Рассказ. Перевод М.Гусейнзаде
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2006
Рашад Меджид — известный прозаик среднего поколения. Редактор популярной газеты “525”.
Выйдя из госпиталя, он направился к своей старенькой “шестерке”. Машина была куплена еще пятнадцать лет назад, в восемьдесят шестом, когда он, в то время простой инженер, встал в очередь у себя на заводе. Распахнув дверцу, он сел в машину и укрепил на крыше автомобиля лежавший между сиденьями указатель “такси”.
В госпитале у него был разговор с хирургом. Его средней дочери предстояла операция. Он уже обошел уйму врачей, и все в один голос твердили, что операция обойдется ему не дешевле трехсот долларов. Наконец, один старый знакомый посоветовал поговорить с хирургом, работающим в госпитале: “Он и врач хороший, и человек не жадный”.
И, действительно, сошлись вроде бы на ста пятидесяти. И еще пятьдесят долларов — ассистентам. Сто пятьдесят он уже собрал, копил по манату. Оставалось найти еще пятьдесят долларов. “Придется одалживать у знакомых, — подумал он. — Проклятое время! Даже в долг попросить стесняешься. У богатых нет сердца, а у щедрых — денег”.
Подъезжая к метро “Нариманов”, он подумал, может, заехать домой, обрадовать жену. Однако, увидев, что на стоянке, где он обычно ждал пассажиров, нет ни одной машины, передумал. Вот уже больше семи лет эта стоянка стала его рабочим местом. С тех пор, как завод, где он проработал семнадцать лет и получил за эти годы уйму благодарностей и грамот, постепенно хирея, в конце концов, закрылся. Несколько месяцев он искал работу. Потом, исчерпав все возможности, сел за руль. Ислам, сосед, посоветовал ему превратить “шестерку” в такси. Ислам в свое время работал на знаменитой базе культторга. Связи у него были обширные, и он не отказывал в помощи соседям: если нужен был дефицитный товар — Ислам приносил его с базы по своей цене. После того как база закрылась, Ислам попробовал заняться бизнесом, но прогорел. Кое-как рассчитавшись с долгами, стал зарабатывать на жизнь извозом.
Поначалу он решительно отверг предложение Ислама, но потом вынужден был согласиться. Первое время, правда, очень стеснялся. Особенно, когда попадались старые знакомые. С них он брать деньги отказывался. Как-то высадив наглого пассажира на полдороге, он вернулся домой, но, встретив полные немого вопроса глаза жены, снова сел за руль. Но постепенно он привык к пассажирам. На стоянке среди шоферов у него появились новые знакомые. Попадались среди них бывшие райкомовские работники, инженеры, врачи…
…Его размышления прервал стук в окно машины. Иностранцы. Маленький толстячок и худощавая женщина среднего роста, в руках гора пакетов. “Плиз, плиз”, — иностранец открыл заднюю дверцу.
Женщина знаками велела ехать в сторону центра. Он обогнул станцию метро, выехал на Московский проспект. Бросив взгляд в зеркальце над собой, увидел, как мужчина что-то усердно жует. “Ну и любят они пожрать”. Мужчина снова пошарил в пакете, достал пахлаву и стал заглатывать, почти не жуя.
Проехав по указанию женщины мимо маленьких одноэтажных домов, он остановил машину около нового высотного дома. “Спасибо”, — сказала женщина, протянув ему купюру в десять тысяч манатов. Он вышел и распахнул дверцу. Челюсти мужчины продолжали ритмично двигаться. Таща за собой пакеты, он с трудом вылез из машины, за ним вышла и женщина. Он поехал домой.
Они жили в маленьком домике. Когда-то его отец продал часть скотины и через два месяца после женитьбы сына купил этот домик. В доме были две комнаты, тесная кухня и маленький дворик, куда с трудом вмещалась машина. Уже позже они построили во дворе, впритык к воротам, маленькую ванную с туалетом.
На заводе, где он стоял в очереди на квартиру, ему предложили однокомнатную, но он отказался. Куда с тремя детьми в одну комнату! “Еще немного подождем, зато получим трехкомнатную”. И дождался — государство развалилось, завод закрылся, а список очередников на квартиру отправили в архив. Иногда, вспоминая об этом, он ругал себя, надо было взять хотя бы ту однокомнатную.
Около дома он посигналил, и вышедшая жена распахнула ворота. Обычно днем он не загонял машину во двор. Но сейчас ему хотелось пообедать и немного поспать. Жена, не сводя с него вопросительного взгляда, закрыла ворота.
