Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2006
Тишков Валерий Александрович — член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор, директор Института этнологии и антропологии РАН, член Общественной палаты РФ.
Главы из книги.
Страсти по демографии
Уже почти десять лет в России происходят жаркие дебаты по поводу демографической катастрофы и вымирания населения страны. Начало было положено научными работами российских демографов, которые, опираясь на данные о рождаемости и смертности и учитывая миграционные процессы, пришли к выводу, что нынешние темпы убыли населения, в случае если они сохранятся, грозят опасным сокращением численности населения через 50—100 лет. По части демографии отметились самые главные телепередачи и еженедельные журналы, многократно высказались наиболее темпераментные политики. Регулярно проходят своего рода “демографические митинги”, как назвал подобные обсуждения академик В.В. Ивантер. И я с ним полностью согласен. Дело не в том, что демографические проблемы не являются важными, а в том, что они не заслуживают быть центральной озабоченностью сегодняшней жизни и политики. Те российские эксперты и политики, которые предлагают противоположное — сделать численное приумножение российского народа главной задачей и всем заняться предотвращением катастрофы, которая ожидается через пятьдесят лет, ничего не видят, кроме цифровых проекций, и не способны заниматься сегодняшними проблемами страны.
Не избавлены от политизированной заангажированности и международные демографические службы, в частности в рамках ООН. Как известно, ее Департамент народонаселения, помимо многих других дел, собирает национальную демографическую статистику и делает прогнозы в мировом масштабе. Эти прогнозы стоят ровно столько, сколько стоит достоверность статистики каждой из стран и методики расчета, которые позволяют исходить из трех сценариев. Для России этот разброс от 130 миллионов до 75 миллионов к 2050 году, но почему-то судители России почти всегда выбирают самый пессимистический прогноз. Нами же произведенные данные возвращаются отечественным комментаторам как нечто освященное авторитетом ООН и не подлежащее ревизии.
Мировые амбиции имеет и Бюро переписи США, где также собираются данные по всем странам и делаются прогнозы до 2050 года. Для России этот прогноз — 110,8 миллиона человек. Им пользуются разные американские службы, включая ЦРУ, которое в своем недавнем докладе о будущем развитии мира, как известно, места для России вообще не оставило. Эти заключения охотно повторяют западные издания и известные политические деятели, ибо настойчиво конструируемый миф об умирании России имеет в своей основе изначальную ссылку на демографию, а уже потом выражаются разные другие несогласия и недовольства нашей страной. Приведем только заголовки некоторых материалов. Английская газета “Гардиан” от 23 сентября 2003 года — “Россияне — вымирающая нация”. Английский еженедельник “Экономист” от 4 октября 2004 года — “Россия совершает демографическое самоубийство”. Польское издание “Впрост” от 27 января 2005 года — “Смерть России”. “Вашингтон таймс” — “Демографическая катастрофа в России”. Марк Штейн в английской газете “Спектейтор” от 24 октября 2005 года — “Смерть матушки-России”. Тот же автор в австралийской газете “Острейлиэн” от 1 ноября 2005 года — “Россия умирает, а исламисты рвут на части ее останки”.
Тщетно искать на Западе что-то подобное в отношении других стран бывшего СССР, хотя гораздо более ощутимые потери населения из-за низкой рождаемости и большой эмиграции после 1991 года пережили такие страны, как Украина (сокращение: 4 миллиона из 50), Эстония (250 тысяч из 1,5 миллиона), Грузия
(1 миллион из 5), Казахстан (1 миллион из 16), Латвия (400 тысяч из 2,5 миллиона). Для Российской Федерации нынешняя ситуация с ростом народонаселения выглядит действительно неблагоприятной, особенно после фактического закрытия иммиграции в 2000 году. Но все равно эта ситуация не может рассматриваться как катастрофа.
Неизвестное науке понятие “демографическая катастрофа” было наложено на Россию как доморощенными политиками и экспертами, так и западными отрицателями России. Эта демографическая страшилка далека от адекватного восприятия ситуации. Она приносит больше вреда, чем пользы. Нужно выбросить катастрофу из головы и заняться демографическими проблемами вместо политических митингов по этому поводу.
Уверяю читателей, что пока еще ни один из прошлых демографических прогнозов на период в 50 лет не оправдался. Во-первых, всегда происходили какие-то повороты в жизни общества, которые предвидеть невозможно, но они меняли ситуацию. Во-вторых, в отличие от эпидемий, лесных пожаров или инфляции, по части демографии у политиков и у экспертов всегда есть достаточно времени, чтобы предпринять меры по исправлению неблагоприятных тенденций. В-третьих, в демографическом поведении населения на уровне отдельной страны и мира в целом происходят некие тектонические сдвиги, которые не всегда могут объяснить сами ученые. Но ясно одно, что эти сдвиги носят адаптивный, а не саморазрушительный характер. Еще ни одно из государств нового и новейшего времени не исчезло по причине сокращения численности его населения. Прогнозисты от демографии обычно остаются с носом. Зато они успевают посеять массовые страхи и политические спекуляции.
Демографические прогнозы всегда выглядят интригующе. Они пугают обывателей и политиков. Последние используют прогнозы в утилитарных целях, превращая демографию в одну из самых политизированных наук. Журналисты, которых также волнует, “сколько нас останется” или “когда мы вымрем”, выдергивают из научных текстов отдельные высказывания, оглупляют их, сталкивают ученых, отдавая предпочтение тем, кто предсказывает апокалипсис. Политики кроют последними словами “вредителей” и “разрушителей”, которые, по их мнению, либерально-рыночными реформами вызвали демографический крах, а теперь еще и отказываются это признавать. Писатели и драматурги, которые книг по демографии не читают, уже сочинили романы и пьесы про российское вымирание, а тема “русского креста” постоянно присутствует на поэтических страницах литературной периодики. Даже поп-звезды, наслушавшись или начитавшись всего этого, исполняют перед многотысячной аудиторией как заклинание: “Размножайтесь, а то китайцы наступают!”
Ирония демографических прогнозов состоит в том, что их невозможно проверить и за них не нужно нести ответственность. Это касается оценок положения в стране и в мире и это относится как к российским, так и к зарубежным ученым. Например, изданная в 1968 году и ставшая бестселлером книга западного демографа Пола Эрлиха “Популяционная бомба” содержала такой прогноз-предупреждение: “Битва за то, чтобы прокормить все население, закончилась. В 1970-х годах в мире наступит голод — сотни миллионов людей будут умирать от голодной смерти, несмотря на спасительные программы, которые будут для них осуществляться”1 .
1 Paul Erlich. Population Bomb. Buccaneer Books, 1968.
Очередной демографический бестселлер под названием “Пустая люлька” в 2004 году предложил американец Филлип Лонгмэн. Его вывод: “Избежав опасности перенаселения, мир сейчас стоит перед противоположной проблемой. Это старение и сокращение населения. Нам в каком-то смысле повезло столкнуться с этой, а не с противоположной проблемой. Но от этого проблема не становится менее серьезной, а ее решение — менее настоятельным”1. Взгляд американца сводится к тому, что сокращение рождаемости идет повсеместно и оно угрожает процветанию мира. Автор высказал мнение, что, возможно, что-то произошло с геном, который с неолитических времен обеспечивал человеческому роду для его существования достаточное количество рождений. “Теперь никакой закон природы не обеспечивает людям, живущим в свободных и развитых обществах, их воспроизводство”, — считает Лонгмэн. По его мнению, старение и сокращение численности населения грозит процветанию и мощи Америки. Чтобы обеспечить нынешний уровень в соотношении работающих и пенсионеров, США должны ввозить ежегодно до 2050 года в среднем по 10,8 миллиона человек иммигрантов. И к середине века население страны превысит 1 миллиард человек, из которых 73 процента — это прибывшие после 1995 года иммигранты и их потомки. Это тоже для Америки плохо из-за негативной реакции “коренного населения”.
Как напоминают эти рассуждения наши домашние упражнения по демографии! По своей сути это всего лишь новая версия известной в истории разновидности массового страха: страха сокращения численности населения2.
1 Phillip Longman. The Empty Cradle. Basic Books, 2004.
2 Об этом феномене см.: Michael Teitelbaum, Jay Winter. Fear of Population Decline. Academic Press, 1985. A также критику этими авторами взглядов Логмэна в журнале “Форин Афферс”: Phillip Longman. The Global Baby Bust // Foreign Affairs, May/June 2004; Michael Teitelbaum and Jay Winter. Demography is Not a Destiny // Foreign Affairs, Sept/Oct. 2004.
