Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2005
В текущем 2005 году Россия отмечает шестидесятую годовщину со дня окончания Отечественной войны. Вторая мировая война формально завершилась четырьмя месяцами позднее, но к маю 1945 года исход событий на Тихом океане не вызывал сомнений: Япония, лишившаяся авиации и флота, оставшаяся без нефти, пищевых продуктов, бумаги; Япония, промышленные центры которой были стерты с лица земли союзной авиацией, воевать уже не могла. Вопрос заключался лишь в условиях капитуляции.
Весной 1945 года война стала достоянием истории. Осенью 1946 года она превратилась в средство конструирования истории и остается им до сих пор. Статья, предлагаемая вашему вниманию, отличается от сотен и тысяч работ, созданных ранее, только в одном отношении: автор признает неразрывное единство “исторической правды” и “мифа” и анализирует прошлое, опираясь на это единство.
Данная статья посвящена событиям на советско-германском фронте, который немцы именовали Восточным. Она, разумеется, неполна: никакое исследование по истории Второй мировой войны и ее информационным отражениям не может быть полным. В значительной степени речь идет о новой версии “неизвестной войны на Востоке”. Так назывался фильм, снятый в 1980-е для американского зрителя, к тому времени уже изрядно подзабывшего перипетии событий 1941—1945 годов на далеком восточном театре военных действий. Спустя четверть века война стала Абсолютным Прошлым и для большинства россиян.
Да, конечно, Отечественная война входит в школьный курс истории. Представлена она и на телевидении — в канун Девятого мая — хорошими старыми фильмами, в остальное время — посредственными сериалами. …В “Караване PQ-17” в огромном зале идет совещание высших руководителей Третьего рейха. Присутствуют Гитлер, Геринг, Редер и Шнивинд. И все! Ни стенографистов, ни адъютантов, ни порученцев. “Рейхсмаршал, включите, пожалуйста, свет. Темно. А гросс-адмирал пусть пойдет и нарежет бутерброды!”… Впрочем, “Караван…”, снятый по роману В.Пикуля, в свою очередь написанному по мотивам известного исследования Д.Ирвинга, — далеко не худший вариант. “Перл-Харбор” и “Спасение рядового Райана” также претендуют на роль аутентичных пособий по истории Великой войны. Как и более старое “Средиземноморье в огне”, где английский эсминец уходит “изрядно пощипанный, но не побежденный”, получив столько прямых бомбовых попаданий, сколько хватило бы, чтобы три раза пустить ко дну весь британский Средиземноморский флот.
В современной картине мира Второй мировой войне отводится роль “наглядного урока”, рассказывающего о неизбежности поражения бесчеловечной фашистской Германии, дерзнувшей поднять руку на “свободные народы”. Этакий Д.Р.Толкиен в голливудско-новозеландской проекции.
Реальности гораздо сложнее.
Как я когда-то писал1 : все три социально-культурные общности, сражавшиеся между собой во Второй мировой войне, одинаково неприемлемы для современного человека.
Гитлеровская Германия — это национализм и антисемитизм в самых грубых, первобытных, формах, это борьба с университетской культурой и костры из книг, войны и расстрелы заложников.
1 П е р е с л е г и н С. Операция “Шлиффен”. В кн.: Иные возможности Гитлера. М., СПб.: АСТ., Terra fantastica, 2001.
Сталинский Советский Союз представляется системой, отрицающей всякую человечность и тяготеющей к средневековым социальным импринтам (вплоть до инквизиции и крепостного права).
Для демократического Запада, “владеющего морем, мировой торговлей, богатствами Земли и ею самой”, типичны отвратительное самодовольство, абсолютизация частной собственности, тенденция к остановке времени и замыканию исторической спирали в кольцо.
С другой стороны, Рейх — это гордый вызов, брошенный побежденным торжествующему победителю, квинтэссенция научно-технического прогресса, открытая дорога человечества к звездам. СССР — уникальный эксперимент по созданию социальной системы с убывающей энтропией, вершина двухтысячелетней христианской традиции, первая попытка создать общество, ориентированное на заботу о людях и их личностном росте. Наконец, Запад вошел в историю как форпост безусловной индивидуальной свободы, материальной и духовной.
Безоговорочный успех одной из этих цивилизаций является бедой для человечества, гибель любой из них — невосполнимая потеря. И, анализируя события Второй мировой войны, надлежит всегда об этом помнить.
Победа антигитлеровских сил опиралась на неоспоримое материально-техническое превосходство на поле боя в сочетании с количественным перевесом — и это обстоятельство вытекало из самой логики Второй мировой войны как “конфликта цивилизаций”. Завершающая стадия войны стала первым, но не последним примером применения на практике “доктрины Дуэ”, предусматривающей отказ от борьбы армий (где всегда “возможны варианты”) в пользу методичного и совершенно безопасного для сильнейшей стороны уничтожения городов.
Города Европы по сей день не до конца залечили раны, нанесенные ковровыми бомбардировками 1943—1945 годов1.
Невиновных не было в той войне.
Захватывая города и земли, гитлеровцы устанавливали режим жесточайшего террора и немедленно разворачивали программу уничтожения евреев, цыган, душевнобольных (поголовно) и всех остальных (выборочно). Советские войска принесли в Европу марксизм в сталинской интерпретации, борьбу с “врагами народа”, массовые депортации и грабеж собственности в невиданных пределах. Англичане и американцы — те просто бомбили. Пожалуй, один лишь Д.Маршалл, начальник штаба американской армии, не справляющийся со своими военными обязанностями, оказался на высоте положения как политик, разглядев в мертвой Франции и истекающей кровью Германии будущих архитекторов единой Европы.
План “Барбаросса” в действии:
Смоленск, Киев, Москва
1
История плана “Барбаросса” началась 28 июля 1940 года, когда гросс-адмирал Редер, которому полагалось быть полностью загруженным делами по “Морскому льву”2, представил А.Гитлеру памятную записку “Соображения по России”: “Военные силы русской армии необходимо считать неизмеримо более слабыми, чем наши, имеющие опыт войны. Захват района до линии Ладожское озеро—Смоленск—Крым в военном отношении возможен, и из этого района будут продиктованы условия мира. Левый фланг, который прорвется через прибалтийские государства, за короткий срок установит контакт с финнами на Ладожском озере. С занятием побережья и Ленинграда сила сопротивления русского флота рухнет сама собой”.
1 Центр Калининграда / Кенигсберга все еще состоит преимущественно из площадей, а на густозаселенном до войны острове Кнайпкоф осталось единственное здание, разрушенное, но не рухнувшее, — кафедральный собор XIV века.
2 Планирующаяся летом 1940 года операция по высадке на Британские острова. Отменена осенью того же года.
Как это ни странно, высшее командование сухопутных сил (и сам Гитлер) рассматривало агрессию против СССР не как самостоятельную кампанию, но как эпизод в борьбе с Англией. Соответственно ни о какой борьбе не на жизнь, а на смерть поначалу речь не шла.
Здесь имеет смысл заострить внимание на одной любопытной аберрации восприятия, которая часто возникала (и по сей день возникает) у лидеров Запада, когда им приходилось иметь дело с Россией. Гитлер, а до него Наполеон рассматривали Россию как азиатское государство. Не следует понимать это в уничижительном для нас смысле, просто великие завоеватели исходили из того, что европейские “разборки” не касаются “святой Руси” или касаются в минимальной степени. Соответственно наличие у России “позиции” по отношению к европейским делам инспирировано Англией. Тем самым война против России — удар по Англии. Как только русское руководство поймет, что война обойдется его стране достаточно дорого, оно поменяет свою ориентацию на антианглийскую, “коварный Альбион” лишится последнего союзника на континенте и поймет бесперспективность войны. Рассуждения, конечно, примитивизированы, но в целом война с Россией представлялась и Гитлеру, и Наполеону примерно в таком ракурсе.
3 сентября 1940 года планированием русской кампании занялся генерал Паулюс, назначенный первым обер-квартирмейстером генерального штаба. К концу октября он представил в главное командование сухопутных сил (ОКХ) докладную записку “Основы русской кампании”. Генштаб отработал задачу за месяц, и 5 декабря план “Отто” был представлен Гитлеру, который через две недели подписал “Директиву N№ 21” на стратегическое развертывание плана “Барбаросса”.
Сведения о противнике, его войсках и особенно резервах были совершенно недостаточными. Паулюс угадал состав первого русского стратегического эшелона, оценив его в 125 пехотных дивизий и 50 подвижных бригад, что примерно соответствовало 170 счетным дивизиям, которые реально разворачивала на западной границе Красная Армия, но число “предполагаемых” танков и самолетов отличалось от подлинных цифр в разы, а о втором стратегическом эшелоне планирующие инстанции ОКХ вообще не имели представления.