Он пересказал ей разговор с хирургом в госпитале. Лицо женщины засияло радостью. Пообедав, он прошел в заднюю комнату, маленькое оконце которой выходило на соседский двор. Обычно там стоял грохот посуды, шум льющейся воды, раздавались крики детей, и под эти звуки невозможно было нормально выспаться. Но в этот раз было на удивление тихо. Наверное, жена попросила соседей не шуметь, и те притихли, зная, что жена его наделена особым даром.
Жена раньше работала воспитательницей в заводском детском садике. В советское время в садике были только книги о Ленине, но незадолго до развала государства кто-то привез из Ирана напечатанные крупным шрифтом на кириллице религиозные книги и подарил садику несколько экземпляров. Когда остановился завод, детский сад тоже закрыли, и жена принесла пару этих книг домой. К его удивлению, она могла часами сидеть и читать эти книги, говорить о Коране, рассказывать о жизни пророка Мухаммеда. Ее рассуждения о том, что неверным место в аду, приводили его душу в трепет. В такие минуты ему почему-то вспоминался партбилет, который он хранил в сундуке, принесенном женой вместе с приданым. Двенадцать лет он был членом партии, ежемесячно отстегивал от зарплаты какую-то сумму в партийный бюджет.
А когда 20 января советские войска вошли в Баку и расстреляли безоружных людей, он, как и все, хотел партбилет выбросить. Потом просто забыл об этом. По его мнению, виновата была не партия, а Горбачев. Стоило генсеку лишь захотеть, и армяне быстро присмирели бы и можно было избежать кровопролития.
Поэтому он билет не выбросил. А потом в один прекрасный день Ельцин объявил партию вне закона. Однако и тогда он партбилет не выбросил, надеялся на то, что коммунисты вернутся. Не верил, что эту огромную страну можно с такой легкостью развалить. Оттого и увлечение жены религией он считал временным. Однако со временем число религиозных книг стало расти.
Теперь жена ходила по дому, повязав голову платком. Иногда он заставал у нее соседок. Потом замелькали и какие-то незнакомые женщины. Однажды наконец жена обо всем ему рассказала. Рассказала, как приснился ей старик со светлым ликом, как дал он ей что-то выпить из сияющей золотой чаши, и наутро она ощутила в себе необычайные способности.
Эти странные изменения в жене он объяснял безденежьем, бедностью. Сначала злился на жену, велел не вмешиваться в чужую жизнь и не водить в дом посторонних.
Однажды Ислам пригласил его в чайхану. Совершив паломничество в Мешхед, Ислам бросил пить, стал еще солидней, весомей. Часто ходил в мечеть, отпустил короткую бородку. От прежнего весельчака и гуляки Ислама теперь не осталось и следа. Ислам с жаром уверял, что такой дар дается не каждому, что Аллах награждает им только самых чистых, самых достойных из своих слуг. “Благо и то, что она помогает соседям, знакомым, дарит им надежду”. Ислам и его самого пытался наставить на путь истинный. “Брось пить, соверши паломничество, выброси свой партбилет. Не храни дома богопротивную вещь”.
Однако, как ни старался Ислам, уговорить его не смог. Впрочем, некоторое время спустя он и сам понял, что жена его действительно наделена необычными способностями. Как-то утром она рассказала, что ей приснилось, будто их средняя дочь заболела, а через две недели девочку и впрямь пришлось везти к врачу.
Ребенок день ото дня худел, терял аппетит. Врачи определили, что у девочки отказала одна почка и нужна срочная операция. То же подтвердили еще двое врачей. С тех пор он поверил, что жена действительно наделена сверхъестественными способностями, и стал даже побаиваться ее.
…Он проснулся оттого, что жена что-то искала на полке в стенном шкафу.
— Ну ты и соня!
Было уже около пяти. Он сполоснул лицо во дворе и вернулся в комнату. На столе уже стоял стакан чая, рядом лежала маленькая желтая дамская сумочка.
— А это что?
— Девочки нашли в машине.
— Вы открывали ее?
— Да, они открыли, но я велела закрыть и положила сюда.
Он заглянул в сумочку и проверил ее содержимое. Жена стояла рядом, наблюдая за ним. Дочери жались у дверей, выглядывая из-за плеча друг друга. Он посмотрел на среднюю дочку и улыбнулся. Расческа, кредитная карточка… Семнадцать новеньких стодолларовых купюр, скрепленных булавкой. Две купюры по пятьдесят тысяч манатов, несколько — по десять тысяч и по тысяче.
И тут он вспомнил беспрерывно двигающиеся челюсти толстенького американца.
— Я сегодня возил американцев. Наверное, это они забыли. Я знаю, где они живут.
Девочки отошли от двери.
— Чай уже остыл. Пойду налью свежего, — сказала жена, унося стакан.