Он периодически возникал в ХХ веке в качестве главной темы политического и научного дискурса. Такого рода страхи возникают в моменты, когда доминирующая военная, политическая или экономическая держава переживает утрату своих позиций или же начинает чувствовать неуверенность в своем превосходстве на будущее. Вот тогда ученые и политики обращаются к демографии для объяснения этого состояния. В конце XIX века после поражения во франко-прусской войне французские патриоты всех мастей обвиняли во всем низкую рождаемость во Франции по сравнению с демографически динамичной Германией. В начале 1900-х годов неудачи английской армии в войне с бурами в Южной Африке породили тревоги по поводу сокращения населения в Соединенном Королевстве. В 1930—1940-е годы преувеличенные прямые проекции демографов вызвали озабоченность низкой рождаемостью в Европе и США. Экономический и политический кризис середины 1970-х годов, война на Ближнем Востоке и нефтяной кризис вызвали громкие дебаты по поводу будущего упадка мощи США, что привязывалось к сокращению рождаемости. Сегодняшняя американская тревога по поводу сокращения численности населения вызвана непомерными военными усилиями и потерями в Ираке и Афганистане, растущим торговым и бюджетным дефицитом.
Чему уж тут удивляться по поводу страстей о демографической ситуации в России! Страна пережила грандиозные потрясения с конца 1980-х годов, включая распад самого государства и утрату территории с населением, которое и давало советскому народу его основной прирост. Теперь узбеки и таджики, азербайджанцы и грузины, украинцы и молдаване стали “не нашими”, и за их счет население приращивать мы как бы и не должны. Россия сильно потеряла в мировом политическом статусе, в экономическом и военном весе. Среди таких потрясений демографические озабоченности и политические мифы по этому поводу обязаны были возникнуть. Тем более что вступление страны еще в 1980-е годы в длительную стадию снижающейся рождаемости совпало с ростом смертности в первой половине 1990-х годов. На это же время приходится кризис с национальной идентичностью россиян как многоэтничной гражданской нации.
Горячим демографическим дебатам способствует политическая либерализация (попробовали бы эти вопросы обсуждать в советское время!), а также реальная политическая борьба конкурирующих взглядов и групп в обществе. Искушение использовать магию демографических цифр как аргумент и как лозунг для политической мобилизации слишком велико, чтобы им не воспользоваться. Именно “вымирание народа” стало главным обвинительным аргументом против властей и против реформ, а “шоковая терапия” напрямую была связана с всплеском смертности (вспомним обсуждение возможного импичмента Ельцина). Многие демографы не только согласились с политической оценкой демографической ситуации, но и стали глашатаями метафоры “русский крест”, за которой стоит достаточно тривиальная тенденция, пережитая многими странами мира. Они же стали считать на полвека вперед: что будет с нами, прежде всего с русскими, или на худой конец с “коренными жителями”.
На самом же деле демографическая ситуация далеко не определяется политикой и даже социальными условиями жизни. Что касается роста смертности в первой половине 1990-х годов, то и здесь нужно разбираться, вплоть до учета не только экономического и социального кризиса, но и двойной численности умерших от алкоголизма (т.н. отложенная смертность) после отмены антиалкогольной кампании и утраты государственной монополии на производство алкоголя. Свой печальный урожай на дорогах начала собирать состоявшаяся всеобщая автомобилизация населения. Продолжающийся рост самоубийств может быть больше связан не с реальной безысходностью жизни, а с морально-психологической обработкой населения, т.е. с так называемой психологической бедностью. Наукой не доказано, что реальная бедность есть причина самоубийств.
Конечно, катастрофический взгляд на демографию может помочь собрать голоса на выборах, сместить министра, объявить вредителем несогласного ученого, но не более. Решению проблем он только может помешать, ибо для этого нужны компетенция и адекватность сегодняшнему дню, а не 2050 году, когда все демографические страдатели жить уже не будут. Безусловно, проблема есть, как и есть опасность, что политики справа и слева и идеологи от демографии сохранят свою приверженность преувеличенной риторике, как это они делали в 1960—1970-е годы в связи с “демографическим взрывом” или как они это делают сегодня по поводу “вымирания” страны и даже всего человечества. Итак, что же можно и что следует делать?
Решение демографических проблем
Наиболее квалифицированный демографический прогноз для России, выполненный А.Г.Вишневским и его коллегами, также не предсказывает возможность преодоления нынешних тенденций и возвращение к положительному естественному приросту населения и возобновлению роста его численности. Их оценка численности населения на 2025 год — 118—130 миллионов человек, на 2050 год — 86—111 миллионов человек. Что важно в этом исследовании, так это вывод о том, что “главный адаптационный механизм, который может быть использован для противодействия быстрой убыли населения России, — это механизм иммиграции. Однако для стабилизации, а тем более для роста численности населения страны нужны очень крупные объемы ежегодной иммиграции. Учитывая многие экономические и политические реалии России, обеспечить такой приток населения извне в ближайшие десятилетия едва ли возможно”1 .
1 Вишневский А.Г., Андреев Е.М., Трейвиш А.И. Перспективы развития России: роль демографического фактора. М., 2003. С. 84.
Как показывает исторический опыт, современные человеческие сообщества в рамках государств находят ресурсы залечивать демографические раны. После Гражданской войны и после Второй мировой войны наша страна потеряла неизмеримо больше населения, но тем не менее восстановила его. Наполовину население страны не сократилось, хотя механические проекции 1920-х и 1940-х годов такое вполне допускали. Кстати, с тех пор как прекратились средневековые эпидемии чумы, история не знает стран, которые бы за 20—30 лет сократили свое население вдвое.
Повышение рождаемости, снижение смертности и рост населения — это многоходовые и интересные задачи для научного сообщества, профессиональных управленцев и общества в целом. Это — то, что называют демографической инженерией или политикой. Чудес здесь не бывает, и тех, кто заявляет, что знает секрет, как увеличить население России до 200 и даже 300 миллионов в 2050 году, нужно воспринимать как безответственных провокаторов. Как и тех, кто говорит о 75 миллионах россиян.
Возможно несколько ответов на нынешние демографические вызовы, все они заслуживают использования и вместе могут принести результат. А именно — в ближайшие 10—15 лет остановить сокращение населения России и, возможно, несколько приумножить. Демографы-детерминисты считают, что это невозможно в принципе. Однако демография — это не только фаталистическое выстраивание проекций, но и осуществление наступательных стратегий.
Первая стратегия — это ограничение доступа к методам контроля над рождаемостью, т.е. принуждение к ограничению использования контрацептивов и числа абортов. Прямое ограничение доказало свою неэффективность и даже вредность. А вот косвенное воздействие, особенно через религиозные установки верующей части населения, — это очень эффективный метод повышения рождаемости. Среди разных факторов экономического, социального и культурного характера религиозная установка против искусственного регулирования рождаемости является самой значимой. Она важнее фактора бедности и богатства, денежных пособий и медийной пропаганды. С исламом дело здесь обстоит не так плохо, хотя в регионе Поволжья, где распространен европеизированный ислам, уровень рождаемости среди татар, башкир и чувашей примерно такой же, как и у русских. Тем не менее Русская православная церковь, последователи которой среди верующей части россиян составляют подавляющее большинство, могла бы более активно утверждать среди верующих установки на многодетность и поставить эту цель на первое место в своей социальной доктрине. В нынешней ситуации доступность и качественность абортов должны совмещаться с установкой на их нежелательность и морально-этическое отторжение.
Вторая стратегия — поощрение более высокой рождаемости через экономические, социальные и пропагандистские воздействия. Мировой опыт здесь огромен, и наш отечественный арсенал тоже чего-то стоит. Трудно сказать, что важнее: все средства должны быть задействованы, хотя эффект их рассчитать трудно. У меня есть ощущение, что пусть скромный, но российский бэби-бум возможен. Он сократит естественную убыль, хотя расширенного воспроизводства населения все равно не даст, ибо в ближайшие годы в стране будет недоставать людей репродуктивного возраста. Планируемые меры в рамках национальных проектов, а также особые федеральные и региональные программы и законодательство также должны принести свои плоды. Нужно только внимательно отслеживать их действие и приумножать усилия там, где есть явные позитивные перемены. Самое неотложное, что может быстро улучшить демографическую ситуацию, — это изменение отношения населения к своему здоровью (не только государство, а сам человек прежде всего отвечает за свое здоровье и за здоровый образ жизни!), сокращение вредных привычек (табакокурение и алкоголь), снижение смертности от неестественных причин, прежде всего — от несчастных случаев. Здесь за 4—5 лет можно получить результат, после которого сразу же потребуется пересчитывать все прогнозы!
Третья стратегия — увеличение иммиграции. Для России это пока самый значимый ресурс, как и для всех стран Европы. В 1990—2000 годы на иммигрантов пришлось 90 процентов прироста населения в регионе Евросоюза. Этот прирост, кстати, был очень скромным, ибо большинство стран Европы переживают негативный естественный рост населения. Но официальная (регистрируемая) иммиграция в Россию фактически была закрыта в последние несколько лет. Пока положение на рынке труда и в демографической ситуации спасают нерегистрируемые иммигранты, которых называют нелегальными. Если учесть, что не менее 2—3 миллионов иммигрантов в перепись населения 2002 года не попали, то именно эта часть жителей страны помогла России сохранить свое население на уровне 1989 года (официально население за 14 лет между переписями сократилось на 2 миллиона человек).
