Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2004
Волкова Наталья Степановна — директор Псковской областной детской библиотеки имени В.Каверина. В N№ 9 “ДН” за 2003 год опубликована ее статья “Время радостного чтения”.
Никогда не думала, что буду библиотекарем.
В юности, когда стало появляться осознание необходимости выбора профессии, я представляла себе нечто романтичное. Скажем, я — строитель и где-то там, вдалеке, строю свой Усть-Илим… Или, например, архитектор и проектирую дома, отличные от тех, что похожи друг на друга как две капли воды. Думалось и о профессии врача, исследователя загадочных вирусов. Но об этом — ниже.
Я не задумывалась о профессии библиотекаря просто потому, что не знала о ее существовании. Не подозревала, что это — Дело, которому надо учиться. Но в моем детстве, как и у многих моих сверстников, библиотека и библиотекарь — были. Одни из них — личности, общение с которыми сохранилось до сих пор в памяти сердца; другие — “среднеарифметически никакие”. И даже более того: серенькие, недоброжелательные, мрачные. Среди первых — школьный библиотекарь Валентина Семеновна Пузыня, одно из самых ярких воспоминаний школьной жизни.
Ах, как это было здорово: прибежать к ней на переменке в маленькую комнату школьной библиотеки, вдохнуть дивный запах (немножко — книжной пыли, немножко — клея, бумаги, свежих журналов)! Встретить ее улыбку — добрую, приветливую, располагающую к общению. Нет, конечно, она была не единственным любимым педагогом школы, хотя мы и воспринимали ее как одного из членов большой команды учителей. Была среди них, например, уважаемая всеми моими одноклассниками преподаватель истории Ада Яковлевна Кириллова… Но библиотекарь Валентина Семеновна — это было нечто совершенно особенное, отличное… Будоражащее и успокаивающее. Вдохновляющее и восхищающее. Для меня оставались непостижимой загадкой уровень и глубина ее знаний — по крайней мере именно так мне тогда казалось. Ну, как, каким образом сумела она узнать содержание всех книг, что чинными (а иногда и растрепанными!) рядами стояли на полках и стеллажах библиотеки? Она никогда не ставила нам (даже устно произнесенных) оценок за наши знания и незнания. Не ругала за задержанную книгу. Не произносила ужасно противных слов: “Ты должен это обязательно прочитать” или “Стыдно об этом не знать”. Валентина Семеновна знала о нас все, потому что с ней хотелось и было совершенно естественно всем поделиться. О двойках — у “троечников” и тройках — у “хорошистов”; о проделках на уроках русского языка и о том, кто с кем подрался; самые сокровенные тайны — о том, что “он” или “она”, ну, совершенно не обращает на тебя внимания! Она все понимала так, словно была одной из нас. Поэтому и тянуло к ней, как к магниту, успешных и не очень успешных моих одноклассников. Валентина Семеновна умела расшифровывать наши читательские “хочу”. Поэтому, попросив: “Дайте почитать что-нибудь про школу”, — мы уходили из библиотеки с книгами “про это”: о дружбе и первых отроческих увлечениях, любви и верности. Уходили с книгами, которые помогали нам понять самих себя.
Позже в моей жизни было много библиотек. Я любила строгость торжественность читальных залов ленинградской “Публички”, уютность и домашность город-ских библиотек. Везде меня встречали умные глаза библиотекарей, чаще всего — немногословных. Они быстро и четко работали, помогая найти необходимые материалы. И все-таки идеальный образ детской библиотеки ассоциировался с той атмосферой, которую создала в небольшой школьной библиотеке Валентина Семеновна.
К сожалению, память подсказывает: были встречи и с другими детскими библиотекарями. Так, однажды я стала читателем детской библиотеки при городском Доме пионеров. Здесь все было не так, как в библиотеке нашей школы: книг — больше, а обстановка не такая доверительная. Детство есть детство… Вероятно, при записи в библиотеку мне говорили о правилах пользования. Но так случилось, что половина информации не закрепилась, не была мною усвоена. Вероятнее всего, я больше оглядывалась в новом пространстве, чем вслушивалась в то, что мне вещали. А вокруг было ужасно интересно. Какие-то шкафы с маленькими ящиками… Интересно, их можно трогать? А книги на стендах — к ним можно подходить? В результате прослушала я самое главное: оказывается, книгу надо было вернуть не позднее какого-то там срока! А книга-то была “Гианея” Г.Мартынова — чудо! Не оторваться! Когда же я вновь пришла в библиотеку, меня встретило возмущенное: “Как ты могла?! А еще девочка из хорошей семьи!” До сих пор не забыть этого ужаса… Формально библиотекарь была права. Но жгучий стыд за собственную бестолковость, за то, что и родителей-то я подвела, что здесь я всегда буду значиться плохой, недисциплинированной, — все это, вместе взятое, не позволило мне решиться переступить еще раз порог этой библиотеки.
