории являлось высшей формой национальной сублимации — не сейчас, не здесь и не нами решались судьбы Республики, а в Центре, в Москве.
Большинство армян с ликованием приняло независимость, но определенная часть народа сильно тосковала по Союзу. По благополучию скучают, неблагополучие вспоминают. Неизвестно, что дает большее ощущение прикосновения к жизни — наверное, все-таки воспоминания. А тоску по СССР я объясняю не столько общей обеспеченностью в нем всем тем, что позднее мы научились называть “потребительской корзиной”, или, скажем, отрывом от черноморских курортов, сколько нежеланием людей начинать думать о настоящем своего народа. Ведь… так приятно мечтать, вместо того, чтобы размышлять. Так сладко грезить, зная, что не несешь за это никакой ответственности.
Правда, те, кто приняли независимость как нечто желанное и естественное, тоже не смогли оторваться от истории. Чтобы идти вперед, надо было вернуться назад. Советская радикальная модернизация вырывала корни национального самосознания, тем самым определив движение новых посттоталитарных обществ от будущего в прошлое, как твердят некоторые западные культурологи (в частности, Борис Гройс). Однако только символически можно двигаться назад в поезде, идущем вперед. Чтобы сверять с себя с новой эпохой, армянам стало насущно необходимо переосмысление, или попросту постижение собственной этнопсихологии и традиционных исторических вех, служивших основой образа виртуальной Родины в течение веков.
В первую очередь это касается недолгого периода истории Армении — периода правления царя Тиграна II Великого (95—55 до н.э.). Будучи заложником у парфян до своего сорокалетия (“кризиса среднего возраста” — по современному выражению), Тигран выкупил собственную свободу, уступив им “семьдесят долин” (Страбон, 11.14.15). Вернувшись на родину, он завоевал всю Малую Азию, расширив границы страны до Средиземного и Каспийского морей. Империя! Слово, произносимое с осуждением, когда оно относится к другим народам, и — с умилением, когда речь идет об истории твоих предков. Не в моих скромных силах изменить этот двойной стандарт вообще, но по отношению к собственному народу я бы хотел попытаться. Тигран конечно же одержал ряд впечатляющих побед — как бы иначе он стал императором? — однако, сделав его объектом национальной гордости, мы сами себе перекрываем путь: как же тогда осуждать несправедливости, которые чинили нам другие империи, завоевывавшие в течение веков нашу страну и выгонявшие нас с родных земель? Ведь Тигран в своей империи тоже успел переселить целые народы (кровь которых до сих пор ищут армяне в жилах друг друга, наткнувшись на чье-либо “нетипичное” поведение). Как можно оценивать подобный факт положительно, не признавая такого же права за другими? Правда, объективность — не железная гарантия торжества справедливости, однако она является ее необходимой предпосылкой. Особенно в условиях, когда на бессердечность других сетуют и сами имперские народы, выживавшие в этом качестве до наших дней (всем хочется быть правыми).
Помимо “провинностей”, которые задним числом можно приписать великодержавной политике Тиграна, логично будет упрекнуть его и в недальновидности. Он сумел удержать завоеванные территории не более чем на два десятка лет, потеряв большую их часть в войне с римлянами. То есть в “пакет” оценки военного успеха государственного деятеля должно войти не только завоевание территорий, но и неспособность их сохранить. С той же проблемой столкнулась Первая Республика 1918—20 годов. Тогда чрезмерная протяженность линии фронта сама обусловила поражение армянских сил перед лицом превосходящих людских ресурсов турок (наблюдение историка Бабкена Арутюняна в частной беседе со мной).