Перспективы роста иммиграции довольно ограниченны, ибо наиболее приемлемый для населения ресурс — это население стран СНГ. Большое число африканцев, китайцев или афганцев россияне не смогут принять по причине сильных культурных различий. Но ресурс из числа наших бывших соотечественников сокращается из-за плохих условий для иммигрантов в России и улучшающихся условий в странах-донорах. Хотя новый “железный занавес” вокруг стран ЕС помогает России по-прежнему рассчитывать на иммигрантов из СНГ, но Евросоюз в любой момент может облегчить приезд молдаван, украинцев и белорусов (для европейцев они все равно предпочтительнее турок). Тогда для России останется единственный ресурс — страны Закавказья и Средней Азии. Но это в будущем, а сейчас в России не менее 5 миллионов непосчитанных мигрантов, которые могут стать постоянными жителями. Из них 1,5 миллиона бывших соотечественников уже стоят в очереди за гражданством. Часть из них посчитана статистиками, а часть нет. Это тоже реальный ресурс, который в прогнозах не учитывается, хотя способен пополнить население страны одной разовой процедурой миграционной амнистии или ускоренной кампанией предоставления гражданства!
Четвертая стратегия — осуществление адаптационных мер в условиях сокращения и старения населения. Это довольно новая задача, о которой пока мало думают специалисты и политики. Современная жизнь требует менять жесткие границы между работой и домашней жизнью, между категориями работающих и пенсионеров. Многие люди, представляющие некоторые современные специальности и занятия, могут приносить пользу своим трудом не обязательно в рамках сорокачасовой рабочей недели за пределами дома. Опыт работы академических научных учреждений показывает, что формальные два-три “явочных дня” на самом деле и в большинстве случаев скрывают напряженный и плодотворный труд ученого “от зари до зари”, причем далеко за пределами пенсионного возраста. Подобные режимы возможны сегодня и в других сферах и компаниях. Вопрос не только в том, каким должен быть формальный возраст выхода на пенсию, чтобы половина населения не оказалась пенсионерами. Вопрос в том, чтобы признать и содействовать полезному труду людей старших возрастов, используя более гибкие подходы к самому понятию работы и задействуя современные методы коммуникации людей и трудовых коллективов.
Современные люди все меньше связывают свое жизненное благополучие с количеством рожденных детей, как это было в прошлые времена и как это остается значимым до сих пор для тех, кто занимается аграрной экономикой. Современный работающий человек рассчитывает прожить всю свою жизнь за счет заработанных им ресурсов, включая возврат ему государственных или частных ресурсов в виде пенсии и пособий. Он уже не полагается на попечение со стороны собственных детей, а значит, и не так жизненно заинтересован в многочисленном потомстве. Приходится учитывать этот новый вид человеческого эгоизма и содействовать людям в реализации их возможностей доживать свою жизнь в благополучии. Невозможно согласиться с российскими оценками числа бедняков, если среди последних оказываются пожилые владельцы городских квартир рыночной стоимостью в полмиллиона и более долларов. Эгоистичные внуки или личные страхи потерять имущество часто не позволяют им переселиться в квартиру за 100 тысяч и доживать жизнь в благополучии. Меры по созданию условий для продления трудовой деятельности и благополучной жизни пожилых людей — это тоже часть демографической политики, ибо не только повышение рождаемости, но и сохранение населения есть одна из форм демографического роста.
Этнокультурная мозаика России и управление
Обсуждение демографии стало делом политическим и по причине того, что этот вопрос часто связывают с якобы недостаточным или избыточным ростом определенных групп населения в рамках одного государства (этнических и религиозных общностей или региональных сообществ). В России, где понятие единого российского народа еще уступает более привычному клише “народы России”, этот вопрос приобрел гипертрофированную значимость и выражается в чудовищной некомпетентности. Некоторые демографы и этнографы, а за ними политики и активисты высчитывают проекции роста тех или иных этнических групп исходя из показателей рождаемости и смертности. Появились разные любительские концепции демографической политики, которые имеют в основе замшелые расистские воззрения.
Беда так называемой этнической демографии состоит в том, что динамика этнического состава населения рассматривается опять же по показателям рождаемости-смертности и миграции. Прогнозируется радикальное снижение численности восточнославянских народов, прежде всего русских, и рост так называемых “мусульманских народов”. На страницах массовых изданий этим футурологическим конструкциям придается нарочито пугающий характер. Приведем только один пример с газетой “Комсомольская правда”, в которой некто Евгений Анисимов подготовил материал под названием “Россия останется без русских”. Со ссылкой на “ученых-демографов, которые позволяют заглянуть в будущее до середины ХХI века”, были приведены цифры населения России в 90—95 миллионов человек с безапелляционным предсказанием: “Русских в крупных городах почти не останется. Ведь на Северном Кавказе, например, с рождаемостью все в порядке, как и в других национальных республиках. А с работой плохо. Люди уезжают, причем в большие города. Так происходит в Европе, так же будет и у нас. А вот что касается собственно русских — так это просто беда… А в последние годы русское население сокращается еще быстрее — приблизительно на полтора миллиона человек в год. Считайте: до 2050 года осталось 45 лет, убыль — полтора миллиона в год. Умножаем, получается, что русских будет меньше на 67,5 миллиона человек. 116 миллионов минус 67,5 миллиона равно 48,5 миллиона”1.
Эта воспаленная мифология приводит в смятение россиян, причем не только русских, но противостоять беспроигрышным лозунгам “Мы — за бедных, мы — за русских!” не так просто. Что важно знать просвещенному россиянину по части этнических и конфессиональных проблем и каковы должны быть подходы к управлению этнически сложными сообществами, будь это регион или целая страна?
Длительное время эта сфера нашей общественной жизни называлась “национальным вопросом” или “межнациональными отношениями”, а политика по отношению к национальным меньшинствам (или национальностям) — “национальной политикой”. В СССР на протяжении многих десятилетий это была политика поощрения этнического многообразия, вплоть до того, что этнический принцип был положен в основу государственно-административного устройства страны, а понятия нации и национальной государственности были переданы в исключительное распоряжение основных нерусских народов. На государственном уровне национальная идентичность утверждалась через понятие “советский народ” и через советский патриотизм, а целостность государства обеспечивалась через жесткий политический и идеологический контроль.
СССР был своего рода “империей аффирмативных акций”, как определил его американский историк Терри Мартин, имея в виду невиданное ни в каком государстве масштабное спонсирование этнических культур, результатом чего стало конструирование многочисленных “социалистических наций” из пестрого по региональному, этническому и религиозного составу населения бывшей Российской империи2. СССР был не тюрьмой народов, а колыбелью новых наций. Не случайно этнонационализм и сепаратизм титульных этнических элит союзных республик стал одним из основных факторов распада СССР, после которого возникло 15 новых государств с многоэтничным составом населения (за исключением Армении)3. Частично политическая философия и государственная конструкция на основе этнонаций сохранились в Российской Федерации, в составе которой есть 21 этнотерриториальная автономия в форме республик-государств.
1 Комсомольская правда. 02.05.05.
2 Martin T. The Affirmative Actions Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923—1939/ Ithaca, 2001.
3 Об этом см.: Трагедия великой державы. Национальный вопрос и распад Советского Союзе/ Под ред. Г.Н. Севостьянова. М., 2005.
Россия — одно из крупных государств мира, и ее население имеет сложный этнический, расовый и религиозный состав. В отличие от других многоэтничных стран мира в России этническому фактору придается особое значение. Каждая этническая группа имеет статус “народа” или “нации”, и через принцип национальности (т.е. этнической принадлежности) все граждане страны делятся на народы, а существующие сложные этнические идентичности среди потомков смешанных браков фактически не признаются ни наукой, ни политической практикой. 1989 году в СССР было 128 “национальностей”. Перепись 2002 года в России зафиксировала более полутора сотен.
Весь вопрос в методике: как группировать и показывать в окончательном списке встречающиеся среди жителей страны формы этнической самоидентификации. Для переписи 1989 года в СССР был разработан список из 800 возможных этнических самоназваний, которые могли встретиться в переписи. После опроса все ответы 250-миллионного населения были сгруппированы в 128 категорий. Поэтому именно столько получилось “народов СССР”. Не меньший предварительный список самоназваний был подготовлен для переписи 2002 года. К этому времени в результате общественно-политических кампаний от имени ряда малых этнических групп уже получили признание в качестве “самостоятельных народов” бесермяне (до этого считались удмуртами), шапсуги (группа адыгов в Краснодарском крае) и ряд групп из состава алтайцев. С требованиями отдельного статуса и против принудительного переписывания в состав других групп выступили активисты из числа кряшен, сибирских татар, ряда малочисленных народов Дагестана. Власти Татарстана и Дагестана выступили решительно против “раздробления наций” из опасений представителей титульных групп утратить доминирующее положение в республиках.