По “Space-1” передавали пятичасовые новости. Начали с рассказа о приехавших в Баку карабахских армянах. Завтра, 11 сентября, они должны были возвращаться домой. Организация по освобождению Карабаха провела пикет в знак протеста против их приезда, представители оппозиционных партий, ранее давшие согласие на встречу с ними, теперь от этой встречи отказались.
Он допил чай и, прихватив сумочку, вышел из дома. Открыл ворота, сел в машину. Выехав со двора, снова вышел из машины закрыть ворота. Жена стояла во дворе. Прикрывая одну створку ворот, она так, чтобы услышал муж, тихо прошептала: “Не думаю, чтобы они оказались щедрыми людьми”. Эти слова, произнесенные ледяным тоном, казалось, обдали холодом то тепло, что до сих пор царило в нем. И словно только теперь обнаружил он источник этого тепла. Где-то там, в глубине, таилась надежда, что не толстяк, а скорее всего жена, увидев его, обрадуется, достанет из тех семнадцати сотенных хотя бы одну купюру, даст ему, и он завтра же отправится к хирургу и расплатится с ним. Слова жены словно изгнали это тепло из души.
Он подъехал к метро. На стоянке было всего три машины. Обычно в ожидании пассажиров водители открывали дверцы, чтобы в салоне было не так жарко, а сами сидели в тенечке под деревом. Увидев его, Акиф и “Доктор” вскочили.
— Приходили два американца, — сказал Акиф, — кажется, искали тебя, вот и визитку оставили. И переводчик с ними. Сказали, что недавно садились здесь в красные “жигули” и вроде бы в машине осталась женская сумочка. А шофер был невысокий, усатый. Мы сразу решили, что это, должно быть, ты.
— А что, в сумочке что-нибудь было?
Он не успел ответить, “Доктор” перебил его:
— Если б ничего не было, не стал бы такой человек разыскивать! Американцы не беспокоятся из-за всякой мелочи. Наверняка в сумочке хотя бы тысяча долларов. Небось, и тебе отстегнут сотню. Так что не жмись, угостишь нас потом.
— Сумочка у меня в машине, сейчас отвезу. В ней больше тысячи.
Акиф протянул ему визитку.
— Да знаю я адрес, — проговорил он, но визитку взял. Она была на английском. Слово “Джим” он еще смог разобрать, а вот фамилию не осилил. На обороте визитки была даже нарисована схема, стрелка указывала на одиннадцатый этаж дома, где они жили.
— Не забудь, с тебя причитается!
Он знал, что они так просто не отстанут:
— Будьте спокойны, если дадут сотню — угощаю.
Он сел в машину и поехал в сторону Баксовета. Объехав одноэтажные домики, припарковался около уже знакомого дома с оградой. У ворот показал визитку. Охранник, высокий парень в черной униформе, бросил взгляд на визитку и вошел в свою комнату. Там он поговорил с кем-то по телефону, вернулся и сказал:
— Поднимись на лифте на одиннадцатый этаж. Тебя ждут.
Он достал сумочку из машины и поднялся наверх.
Одна из дверей в прихожей была приоткрыта. Из-за двери доносились голоса. Он заглянул в комнату. Давешний толстяк, увидев его, закричал “плиз, плиз” и, поглаживая на руках кудрявую собачку, куда-то исчез. Наступила тишина. Через несколько минут из-за двери, где скрылся толстяк, появилась женщина. Он протянул ей сумочку. Женщина заглянула в нее, достала доллары и пересчитала.
— Все правильно, — сказала она и, указывая на новенькие купюры, добавила: — Джим покупает собаку.
И, спрятав деньги в сумочку, протянула ему руку.
— Спасибо, я очень благодарна!
Снова показался толстяк, поглаживая собачку, он улыбнулся ему и скрылся в другой комнате. Челюсти его непрерывно двигались.
Все в нем онемело. Он выпустил из ладони сухую руку женщины и вышел из квартиры. Нажал кнопку лифта. Перед его глазами встало сначала лицо жены, потом больной дочери. Затем он вспомнил знакомых шоферов на стоянке под деревом. Не надо было признаваться. Кто мог, в конце концов, доказать, что сумочку забыли в машине. Ему стало не по себе от этой, только теперь пришедшей мысли.
Дверцы лифта раскрылись, оттуда выскочила какая-то собачка и, тявкнув пару раз, стала обнюхивать его ноги. Он вздрогнул.
— Не бойся, — сказал парень, державший собачку на поводке.
У выхода стоял какой-то джип, он с трудом протиснулся мимо него. Сел в машину и поехал в сторону центра.
“Никакой нам пользы от них”. Последние годы он часто ввязывался в политические споры и всегда защищал советскую власть, русских. Он лез вон из кожи, доказывая, приводя примеры, что американцам нужна только наша нефть и думают они лишь о своей выгоде. И вот первые же американцы, с которыми столкнула жизнь, только убедили его в собственной правоте.