Редко, но насильственное переселение народа может сослужить и хорошую службу. В частности, “благодаря” этой невзгоде вошло в нашу историю милое уху каждого армянина слово Киликия. После раздела Армении в IV веке между Персией и Византией правители последней решали проблему наших непокорных предков путем переселения их в глубь Империи. Не только самих князей вместе с их ратью, но и всех их подданных. К концу XI века в Таврийских горах, недалеко от Средиземного моря, скопилось такое количество армян, что после разгрома Византии при Манцикертской битве в 1071 году де-факто образовалось даже не одно, а несколько независимых армянских государств. Одно из них выжило, расширилось до Средиземного моря и получило статус королевства от императоров Восточной и Западной Священных империй (так?). Киликийское Армянское Королевство стало основным союзником крестоносцев на весь период их пребывания в Леванте благодаря брачным узам между правящими династиями и несмотря на частые раздоры между ними. Оно пережило государственные образования крестоносцев почти на полтора века, но продолжало держаться европейской ориентации, что и стало основной причиной его ликвидации соседними исламскими государствами.
Так или иначе, история знает совсем немного случаев, когда какой-нибудь народ создает свою государственность далеко за пределами исторической родины. Киликия — один из таких редких примеров. Многонациональная страна, где в жестокую эпоху сельджуко-тюркских и монголо-татарских нашествий армяне сохранили этническое самосознание, язык и религию, а рядом с ними в течение почти трех веков достойно и безопасно жили ассирийские крестьяне, кочевники-мусульмане, итальянские торговцы, ремесленники-франки. История Киликии относительно мало изучена. Она чуть ли не умалчивалась в советских общеобразовательных учебниках, и даже среди самих армян многие недостаточно знакомы с нею.
Другое насильственное переселение армян, в начале ХХ века, дало результат, которому завидуют представители других народов. Иногда даже вслух. Это диаспора. Сплоченная, по их мнению, и поддерживающая Родину как никакая другая. В этом есть, конечно, доля правды. Однако ни один армянин не хотел и даже врагу бы не пожелал получить подобное преимущество такой дорогой ценой, за какую мы его приобрели. Переселение целого народа сопровождалось небывалой резней. Геноцид армян 1915 года в Турции привел не только к огромным человеческим потерям, равным половине живших тогда в мире армян, но и к утрате коренного этнического элемента краем, где он жил тысячелетиями. В 1914—18 годах мы пострадали так сильно, что про себя я называю тогдашние события Первой Мировой войной против армян.
А преимущества “собственной” диаспоры почти иллюзорны. После появления сначала советских, затем и независимых республик потеряло свое значение армянское население в Тбилиси, где до того мы “снимали” себе культурную столицу. В результате погромов перестала существовать армянская колония в Баку, хотя в мусульманских странах, как правило, армянские колонии сохранялись дольше в силу конфессиональных различий.
Пока не происходила полная интеграция в принимавшей их стране, у армян не было родины, была собственность. Мудрый персидский правитель Шах Аббас, переселивший в начале XVII века сотни тысяч армян с их исконных земель в глубь империи, чтобы воевавшие с ним турки наткнулись на “выжженную землю”, сумел манипулировать этой особенностью иммигрантской психологии во благо своего государства. Согласно средневековой армянской притче, шаху доложили, что в новых своих поселениях армяне по ночам пересаживают фруктовые деревья из общественных мест в собственные дворы. Шах… обрадовался и велел посадить в этих общественных местах еще больше деревьев. Нельзя сказать, что подобная мудрость была свойственна советским руководителям. Пока они добивались того, чтобы искоренить у людей чувство собственника, общественное имущество, являвшееся в досоветское время чужим, стало ничейным.
В христианской Польше и Венгрии армяне быстро ассимилировались в поздние Средние века, оставив память о себе где в названиях городов (например, Арменополис в Трансильвании), а где — в форме носа с горбинкой и больших армянских глаз у польской аристократии, представители которой стремились брать в жены армянок ради достижения именно такого эффекта (пересказываю со слов известного кинорежиссера Кшиштофа Занусси, сказанных в частной беседе со мной). Кроме того, пока были менее “обременены” гражданскими правами и почестями, чем местное население, армяне были менее усидчивы и вели активную торговую деятельность, оказав тем самым значительное влияние на развитие капитализма в Европе, как пишет известный французский исследователь Фернан Бродель. (Слово “капитализм” имеет негативную коннотацию и на Востоке, и на Западе, но, стоит представить себе, что мы могли застрять в научно-техническом развитии на уровне начала XIX века, становится ясно его позитивное значение.)