В переписи 2002 года впервые была произведена ступенчатая группировка ответов, включившая 142 самостоятельных этнических наименования и 40 названий, объединяемых с первыми в качестве “подгрупп”. Таким образом, была сделана попытка не только отразить многообразие населения России, но и показать реалии культурно-интегративных и ассимиляционных процессов. Избегая возможной межэтнической напряженности в вопросах распределения власти и пойдя навстречу требованию Дагестана, некоторые дагестанские народы были показаны как подгруппы, а их численность приплюсована к общей численности аварцев. По сходным причинам в переписи 2002 года нет статистически “независимой” категории “кряшены” и “сибирские татары”. Они указаны как подгруппы татар. В тех случаях, когда заметного политического давления из республик не было, новые этнические категории “появлялись” безболезненно. Речь идет, к примеру, о бесермянах численностью 3,2 тысячи человек. То же — в отношении кумандинцев, теленгитов, телеутов и других, учтенных независимо от алтайцев. Переписью выделены отдельно от адыгейцев шапсуги, от украинцев — русины, от тувинцев — сойоты. В целом перепись показала несостоятельность разговоров об “этноциде”, “вымирании”, а также о радикальных изменениях в этническом составе населения России.
Перепись показала безосновательность страхов о катастрофическом сокращении численности русских. Накануне переписи СМИ публиковали прогнозы, согласно которым численность русских упала на 15—19 миллионов человек, т.е. чуть ли не на 15 процентов по сравнению с последней советской переписью. Сокращение действительно имело место, но на гораздо меньшую величину: на 3,3 процента, а доля в составе населения страны — на 1,7 процента. Основная причина сокращения — низкая рождаемость и высокая смертность. Второстепенным фактором сокращения служит миграционный отток. В целом же миграция играет позитивную роль, компенсируя падение численности русского населения. Дополнительным источником пополнения является ассимиляция в пользу русского языка и этнической идентичности среди иных групп.
Незначительное сокращение зафиксировано также среди марийцев, удмуртов, чувашей, мордвы, хакасов, коми и других. Некоторые категории, наоборот, численно выросли (аварцы, азербайджанцы, армяне, башкиры, буряты, даргинцы, кабардинцы, кумыки, лезгины, осетины, чеченцы, ингуши, якуты). Однако это не вызвало радикальных изменений в этническом составе населения страны, если не считать сильного уменьшения численности украинцев, евреев и немцев: украинцев — в результате перехода в русские, евреев и немцев — в результате эмиграции.
В отношении самых крупных этнических категорий (свыше миллиона человек) имеются группы, численный состав которых сильно возрос. Это прежде всего армяне (212 процентов по отношению к численности в России в 1989 году: 532 тысячи и 1,13 миллиона человек). Причины роста — интенсивная миграция с конца 1980-х годов из Армении (землетрясение) и Азербайджана (карабахский конфликт). Вторая причина — положительный демографический рост, особенно в среде выходцев из сельской местности. На втором месте по уровню прироста — чеченцы: было 899 тысяч, стало 1,36 миллиона человек (миллион приходится на саму Чечню). О завышенном переписью количестве чеченцев немало говорилось в СМИ. Однако расчеты показывают, что при сохранившемся довольно высоком уровне естественного воспроизводства заметный прирост численности действительно должен иметь место. Смертность из-за военных действий была значительно меньшей, чем принято считать.
Перепись показала численный рост башкир, который объясняется не только демографическими причинами, но и факторами политического характера, т.е. административным давлением в пользу перезаписи части населения из татар в башкир. Численность татар практически не изменилась: было 5,52, стало 5,55 миллиона. Демографические процессы — не единственная причина замедления роста. Отчасти проблема связана с процессами ассимиляции, отчасти — с неточностями переписного учета. В отношении татар, проживающих в Башкирии, можно говорить о намеренном искажении переписных данных. Теперь ясно, что если бы Госкомстат не включил в состав татар кряшен и сибирских татар, тогда не было бы и этого минимального прироста1. Кроме того, в нынешней переписи Госкомстат правомерно посчитал отдельно этническую группу нагайбаков, которая раньше учитывалась в составе татар2.
Тем не менее эти исключения не являются статистически значимыми на фоне более пяти миллионов человек, определивших себя как татары. Речь на самом деле должна идти не о демографическом сокращении численности татар, а о достоверности произведенного учета населения в Башкортостане, где, как показала последняя советская перепись, татар насчитывалось больше, нежели башкир3. Теперь соотношение получилось в обратной пропорции4.
1 В сумме эти группы составили, по данным переписи, более 36 тысяч человек.
2 В Челябинской области и др. уральских регионах проживает небольшая группа, 9,6 тысячи человек, называющая себя “нагайбаки” (“нагайбэклэр”). Исследователи полагают, что нагайбаки — потомки либо крещеных ногайцев, либо крещеных казанских татар.
3 По переписи населения 1989 г. в Башкортостане русские составляли 39,3 процента населения, татары — 28,4 процента, башкиры — 21,8 процента, и республиканской власти очень хотелось бы изменить это соотношение
4 Перепись 2002 г. показала, что в Башкортостане русские составляют 36,3 процента населения, башкиры — 29,8 процента, татары — 24,1 процента.
Опережающий рост башкир по сравнению с татарами — это не только результат “демографических игр” политиков Башкирии. Если сравнить результаты нескольких переписей, получается такая картина: в 1989 году численность тех, кто назвался татарами, возросла по отношению к численности 1979 года на 110,3 процента, а количество назвавшихся башкирами увеличилось всего лишь на 104,2 процента. Если не учитывать феномен смены идентичности, результаты кажутся странными. Ведь известно, что среди башкир больше сельских жителей и более значительна рождаемость. В нынешней переписи взят своеобразный реванш: у татар прирост мизерный — всего 100,6 процента, а у башкир — заметный, 124,4 процента. Истинное положение дел находится где-то посредине.
Незначительно сократилась численность чувашей: было 1,77 миллиона, стало 1,64 миллиона. Неблагоприятные демографические тенденции в данном случае имеют место, но основной фактор — смена этнической идентичности. Эта же причина характерна и для сокращения численности украинцев. Известно, что в первые годы после распада СССР значительное количество украинцев, особенно из Дальневосточного региона, переехало на Украину. Но очень скоро наметилось миграционное стремление в Россию, особенно во второй половине 1990-х. До настоящего времени Украина является основным источником российского миграционного прироста. Накануне публикации первых итогов переписи СМИ давали прогнозы, по которым численность украинцев в России должна была возрасти. Тем не менее перепись зафиксировала никем не прогнозируемое сильное снижение — с 4,36 миллиона до 2,94 миллиона, т.е. почти на треть. Наличие фактора смены идентичности в таком колебании представляется очевидным.
Среди народов численностью менее миллиона, но не менее 500 тысяч человек увеличение характерно только для кавказских групп. Наиболее заметны азербайджанцы: 622 тысячи против 336 тысяч в 1989 году, т.е. произошло 85-процентное увеличение. По темпам азербайджанцы лишь немногим отстали от прироста в России армян. Факторы быстрого увеличения численности в основном миграционного свойства. При этом перепись развеяла миф об огромных масштабах переселения азербайджанцев в Россию, хотя, очевидно, еще будет немало публикаций о том, что численность азербайджанцев в переписи сильно занижена. Возможно, занижение действительно имело место, но оно скорее всего незначительно. Конечно, численность азербайджанцев на момент переписи была большей, но это за счет временных трудовых мигрантов, а они по правилам переписи не учитываются в этническом составе населения. Но и в этом случае речь не идет о миллионах человек. По разным причинам государственные миграционные службы постоянно завышают численность мигрантов из-за двойного-тройного статистического учета в течение года, что и вызывает многие несоответствия в цифрах.
Полуторное увеличение численности зафиксировано среди даргинцев и аварцев, что соответствует представлениям о сохраняющемся значительном естественном приросте в Дагестане. Увеличение стало даже более высоким, нежели можно было предполагать. С учетом существовавших на рубеже 1980—1990-х годов тенденций увеличение числа аварцев должно было составить порядка 120—150 тысяч человек, а перепись показала более чем 270-тысячное увеличение. Предполагаемый рост даргинцев не должен был превысить 90 тысяч, а он составил 157 тысяч. Удивление вызывает опережающий по сравнению с расчетным уровнем рост числа кабардинцев. Можно было полагать, что увеличение составит порядка 80 тысяч, тогда как перепись дала более чем 130-тысячный прирост. Следует учесть что перечисленные кавказские группы не могут расти за счет миграции, а также за счет интегративно-ассимиляционных процессов. Естественный прирост — практически единственный источник в данном случае. Поэтому полученные результаты еще требуют специального анализа. Возможно, имели место ошибки переписного учета, причем не исключено намеренное завышение статистических данных.
