Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2007
Когда читаешь практически всегда, везде и из любого положения, трудно, говоря словами не так давно ушедшего от нас поэта Александра Аронова, “остановиться, оглянуться” — и выделить из потока пять книг, которые непременно стоит рекомендовать другим. Ситуация тем сложнее, что о некоторых принципиальных и для меня произведениях написано уже столько и столькими, что прибавлять свои три копейки не имеет смысла (я имею в виду в первую очередь “Даниэля Штайна, переводчика” Людмилы Улицкой, а также “На солнечной стороне улицы” Дины Рубиной). Скажу лишь: если кто до сих пор не прочитал, прочтите, не пожалеете — при любом результате (в смысле, даже если и не понравится).
А я начну, пожалуй, с романа шведского писателя Ёрана Тунстрёма “Рождественская оратория”. В свое время (книга вышла в издательстве “Текст” в 2003 году) я, каюсь, не обратила на нее внимания. Но мой брат утверждал: это лучшее из прочитанного им чуть ли не за десять последних лет. Взяла, начала читать в электричке (брат с семьей живет в подмосковном Пушкине) — и не смогла оторваться, пока не закрыла последнюю страницу. История семьи Нурденссонов начинается ужасной трагедией — смертью матери под копытами коровьего стада, в день, когда ей почти удалось исполнить свою давнюю мечту — исполнить любительским составом “Рождественскую ораторию” Баха. Отец, живущий после этого на грани сознания, общается с ней, как с живой, а затем — как с ее новым земным воплощением — вступает в переписку с несчастной женщиной на другом конце света, в Новой Зеландии. Арон все никак не может туда собраться, наконец, пускается в долгое путешествие, но в конце пути, осознав, что его Сольвейг нет в этом мире, бросается в море и погибает. Это лишь одна из линий сложного, поэтичного и философского романа, в котором их немало, как и действующих лиц (включая знаменитую писательницу Сельму Лагерлеф).
Про книгу Эйтана Финкельштейна “Пастухи фараона”, вышедшую в издательстве “Новое литературное обозрение”, можно говорить долго. Но, если охарактеризовать ее коротко, получится что-то вроде: “Все, что вы хотели узнать о евреях, но боялись спросить”. “Пастухов фараона” сравнивают с двухтомником Александра Солженицына “Двести лет вместе”, вот только Эйтан Финкельштейн смотрит на историю сосуществования русских и евреев с другой стороны. И виды оттуда открываются самые удивительные. Например, много ли вы знаете об участии евреев в войне 1812 года? О Петрограде начала ХХ века как колыбели сионизма? О том, что настольными книгами Голды Меир и других отцов-основателей государства Израиль были труды Маркса—Энгельса—Ленина, а также Троцкого, Мартова, Бухарина, даже Сталина? При всем при этом “Пастухи фараона” — роман, и увлекательный.
Казалось, книга диалогов Фредерика Бегбедера и Жан-Мишеля ди Фалько “Я верую — Я тоже нет” (издательство “Иностранка”) на долгое время закрыла тему взаимоотношений человека и церкви, человека и Бога (кстати, лично я после этой книги стала значительно лучше относиться к Бегбедеру — и как к писателю, и как к человеку). Но вот вышла (в издательстве “Время”) книга Майи Кучерской “Бог дождя”… И это совершенно другой, значительно более глубокий, хотя и куда более интимный уровень разговора все о том же: о судьбе и счастье, о любви и смерти, о церкви и молитве, об исповеди и предательстве… При этом Майя пишет обо всем этом так, как (если забыть на мгновение, что перед нами художественное произведение) будто она на исповеди. Я лишь предполагаю, так как у самой нет подобного опыта. Еще подобная степень откровенности бывает на приеме у врача…
Книга искрометного Стивена Фрая “Неполная и окончательная история классической музыки” вышла в издательстве “Фантом-пресс” чуть ли не год назад, но мне в руки попала совсем недавно. Ну, что сказать? Наглость автора не имеет себе равных! Музыковеды тратят время, получают специальное образование и все равно занимаются потом каким-то одним композитором или периодом. Фрай же начинает свое скачущее галопом повествование со звуков “му” первобытных людей и заканчивает современной киномузыкой, уверяя, что она-то и есть новая классика. На протяжении всей книги (а это пять с половиной сотен страниц) он постоянно хохмит, заигрывает с читателем. Но и, что гораздо важнее, вписывает каждого композитора в соответствующий исторический контекст. Например, Пупкин пишет свою симфонию, а в это время Тютькин изобретает вечный двигатель. У Фрая есть очевидные любимчики, в первую очередь это Моцарт, Вагнер и Бетховен. Неплохо он относится и к Чайковскому, Брамсу, Генделю и кое-кому еще. Терпеть не может Шенберга (даже его фамилию полностью написать у Фрая нет никаких сил), хотя пишет о нем много. Гуно просто игнорирует, как и, допустим, Монюшко — не было таких! Из русских (и советских) композиторов ХХ века Фрай заметил лишь Шостаковича, Прокофьева и Хачатуряна. Но это — мои личные обиды. В конце концов Фрай ведь даже в названии предупреждает: неполная. И еще. Книгу перевел с английского Сергей Ильин, известный своими переводами английского Набокова (теперь вот перепирает госпожу Роулинг). Так вот, создается впечатление, возможно, ошибочное (и пусть читающие по-английски меня опровергнут), что порой переводчик пытается переюморить, переерничать самого Фрая. И вот это-то избыточное ерничество, чрезмерный юмор — единственный, пожалуй, недостаток этой превосходной книги.
Четыре книги я набрала легко. А вот с пятой задержалась. Пока не взяла в руки последний роман Алексея Иванова “Блуда и МУДО”. Надо сказать, у меня сложные отношения с этим автором. Книг, которые сделали его знаменитым (“Сердце Пармы” и “Золото бунта”), я вообще читать не могу. Дойдешь до такого, к примеру, пассажа: “А потом спокойным и уверенным движением хакан Асыка положил иттарму на порог амбарчика, снял с нее Тамку и снял тамгу со своей шеи…” (“Сердце Пармы”), и как будто барьер непрозрачный внутри опускается, и больше ни единого ивановского непростого словца вовнутрь не пропускает. “Географ глобус пропил” был написан гораздо проще, но шуметь там было не о чем. А “Блуда и МУДО”, при всей своей демонстративной скоромности (много траха, много мата и т.д.), роман совершенно замечательный: точный, тонкий, местами даже… нежный. Но детям до 18 лет читать его конечно же — и тут издатели совершенно правы — не рекомендуется. Пусть даже эти дети все эти слова знают и лихо ими пользуются. Потому что
жизнь — это одно (судя по всему, Алексей Иванов знает нынешнюю детскую жизнь не понаслышке), а книга — другое. Хорошо бы эта разница сохранилась как можно дольше.
* См.: “Дружба народов”, 2007, № 1 и № 7.