Три проведенные Паулюсом штабные игры убедительно продемонстрировали, что даже при самых благоприятных предположениях о противнике (представляющих собой грубую ошибку планирования, да еще и сделанную в “опасную” сторону) наличных германских сил все равно не хватает. Ни о каком форсировании линии Западная Двина — Днепр не могло быть и речи, требовалось во что бы то ни стало одержать решительную победу к западу от этого рубежа. Паулюс решил достичь этой цели одновременным наступлением по всему фронту. Операцию надлежало начать 15 мая 1941 года.
Одним из мифов Второй мировой войны является оценка плана “Барбаросса”. Интересно, что в этом советские, немецкие и англо-американские историки проявляют трогательное единодушие. Двенадцатитомная “История Второй мировой войны” мягко журит немецкие замыслы за авантюристичность, но эта критика отнесена не столько к технической стороне плана, сколько к самому решению Гитлера напасть на СССР1 . В остальном считается, что немецкий генералитет, имеющий опыт современной войны, создал идеальную схему развертывания, что в значительной степени и предопределило катастрофические для советских войск итоги приграничных сражений и всего первого периода войны.
1 Апостериори самоубийственность этого решения очевидна. Но и в рамках той информации, которую имел Гитлер летом 1940 — весной 1941 года, операция “Барбаросса” должна квалифицироваться как ошибка. Германия не только связывала свои войска на Востоке, в лишенной дорог местности, откуда части и соединения при всем желании было быстро не “вытащить”, но и лишалась экономического “окна в мир”. Германия могла получать из нейтрального Советского Союза любые, необходимые ей для войны материалы. В условиях войны что-то можно было взять бесплатно (план “Ост”), зато об остальном можно было забыть. Британская блокада становилась абсолютной. Приходится слышать, что Гитлер боялся сырьевой зависимости от СССР, но торговые отношения образуют взаимные зависимости, о чем фюрер германской нации, надо полагать, догадывался. Разговоры о “звериной ненависти”, которую Гитлер питал к СССР, вообще не относятся к делу: политика Германии всегда была сугубо прагматичной, и “расовая теория” совершенно не помешала заключению союза с японцами или румынами (стоящими в списке “недочеловеков” значительно ниже русских). Видимо, единственное реальное обоснование “Барбароссы” — в полной уверенности Гитлера в скоротечности кампании и быстром восстановлении торговых отношений.
Немецкие мемуаристы активно обсуждают ошибки Гитлера на втором этапе кампании, но практически не касаются “Барбароссы”. Исключение составляет Э.Манштейн, который, однако, ограничивается лишь намеком на неадекватность германского развертывания.
В действительности план “Барбаросса” настолько плох, что невольно спрашиваешь себя, как же надо руководить войсками, чтобы, столкнувшись с ним, потерпеть полное поражение?
Главный удар наносился на центральном направлении, где на 500-километровом фронте разворачивались 48 дивизий, из которых 10 подвижных. Вспомогательное наступление на Киев в полосе 1250 километров обеспечивали 49 дивизий (7 подвижных). В указанное число входят войска союзников, прежде всего румынские, количество которых на фронте со временем будет нарастать. На севере развертывалась группа в размере двух армий (29 дивизий, из них 5 танковых и моторизованных), которым вообще не была поставлена осмысленная оперативная задача.
Подобное “равномерное и пропорциональное” развертывание не обеспечивало решающего успеха ни на одном из направлений. Более того, если бы самая сильная из немецких групп армий — группа “Центр” — сумела бы быстро выиграть операцию на окружение и уничтожение советских войск в Белоруссии и продвинуться к Смоленску, оба ее фланга повисали бы в воздухе, причем правый был бы открыт для любых контрударов из района Припятской “дыры”, которую ни занять, ни контролировать было нечем.
Предполагалось закончить уничтожение основных сил русской армии к двадцатому дню войны, когда передовая линия наступления вермахта протянется от Пярну через Псков, Великие Луки, Оршу, Мозырь и далее по линии Днепра. На этой линии предусматривалась двадцатидневная пауза, затем — окончательное наступление на Москву, в котором предполагалось уничтожить последние 30—40 русских дивизий. Эта фаза кампании, впрочем, в плане вообще не прорабатывалась.
Говоря о “Барбароссе”, часто упоминают рубеж Архангельск—Астрахань. В действительности ОКХ не планировало продвижения дальше рубежа Москвы. Фраза о позиции “Архангельск—Астрахань” принадлежит Гитлеру, который считал ее оптимальной для проведения мирных переговоров, поскольку русская стратегическая производственная база на Урале оказывается в зоне досягаемости немецкой авиации1.
2
Вместо 15 мая “Барбаросса” началась только 22 июня. Эта задержка имела весьма значительные последствия, а случилась она из-за того, что гитлеровские войска задержались в Югославии и Греции. Там было задействовано не слишком много пехотных соединений, но свыше четверти танков, предназначаемых Восточному фронту. Своевременно вывезти их с Балкан по единственной расхлябанной железнодорожной магистрали немцам не удалось2.
1 Это даже трудно корректно прокомментировать. Какими аэродромами на линии Архангельск—Астрахань немцы предполагали воспользоваться? Как обеспечить эти аэродромы горючим и боеприпасами? Какие самолеты планировалось использовать для подавления Урала (с учетом того, что географически более простая задача разрушения английских городов оказалась люфтваффе не по силам, что и неудивительно: немецкая авиация создавалась как средство воздушной поддержки полевой армии, а не как средство воздействия на экономический и демографический потенциал противника в рамках доктрины Дуэ)? Речь шла, конечно, только о демаркационной линии между фашистской Европой и азиатской Россией. К этому сугубо политическому вопросу ОКХ отношения не имело.
2 Задача была разрешимой, но требовала современного логистического подхода. В 1941 году сам термин “логистика” был еще неизвестен. Эта наука будет разработана двумя годами позже американцами, когда они начнут готовить большое наступление на Тихом океане.
Здесь необходимо коснуться сравнительно недавно сотворенного мифа об агрессивных замыслах Советского Союза и оборонительном характере войны со стороны Германии. И.Бунич, В.Суворов и ряд других авторов (из которых выделяется М.Мельтюхов) опубликовали на эту тему не одну тысячу страниц.
Этот миф очень трудно опровергнуть, поскольку он никак не доказывается. Представьте себе, что вам говорят: “КАМАЗ — это на самом деле боевой вертолет, построенный в секретных лабораториях КГБ и предназначенный для борьбы с афганскими моджахедами и чеченскими сепаратистами”. Вы отвечаете, что никто никогда не видел, чтобы КАМАЗ поднимался в воздух. Вам возражают: никто и не должен такое видеть — эта способность КАМАЗа является совершенно секретной. Вы говорите, что шоферы КАМАЗа подняли вас на смех, когда вы поинтересовались летными и боевыми данными этой машины. Вам отвечают, что шоферы являются тайными агентами российских спецслужб и тщательно скрывают свое участие в операциях против Афганистана и Чечни. И так далее…
Вы, конечно, можете математически доказать, что КАМАЗ не способен подняться в воздух на собственных двигателях, но это доказательство что-то значит лишь для того, кто сам разбирается в аэродинамике, а ему и не надо доказывать, что грузовики не летают…
С моделью Бунича—Суворова ситуация аналогична. Никаких документов, свидетельствующих о подготовке Советским Союзом наступательной войны с Германией, нет? Значит, эти документы засекречены. Единственная бумага, в которой упоминается хотя бы возможность превентивной войны на Западе, — записка Василевского — датирована маем 1941 года, в то время как немцы начали разрабатывать “Барбароссу” почти на год раньше. Не важно, гитлеровские стратеги просто играли на картах, а вот наши намеревались на них напасть. Но не успели, поскольку готовились к “Дню М”, шестому июля, а немцы, в последний момент осознав опасность, собрались с силами и атаковали 22 июня.
А почему 6 июля? По любой логике войну следовало начинать как можно раньше — в мае, в конце апреля: европейские дороги уже вполне проходимы для автомашин, длина светового дня достаточна, и впереди полгода идеальных условий для наступательной войны. Налицо также великолепный повод к войне — гитлеровская агрессия в Югославии.
Немцев задержали Балканы. А что Сталина задержало? Чтение записки Василевского, занимающей три страницы?
В действительности проблемы “кто на кого напал” не существует. В апреле 1940 года вооруженные силы рейха атаковали Данию и Норвегию. Это справедливо было квалифицировано как преступление против мира, хотя англичане даже не пытались скрыть, что у них был свой план оккупации Норвегии, да еще и расписанный по датам. Потому что план — это одно, а политическое решение о начале войны — это совершенно другое.