Торговля имеет непосредственную связь и с предметом нашей законной гордости — “армянской” астрономией. Я имею в виду не Бюраканскую обсерваторию, которая была важным научным центром в советское время и до сих пор не потеряла своего значения, а петроглифы, которым много тысяч лет. Некоторые из них, обнаруженные недалеко от Еревана, в Мецаморе, воспроизводят звездное небо и фактически являются древней обсерваторией. Эти камни служили более прагматичным целям, нежели сегодняшняя астрономия: расположенные вблизи торговых путей, они указывали направление идущим мимо караванам. Те армяне, которым кажется недостаточно древним почти 2800-летний возраст Еревана, предпочитают исчислять документированную историю страны с этих петроглифов.
Мне же как писателю интересней проследить, как отражается история народа не в предметах, а в его вербальном мышлении. Возьмем историческое слово “телохранитель”. В английском это слово — bodyguard — состоит из тех же корней, что и в русском: тело (body), хранитель (guard). В венгерском — то же самое — test-цr. Во французском тот же смысл выражается отдельными словами, которые совпадают с вышеприведенными корнями: garde de corps — хранитель тела. Из доступных мне языков только в армянском вместо слова “тело” встречаем слово “тыл”, или “спина”. Не значит ли это, что носитель языка опасался одного — удара в спину? До и после Тиграна Великого история была не слишком благосклонна к Армении, а длительное существование под чужой властью рождает чувство постоянной тревоги, опасности. Быть может, концентрацию внимания на опасности, грозящей с тыла, можно трактовать и так, что в те далекие “доолигархические” времена, о которых помнят армяне, телохранитель защищал знатного человека не со всех сторон, а только со спины, ибо лицом к лицу тот сам всегда был готов (и должен был быть готов) отразить нападение неприятеля. Однако мне кажется более вероятным, что необходимость защиты тыла была обусловлена страхом измены. Хочу сразу оговориться: я противник “теорий заговора” и объяснения фатальных исторических перемен разного рода изменами, а не закономерностями. Изначальное наличие у слабой стороны “института (фактора?) измены”, являющегося признаком внутренней разобщенности народа, предвещает губительное неравенство противоборствующих сил, а не наоборот — не измена приводит к такому неравенству, как утверждали наши незадачливые писатели и даже историки на протяжении едва ли не веков.
С изменением исторических реалий слова ведут себя по-разному. Часть их расходится, как студенты после лекций, чтобы вернуться на следующий день (как слово “телохранитель”, вновь ставшее актуальным в постсоветском пространстве). Другие уходят навсегда, как пассажиры после прибытия поезда. К числу последних относится употребляющееся все реже и реже словосочетание — “армянин-христианин”, вещающее не об измене и изменчивости, а о привязанности и традициях. Если один из собеседников чего-то не понимает, пожилые люди могут спросить — “ты не армянин-христианин”? Вера и национальность слились в этом словосочетании воедино навеки. Через какие же испытания пришлось пройти христианам-армянам начиная с IV века ради сохранения своей веры, чтобы никогда не произносить эти слова раздельно! Достаточно вспомнить, что мужчина — не мусульманин в Османской империи не имел права ездить верхом на лошади (разрешалось лишь на осле). Кто-то нарушил этот запрет и был жестоко наказан. Кто-то не вытерпел и покинул родину сам. Остались те, кто пожертвовали гордостью и оставили в наследство потомкам покорность. И… память о былых великих временах. И крест-камни — уникальные произведения малой армянской архитектуры, каменные стелы, украшенные ни разу не повторяющими друг друга фантастически богатыми узорами, изначально предназначавшиеся, чтобы знаменовать победу, юбилей или рождение наследника, но уже давно и в основном знаменующие память об усопших. Более масштабные гражданские постройки были запрещены имперской властью или попросту привлекали бы ее хищный интерес. В результате возникло тяготение армян к несообразно их социальному положению пышным надгробным камням, ибо смерть — единственное, что уважали чужие правители; в отношения с ней “инородцев” даже они не вмешивались.
