Цикл стихов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2004
Упасть с неба на землю Н.С. Мне не нужно ни клавиш, ни файлов прогресса. Я сжираю пламя горящего леса. Все те же лица на том же пути. Сказать бы каждому: не понти! Не могу объяснить я себе: зачем все хожу и хожу к тебе? Клянусь собакой, клянусь на крови, уже нет той ненависти и любви. Уже нету почвы для двух сердец. И в глазах не читаю: тебе конец. Но на улыбку твою все летела б, словно джинн из лампы, душа из тела. Наихудшему не до похвалы, Проще простого срезать углы. Купил бы небо тебе, да дорого. Мне отказали все банки города. Лапуль, тут происходит такое… Немного ниже неба — и нет покоя. Я вглядывался в сытые лица: они совсем не хотят делиться. Хоть колья хватай! Ножи точи! Эх, древляне, поляне, кривичи! Чем бессребреником жизнь любить, лучше серебристым тополем быть. Мы же из одного леса и балки! Пойду грабить, грабить все эти банки! Впрочем, что толку от этой удали, у них повсюду следят компьютеры. Но ведь соловей, лучший из пташек, и тот поет после двух-трех букашек. Теперь, когда нет ни жар-птиц, ни фей, на кой черт сдался кому Орфей! Что я делаю на Земле?! Сбежал от лета, не привык к зиме. Ладонью щеку подпер. Хрустят пальчики. На мое место уже есть мальчики. Писал тебе — в ладони дышал. Вновь стихи длинные, а ведь обещал… Утро солнцем расколото. Это игра в «горячо—холодно». Иду к тебе вдоль больших тополей. Чем ближе к дому, тем все теплей, будто сзади остались льды Севера. В складном зонтике букет клевера. * * * Все-таки кроется в нас добро. Если не так, то всем нам крышка. Ты думаешь о, говоришь про. На что тебе стихов моих книжка? И все ты делаешь не со зла. Чем современней мы, тем безразличней. Не хотите любить поэзию за пятьдесят рублей лишних? Я сам придумал проблемы, сам. Я сам выдуман, сам проблема. Милуша, нужно выйти всем нам из какого-то долгого плена. Ты все чувствуешь, все знаешь заранее. Все всё чувствуют, в глазах — угли! Но всюду такое непонимание! Куклы сломанные! Сломанные куклы! * * * Не люблю розы, астры, в общем, цветы. Они всегда вянут. Не люблю спорить. И когда спрашивают: зачем это ты? Отвечаю: чтоб было, что вспомнить. Надоело притворяться. Если надо, я виляю угодливым голосом. Делаю это — и ненавижу себя. Я мягок. У меня послушные волосы. В опереньи совы лечу. А что там после мы? Душа-степь и в объятьях ничуть не меньше. И я бы пошел и пошел, да связан косами, как будто из тех, кто прячет своих женщин. Люди не камни. И вот не тут ли зарыта собака? Но что-то мне говорит… Впрочем, мне нет дела, и все эти вафли-туфли… и вообще я скрытен, и печка дымит. * * * Совсем равнодушен к детям. Совсем. Заведешь своих, мол, и вот тогда… Промолчу. Гадаю. Думаю: с кем, как если бы с божеством, и когда? Только не она. Нет, только она. Ах! Капелька яда не помешает. А такусенький-малюсенский на руках… Я не спорю, все это согревает. Но я, непромешанный, гляжу ввысь. Любовь ниже неба и тем ценней. Ради счастья ребеночка не обойтись десятком выбитых челюстей. Но если б я сам рожал… То ли дело не отбрасывать тени, и мотив наигран: прилетит ко мне ангел белый-белый и скажет приветливо: — Аве, Игорь. Еще кофе, спасибо Мама позвала. Дышит тяжело. Говорит, что-то по ней проползло, на пол спрыгнуло и — стук копытный… А по лицу все скользит… хвост, видно… Схватила и тянет… А гость крупный… Рванула назад… Сжала губы… Мама лежит на боку и смеется. Ее мягкое тело от смеха трясется. Что-что, а смешки вымазаны в испуге. Кладу на плечо ей свои руки. Она как большая теплая печь. Буду всю ночь ее сон стеречь. …Если бы не болезни моих предков, забывчив, верно, звонил бы им редко. Входим в доверие, как в комнату чистую. Я не знаю, я чувствую… Мама — богиня, но случилась беда, потеряла крылья еще