Среди крупных групп, заметно возросших численно, перепись показала осетин. Их 28-процентное увеличение не вызывает сомнений. Известно, что десятки тысяч осетин переселились в Россию, в частности в Северную Осетию, из соседней Грузии. Без учета миграционного притока численный рост осетин исходя из демографических критериев можно было бы назвать замедленным (1 процент в год). В отношении казахов наблюдается феномен, противоположный кавказскому, — не завышение, а занижение численности. Их численность возросла всего лишь на 3 процента, тогда как известно об их интенсивном миграционном притоке из соседнего Казахстана, причем основная масса селится в южных областях Поволжья и Урала в сельской местности.
Остальные крупные этнические категории — белорусы, марийцы, мордва, немцы, удмурты — сократились по численному составу (хотя сокращение марийцев не было значительным, их численность можно охарактеризовать как стабильную с тенденцией к сокращению). Главные причины — снижение рождаемости и смена этнической идентичности. Количество белорусов и немцев снизилось также за счет миграции, хотя миграция на разных этапах играла неоднозначную роль. На протяжении 1990-х годов Россия была своеобразным перевалочным пунктом для миграционных потоков в Германию. Хотя приезжало немалое количество немцев из Казахстана и Средней Азии, ежегодно страну покидало по 30—50 тысяч российских немцев. Но с конца 1990-х миграция была скорее фактором роста числа немцев в России, нежели причиной его сокращения. Итоговый баланс оказался все же отрицательным — снижение произошло почти на треть.
К категории — менее полумиллиона — до 100 тысяч — относится гораздо большее количество групп. Среди них евреи, которые, по данным последней советской переписи, превышали полумиллионный рубеж, а теперь составили 230 тысяч человек. Уменьшение произошло за счет интенсивной эмиграции в страны дальнего зарубежья и демографического постарения членов этой наиболее урбанизированной группы. Как и все этнические активисты, пекущиеся о приумножении собственной группы даже за счет других, лидеры еврейских организаций выразили разочарование итогами переписи, а равин Берл Лазар обратился к президенту Путину с предложением провести повторную перепись отдельно для евреев. Видимо, у каких-то групп нужно будет забрать, а евреям добавить.
По причинам ассимилятивного характера сократилась численность коми и коми-пермяков. Незначительно возросла, а по сути осталась неизменной численность бурят, калмыков, адыгейцев. Несколько более заметен рост якутов и тувинцев. Перепись показала 20-процентное увеличение цыган. Их учтено 183 тысячи против 153 тысяч в переписи 1989 года. Учитывая значительный естественный прирост цыган, вряд ли стоит доверять результатам переписи. Возможно, ответ в отношении низкого прироста цыган кроется в цифрах о других группах (переселившиеся из Средней Азии цыгане могли быть зафиксированы как “узбеки” или “таджики”).
Таджики — первые в России по скорости прироста среди крупных по численности групп. Их количество увеличилось с неполных 40 тысяч до 120 тысяч, т.е. в 3 с лишним раза. Основным фактором, безусловно, является миграция. Но естественный прирост, по всей видимости, играет все возрастающую роль. В отношении таджиков, как и в отношении азербайджанцев, через СМИ распространены мифы об их невероятно большой численности, чуть ли не о тотальном переселении в Россию. Реальные масштабы совершенно иные, хотя, если считать вместе с трудовыми мигрантами, численность таджиков представляется большей, нежели показала перепись.
Очень заметно возросло количество ингушей, лезгин, корейцев, кумыков, табасаранцев, лакцев, балкарцев, карачаевцев, грузин. Количество лезгин увеличилось почти на 60 процентов, что объясняется не только значительным естественным приростом, но и притоком из Казахстана и Азербайджана. 40-процентный рост корейцев и 50-процентное увеличение численности грузин объяснимы теми же причинами. Что касается ингушей, то высокий естественный прирост (самый высокий в России, если не считать Дагестана) едва ли мог дать рост в 192 процента. Источников миграционного пополнения ингушей почти нет. Здесь возможны тривиальные приписки в ходе переписи, ибо смена самосознания в пользу ингушей за счет какой-либо другой национальности мало вероятна1. Желание властей Ингушетии сохранить численность населения на уровне предыдущих лет понятно, ведь с уменьшением в республике количества чеченских беженцев сокращаются и дотации из федерального бюджета. Об искусственной природе чрезмерного увеличения численности или же ошибочности подсчетов можно сказать и в отношении балкарцев.
1 Ингушами мог назваться кто-то из чеченских беженцев, живущих у родственников в Ингушетии. Кроме того, ингушскую идентичность могли указать малочисленные орстхойцы, живущие на стыке двух республик. Эту группу раньше причисляли к чеченцам.
Действительно, численное соотношение между разными этническими общностями, а также ареалы их расселения меняются со временем, вызывая порою напряженность и даже конфликты. Однако, как показала последняя перепись, в масштабах страны эти процессы не происходят быстро. Только массовое переселение мигрантов в ходе распада СССР и либерализация режима проживания с формирующимся рынком жилья привели к существенным изменениям сложившегося этнического состава в ряде крупных городов и мест. Больше всего это коснулось столицы страны и южнороссийских регионов. Новожители приносят огромную пользу местам переселения, хотя они неизбежно меняют привычный уклад местной жизни. Реакция населения на эти изменения может быть негативной, особенно если политики и местная интеллигенция пишут и говорят только об угрозах и
ничего — о пользе от переселенцев.
Исходя из того, что российский гражданин имеет право свободного выбора места проживания в своей стране, а иммиграция будет продолжаться, такие перемены будут происходить и в будущем. Вопрос в том, как реагировать и как управлять пространственным расселением разноэтничного населения. Имеется достаточно позитивный опыт Москвы и Подмосковья, которые приняли за последнее десятилетие не менее одного миллиона новожителей. При некоторых напряженностях и случаях насилия на этнической и расовой почве огромный столичный мегаполис стал местом активной деятельности многочисленных этнокультурных общин и организаций. Облик Москвы стал намного богаче за счет этнического и религиозного разнообразия обновленного населения. В то же самое время имеется явно негативный опыт Краснодарского края, где несколько тысяч месхетинских турок подверглись третированию и в конечном итоге стали переселяться в США к позору для России. Более организованная армянская община смогла противостоять ксенофобии местной администрации и отстоять свои права и свой статус.
По вопросу этнических перемещений одно можно сказать с определенностью: управленцы и общественность не должны поощрять пространственную сегрегацию по этническому или религиозному признаку. Опыт хасидских, арабских и прочих кварталов в западных городах для России лучше не перенимать, ибо он по своей природе конфликтогенен. Лучше поощрять смешанное проживание людей разной культуры и веры. Не стоит железной хваткой держаться и навязывать некий “местный образ жизни”. Часто этот образ сам сложился всего несколько десятилетий тому назад в результате переселения лимитчиков из села или других демографических и культурных процессов. Интеграция должна означать не только принятие новожителями доминирующей местной культуры, но и включение в местные уклады полезных нововведений.
И все же почему среди россиян преобладает одержимость стремлением увеличить не столько численность населения страны, сколько численность своих этнических соплеменников? Именно вокруг этого бурлят главные демографические и политические страсти. Ход последней переписи показал неприглядность местных национализмов, когда главным лозунгом в Татарстане был “Запишись татарином!”, а в Дагестане в аварцев и даргинцев переписали представителей малочисленных народов, чтобы не делиться престижными должностями, которые распределены между “главными нациями” республики. В Башкирии без лозунгов, но и не без инструкций в башкир переписали не менее 100 тысяч жителей, которые в предыдущей переписи назвали себя татарами. Громче всех о вымирании “коренного народа” говорят русские националисты, а им вторит и вполне солидная публика.
Поверхностная демография не учитывает то важное обстоятельство, что численность этнических общностей, включая и русских, определяется не только рождаемостью и миграцией, но и не менее важным фактором ассимиляции, т.е. добровольной сменой идентичности и переходом из одной в другую общность. Учитывая постоянно высокий уровень смешанных браков в России, этот выбор всегда стоит перед детьми из смешанных семей. И делается он чаще всего в пользу доминирующей группы и ее культуры, каковыми в нашей стране исторически являются русские и русскоязычная культура. Русские как один из наиболее урбанизированных народов имеют низкую рождаемость, но их доля в составе населения России не изменилась между переписями 1989 года и 2002-го. Это не только потому, что среди мигрантов было много русских, но и потому, что в русские за этот период переписалось много представителей других народов, прежде всего восточнославянских и финно-угорских. Численность российских украинцев сократилась на 1,5 миллиона, белорусов — на 400 тысяч, мордвы — на 200 тысяч, удмуртов — на 100 тысяч. Мордва и удмурты из России не уезжали, украинцев и белорусов уехало гораздо меньше. Рождаемость у представителей этих национальностей была примерно одинаковой с русскими. Значит, часть россиян “перешла” в русские. И так было в отечественной истории на протяжении всего ХХ века после введения в переписи 1926 года этнической категории (национальности) и переделывания великороссов в русские. До этого русскими считались православные люди или как минимум все восточные славяне (великороссы, малороссы и белорусы).