С чисто технической точки зрения Советский Союз НЕ МОГ внезапно напасть на Германию, даже если бы соответствующее политическое решение было принято. Это связано с начертанием дорожной сети к востоку и к западу от новой границы. По транспортным соображениям развертывание советских войск неизменно отставало от сосредоточения германских, а попытка ускорить развертывание просто вызвала бы адекватную реакцию командных инстанций рейха. Гитлер, конечно, не стал бы ждать, пока “стратегические эшелоны” Сталина изготовятся к борьбе. Две недели — с 22 июня по 6 июля — это как раз и есть разница в темпах развертывания. Величина постоянная. Если бы не было Балкан и немцы выдержали бы “контрольный срок” нападения на СССР — 15 мая, Бунич и Суворов писали бы про 1 июня. Кстати, обосновать эту дату значительно легче, чем печально знаменитый “День М”. Первый день лета и опять-таки воскресенье.
3
Начало наступления было для вермахта весьма удачным. В первый же день войны германские танковые дивизии прорвали оборону первого эшелона советских войск на всю глубину, продвинулись на 35—50 километров к востоку и завязали бои с главными силами армий прикрытия. Люфтваффе, уничтожив 1200 самолетов, из которых свыше 700 на земле, захватили господство в воздухе, что позволило сразу же установить взаимодействие между полевой армией и военно-воздушными силами. На северо-западном направлении обозначился прорыв танкового корпуса Э.Манштейна в направлении на Даугавпилс. В Белоруссии танковые группы Г.Гота и Г.Гудериана глубоко охватили с флангов минский укрепленный район и войска советского Западного фронта. Лишь на Киевском стратегическом направлении немцы достигли только ординарного успеха, и вся борьба здесь была еще впереди.
В последующие дни Ставка Верховного Главнокомандования бросила в решительное контрнаступление резервные эшелоны фронтов — механизированные корпуса. В Прибалтике получился удар “растопыренными пальцами” силами одного корпуса. Успеха он не имел, а корпус Э.Манштейна, пройдя за 4 дня 300 километров, к 26 июня вышел к Двине. В центре корпус М.Хацкилевича (6-й) начал бессмысленное, угрожающее только самому этому корпусу наступление на Гродно. При той обстановке, которая сложилась 23—24 июня в Белоруссии, где единая линия обороны уже распалась на несколько изолированных очагов, корпус просто исчез, растаял в боях или под ударами авиации.
На юге же, в районе Луцк—Дубно—Ровно, разыгралось колоссальное встречное танковое сражение, по своей масштабности не имеющее аналогов ни до, ни после июня 1941 года. Командующий Юго-Западным фронтом генерал М.Кирпонос атаковал фланги наступающей на Берестечко танковой группы П.Клейста силами четырех подвижных корпусов. На следующий день в бой было введено еще два корпуса.
В.Суворов много и проникновенно писал о колоссальной боевой силе этих корпусов. В действительности же они производили впечатление лишь количеством танков — до 1024 по штату. Это при том, что немцы, имея реальный опыт танковой войны, вдвое сократили в 1941 году число танков в дивизии вследствие непреодолимых проблем с управляемостью войск.
Я лишь с ужасом могу думать о том, что случилось бы, если бы советские корпуса “образца 1941 года” — громоздкие, неуправляемые, перегруженные танками, страдающие от нехватки пехоты и особенно от неразвернутых служб снабжения1, — действительно перешли бы в наступление и вырвались бы в Европу. Тыловые органы застряли бы на советской территории. Наведенные переправы непрерывно атаковались бы с воздуха. Танки оторвались бы от пехоты (которой в корпусах в нужном масштабе просто не было) и остались бы без горючего, смазочных материалов, боеприпасов. Небоевые потери бронетехники превысили бы возможные и невозможные нормативы: вдоль всех обочин Галиции стояли бы брошенные экипажем машины. А немецкая 1-я танковая группа в своем естественном наступательном движении в направлении Луцка выходила в глубокий тыл подвижной группы Юго-Западного фронта…
1 В Красной Армии автомашины, в том числе грузовые, не входили в штатную структуру мирного времени. Войска получали автотранспорт только с началом мобилизации, причем сказать, сколько его будет и когда он появится, не мог никто.
Это был бы разгром советских войск, беспримерный в российской истории.
Впрочем, в Текущей Реальности получилось немногим лучше.
…Искусным маневром Клейст, не прерывая наступления и лишь чуть замедлив его, парировал несогласованные и хаотические удары русских танковых войск. К 29—30 июня все было кончено. Генерал Ф.Гальдер записал в своем дневнике: “На фронте группы армий “Юг” все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно”, а официальные донесения командования Юго-Западного фронта о ходе сражения обозначают цену, в которую обошелся этот ординарный и тактический успех. Утром 23 июня в наступление перешли шесть корпусов, в составе которых насчитывалось 3846 танков, из которых 800 новых. Седьмого июля, когда итоги боев были подведены, в семи корпусах, выведенных во второй эшелон войск фронта, оставалось 905 танков. Потери в живой силе составили 25—30% списочного состава войск.
Первая фаза кампании была выиграна немцами, которые вышли на линию Западная Двина—Днепр на восемь дней быстрее, нежели планом “Барбаросса”.
4
Германский генштаб констатировал, что была достигнута полная тактическая внезапность. Вопреки опасениям планирующих инстанций, советские войска не пытались отойти в глубь страны: они яростно сражались за каждый рубеж, при любой возможности переходя в контратаки. В этом для вермахта были как положительные, так и отрицательные стороны. Поскольку инициатива на фронте прочно удерживалась Германией и “игра” шла пока полностью под ее диктовку, всякая прочно обороняющаяся или контратакующая дивизия могла считаться “выигранной” наряду с уже окруженными, расчлененными и уничтоженными. И к середине июля 1941 года гитлеровцы “выиграли” и “сняли с доски” советские армии прикрытия. Но за этот успех пришлось заплатить несоразмерную (с точки зрения немцев) цену: только группа армий “Центр” и только убитыми потеряла 8886 человек: удельные потери превышали “норму” французской кампании вдвое.
Добивание окруженных русских войск оказалось неожиданно трудным делом, связавшим практически все пехотные дивизии вермахта. Для продолжения наступления немецкое командование могло использовать не более 60 дивизий, которым противостояли 74 советские дивизии из резерва Верховного Командования. С учетом реального численного состава наступающих и обороняющихся войск силы были примерно равны, но у немцев была возможность постепенно высвобождать силы, блокирующие “котлы”, и направлять их на фронт. Уничтожение окруженных дивизий происходило все-таки быстрее, нежели Наркомат обороны “штамповал” новые части, да и качество формируемых соединений оставляло желать лучшего. В этой ситуации немцам нужна была оперативная пауза (которая даже была предусмотрена планом “Барбаросса”), но ОКХ почему-то торопилось выигрывать войну1. Вместо остановки и перегруппировки сил по всему фронту развернулась серия сражений, центральным из которых было Смоленское.
В рамках стратегии “Барбаросса” Смоленская битва имела все черты генерального сражения. Если немцы выигрывали ее быстро, перед ними возникла бы оперативная пустота, столь благоприятная для активных действий. Если советские войска останавливали вермахт под Смоленском, это немедленно сказалось бы на ситуации на флангах и, вероятно, остановило бы немецкое наступление. В действительности гитлеровцы достигли успеха, но медленно и с большими потерями. Это оставляло шансы обеим сторонам.
Десятого июля 2-я и 3-я немецкие танковые армии (28 дивизий, из которых 9 танковых и 6 моторизованных) на восьмисоткилометровом фронте атаковали пять советских армий в составе 24 дивизий. Еще 19 советских дивизий развернулись восточнее, образовывая Резервный фронт. Для наступления на всем фронте просто не было сил: первоначально вся группа армий “Центр” была развернута на пятистах километрах, поэтому сражение быстро приобрело очаговый характер.
К 20 июля немецкие войска продвинулись на 170—220 километров, захватили Великие Луки, Смоленск, Мстислав, окружили значительную часть советской группировки, сосредоточенной под Смоленском. Но теперь подвижные части вермахта оказались связанными совершенно неадекватными им задачами по блокированию окруженных войск. Наступать на восток было уже некому.
Сражение под Смоленском потеряло всякую форму. Советские армии пытались деблокировать окруженную группировку, это не имело успеха, но заставляло противника все более и более расходовать свои силы, причем речь шла о наиболее ценных кадрах элитных танковых дивизий. На флангах 57-й немецкий корпус оказался на грани разгрома, а продвижение в “припятскую дыру” группы кавалерийских дивизий под командованием Л.Петровского вынудило ОКХ преждевременно ввести в бой стратегический резерв, в роли которого выступал ординарный армейский корпус. Потери в танках во 2-й и 3-й танковых армиях составили 60—70% списочного состава1.
Немцы достигли огромного успеха, но к концу августа план “Барбаросса” уже прекратил свое существование. Слишком много времени потеряли гитлеровские войска под Смоленском, под Таллином, на рубеже реки Луги, в районе Киева, где 1-я танковая группа так и не смогла превратить тактические успехи в оперативные. “Крупнейшее наступление вермахта захлебнулось. …с точки зрения немецкого военного искусства кампания была безоговорочно проиграна — поскольку первоначальный план был опровергнут, а для создания нового не было времени”2.