Ему вдруг захотелось увидеть друзей, поговорить с ними, поделиться тем, что накипело на сердце. Он повернул в сторону метро.
Акиф с “Доктором” по-прежнему сидели под деревом. Увидев его, они радостно вскочили.
— Все в порядке? — спросил Акиф. — Что-нибудь дали?
— Да, — ответил он, — сотню.
— Тогда пойдем гульнем, — предложил “Доктор”.
— Сейчас, поставлю машину и пойдем.
— Ты, кажется, настроен выпить? — заметил Акиф.
Он остановил машину у ворот. Заезжать во двор не хотелось.
— Ну что? — спросила жена.
— Все вышло по-твоему.
Разувшись, он прошел в спальню. С верхней полки шкафа достал завернутые в газету деньги, отсчитал десять купюр по десять тысяч и спрятал в карман. Остальные деньги вернул на место.
Когда он снова обувался, жена спросила:
— Опять уходишь?
— Я, наверное, приду поздно. Надо угостить ребят.
По лицу жены было видно, что она недовольна.
Акиф ждал у ворот. Сели в его машину.
— А ты машину не оставляешь?
— Нет, пить не буду. Выпьете с “Доктором”.
Они поехали в небольшое кафе, куда частенько заглядывали под вечер. Столики на улице были свободны. Сели, заказали шашлыки. Через десять минут пришел и “Доктор”. Вагиф был педиатром, поэтому его все звали “Доктор”. В свое время он окончил медицинский институт, поработал пару лет, но, видя, что ничего не зарабатывает, подался в бизнес; разок-другой слетал за границу, привез товар, потом, как и Ислам, прогорел и решил “бомбить” на машине.
Акиф же учился на историческом факультете университета в годы его расцвета, потом работал в Институте истории Академии наук. Ко времени развала Советского Союза он собирался защищать диссертацию. Потом о науке пришлось забыть, и вот уже пять лет он тоже зарабатывал на жизнь извозом.
Первую рюмку выпили за него, его семью, за здоровье больной дочки. Следующую — за непьющего Акифа, потом за здоровье “Доктора”. Водки оставалось на самом дне. Ему захотелось сказать тост.
— Я хочу выпить за наше здоровье, за здоровье нашего народа. Я всегда говорил, что от Америки нам никакой пользы не будет. И сегодня еще раз убедился в этом. Любой другой за возвращенные тысячу семьсот долларов подарил хотя бы сотню. А эти не дали ни шиша. И причем так вели себя, как будто я им еще что-то должен. И русский бы дал, и немец, — он помолчал, потер пальцами виски, — и армянин дал бы, а вот американец — не дал.
“Доктор” и Акиф, пораженные, переглянулись, потом посмотрели на остывающие на столе шашлыки и люля. А он продолжал:
— Не вините меня, друзья! Я угощаю вас, потому что должен сдержать обещание. Аллах поможет, я найду деньги на операцию дочке. Иногда я говорил себе — ты же в жизни не видел ни одного американца, что же ругаешь их? А сегодня вот увидел и понял, что был прав. Они разрушили такую замечательную страну, стравили нас друг с другом, превратили в безработных. Приезжают, забирают нашу нефть, а нас и за людей не считают. Хотя бы Карабах вернули. Малай, принеси еще водки!
Акиф попытался было что-то сказать, но он прервал:
— Оставь, дай сегодня выпить от души…
…Из кафе выходили в первом часу ночи. Акиф должен был отвезти сначала его, потом “Доктора”. Машина остановилась у его ворот. Он все еще продолжал ворчать, ругая американцев. Акифу удалось кое-как высадить его из машины.
— Давай я загоню твою машину во двор, — предложил Акиф. Он запротестовал. Пошарил в карманах, в поисках ключей от машины, но не нашел. Вошел в дом.
— Не-е буд-ду заго-нять машину. Пусть остается на улице, — запинаясь, сказал жене.
Жена попыталась возразить, что на улице с ней может что-то случиться. В последнее время воров развелось, снимают ветровые стекла, колеса. Однако, видя, что он прямо в одежде завалился в постель, только и сказала:
— Не переживай, все будет хорошо.
Но он уже спал.
Утром проснулся с тупой болью в голове. Жена сидела возле него на кровати.
— Мне приснился ужасный сон, горели огромные здания.
— Ты машину посмотрела?
— Посмотрела. Все в порядке.
— А как девочка?
— Хорошо. Но я очень боюсь, что-то должно случиться. Не пей, ради Аллаха, брось эту дрянь!
— Брошу, даю слово. Вот сейчас встану и пойду в мечеть… — ответил он.