тогда, когда отец пил, изменял (был грех); когда мама пришла на завод, в цех; когда я уехал, искал, где привольно. Всегда так: одним — прикольно, другим — больно. В душе-то совесть ведет разборки… Молчание лучше любой отговорки. Вбиты гвозди в счастье, если есть и в подкове. Стою у окна и пью кофе. Иные улицы помню только пустыми. Начинал я, как все, с е2-е4. С начала партии терял фигуры. И так до пятерки по литературе. Но сегодня слышу: ха-ха, хи-хи, мол, кончай там, урод, писать стихи. В глаза вглядываюсь — там пусто, серо. У многих наших батарейка села! Мне нет нужды торчать у телевизора. На многих лицах и так все написано. А Новый год когда, я и так знаю. Я не кнопка, на что нажать негодяю! Похоже, в мире есть такое что-то, что не изменится ни на йоту, никакими движениями за. В кулаках правда, а в правде слеза. Разве что скажет какой-то простак: а у нас, в Бекетовке, все не так. Достаточно, чтоб свое подытожить: мечты под завязку, я все тот же. Свое вижу и слышу. Вот, сейчас перед светофором тормозит «КамАЗ». И гудят тормозные колодки так, что у ночи на подбородке щетинятся сны… Святая простота, это в русло улицы самка кита, разыскивая своего детеныша, заплыла и звала его только что. Что ж, на любовь к живому — любовь к машинам. Я сам закрыт по техническим причинам. Приехал домой закручивать гайки и вновь пью с теми, кто бросал меня в драке, бока свои грею жаром милых колен. А в стране этой идольской без перемен… Не будем об этом. Спи, мама, спи. Я хочу с тобой ходить по степи и видеть балки, равнины, скирды, узнавать в них лица твоего черты. …На ковре над кроватью крестик нательный. А я не знаю ни одной колыбельной. 11—16.03.2002 г. * * * Природа! Зазеленел городской сад. Не заметишь, откуда такой наряд. Следить — рано, опомнишься — поздно. Выхожу из дома. Окошек ряд, как пустые пулеметные гнезда. Проспал парад я. Да что со мной?! Весь год ждал. Вот и этой весной «смотри, не проспи» все говорил я. Куст сирени у меня за спиной, как у бабочки лиловые крылья. В трубке гудки лишь вместо «алло». Сердце молнией обожгло. Оторвусь от крыльев, пойду без оглядки, чтоб из сердца боль перешла в лопатки. Яркой бабочке не повезло. В День Победы на площади тьма народу. Огнепоклонники пришли на салют. Смеются, целуются, кричат, поют. То ли водка так, то ли погода, то ли… Одним словом, природа! * * * Не чувствовал бы душу, да вся в огне… За собственную слабость платишь вдвойне. Сжатые губы — как боевая траншея. Я говорю вам о той войне, когда медали — засосы на шее. Мою врагиню, сойдя с дороги, я выловил спиннингом из воды. Она вырывалась и в итоге нырнула в финансовые потоки. Лихорадка, лихорадка мне за труды! Но частичка меня, она над городом, это все небо. И как знать, нареку я тещей ее мать, когда рады все будут, и все из золота. …Извините, не привык воровать. Вспенит правда — кому желчь, кому кровь. Знаешь, давно я живу без паспорта. И я никогда не играл в гольф. И в мою сторону нету транспорта. Но от этого ли зависит любовь? Просто хочешь быть на виду. И где потом я тебя найду? К Снежной королеве заказан путь. Впрочем, стать бизнес-леди, кружиться в чаду… не выйдет, слишком большая грудь. * * * Поговорим о главном, хотя наши сны лишь провокация со стороны. Поговорим о детях. И то кстати, поговорим, пока я от чувств не спятил, глядя, как звезды слизывают с луны проступившее молоко ее пятен. Маленькая девчонка спросила меня: — У вас дети есть? В ответ и я спросил ее тоже: — А у вас? Зачем, говорит, я и так родилась… Сбежало детство, радость моя, за кроны вязов, в фонаре затаясь. Сменить букву — и жизнь поменяет цвет. Интернат заменится на Интернет. Я говорил, что к детям равнодушен, но и вам лишь свой ребенок и нужен. На вдохе в груди зажечь бы свет, чтоб тепло отличать от стужи.