1 См.: И с м а и л о в Р. Последний блиц. В кн.: Проигранные сражения. М., СПб.: АСТ., Terra fantastica, 2001.
1 Только одной 3-й танковой армии срочно требовалось 300 новых моторов. В распоряжении же тыловых служб ОКХ “на все и про все” было 400 моторов. И их еще требовалось доставить к линии фронта.
2 И с м а и л о в Р. Указ. соч.
5
К концу июля — началу августа обстановка на Восточном фронте определялась ходом Смоленского сражения. Советские войска истекали кровью, но сдерживали дивизии Гота и Гудериана, не давали им выйти на оперативный простор, что создало бы нестерпимые угрозы одновременно Москве и северному флангу Юго-Западного фронта, все еще обороняющего Правобережную Украину. И.Сталин требовал любой ценой удерживать Киев, столицу советской Украины. Согласно одному из мифов, он пообещал Г.Гопкинсу, личному посланнику президента Соединенных Штатов, что к осени линия фронта будет проходить западнее Киева, Москвы, Ленинграда.
По мере развития операций в районе Смоленска резервы РККА все больше связывались на западном оперативном направлении. Между тем обстановка в районе излучины Днепра становилась все более и более мрачной. Жизненно необходимо было хотя бы отвести силы Юго-Западного фронта целиком за Днепр. Но за предложение “сдать врагу Киев” (кстати, половинчатое и не спасающее положение в полной мере) Г.Жуков был снят с поста начальника Генерального штаба и отправлен готовить контрудар под Ельней в роли командующего Резервным фронтом.
Двадцать третьего августа немецкие войска захватили плацдарм за Днепром в районе Окунинова. Наступать из этого “медвежьего угла” было неудобно, но плацдарм остался, и чем дальше, тем больше он сковывал войска Юго-Западного фронта.
На следующий день, 24 августа, немецкое командование в лице фюрера германской нации А.Гитлера выходит из глубокого анабиоза и приступает к осуществлению одной из самых грандиозных операций Второй мировой войны. Гитлер в Берлине убеждает Г.Гудериана, что 2-ю танковую армию необходимо повернуть на юг и развивать наступление на Чернигов. Тонкость состояла в том, что, во-первых, Смоленское сражение продолжалось, а во-вторых, что прикрыть армию Г.Гудериана с востока было нечем. Чем дальше продвигалась она к югу, тем длиннее оказывался “висящий в воздухе” фланг, над которым нависали войска Брянского фронта генерала А.Еременко.
Двадцать шестого августа Г.Гудериан захватил мост через Десну. Южнее наступала на Чернигов 2-я общевойсковая армия. Войска 6-й армии, действующие с Окуниновского плацдарма, вытесняли советские войска со своих позиций; армия М.Потапова была охвачена с обоих флангов.
Г.Гудериан быстро уходил на юг, 27 дивизий А.Еременко охватывали его фланг, причем на всем пространстве от Новгород-Северского до Почепа действовала одна 29-я моторизованная дивизия. Брянский фронт пытается атаковать, но делает это столь “неумело и хаотично”, что командование 2-й танковой группы снимает со своего открытого фланга еще один корпус, направляя его на юг. Десятого сентября Г.Гудериан захватывает Ромны, лежащие в 250 километрах южнее Почепа и в 200 километрах восточнее Киева. Начинается двухнедельная агония Юго-Западного фронта.
Первая танковая армия П.Клейста устремилась навстречу Г.Гудериану, и 18 сентября кольцо замкнулось. К 20-му числу фронт был разрезан на пять отдельных котлов, и к концу дня 26 сентября все завершилось. Немцы захватили 665 тысяч пленных, 3718 орудий, 884 танка. За всю мировую историю это было самое тяжелое поражение русских войск.
6
Колоссальный успех Киевской операции не приблизил Германию к окончанию войны. Да, к концу сентября 1941 года РККА только пленными в трех больших окружениях — под Минском, Смоленском и Киевом — потеряла 1200000 человек. Но за лето 1941 года Ставка ВГК направила на фронт 324 новых высших соединения, которым ОКХ смогло противопоставить только четырнадцать. Качество этих формирований ни в коем случае не следует переоценивать, но они были, и глубина обороны в районе Москвы составляла уже более 400 километров.
Потеря огромной территории сама по себе почти ничего не значила для Советского Союза. Генеральный штаб, наделав перед войной и в первые ее месяцы массу ошибок, без сучка, без задоринки провел крупнейшую стратегическую операцию во всей мировой истории. Речь идет о перебазировании промышленности на восток.
А.Василевский, предлагая И.Сталину внезапно атаковать немецкие войска, изготовившиеся к нападению, отдавал себе отчет, что этот удар не будет иметь успеха. Лучший стратег РККА, он понимал, что при текущем начертании границы, расположении войск и конфигурации железнодорожной сети армии прикрытия все равно обречены: будут ли они обороняться или нападать. Следовательно, надлежало позаботиться о мерах на тот случай, если противник будет воевать серьезно и преодолеет сначала “старую границу”, а потом и стратегическую линию Днепра.
Главной из этих мер стала эвакуация промышленности, осуществленная одновременно с мероприятиями по всеобщей мобилизации. Воинские эшелоны шли на запад. Но у Генштаба хватило подвижного состава и компетенции, чтобы одновременно отправить на восток фабрики и заводы. Не было времени сооружать производственные цеха, и станки выгружали прямо на землю. Враг получил пустые города, взорванные стапели и эллинги, фундаменты производственных помещений. А в тиши и безопасности Урала постепенно выходила на полную мощность гигантская машина советской военной индустрии. Нельзя сказать, чтобы вновь формируемым дивизиям вдосталь хватало вооружения, но к осени войска получают ощутимое количество танков, в небе постепенно начинают присутствовать пикирующие бомбардировщики Ил-2. Немцам еще только предстоит назвать их “черной смертью”.
ОКХ пребывало в плену иллюзий. По-прежнему считалось, что война на востоке “в принципе выиграна” и речь идет только о “зачистке территории”. Во всяком случае, последнее генеральное наступление на востоке немцы начали наличными силами — ни Ф.Гальдеру, ни В.Кейтелю, ни А.Гитлеру не пришла в голову мысль усилить Восточный фронт за счет сил, дислоцированных на Балканах, в Норвегии, Германии или Франции. Не была проведена “чистка” тылов, перегруженных людьми и автомашинами, которых не хватало на фронте. Высшее немецкое руководство устранилось даже от решения проблемы зимнего обмундирования, хотя зимняя кампания в России постепенно становилась реальностью.
Бросок Г.Гудериана на юг принес огромные трофеи и невиданный успех. Но танки, ходовая часть которых уже была полностью изношена, прошли на гусеницах лишние пятьсот километров. Кроме того, было потеряно время. Октябрь в России — это глубокая осень с непрерывными дождями, распутицей и коротким световым днем.
На октябрь немецким войскам вновь были поставлены активные задачи. На севере следовало оказывать всевозрастающее давление на окруженный Ленинград, одновременно развивая наступление в обход Ладожского озера с юга. Считалось, что на юге непрерывной линии обороны у русских уже нет, поэтому можно нацеливать войска по расходящимся направлениям — на Крым и на Ростов-на-Дону, щит Донбасса и ворота на Кавказ. В центре, где были сосредоточены три танковые армии из четырех, начиналось наступление непосредственно на Москву.
Г.Гудериану удалось еще раз насладиться победой. Тридцатого сентября, в ясное солнечное утро, его войска прорвали оборону Брянского фронта А.Еременко. На следующий день взят Севск, продвижение танковой группы составило 60 километров. Третьего октября танки Г.Гудериана ворвались в Орел, находящийся в 200 километрах от исходной линии фронта. В городе ходили трамваи! Важный административный центр, узел дорог попал в руки врага без боя. Таким образом, Г.Гудериан выполнил стоящую перед ним задачу и во взаимодействии со 2-й полевой армией овладел Орловским и Брянским экономическими районами.
В центре план операции повторял Смоленское сражение, притом в ухудшенном виде. Третьей и четвертой танковым армиям (последняя переброшена из-под Ленинграда) предписывалось прорвать фронт по обе стороны линии Смоленск—Вязьма—Москва и окружить советские войска под Вязьмой. К 6 октября немцам это удалось: в двух котлах — под Вязьмой и под Брянском они вновь захватили свыше 600 000 пленных, а дорога на Москву оказалась открытой. “…кроме трех милиционеров в Медыни никого, прикрывающего дорогу от Юхнева на Малоярославец, я не встретил”, — вспоминает Г.Жуков.