Впрочем, я не очень горевала. Восторг чтения, дивный аромат новой книги, журнала (кстати, почему-то особенно волновал ноздри журнал “Огонек”) полонили уже мое сердечко надежно, навсегда. Моя семья была читающей семьей. А домашняя библиотека располагалась в моей комнате, которую я делила с бабушкой. Детство мое прошло в городе Печора Коми АССР — тогда, конечно, я еще не знала, что самый лучший город на свете — ведь здесь жили мои папа и мама, друзья и любимые книги — был маленькой частью Большого Гулага. Зимы на Севере наступали рано, были суровыми, снежными… По утрам мы смотрели, отогревая дыханием наморозь на стекле, на столбик уличного термометра в надежде, что там уже минус тридцать. Это означало, что скоро по местному радио прозвучит сообщение: “В связи с сильными морозами занятия в школе отменяются”. Нет, конечно, мы, во всяком случае я, любили школу, но… Это означало, что можно целый день читать! Надо сказать, что в шестидесятые годы телевидение в наш город еще не пришло, поэтому вечерний досуг значительно отличался от современного. Не было этой постыдной, жгучей зависимости населения от бразильско-аргентинских мыльных опер или американских боевиков с элементами восточной борьбы…
Вечером приходил со службы отец, мы ужинали. Я очень любила минуты, когда папа раскладывал на большом столе географическую карту и начинались наши путешествия! Это так не походило на уроки географии в школе! Америка и Европа, юг и север, имена первооткрывателей земель — обо всем этом я узнавала от него. А среди этих заочных странствий были чрезвычайно любопытны те, что проходили по Баренцеву и Карскому морям, островам Шпицберген и окрестностям Новой Земли, — все это было, во-первых, совсем рядом с рекой Печорой, а во-вторых, где-то здесь проходили маршруты исследователя Севера Русанова, памятник которому стоял на высоком берегу реки в нашем городе.
Но чаще всего родители брали в руки журналы (те, что сейчас называют “толстыми”: “Новый мир”, “Октябрь”) или книги. Помню, каким событием стало для отца прочтение романа “Один день Ивана Денисовича”. Они долго с мамой о чем-то шептались, а папа тогда сказал: “Это еще не вся правда!” Им можно было читать, ну а мне в десять вечера надо было отправляться спать. Я честно ложилась, выключала свет, а потом, подоткнув тщательно со всех сторон одеяло, забравшись под него с головой, включала фонарик, доставала из-под подушки подготовленную заранее книгу и — читала!
Ах, эта домашняя библиотека! Помню, кажется, каждый стоящий на полке том, его толщину, цвет… Вот — коричневый десятитомник А.С.Пушкина. Рядом — тоже Пушкин, но большой том, с золотым обрезом, проложенными пергаментом иллюстрациями. Чуть дальше — серые тома с чайкой на переплете — это А.П.Чехов. Важный, торжественный строй полного собрания сочинений И.Тургенева в снежно-белых суперах с портретами автора. А.Толстой и Л.Толстой, Э.Золя и Г.Мопассан, М.Шолохов и М.Лермонтов и многие другие авторы… Достаточно традиционный репертуар для семьи, заново вьющей свое гнездо на Севере, куда судьба занесла моего отца в 1937 году и не отпускала в соответствии с известными сейчас многим обстоятельствами и страницами истории России до 1947-го (положенной “десятки”), реабилитации, наступившей после смерти Сталина… В домашнюю библиотеку приобреталось “самое-самое” — из классики, из просто любимых авторов. Конечно, не только это составляло круг чтения семьи. Были и толстущие, потрепанные (а поэтому особенно желанные мне) тома с приключениями мушкетеров; были передаваемые друг другу статьи Чайковской в “Литературной газете”.