Чем больше отечественные шовинисты и ультранационалисты будут бороться за “чисто русских” по части облика и звучания фамилий, тем труднее людям с внешностью, похожей на А.С.Пушкина, и с фамилиями с окончаниями на “ко” будет совершать свой “переход” в русские. Тем меньше будет русских в России. В любом случае политика в этой сфере должна быть следующей: выбор этнической идентичности (национальности) человека — это его частное дело, так же как и выражением культурной свободы является не только право на пребывание в группе и сохранение ее культуры, но и право на выход из группы и переход в другую группу и культуру.
Миграционная ситуация
Несмотря на закрытость советского общества и авторитарный характер власти, СССР отличался высокой степенью внутримиграционной активности его населения. В последние десятилетия существования страны это были преимущественно трудовая миграция и семейно-родственные перемещения. После распада СССР под влиянием политико-идеологических мотиваций эта миграция была представлена как организованная государством “русская экспансия” на периферию империи. При этом масштабы свободной пространственной мобильности советских людей преуменьшались, а на Западе о них почти ничего не было известно, ибо СССР представлялся страной тотального ГУЛАГа. Именно поэтому ставшие уже межгосударственными крупные людские перемещения после распада СССР начали восприниматься своего рода тектоническими сдвигами и трудно регулируемыми вызовами. Эксперты и политики, а за ними СМИ и рядовые жители стран СНГ воспринимают постсоветскую миграцию как абсолютно новое явление, вызванное исключительно распадом СССР и его последствиями. Однако это не так.
Прежде всего следует отметить, что вопреки распространенным представлениям общие объемы переселений между странами СНГ после распада СССР резко сокращались по причине системного кризиса новых государств и сужения возможностей легитимной миграции. Количество учтенных статистикой мигрантов, переехавших из одной страны СНГ в другую, сократилось почти в 3 раза — с 2 миллионов человек в 1989 году до 660 тысяч человек в 2002 году. В последние годы количество мигрантов продолжает сокращаться. Здесь сказывается то обстоятельство, что при дезинтеграции СССР не была гарантирована (хотя бы на ограниченный срок) преемственность основных прав личности для желающих переехать из одной бывшей союзной республики в другую, в том числе право на свободный выбор страны проживания и гражданства, наследование имущества, автоматический зачет трудового стажа и пенсий. Правовая неопределенность затронула интересы миллионов людей. Последствия безразличия к бывшим согражданам преодолеваются медленно, так как наталкиваются на реальные и мифические озабоченности властей по поводу “миграционных угроз”, на национализм и сепаратизм, недружелюбное отношение к мигрантам, мелочную финансовую расчетливость новых государств. Чем дальше дистанция от СССР, тем труднее его бывшим гражданам получить гражданство принимающей страны и подтвердить свои трудовые и имущественные права, так как законодательства новых стран все дальше расходятся друг от друга. Для властей многих стран СНГ характерно ограниченное понимание роли миграционных процессов и мобильности населения в развитии рыночной экономики. Отсюда жесткие требования к гражданству, попытки поставить заслоны миграционным потокам между странами СНГ, расхождение между демократическими декларациями и консервативной практикой. В результате мигранты остаются одной из наименее защищенных в правовом отношении групп населения в постсоветских странах.
Сокращение пространственного движения населения в регионе бывшего СССР было тотальным. Оно коснулось всех стран СНГ и затронуло как иммиграцию, так и эмиграцию. Иммиграция падала синхронно по всем странам, лишь в России в 1994 году наблюдался ее кратковременный рост. По сравнению с 1989 годом иммиграция по странам СНГ меньше всего сократилась в России, но и здесь она уменьшилась более чем в 2 раза. Сравнение миграционных трендов показывает, что ситуации в странах СНГ очень похожи, несмотря на различия в политических системах. Главный вектор миграционного движения в странах СНГ направлен в сторону России. В период 1990-х годов ее привлекательность сильно возросла вследствие культурной близости для многих переезжающих и относительно лучшего экономического положения.
Россия за 1989—2002 годы приняла 10,9 миллиона мигрантов из постсоветских стран (включая страны Балтии). Обратно выехало 4,1 миллиона человек. Миграционный прирост достиг 6,8 миллиона человек. В среднегодовом исчислении это в 2,7 раза больше, чем в период 1980-х годов. Но такой результат был достигнут не столько за счет роста въезда, сколько по причине почти полного прекращения выезда из России. Возможность дальнейшего наращивания миграционного прироста за счет сокращения выезда исчерпана.
Миграционные тренды выявляют решающую роль России в регулировании миграционного движения на пространстве СНГ. Изменение обстановки в России отражается на всех миграционных потоках. Падение привлекательности России во второй половине 90-х из-за вооруженных действий в Чечне, дефолта в августе 1998 года, недальновидной политики в области гражданства, лишившей преференций прибывших из стран СНГ, снижения внимания к вынужденным мигрантам, нагнетания мигрантофобии предопределило низкий уровень межстрановой мобильности населения в странах СНГ в целом, хотя во всех конфликтных регионах за пределами России вооруженные действия были остановлены.
Россия привлекает население из всех стран СНГ, кроме Белоруссии, которая единственная уже в течение 7 лет имеет положительный обмен со всеми партнерами по Содружеству. Самый крупный миграционный донор России — Казахстан, на втором месте Узбекистан, за ним следует Украина. За счет закавказских стран Россия увеличила свое население на 18,9 процента, среднеазиатских — на 29,8 процента, балтийских — на 4,7 процента. Остальные страны СНГ, кроме России и Белоруссии, имеют отрицательный миграционный баланс.
В основе миграционных потоков в СНГ лежала своего рода “репатриация” русских, украинцев и белорусов, которые в 1998—2000 годах составляли соответственно 51, 15 и 4 процента мигрантов. Доля славянской составляющей в миграционных потоках стабильно высока, в то время как размеры потоков сокращаются, обусловливая общий нисходящий тренд движения, в связи с постепенным исчерпанием демографического потенциала, угасанием националистических настроений и адаптацией оставшихся русских, украинцев и белорусов к изменившимся условиям.
В течение 1990—2003 годов из постсоветских стран выехало в Россию примерно 4 миллиона из 25,3 миллиона проживающих там русских. Не менее полумиллиона русских выехало из закавказских и центральноазиатских стран в Украину и Белоруссию. Потенциал переезда русских в Россию практически исчерпан в странах Закавказья и в Таджикистане. Страны Центральной Азии потеряли по 25—30 процентов русских. Проживающие в Украине и Белоруссии русские почти не были вовлечены в миграционное движение, что отражает устойчивость социальной ситуации в Европейской части СНГ. Не спешат возвращаться в Россию и русские из стран Балтии, потери которых составили менее 10 процентов.
После 1995 года обозначилась тенденция сокращения выезда русских, коснувшаяся всех стран СНГ и Балтии, что в значительной мере обусловлено реакцией на вооруженный конфликт в Чечне и на возросшие трудности интеграции, связанные с новым российским законом о гражданстве. Со своей стороны, многие страны СНГ, особенно Казахстан, все более ощущают последствия потерь интеллектуального потенциала и квалифицированной рабочей силы. Чтобы воспрепятствовать этому, постепенно расширяется сфера употребления русского языка, облегчается доступ к российским информационным каналам, делаются уступки в вопросах гражданства, а обозначившийся в большинстве стран выход из экономического кризиса создает лучшие условия для трудоустройства. В возвратное движение в Россию были вовлечены представители других российских национальностей — татары, башкиры и др., в совокупности составившие около 10 процентов миграционного прироста России.
Один из основных миграционных трендов это выезд, особенно из закавказских и центральноазиатских стран, так называемого титульного населения. Зарегистрированная нетто-иммиграция представителей титульных групп из стран СНГ в Россию составила за постсоветский период 850 тысяч человек, из них 37 процентов — армяне, 33 процента — украинцы. Белорусы, казахи, киргизы и туркмены, как и русские, стягиваются в свои границы, а за пределы своих стран выезжают редко. Размеры этих потоков невелики. Казахстан осуществляет специальную программу репатриации казахов в страну. Произошла этническая гомогенизация населения в Закавказье как вследствие противоположно направленных потоков беженцев, так и за счет миграции в Россию. В Центральной Азии подобные процессы тоже идут, но гораздо медленнее.