В Москве была паника. Казалось, для немцев наступил период использования успехов. Но несмотря на новый оглушительный прорыв, тень стратегического поражения уже нависала над вермахтом. Резервов, способных начать немедленное наступление на Москву, не было. Наличные силы были заняты процессом уничтожения окруженных группировок, причем внешние фланги немецких танковых армий “висели в воздухе”, а уставшая пехота полевых дивизий двигалась слишком медленно, чтобы их прикрыть. Снабжение войск могло быть налажено только после восстановления Смоленской и Брянской автострад, а на это опять-таки требовалось время. В возникшей ситуации ОКХ совершило крупную ошибку, передоверив решение сложнейших логистических проблем руководству группы армий “Центр”. В результате немцы распылили свои силы, пытаясь одновременно решить все оперативные задачи: наладить контакт с войсками фон Лееба, ликвидировать окруженные группировки, продвинуться к Гжатску и Туле, “по пути” захватив Воронеж и Курск…
Ничего из этого, разумеется, не вышло. Большая часть войск Брянского фронта выскользнула из неплотного кольца окружения, Г.Жуков, объединивший в своих руках управление войсками в районе Москвы, хладнокровно заключил, что противник может вести только очаговые действия, которым можно противостоять, используя на главных направлениях небольшие, но стойкие части, возглавляемые командирами, способными вести активную оборону.
В середине октября погода испортилась, и немецкие войска сразу утратили преимущество в подвижности. После войны гитлеровские генералы десятилетиями писали, что “дождь и слякоть” остановили их продвижение к Москве, не замечая, что по сути признаются в профессиональной неграмотности и преступной некомпетентности: а как иначе можно назвать недоучет погодного фактора при планировании операций? Или генералы до октября 1941 года не слышали, что осенью в России идут дожди?
Месяцем позже гитлеровское командование сделало еще одну ошибку, возобновив наступление в том же направлении и в тех же оперативных группировках. Им на сей раз были поставлены глубокие задачи — 3-я танковая армия нацелена на Ярославль, 2-я — на Горький. С учетом соотношения сил и погодных условий это было несерьезно, и начальник штаба Г.Гудериана фон Либенштейн заявил по поводу этих приказов: “Сейчас не май, и мы не во Франции”. Система снабжения непрерывно сбоила, танки оставались без горючего, вследствие чего все три танковые группировки “прижались” друг к другу и нацелились прямо на Москву.
На обледенелых русских дорогах не только трофейные французские автомашины (те вязли уже в августе), но и немецкие танки с их узкими гусеницами двигались с неимоверным трудом, и только по самым сухим местам. Сразу же выяснилось, что без преимущества в подвижности вести наступление невозможно. Получая приказ за приказом, вермахт напрягал последние силы, еще судорожно продвигаясь к востоку то на одном, то на другом направлении, но уже увязая в плотной, хотя и безыскусной обороне очередного “стратегического эшелона” РККА. Фон Бок говорит Ф.Гальдеру, что “будет рад любому успеху в любом направлении”.
В этот момент Г.Жуков ввел в бой две свежие армии, разом перехватив инициативу. Проявился основной недостаток операций на двойное окружение: если охватывающие клинья наступают медленно, они сами попадают под угрозу двойного охвата. Шестого декабря немецкой группе армий “Центр” угрожал полный разгром.
Его не произошло: Советская армия еще не умела проводить сложные наступательные операции, не хватало танков, опытной пехоты, не хватало подвижности. Но масштаб поражения ни в коем случае нельзя преуменьшать.
Свидетельствует Константин Симонов: “Маленький городок был буквально забит машинами, танками и броневиками, целыми и изуродованными. Грузовики, штабные машины, автобусы стояли в каждом дворе. Мотоциклы и велосипеды валялись целыми сотнями. (…) Жители рассказывали мне, какие схватки разыгрывались на дорогах из-за мест в машинах. Немецкие пехотинцы заставляли танкистов переливать бензин из танков в транспортные машины, чтобы на них могло уехать как можно больше людей”.
31 января Хейнрици, в тот момент командующий 4-й армией, пишет, что в батальонах осталось примерно по два офицера, двенадцать унтер-офицеров и шестьдесят солдат. “Отмечаются нервные припадки”. В группе армий “Центр” недокомплект составил 381,5 тысячи человек; к концу марта в шестнадцати танковых дивизиях, находящихся на фронте, в сумме оставалось 140 боеспособных танков1. Не Сталинград и Курск, а Москва стала могилой немецких бронетанковых сил.
Последний шанс — Крым, Харьков и Сталинград
1
Советские источники, рассматривающие Московское сражение как решающую битву Второй мировой войны, в значительной степени правы. Для рейха, потерявшего два решающих темпа2, отныне вопрос: “как выиграть войну?” — не стоял. Оставалась почти неуловимая надежда ее не проиграть.
1 Катастрофически уменьшилась мобильность вермахта, лишившегося в зимних боях 100000 автомашин и 200000 лошадей.
2 Первый темп — несостоявшаяся высадка в Англии. Великобритания не была своевременно выведена из войны, развернула военное производство и справилась с неудачами в Западной Европе и в Греции. Второй темп — крах “Барбароссы” и поражение вермахта под Москвой. Советский Союз получил время для мобилизации своих ресурсов, в том числе промышленной базы на Урале.
Почти одновременно с началом контрнаступления советских войск под Москвой в мировую войну вступили Япония и США. Первоначальный успех на море сопутствовал японцам, но промышленная мощь США превосходила суммарные возможности всех остальных участников войны, вместе взятых, и это обстоятельство рано или поздно должно было сказаться.
В сущности у Германии оставался единственный шанс “убежать на ничью”: заключить компромиссный мир с Советским Союзом при условии, что Япония добьется решающей победы на Тихом океане и перенесет боевые действия к западу от Малайского барьера. В этом случае Британская империя разваливалась и, вероятно, выходила из войны. Германия и Япония, пользуясь ресурсами Советского Союза, могли неограниченно долго защищать свою консолидированную “позицию”; осознание американскими элитами этого обстоятельства институционализировало бы конфликт как вековой” и перевело бы его в форму “холодной войны”. Эта оперативная схема со множеством “если” и “вероятно” выглядит малореальной, но в других логиках шансов нет вообще.
Весной 1942 года японское морское командование предприняло ряд действий, направленных на достижение соглашения между Россией и Германией. Эта инициатива, однако, не была услышана ни по одну, ни по другую сторону фронта. В СССР справедливо полагали, что Германия должна признать себя побежденной. Что же касается рейха, то по мере того как ужасы “русской зимы” оставались позади и армии, растянутые на огромном фронте от Крыма до Мурманска, вновь обретали боеспособность, высшее руководство гитлеровской империи все более склонялось к идее решить все проблемы Восточного фронта новым наступлением.
Формально Московская битва и последующие месяцы бесплодных позиционных боев в Подмосковье создали на фронте некий баланс, нарушить который было крайне сложно как советской, так и германской стороне. Один из законов стратегии утверждает, что при правильной “игре” равные положения всегда преобразуются в равные же.
Советский Генштаб правильно оценил ситуацию и предложил перейти к стратегической обороне, предоставив противнику возможность истратить свои козыри в антипозиционном наступлении. Высшее руководство РККА справедливо полагало, что время работает на СССР: с каждым месяцем заводы выпускали все больше боевой техники, а войска на фронте и в тылу обретали опыт современной войны.
С решением о стратегической обороне в Ставке согласились все, но при общем приказе на стратегическую оборону ряд фронтов получил активные задачи. Войскам Брянского фронта было приказано освободить Курск. Юго-Западный фронт должен был наступать на Харьков, а затем совместно с Южным фронтом овладеть Донбассом и выйти на рубеж Днепра. От Крымского фронта требовалось разгромить противника на полуострове. Частные наступательные операции возлагались также на войска Западного, Калининского и Северо-Западного фронтов.
Со своей стороны, гитлеровское руководство планировало предстоящую кампанию. Двадцать восьмого марта состоялось совещание, подтвердившее главную цель 1942 года — завоевание нефтяных месторождений Кавказа. Предварительным условием большого летнего наступления было признано упрочение положения в Крыму и на Левобережной Украине. Это решение ОКХ предвещало сложную для обеих сторон вступительную “игру” под Керчью и под Харьковом.
Далее предполагалось полностью овладеть Донбассом и выйти к Ростову-на-Дону. С этого момента немецкая оперативная мысль раздваивалась. Группа армий “Б”1 должна была наступать на восток, отбросить советские войска за реки Дон и Волгу и овладеть городами Воронеж, Сталинград, Астрахань. Группа “А” резко сворачивала на юг и развертывала наступление на Кавказ. Первым шагом летней кампании, таким образом, было создание прочной стратегической позиции на юге, проходящей по Кавказскому хребту, побережью Каспийского моря, Нижней Волге, реке Дон.