Сейчас, когда у меня за плечами более тридцати лет профессионального библиотечного стажа, мне самой многое в репертуаре моего детского чтения кажется “диким”. Подумать только! Я выбирала для ночного, тайного чтения книги по принципу: что сегодня я “вытащу”, подойдя к стеллажу с закрытыми глазами… Том второй Чехова с рассказом “Свадьба с генералом” или том четвертый Лермонтова с “Княгиней Лиговской”? К седьмому-восьмому классу в моем читательском рюкзаке было огромное количество произведений русской, советской, зарубежной классики. Неграмотное, не руководимое и не управляемое ничьей, казалось бы, рукой чтение! Однако его результатом стало открытие у Пушкина не только “Евгения Онегина”, но и “Графа Нулина”; каким-то непонятным образом запало в душу не “Хождение по мукам” А.Толстого, а “Хромой барин”. В результате такого хаотичного чтения до момента изучения в школе “Войны и мира”, “Евгения Онегина” я уже знала эти тексты, успела полюбить главных героев, у меня существовали собственные их образы. Так постепенно завораживал мою душу мир чувств, переживаний, страданий, исканий героев классики задолго до того времени, когда он стал отравляться необходимостью математического почти отнесения их на уроках литературы к “образам” и “прообразам”, делению на “положительных” и “отрицательных”…
Я не собиралась становиться библиотекарем. Но было нечто, что еще в детстве определило мою судьбу — профессиональную, творческую, личную. Начиналась сеть таинственных совпадений, случайных встреч, которые вскоре оказывались далеко не случайными. Сейчас все это просматривается, прочитывается мною так: я должна была стать библиотекарем, причем библиотекарем детским. Мне предопределено было оказаться после окончания института в старинном городе Пскове и значительную часть своей профессиональной деятельности посвятить работе со школой, с мальчишками, с продвижением к ним книг, организацией для них встреч, которые могли бы сделать из них настоящих мужчин.
…Среди всех книг домашней библиотеки были две, которые я перечитывала как минимум раз в год. Назывались они “Два капитана” и “Юность Тани”. Имя их автора — В. Каверин — ничего мне не говорило, оно не звучало для меня так, как звучали фамилии литературных классиков. Что же было такого особенного в его книгах? Все. Особенным здесь было все! С первых строк письма, найденного Саней в сумке почтальона…
Неторопливое повествование о судьбе двух подростков — Сани и Кати. Звучная клятва Петьки и Сани. Таинственная история капитана Татаринова. Трепетные, чистые отношения между главными героями, развивающиеся во времени. Любовь и верность. Устремленность героев к поставленной цели и ее достижение. Наказуемость подлецов. Влекли, манили к географической карте координаты: 82 градуса 55 секунд, где застыла во льдах “Святая Мария”; 81 градус 09 секунд, где находилась открытая Татариновым земля. Географические названия: Русский архипелаг, Земля Франца-Иосифа… Я искала, находила — и не находила острова, моря, проливы на карте Севера, которую, казалось бы, мы так тщательно изучили с отцом. Я не могла понять, почему вдруг писатель называет летчиков, моряков всего лишь буквами: “Ч.”, “С.”. Я не подозревала, что Судьбою уже все решено, что расшифровывать, изучать, читать и перечитывать любимую книгу мне суждено еще очень и очень долго!
Так сложилось, что я после окончания школы поступила не в педагогический институт им. Герцена, к чему долго себя готовила, а в Ленинградский институт культуры. Сейчас я благословляю обстоятельства, приведшие меня в этот особняк на Дворцовой набережной, причины, определившие мой выбор — обучение мастерству детского библиотекаря. Поклон и благодарность педагогам кафедры детской литературы, многие из которых и сейчас для меня остаются учителями и наставниками. Я не просто училась, постигая азы профессии, а как бы заново, со стороны повторяла, анализировала, изучала свою собственную детскую читательскую биографию.
Четыре года учебы пролетели, как один миг. Я получила распределение в город Псков, в областную детскую библиотеку. Естественно, что первые годы жизни, работы были посвящены не только проверке того, чему меня научили в институте, но и изучению истории области, ее литературного краеведения. И — первые потрясения: Вениамин Каверин родился, учился здесь, в Пскове! Более того, Псков стал прообразом и города Энска в “Двух капитанах”, и города Лопахина из “Юности Тани”. В названиях улиц и домов в обоих книгах — Застенная, Песчинка, “Депо проката роялей и пианино” я узнавала улицы и здания реального города, уже ставшего для меня родным. И опять — чтение и перечитывание любимых с детства книг. Так началось мое второе постижение литературного творчества Каверина. Творчества в целом, поскольку в моем читательском багаже среди любимых значились уже и “Исполнение желаний”, и “Перед зеркалом”, и трилогия “Открытая книга”. К ним добавились позже и мемуарная повесть “Освещенные окна”, и пронзительное повествование о себе, о литературе и литераторах — “Эпилог”
Я счастлива, что моя профессиональная судьба складывалась рядом и под влиянием удивительных людей. Их было много — библиотекарей, работников музея, исследователей, краеведов. Но среди всех особую роль сыграли два человека, две удивительные женщины. Одна из первых — Тамара Николаевна Карпухина, работник читального зала нашей библиотеки. На протяжении всей жизни она занималась исследованием псковских корней Каверина, изучала отражение города в его произведениях, побуждала к новому прочтению его книг, погружению в тему всех, с кем она работала, дружила. А вторая — это, конечно, Алла Алексеевна Михеева, на протяжении восемнадцати лет (с 1981-го по 1999-й годы) — директор библиотеки. Именно ей Псков, его жители обязаны не просто открытиями в литературной, творческой судьбе писателя, но и увековечиванию имени автора в пространстве города. В 1984 году по ее инициативе начинается дружба библиотеки с Вениамином Александровичем Кавериным. После его смерти в 1990 году библиотеке присваивается имя писателя. Но и это — далеко не все. Дерзкая мысль, мечта Аллы Алексеевны — установить перед зданием библиотеки памятник литературным героям романа “Два капитана” осуществилась (сложно, непросто — но это повод для отдельного рассказа) в 1995 году. А с 1996 года при библиотеке открывается — и работает до сих пор — удивительный литературно-патриотический клуб “Два капитана”, объединивший “бывалых” моряков, офицеров запаса, краеведов, литераторов, поэтов и мальчишек.