Империи изнурительны во многих отношениях. То религией своей давят и мобилизацией мужского населения. То привилегией в выборе красивых женщин. То экономической дискриминацией и своевольным распоряжением природными ресурсами. То высокой культурой, к развитию которой… привлекаются скромные силы порабощенного народа. А то и просто приманиванием в свои мегаполисы наиболее энергичных и талантливых людей, которым тесно в собственных этнических рамках.
Армяне потратили такие огромные усилия на сохранение национальной идентичности, что все еще не осознают: своей цели они уже добились. В условиях независимости действующая власть заявляет устами высоких государственных мужей, что наша главная цель — оставаться армянами, при этом она не осознает того факта, что в данный момент никто и не требует от нас, чтобы мы стали китайцами, русскими или турками. (Конечно, такого рода высказывания можно рассматривать в контексте глобализации, но тогда они и сформулированы должны быть соответствующим образом, а не как банальный тост.) С другой стороны, существуют отчаянные космополиты, которые уверены, что их везде примут хорошо, потому что национальность — всего лишь условность. Вероятнее всего, они не лучше наивных патриотов знают современный мир, где все еще остаются границы и где, отвечая — в анкете ли, в беседе ли — на вопрос о своей национальности, ты заявляешь об особом наборе человеческих качеств, которые свойственны или приписываются твоему народу. Я уж не говорю о той горькой пилюле, которую приходится проглотить, когда собеседник даже не ведает, где находится твоя маленькая страна, и ты вынужден описывать ее местоположение, прибегая к помощи известных соседей — Турции или Ирана, по милости которых она и стала такой маленькой. И называя при этом Иран Персией, как много веков назад. При бывшем президенте Левоне Тер-Петросяне вопрос, должны ли мы строить свои отношения с миром на основе истории или на основе современных реалий, обсуждался глубже, это был главный политический спор конца века. Но Армянское общенациональное движение потерпело поражение, и к власти пришли приверженцы исторических претензий.
Надеюсь, после сказанного у читателя не возникнет вопроса — почему же автор не описывает сегодняшнюю Армению? Мы еще не решили вопрос с историей.
…Хотя современная Армения тоже дает немало материала для обобщений и метафор. Ведь человек может легко потерять чувство реальности, заходя в столичный подъезд через… троллейбусные двери. Они заменили деревянные, советские, в годы войны между Арменией и Азербайджаном, когда в условиях полной блокады электричество подавалось не более чем на два часа в сутки и на отопление пошло все, что можно было бросить в печи, срочно поставленные в квартирах. В тех квартирах, где, несмотря на тогдашний “безопасный секс по-армянски” (мужчина и женщина ложатся в постель, не снимая пальто), появлялись дети, чьи старшие братья и сестры ходили к соседям “занимать” мясо, из которого мама варила суп, коим с благодарностью через них же “возвращала долг”. А в то же самое время спортивные комментаторы радостно оповещали об очередной победе “нашего соотечественника” Андре Агаси, который так никогда и не посетил Армению, и все, от мала до велика, в один голос утверждали (и утверждают), что абрикосов, помидоров и яблок вкуснее наших нет нигде на свете, особенно в Америке, куда перебрался чуть ли не каждый десятый армянин после распада Союза.
Может быть, в последнем они и правы — у меня слабая память на пищевые продукты. Более того, как истинный армянин я не могу позволить себе отрываться от воспоминаний о прошлом. О прошлом не менее нескольких тысяч лет давности.
Ноябрь, 2007 — январь, 2008