1 Группа армий “Юг” организационно делилась на группы армий “А” и “Б”.
С этой позиции предполагалось продолжить наступление в южном направлении. Преодолеть Кавказ, захватить нефтяные месторождения Баку и через Армению вступить в Иран. Туда же, навстречу группе армий “А”, должны были наступать войска Роммеля, которые пока что находились на границе Египта и Ливии. Предполагалось, что танковая армия “Африка” разгромит английские войска в Египте, форсирует Нил и Суэцкий канал, выйдет в Палестину и в перспективе овладеет всем Ближним Востоком во взаимодействии с войсками, наступающими из России.
Эти трансконтинентальные “клещи” — еще не все! Соединившись и перегруппировавшись, немецкие войска должны были из районов Закавказья и Ближнего Востока двинуться на британскую Индию и через западные отроги Гималаев выйти в долину Инда, где планировали встретиться с японскими войсками, наступающими из района Бирмы.
Британский историк Б.Лиддел-Гарт оценивает этот план довольно высоко: “немцы были ближе к успеху, чем это кажется после полного и катастрофического провала”. Мне же представляется, что он вообще не заслуживает рассмотрения. Среди причин, делающих невозможным наступление на Индию через гималайские перевалы, укажу лишь одну, не самую важную: недостаточную “высотность” танковых моторов.
Даже если рассматривать ту часть операции, которая лежала в пределах возможностей войск — я говорю о первом этапе общего наступления на юге, — вырисовывается неадекватность немецкого плана как наличным силам, так и общим принципам стратегии. При необеспеченном центре (Москва с ее коммуникационной сетью оставалась в распоряжении советского командования) гитлеровские войска своими лучшими силами вторгались в промежуток между Волгой и Черным морем, получая в лучшем случае взаимно блокированную позицию, а в худшем — подвергаясь блокаде1. Проблема снабжения наступающих группировок в донских степях не решалась и на этапе планирования даже не ставилась. То же относится и к проблеме моторесурса немецких танков с их узкими гусеницами.
Впрочем, эти танки еще нужно было найти. За период с 1 октября 1941 года по 15 мая 1942 года вышло из строя 64183 автомашины, поступило 7411, танков было потеряно 2340, заводы возместили 1847. Чтобы довести части группы “Юг” до штатной численности и минимальной подвижности, пришлось “раздеть” группы “Север” и “Центр”: там в танковых дивизиях было оставлено по одному батальону танков без средств механизации. Две немецкие группы армий из трех навсегда лишились возможности проводить крупные наступательные операции.
Кроме того, для прикрытия все время удлиняющихся флангов группы армий “Б” А.Гитлер решил привлечь войска союзников, прежде всего румын, венгров и итальянцев. Политическим давлением на сателлитов он добился своего, но теперь судьба лучших дивизий вермахта была поставлена в прямую зависимость от стойкости привлеченных воинских контингентов2.
2
На рубеже 1941—1942 годов советским войскам удалось, используя полное господство на Черном море, высадить десант в Феодосии, овладеть Керчью и закрепиться в самой узкой части Керченского полуострова, на так называемых Ак-Монайских позициях. С февраля по апрель 1942 года Крымский фронт в составе 44-й, 47-й и 51-й армий3 трижды пытался наступать. В условиях невероятной распутицы танки вязли по орудийные башни. В марте развернулось тяжелое для обеих сторон сражение у побережья Азовского моря, после чего внимание командующего фронтом генерала Д.Козлова наконец оторвалось от болот Сиваша и переключилось на Феодосию. Здесь развернулось апрельское наступление Крымского фронта, также безуспешное.
1 Позиция называется “взаимно блокированной”, если наступление невыгодно ни одной из сторон. Если одна сторона может наступать, а вторая — нет, говорят, что последняя подвергается блокаде. Простейший пример взаимно блокированной позиции — крупная река. Чтобы ее форсировать, нужно затратить силы, образовать плацдарм, построить мосты… в течение длительного времени, пока плацдарм не будет полностью консолидирован с основной позицией, он очень уязвим. Поэтому “при прочих равных” для форсирования крупной реки нужно иметь преимущество в силах. Если немцы действительно отбрасывали советские войска за Кавказский хребет, за Волгу и (в районе Воронежа) — за Дон, позиция приобретала вид взаимно блокированной. Немцы не могли наступать на восток и с очень большим трудом — на юг, но и русские войска должны были иметь большое превосходство в силах, чтобы решиться нарушить равновесие. Предположим, однако, что советским войскам удалось сохранить за собой значительные плацдармы к северу от Кавказа и к западу от Нижней Волги (как и произошло в 1942 году). Тогда немецкая армия оказывается в очень тяжелом положении: наступление для нее крайне опасно и, вероятно, невозможно. Русские же войска могут накапливать силы на плацдармах, выжидая удобного момента для нанесения удара. Можно, конечно, отвести войска за Дон, но такой отход означал полное банкротство наступательной стратегии вермахта. Действительно, какой смысл забираться в приволжские степи, если эту территорию все равно невозможно удерживать в рамках позиционной “игры”?
2 На середину 1942 года на Восточном фронте располагалось 14 финских дивизий и 8 бригад, 7 румынских дивизий и 7 бригад, 3 венгерских дивизии и 2 бригады, 3 итальянских, 2 словацких и 1 испанская дивизия (“голубая”). Боеспособность этих соединений была очень низкой, что убедительно продемонстрировало сражение под Одессой летом 1941 года. Кроме того, война с СССР не вызывала никакого энтузиазма ни у венгров, ни у словаков, ни у итальянцев, ни даже у румын (у последних был хотя бы повод — аннексия Бессарабии в 1940 году.) Отметим, что с организационной и военно-технической точек зрения союзнические контингенты были давно перевернутой страницей военной истории и всецело зависели от немецкой помощи.
3 По ряду причин армии 1942 года были значительно меньше “классических” войсковых соединений 1941 года. Несколько упрощая, можно сказать, что Советская армия соответствовала немецкому корпусу, а фронт — немецкой армии.
К началу мая основные силы семнадцати дивизий Крымского фронта (общей численностью 300000 человек) оказались размещены в узком выступе на севере, образовавшемся в результате февральского наступления. 44-я армия продолжала занимать старые позиции к северу от Черного моря. Невероятное по меркам Второй мировой войны количество солдат сгрудилось на узком двадцатикилометровом перешейке. Войска готовились к наступлению, поэтому, хотя дивизии и разворачивались в два эшелона (в один эшелон части было невозможно поставить чисто физически — для этого просто не хватало места), второй эшелон не готовил укрепленной позиции и по сути оставался в чистом поле, причем в пределах досягаемости огня неприятельской артиллерии.
Для командующего 11-й германской армией Э.Манштейна, заслуженно пользовавшегося репутацией лучшего стратега Третьего рейха, Крымский фронт был смертельной угрозой. Э.Манштейну приходилось вести боевые действия в двух районах — на Ак-Монайских позициях и вокруг крепости Севастополь. Операционные линии этих направлений пересекались под прямым углом: то есть при штурме Севастополя 11-я армия подставляла Д.Козлову фланг. На море господствовал советский флот. На всей территории Крыма к западу от Керченского полуострова не было ни одной оборонительной позиции. Стоило русским прорвать фронт и выйти в Крымские степи, и окружение и уничтожение 11-й армии стало бы только вопросом времени.
С другой стороны, Э.Манштейн не мог и сосредоточить все войска против Крымского фронта, сняв блокаду с Севастополя. Черноморскому флоту понадобилась бы одна-единственная ночь, чтобы доставить Приморской армии подкрепления и необходимые для наступления ресурсы. Тогда — другая версия катастрофы 11-й армии — с прорывом русской севастопольской группировки на юг.
Э.Манштейн собрал против Д.Козлова 7 пехотных и 1 танковую дивизию, кавалерийскую бригаду. Сто пятьдесят тысяч человек.
На рассвете 8 мая Э.Манштейн нанес удар вдоль побережья Черного моря, создав на узком участке превосходство в силах. В тылу советских войск с десантных ботов был высажен десант (при абсолютном господстве Черноморского флота на море!), который внес замешательство в оборону 44-й армии. Немецкие пикирующие бомбардировщики господствовали в воздухе, советская авиация не появлялась.
К вечеру Э.Манштейн продвинулся на восемь километров и неожиданно для себя вышел на оперативный простор. Немедленно он бросает в прорыв 22-ю танковую дивизию. При полном бездействии командования Крымского фронта и руководства Черноморского флота (командующий вице-адмирал Ф.С.Октябрьский) операция “Охота на дроф” вступает в фазу нарастания. Э.Манштейн поворачивает на север, и уже 9 мая 47-я и 51-я армии попадают в окружение. Четырнадцатого числа взята Керчь, и катастрофа стала всеобъемлющей. Потери советских войск пленными составили 150000 человек, 1113 орудий, 255 танков, 3232 самолета.