Образ страны и национальная идентичность
Собирательные образы страны и народа имеют огромное значение в структуре национальной идентичности граждан, а также для восприятия страны внешним миром. Эти образы трудно разделить на внутренние и внешние: как мы думаем сами о себе, так думает о нас и остальной мир. Хотя может быть и наоборот: как внешний мир по тем или иным историческим, геополитическим и культурным причинам конструирует и насаждает образ той или иной страны, так и сама эта страна начинает жить в навязанном образе. Но чаще всего имеют место оба совпадающих или конкурирующих между собой процесса, в итоге которых и складывается образ со всеми его оттенками.
Как правило, тот или иной народ имеет позитивный самообраз и не ставит себя ниже соседей и представителей других миров. Все страны стремятся создать собственный позитивный образ. Он необходим для нормального социально-психологического самочувствия людей, для обеспечения лояльности и сплоченности населения, для благоприятных внешних контактов и для привлечения в страну капиталов и туристов. Если у большинства населения нет схожего и позитивного представления о стране и о государстве, тогда нет и этого государства. Национальная идентичность есть общеразделяемое представление гражданина о своей стране, ее народе и чувство принадлежности к ним. Она не менее, а даже более важна для государства, чем охраняемые границы, конституция, армия и другие институты. Государства создаются людьми и существуют потому, что каждое новое поколение его жителей разделяет общее представление о государстве и признает его.
Это совсем не означает, что все поголовно и одинаково должны “любить Родину”, “служить народу”, выполнять еще какую-либо коллективистскую миссию. Любой человек на Земле, в том числе и россиянин, родился в этот мир прежде всего для того, чтобы исполнить собственную социальную миссию — благоустроить свою жизнь, как можно дольше прожить, родить и воспитать детей. Этические и мессианистские установки (служить нации, защищать свободу, каяться или гордиться, нести добро, помогать людям и подобные установки) — это скорее для политиков, чтобы собрать людей на митинг или на выборы; для религиозных проповедников, чтобы помочь людям в ситуациях перед лицом вечных вопросов ценности жизни и смерти; для воспитателей, чтобы здоровый эгоизм и личное преуспевание не вредили другим, чтобы человек осваивал нормы поведения ответственного гражданина. Те, кто пишет в научных трудах или взывает на митингах, что “человек рожден не для себя, а для нации”, и в этом видит национальную идею России, сами ни одного дня в своей жизни по этому принципу не прожили. Так думают и живут только подвергшиеся идеологическому воздействию экзальтированные одиночки или обработанные спецметодами и религиозными проповедями незрелые и травмированные люди, готовые или “чистить Россию” от чужаков, или стать живыми бомбами.
Без позитивного образа страны и признания необходимости порядка никакое правление невозможно. Порядок первичен по отношению к форме, в которой он осуществляется. То есть сначала нужно установить и признать порядок в лице государства (других более универсальных и эффективных механизмов обеспечения порядка среди больших людских сообществ пока не придумано). Затем общество, прежде всего в лице интеллектуальной элиты, вместе с властями формулирует представление о народе, который живет в государстве и которому принадлежит это государство. Таковым может быть только согражданство, территориальное сообщество, т.е демос, а не этническая группа, которую в российской науке называют интригующим словом этнос, имея под этим в виду некое коллективное тело и даже социально-биологический организм. Из советской идеологии и науки пришли к нам эти представления, которые, к сожалению, не исчезли, как это случилось с другими ложными конструкциями.
В отличие от повседневных проявлений общности на уровне профессиональных, родственных и местных коллективов, элитные элементы (политики, ученые, журналисты, деятели культуры) сторонятся представления о российском народе как о гражданской, исторической и социально-культурной общности. Для этого имеется ряд причин. Первая — историческая: заложенная когда-то еще Н.М. Карамзиным достойнейшая категория “российский народ” и “россияне” ушла из лексикона после 1917 года по той причине, что из названия государства ушло слово “Российская”. В новом государстве СССР российский народ стал называться советским народом, который уже в брежневские времена идеологи решили называть еще и “новой исторической общностью”, хотя типологически ничего принципиально нового в этой общности по государству не было. У советского народа были свои объединяющие символы, ценности, представления, культурный арсенал и общепережитые драмы и достижения. Нынешняя категория единого российского народа может вызывать некоторую настороженность отчасти по причине испуга от быстрого политического распада советского народа, который ныне некоторым кажется вредным советским мифом. Но это напрасные страхи.
Вторая причина — это господство в российской аналитике и в историософских дебатах устаревших советских заблуждений о том, что есть народ, нация и национальное государство. Все эти три категории на протяжении многих десятилетий трактовались в этническом смысле, и все, что определялось как “национальное”, обозначало этническое или этнокультурное. СССР и Российская Федерация воспринимались исключительно в категории “семьи народов” и их дружбы или “многонационального народа” Соответственно под этот шаблон понимания мы подгоняли и внешний мир: в Англии живут англичане как нация, в Китае — китайская, в Испании — испанская, в Индии — индийская нация, а в России — 128 наций и народностей. Отечественные юристы даже международно-правовые документы и декларации о самоопределении народов и т.п. умудрились изложить на языке этнического национализма, хотя международное право понимает под категорией народ территориальное сообщество и не признает этнический партикуляризм в качестве государствоорганизующего принципа. Когда в ежегодном президентском послании в 1994 году была впервые сформулирована даже как перспективная цель — российская гражданская нация, отечественные этнонационалисты выступили резко против этой необходимой доктринальной новации, а Рамазан Абдулатипов даже написал открытое письмо Б.Н. Ельцину с обвинением неких “безнациональных” ученых и политиков, которые “подсунули президенту западную идею нации как согражданства”.
Под воздействием этнонационализма и по причине экспертной слабости на протяжении ряда лет в России существовали смутные представления и установки по части национальной государственности и национальной идентичности. С трудом, но все-таки появились понятия национальных интересов, бюджета, обороны, безопасности, здоровья нации, лидера нации и т.п. Все равно для этнонационалистов от науки и политики Россия не существует как национальное государство, ибо сам субъект нации до сих пор спущен на уровень этнических общностей, а их территориальная автономия в виде субъектов федерации, культура, наука, образование — это и есть субстанции, к которым прилагается “национальное”. А если у русской нации нет “своей республики”, то нужно ее создать, как когда-то считал тот же Абдулатипов, или же объявить Российскую Федерацию как национальное государство русских, как считают нынешние русские этнонационалисты. Или же как некий компромисс объявить всех жителей страны русскими, если они того пожелают, как считает Сергей Глазьев и его сторонники более просвещенного варианта этнонационализма. Как видим, вплоть до сегодняшнего дня национальное государство мыслится только как государство, находящееся в пользовании одной этнонации и одной этнокультуры. А раз так, то и никакого разговора о России как национальном государстве быть не может. Так многие думают в Москве и в Казани, а уж для западных экспертов по России саморазрушительная формула “многонациональности” — это вообще спасительная надежда на возможное досамоопределение страны в границах “собственно России”.
В этой связи еще раз напомним читателю, что современная мировая наука понимает под такими имеющими большой политический смысл понятиями, как “народ”, “нация” и “национальное государство”.
Российская нация как состоявшийся проект
и ее противники
Спустя десять лет нынешний президент В.В. Путин вернулся к объединяющей и единственно точной дефиниции главного субъекта власти, политики и управления — понятиям российский народ и российская нация, которые являются по своей сути синонимами. Выступая в Кремле 12 июня 2003 года на празднике, посвященном Дню России, президент сказал: “Где бы мы ни родились, где бы ни выросли — все это наше родное Отечество. А вместе мы — один, единый, могучий российский народ”.
На совещании в Чебоксарах 5 февраля 2004 года президент произнес следующие слова: “Мы в свое время — еще в советские времена — говорили о единой общности — советском народе. И были под этим определенные основания. Полагаю, что сегодня мы имеем все основания говорить о российском народе как о единой нации. Есть, на мой взгляд, нечто такое, что нас всех объединяет. Наши предки очень много сделали для того, чтобы мы чувствовали это единство. Это наша историческая и сегодняшняя реальность”.
Не менее определенно, и даже на двух языках (татарском и русском), президент высказался в августе 2005 года на праздновании 1000-летия Казани: “Без Казани, без татар и татарской культуры не было бы российского народа и исторического российского государства в том виде, как оно существует последние века, включая день сегодняшний. Казань и Республика Татарстан — это и есть Россия”.