Избавившись от нестерпимой фланговой угрозы, Э.Манштейн развернул штурм Севастополя. Город пал к началу июля. Крым был потерян полностью.
3
Сражение под Харьковом носило более сложный характер. Двенадцатого мая в 6.30 советские войска перешли в наступление, действуя в обход столицы Восточной Украины — с Волчанского и Барвенковского плацдармов. Наступление имело успех, и положение 6-й немецкой армии сразу стало критическим. Северная группировка продвинулась на 18—25 километров, южная — даже на пятьдесят. Почти “немецкие” темпы операции!
В этой сложной обстановке гитлеровское командование оказалось на высоте положения. Не обращая внимания на мольбы полевых командиров о помощи, немецкие стратеги сосредоточили превосходящие силы против основания Барвенковского выступа. Семнадцатого мая танковая группировка П.Клейста прорвала оборону 9-й армии и вышла в тыл наступающих армий Юго-Западного фронта. С.Тимошенко игнорировал опасность и продолжил наступление на Харьков, введя в бой “эшелон развития успеха” — танковые корпуса. Фон Бок также расширил операцию, нанеся удар на Изюм с севера — навстречу танкам Клейста.
Надо отдать должное С.Тимошенко и командованию Юго-Западного фронта. Уступая противнику в подвижности, оказавшись в тяжелой оперативной ситуации, они пытались вырвать у противника победу в “темповой игре”: ход на ход. Девятнадцатого мая отдается приказ развернуть атакующую группировку на 180 градусов и разгромить Клейста, прикрываясь в информационном пространстве тем, что Харьковская операция якобы продолжается. Слишком сложно для цирка! Двадцать второго мая немцы переходят в наступление с рубежа Северного Донца, отбрасывая советские войска на юг и восток. К концу месяца “необходимое условие” общего немецкого наступления 1942 года выполнено. Барвенковский выступ уничтожен, захвачено 240000 пленных, 2026 орудий, 1249 танков.
Германия вернула стратегическую инициативу на Восточном фронте.
4
Общее наступление, однако, не оправдало ожиданий гитлеровских стратегов. Первоначально все шло, как будто, удачно: оборона Брянского фронта прорвана, 3 июля замкнулось кольцо окружения в районе Старого Оскола, 6 июля форсирован Дон в районе Воронежа. Ставка бросает под Воронеж четыре армии (в том числе 5-ю танковую), заставляя противника втянуться в прямые бои в районе этого города. К югу немецкие войска свободно скользят в большой излучине Дона, но Воронеж продолжает держаться, и это заставляет немцев не только терять время, но и отвлекать подвижные части 4-й танковой армии к северу от направления главного удара.
Правильно оценив геометрию немецкого наступления1, Ставка отводит армии за Дон. Немцы одерживают оперативную победу, захватив Ростов-на-Дону, ворота к Кавказу. Общий прорыв достиг в глубину 400 километров, но в отличие от 1941 года, в отличие от недавних боев в Крыму и под Харьковом пленных было не так уж много.
1 В современной литературе к советскому командованию принято относиться очень критически. В действительности вермахт превосходил Красную Армию в тактике — и в 1941, и в 1942, и в 1943 годах. Но к уровню стратегического руководства советскими войсками претензий гораздо меньше. В 1942 году советские войска показали низкую боевую стойкость и очень плохую подготовку. Все операции весенне-летней кампании были триумфально выиграны германской армией. Но кампания как целое была ею полностью проиграна.
Казалось, немцы находятся на пороге победы, а Советский Союз ждет тотальное поражение. Донбасс был потерян. Связь с Кавказом могла отныне осуществляться только через Каспийское море и Волгу. По всему фронту отмечено резкое падение боеспособности войск, изверившихся в своих возможностях остановить врага.
Но с выходом немецких войск в большую излучину Дона элемент неожиданности был полностью исчерпан. Цели противника определились: Кавказ и Сталинград. И Ставка, понимая, что быстрое наступление на Кавказе невозможно по дорожным соображениям, начинает грандиозную рокировку резервов под Сталинград. Издается знаменитый (печально знаменитый) приказ N№ 227: “Ни шагу назад”.
Фронт немецкого наступления растягивается на 2700 километров, связь между группами армий “А” и “Б” распадается, ее поддерживает — в районе Элисты — единственная 16-я моторизованная дивизия, разбросанная на трехсоткилометровом фронте. Темп немецкого наступления падает, но к концу августа 4-я танковая армия выходит к внутреннему обводу обороны Сталинграда, группа армии “А” продвигается к Краснодару, Майкопу, Туапсе. Занят Моздок, начато наступление на Орджоникидзе. В начале сентября немецкие войска форсируют Терек, к этому же времени относится “величайшее достижение военного альпинизма” — флаг со свастикой над Эльбрусом.
Танковые дивизии теряют темп за темпом, неделями ожидая горючего, которое им доставляют в бидонах на ослах. Только в ноябре 1-я танковая армия, уже скованная в оперативном мешке, невероятным усилием вытягивается к югу, затрагивая пригороды Орджоникидзе. Но большего группа армий “А” сделать уже не могла.
А группа “Б” всеми силами втянулась в борьбу за Сталинград. В огромном городе преимущество немцев — в тактике, в подвижности, в маневре, в искусстве взаимодействия родов войск — полностью обесценивается. Напротив, начинают “играть” русские козыри: нешаблонность мышления, презрение к опасности, умение воевать “без правил”. К началу октября немцы продвигаются к Тракторному заводу, местами выходят к Волге. Темпы продвижения заставляют вспомнить Первую мировую — 400 метров за 12 дней непрерывных боев. Подвижные соединения немцев (300 танков) перемалываются в тактических боях за городские кварталы Сталинграда.
К ноябрю 1942 года положение немецких войск на южном крыле Восточного фронта выглядело следующим образом:
Воронежский район прикрывает ослабленная 2-я армия, ее связь с группой армий “Центр” непрочна. Далее по реке Дон выстроились 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армии. В резерве — несколько дивизий. В районе Сталинграда все еще наступают 6-я полевая и 4-я танковая немецкие армии. В голой степи “висит” с открытыми флангами 4-я румынская армия. Потом 16-я моторизованная дивизия и — через 300 километров — 1-я танковая армия. По побережью — 17-я полевая. Тыл прикрывает оперативная группа “Крым”. В резерве всего южного участка фронта — один румынский корпус. А где 11-я армия Э.Манштейна? Ее основные силы, как имеющие опыт атаки крепостей, срочно перебросили под Ленинград! Одной такой ошибки в принципе достаточно, чтобы проиграть любую кампанию.
По мнению А.Василевского, обстановка благоприятствовала проведению крупной двухступенчатой операции, направленной на полное уничтожение всего южного крыла немецкого фронта. Ставка не решилась на неординарное предложение лучшего советского стратега Второй мировой войны, но и принятый “малый” план производил впечатление.
Учитывая выгодную оперативную обстановку и слабость обороны сателлитов Германии, Ставка не стала привлекать к операции крупные резервы, расположенные в районе Москвы. Это сыграло положительную роль: внезапность, которая планировалась, была обеспечена полностью, а сил, уже переброшенных на юг, оказалось вполне достаточно.
Артподготовка началась 19 ноября 1942 года в 7.30. Погода была плохой: туман и снегопад не дали авиации возможности подняться с аэродромов. Но и реакция противника на советское наступление оказалась замедленной.
К 12 часам дня пехоте удалось продвинуться лишь на 2—3 километра, причем части, действующие на флангах главного удара, вообще не смогли преодолеть оборону противника. Тогда командарм-пять П.Романенко бросил на прорыв тактической зоны обороны свои танковые бригады. К концу дня оба танковых корпуса1 вышли на оперативный простор. Румыны бросили в контратаку свою танковую дивизию. Оригинальным маневром командир 26-го корпуса А.Родин отсек ее от тылов, причем включил эти тылы в собственную колонну.
1 Советский танковый корпус “образца ноября 1942 года” — от 100 до 150 танков по штату.
Наступление 21-й армии И.Чистякова имело еще более ощутимый успех.
На следующий день 26-й танковый корпус захватил штаб 5-го румынского корпуса, а остальные силы 5-й армии отразили контрудар немецкого 48-го танкового корпуса. Этот корпус, являющийся единственным реальным подвижным резервом группы армий “Б”, насчитывал лишь 90 танков, т.е. соответствовал по своей силе полку.
Двадцатого ноября в наступление перешел Сталинградский фронт, действующий против 4-й румынской армии. Если на севере у 3-й румынской армии была “жалкая оборона” (выражение Ф.Гальдера), то на юге обороны не было вообще. Хотя фронтом командовал А.Еременко и ввод в действие подвижных сил был организован совершенно неудовлетворительно, румынам это не очень помогло.
Двадцать третьего ноября в 16.00 части Сталинградского и Донского фронтов соединились в районе Советского.
5
В нашу задачу не входит описывать перипетии грандиозного сражения в междуречье Волги и Дона, разыгравшегося зимой 1942—1943 годов. Достаточно сказать, что 6-я немецкая полевая армия была полностью уничтожена, и теперь уже советская сторона записала в свой актив 100000 пленных (в том числе 24 генерала). А всего с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года немцы потеряли 800000 человек, 2000 танков, 10000 орудий, 3000 самолетов, 70000 автомашин и все надежды на “пристойный” выход из войны. Очевидной возможностью уничтожить все немецкое правое крыло советское командование, к сожалению, не воспользовалось (свой вклад в это внес фельдмаршал Э.Манштейн, назначенный командующим группой армий “Дон”, спешно сотворенной из северного фланга группы “Б”), но никакого значения для исхода войны это уже не имело.
“Игра” на советско-германском фронте закончилась, а стадия доигрывания стратегически безынтересна. В целом уровень советского командования улучшался от месяца к месяцу, хотя грубые ошибки допускались и в 1945 году. Во многих случаях можно и нужно было действовать точнее. С другой стороны, вспоминаются слова А.Алехина, которого как-то упрекнули, что он предпочел в два хода выиграть фигуру противника и потом долго и нудно “дожимать” его в эндшпиле, вместо того чтобы провести сложную атаку и выиграть партию в несколько ходов. Великий шахматист сказал: “Вообще-то я исходил из того, что, оставшись без фигуры и какой-либо компенсации за нее, черные должны будут сдаться сразу”.
Заключение: о Второй мировой войне,
ее последствиях, о мифах,
“вероятностной истории”
и способах упаковки информации
Конечно, было бы очень самонадеянно в одном коротком очерке пытаться изложить всю историю Второй мировой войны. Автор сосредоточился на том, что представляется ему самым интересным и не потерявшим своей ценности до сих пор: борьбе стратегических замыслов и темповой оперативной “игре”.
Вторая мировая война не была ни “последней из войн”, ни тем более “войной против войн вообще”. В самой минимальной степени ее следует рассматривать с эмоционально-этических позиций, поскольку в “эпоху тоталитарных войн” одинаково жестоко воевали все. Немецкие преступления лишь более известны, поскольку Германия войну проиграла.
Но не надо впадать и в другую крайность, изображая немецких солдат как кротких защитников западной цивилизации от “русских иванов”. Не СССР напал на Германию и ее союзников, активной стороной, ведущей войну, владеющей инициативой, были немцы. Советские воины защищали свою страну и свою землю, и нужно иметь очень много ненависти к России, чтобы лишить их законной гордости за великую победу.
Кроме Соединенных Штатов Америки, все воюющие страны “расплатились по счетам Второй мировой”. Германия была лишена провинции и расчленена на две части, отошедшие к разным военно-политическим лагерям. Япония лишилась армии и флота, навсегда перестав быть империей. Италия надолго перестала быть субъектом мировой политики. Поражение на выборах 1945 года избавило У.Черчилля от сомнительной чести “председательствовать при распаде Британской империи”, но не избавило от тягостной участи присутствовать при этом.
Советский Союз, переняв у Германии “переходящий вымпел” “Империи зла и врага всего либерально мыслящего человечества”, дожил до 1991 года, последние пятнадцать лет жестоко страдая от маразма руководителей и стратегической бесперспективности борьбы в одиночку со всем миром. Затем был распад, присоединение Прибалтики к ЕС, американские войска в Закавказье и Центральной Азии.
Но история справедлива, поэтому своя расплата — за активную роль в развязывании Второй мировой войны, за стратегические бомбардировки европейских и японских городов в 1944—1945 годах — ждет и американцев. Миф об “освободительной миссии” долгоживущ, но не вечен.
Не следует обольщаться насчет “неизбежности поражения тоталитаризма” — будь то фашистская Германия или коммунистический Советский Союз. Если история и учит чему-то, то это своей вероятности, альтернативности. И нет такой альтернативной Реальности, над которой не сияет своя звезда!
Всякая альтернативная реальность стремиться стать Текущей — превратиться в ту Историю, в которую верит подавляющее большинство жителей социума. И те Отражения, в которых Германия выиграла Вторую мировую войну, или Советскому Союзу сопутствовал успех в космической гонке, столь же подлинны, как наш мир. Они воздействуют на нас, прорываясь из мнимой реальности в действительную, в текстах, знаках, снах, ролевых играх.
Верифицируемость истории падает по мере удаления от текущей Реальности и ее ближайших Отражений; “на краю” континуума лежат линии событий с нулевой или даже отрицательной вероятностью (исторический вакуум)1. Если аналогия с квантовой теорией поля здесь уместна, то этот вакуум должен определять структуру континуума. Те области высокой вероятности, которые мы называем “историей” (хотя бы и “альтернативной”), — лишь слабая “рябь” на поверхности бездонного энтропийного океана. В некотором смысле само существование “истории” (и нас, как ее представлений) определяется процессами в историческом “вакууме”.
Сравнение альтернативной реальности с бессознательным, а текущей — с сознанием исторического процесса, видимо, корректно. Как бессознательные импульсы оставляют свои знаки в сознательной деятельности психики, так и альтернативные версии означивают себя проекциями на текущую Реальность. Проекции могут быть почти незаметны — вроде наличия мелких разночтений в источниках: город Львов был/не был взят немецкими войсками в 1939 году, линейный крейсер “Гнейзенау” получил торпедное попадание 20/21 июня 1940 года, эскадрилья пикирующих бомбардировщиков Беста атаковала и потопила “Акаги”/“Кага”. Однако они могут быть и сколь угодно велики, представляя собой невозможные или крайне маловероятные в текущей Версии технические решения, художественные тексты или социальные структуры. (Иногда целые страны представляют собой метафору альтернативной Реальности2. Судьба их печальна: поскольку само их существование отрицает текущую Реальность, то текущая Реальность отрицает само их существование.)
1 Понятно, что термин “вероятность” употребляется здесь в наиболее общем значении — как мера неопределенности нашего знания о системе. Отрицательную вероятность имеют события, несовместные с дефиницией системы. Например, при бросании стандартной игральной кости вероятность выбросить любую цифру от одного до шести одинакова и стремится (снизу) к 1/6. Вероятность того, что кость встанет на угол или на ребро (или развалится при ударе), стремится к нулю. Вероятность того, что одновременно выпадут две разные цифры, строго равна нулю, так как не соответствует априори определенной информации о поведении системы. А вот вероятность того, что при броске выпадет семерка, отрицательна: она противоречит самому определению системы “игральная кость”.
2 В значительной мере таковыми странами были СССР и Германский рейх. Но наиболее чистым примером является Парагвай, единственный образчик внегосударственной индустриальной культуры.
Как и любая очень сложная система, история не только устойчива, но и изменчива. Всякое изменение, сколь бы частным оно ни выглядело, модифицирует вероятности всех событий и прослеживается во всех подсистемах. Иными словами, вам не удастся получить самосогласованный и обладающий собственным поведением мир, в котором “Апполон-11” взорвался бы на пути к Луне, но это отразилось бы только и исключительно на результатах “лунной гонки”. Точно так же, короткое “да”, брошенное Гитлером Редеру на Аббевильском совещании, перестраивает весь контекст личных отношений в рейхе, ход мировой войны, послевоенное развитие науки и техники и так далее — до политической истории XXIII столетия включительно.
Априори нелепы всякие попытки изобразить историческую альтернативу, не уяснив предварительно, ответом на какой вызов являются ваши построения.
Рейх — тот, который мы знаем, — был обречен проиграть войну. Любая альтернативная версия, предусматривающая победу Германии, должна в обязательном порядке предусматривать такие изменения в социально-психологической структуре нацизма, которые сделали бы Третий рейх государством, более адекватным цивилизационным задачам, нежели буржуазно-демократические режимы. Только в этом случае альтернативная история станет истинной системой.
Настанет день негадан и неждан,
Когда в стекле возникнет Отраженье,
Тогда весь мир уйдет на задний план,
И все зависит лишь от точки зренья…
М.Трегер1
Если системе мифов соответствует последовательность историй, каждая из которых в чем-то является подлинной и реальной, а в чем-то ложной и придуманной, миф становится не предметом обожания или опровержения, а “строительным материалом” для созидательной работы. Исторический миф “упаковывает” не только некий рисунок событий и отношений прошлого, с чьей-то позиции существенный для понимания настоящего, но и целые вероятностные миры. С их культурой, искусством, наукой и “памятью сорока веков”.
февраль 2005 г.
1 П е р е с л е г и н С. Альтернативная история как истинная система. В кн.: К.Макси Вторжение. М., СПб.: АСТ, Terra fantastica, 2001.