Эти фундаментальные и давно ожидаемые утверждения нуждаются в осмысленной поддержке со стороны просвещенной части общества, ибо представляют собой не просто доктринальную новацию, но и серьезный вызов для научного сообщества, политической бюрократии и всех, кто формулирует и формирует представления граждан. Противники российского народа и национального единства обнаружились сразу же. Причем там же, в Казани, в те же самые юбилейные дни Р.Хакимов опубликовал книгу, в которой обосновывается невозможность существования российской нации, а одним из аргументов против гражданской нации стало утверждение, что время наций-государств прошло, а пришло время этносов, из которых и состоит современный мир. “Прощание с нациями-государствами требует изменения многих привычных представлений. Россия как нация-государство в свое время не сложилась. Она держалась как империя и рухнула под напором наций, образовавших ряд государств на постсоветском пространстве. Попытка сегодня создать россиян как нацию — дело бесполезное, ибо невозможно вернуть политические процессы индустриальной эпохи… В Российской Федерации этническую дифференциацию невозможно нивелировать, наступила эпоха, стимулирующая культурное многообразие. В этих условиях пытаться конструировать нацию-государство «россиян» все равно, что пытаться плыть против течения в то время, когда в баке кончился бензин”1.
1 Хакимов Р. Метаморфозы духа (к вопросу о тюркско-татарской цивилизации). Казань, 2005. С. 63—64.
Помимо этнонационализма представителей российских меньшинств не менее существенным разрушителем российскости выступает национализм шовинистического толка, для которого “россияне” — это некий эвфемизм, а Россия есть потому, что есть русские, хотя хорошо известно, что в разные исторические времена русскими называли или всех православных, или всех восточных славян (великороссов, малороссов и белорусов). Узкоэтническое содержание понятие русские обрело только в период строительства “социалистических наций”. Тем не менее утопическая мечта вернуть смыслопонимание русского, как это было до советского нациестроительства, остается. Необходимы серьезные разъяснительные усилия и моральные принуждения, чтобы в публичном пространстве было меньше заявлений, подобных сделанным депутатом Госдумы от ЛДПР Н. Курьяновичем: “Давно пора переломить узость и сектантство в правом русском патриотическом движении. Мы должны сбросить с себя ярмо россиянина и показать, что мы русские, что нас много, что с нами придется считаться”1.
Самое печальное, что ведущие московские публицисты призывают “не гнаться за химерой национального государства, для создания которого отсутствуют какие-либо условия”: “Давайте исходить из реальностей. Россия никогда не была национальным государством. И не существует такой — российской нации…
…Мы говорим о русской нации, о русском (российском) национальном государстве (а некоторые вопреки всем правилам логики и здравому смыслу даже говорят о России как о нации), но, поскольку на самом деле ничего этого не было и нет, мы вынуждены делать разного рода оговорки…
Россия была и есть то, что можно назвать территориальной империей. Территориальная империя как форма государственного устройства господствовала в мире и в Европе на протяжении столетий, причем Россия — единственная европейская территориальная империя, сохранившаяся до наших дней”2.
И, наконец, еще одна форма отторжения российского народа и его национальной государственности проявилась среди энтузиастов “формирования” российской нации как проекта для XXI века3 . Бывшие ярые противники единого согражданства ныне выступили с поспешно написанными книгами о “теории политической нации, цель которой — формирование государственного единства на условиях выявления потенциала многонациональности, а не только самоутверждения государства как инструмента в руках доминирующей нации”4. Для Абдулатипова “этносы, этнонации создаются и развиваются только в человеческом сообществе, поэтому это один из родовых признаков человеческого индивида, результат их общности”… а первичное значение “ощущения принадлежности в едином демократическом Российском государстве и российской гражданской политической нации” “это старое фразерство, прицепленное к новым лозунгам”5.
1 Известия. 2005. 3 ноября. С. 3.
2 Григорьев О. Россия никогда не была национальным государством. “Главная тема”, июль-авг. 2005. С. 54—57.
3 Абдулатипов Р.Г. Создание российской нации — проект XXI века. Российская газета. 2002. 27 августа.
4 Абдулатипов Р.Г.. Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях. М., 2005. С. 126.
5 Там же. С. 468—469.
Население нашей страны обладает высокой степенью единства в смысле общих ценностей, культурной гомогенностью, активным межэтническим взаимодействием, которым могли бы позавидовать многие крупные государства, утверждающие с разной долей успеха идею единой нации среди своего населения. Причем население этих стран, в отличие от России, не может разговаривать между собой на одном языке, и его части воюют друг с другом десятилетиями. Достаточно назвать Индию, Испанию, Китай, Индонезию, Мексику, Нигерию, ЮАР и десятки других стран, где этнического и языкового однообразия нет, а концепция единой нации есть и реально сплачивает страну.
В России — наоборот: есть реальное единство при сохранении этнокультурного разнообразия среди россиян, но нет представления о едином народе, его национальных интересах и национальной культуре. У нас “национальные интересы народа” — это партикулярные запросы граждан татарского, осетинского, кабардинского, якутского, бурятского и иного этнического происхождения. “Национальная культура”, “национальное образование” в России — это не российские культура и образование, а аварские, даргинские, марийские, мордовские и прочие культуры и школы. А далее сразу следует “выход в мировую культуру”, как бы минуя российскую.
Идеологи этнонационализма проводят линию, что татарский, башкирский, марийский, мордовский и другие культурные компоненты это не есть часть российского культурного арсенала, а это часть полумифических и политизированных “тюркского мира”, “финно-угорского мира” и прочих “татарских миров”. Как пишет один из последовательных идеологов татарского национализма, “Россия изначально сущностно содержит в себе два мира, два разных мироощущения, два культурных ареала: русско-православный и тюрко-исламский, которые мало взаимодействуют друг с другом, умудряясь жить при этом в непосредственной близости, в одном пространстве… Татары должны работать в тюркском мире, как это было и сто и двести лет назад. Это наша экономическая и культурная ниша, в этом наше преимущество… Российское государство все народы загнало в тупик, включая и русских. Сегодня выбираться из этой трясины можно только собственными усилиями, отстаивая демократию и федерализм, противодействуя имперским инстинктам, произволу и духу наживы. Надо громко сказать: «Я — татарин», не стесняясь сложившихся стереотипов”1.
1 Хакимов Р. Указ. соч. С. 284—293.
Получается парадокс: люди живут веками в России, бок о бок с русскими, украинцами, немцами, коми и прочими, работают вместе, женятся и растят детей, общаются между собой на одном языке, а ученые и политики убеждают их в каких-то других мирах, помимо “российского мира” — действительно древнего, реального, повседневного, жизненно важного для каждого.
Следом за националистической идеологией и паранаучными писаниями принимаются государственные программы поддержки избранной категории россиян, родные языки которых лингвисты поместили в одну языковую семью, например финно-угорскую. А уже за ними следом, только с противоположным смыслом, эстонские политики вносят в ПАСЕ проект резолюции о нарушении прав финно-угорских народов в России. Обе эти позиции спонсирования этнического партикуляризма есть по сути отрицание российского народа, а значит, и России.
Если бы симпатизирующие периферийному этнонационализму внешние противники России признавали ее как народ и как государство, то они бы не стали принимать международную резолюцию под названием “Агрессия России в Чечне”. Немыслим же лозунг “Техас и Америка навеки вместе!” (напомним, что аннексия Техаса произошла в середине XIX века) или документ под названием “Вторжение США в Калифорнию” (по поводу использования армии США во время беспорядков в Лос-Анджелесе).
Для нашей страны и для ее населения становится все более разрушительным и неадекватным назойливо употребляемое множественное число “народы России”, и пока мы не начнем наряду с этим утверждать понятие российского народа, ничего не получится. Не нужно ничего “формировать” и делать из татар или бурят россиян, а тем более — русских. Задача ответственных экспертов — терпеливо и настойчиво (пока не дойдет хотя бы до журналистов) объяснять, что российскость как идентичность и российский народ-нация — не результат внутренней унификации, а естественное наложение на множество внутренних этнокультурных различий, которые существуют среди населения страны. Россияне — это свершившийся факт, и только малая просвещенность, узколобый национализм или политические амбиции стоят за утверждением о провале проекта гражданской российской нации.
Итак, сохраняющееся восприятие российского народа исключительно в формуле “дружбы народов”, а не сложного единства представляет собой провал отечественной и зарубежной экспертизы. Это есть догматические и националистические заблуждения, намеренно поддерживаемые внешними противниками России. Национальную идентичность россиян нужно утверждать более последовательно, и не только редкими высказываниями президента. Нужно прежде всего признать, что национальная идентичность, а значит, российская нация существует, а не есть просто мечта или задача для очередного “строительства”. Дальше отрицать и разрушать российскость недопустимо.
Всеми доступными методами нам нужно решительно утверждать российский национализм, имея в виду осознание и отстаивание национального суверенитета и интересов страны, укрепление национальной идентичности российского народа, утверждение безоговорочного приоритета самого понятия “российский народ”. Всякие другие варианты национализма на основе этнических крайностей несостоятельны и должны быть отвергнуты.