Вся деятельность по этой теме была настолько моей, любимой, важной, отвечающей сложившейся системе ценностей. И с точки зрения исследовательской, и с точки зрения мировоззренческой, и — педагогической, имеющей в своих истоках желание воспитать в подростках уважительное отношение к русской литературе и словесности, истории отечества. Побудить их на осознание таких вещей, как честь, мужество, верность, порядочность, как самых важных для интеллигентного человека. А все это многократно проговорено, прописано в великой отечественной литературе.
Девяностые годы перепахали, перевернули, зарыли как ненужные в землю очень многие из этих понятий. А мальчишкам в период их взросления по- прежнему необходимы примеры, образцы для подражания. И если мы ратуем за духовное возрождение России, мы обязаны предоставить молодежи некие образцы героев, которые позволили бы формировать молодому человеку собственную модель поведения. Творчество В.А.Каверина обладает огромным потенциалом нравственного воздействия на молодежь в плане возрождения патриотических ценностей как составляющих российской национальной идеи. Образцом человека-патриота могут стать для молодежи как литературные персонажи романа В.А.Каверина “Два капитана”, их реальные исторические прототипы, так и современные представители профессий, связанных с защитой Родины.
Если этого не сделаем мы, за нас это сделают другие и по другой кальке. Вот фильм “Бригада”, с успехом прошедший недавно на ТВ. Прекрасный актерский состав. Хорошая режиссура, захватывающий сюжет. Да и тема — дружба, верность… Только чему? На фоне чего, каких обстоятельств?
Отсутствие у общества национальной идеи, оформленной в виде программы, концепции или естественно проистекающей из менталитета нации, есть отсутствие идеологии общества. Это — опасная ситуация для государства. Нет идеологии — нет системы ценностей, нет шкалы “хорошо—плохо”. Несомненно, чтение в системе инструментов, влияющих на формирование духовного мира молодого человека, в последние годы потеряло прежнюю значимость. С ним определенно — проблемы! В последние годы не только библиотекари, но и педагоги, издатели, общественные деятели ищут механизмы его возможного возрождения. А сделать это не просто. Я знала педагога, которая, желая увлечь учеников чтением, привлекала их внимание к текстам, любимым ею с детства. Например, к “Робинзону Крузо” (добавлю, книга рекомендовалась детям третьего класса). Разумеется, она потерпела фиаско. Мир очень изменился. Само информационное пространство стало шире, особенности восприятия детьми информации, в том числе — текстовой — иными. Год тому назад я попробовала перечитать не как исследователь, а как простой читатель своих любимых “Капитанов” — и вдруг поняла, насколько ритм повествования романа не соответствует динамике жизни современного подростка. Но ежегодно тысячи детей смотрят киноверсию романа, транслируемую по многим телевизионным каналам. И так же, как когда-то нас, их завораживают и фабула, и образы героев.
Так в чем же феномен романа, задуманного автором как роман о современнике (современнике, живущем в 30-е годы ХХ века)? Здесь уместно сказать, что само создание романа было гражданским подвигом Каверина, поскольку этот современник, Саня Григорьев, задуман как борец с предательством, доносительством, подлостью. (Примечательно, что в романе прочитываются прямые аналогии с известным стихотворением О.Мандельштама “Мы живем, под собою не чуя страны…”. Я имею в виду строку: “Его толстые пальцы как черви жирны”, где говорится о пальцах Сталина. У Каверина, описывающего главного отрицательного героя, Николая Антоновича, мы читаем: “Он слушал их, шевеля толстыми пальцами, напоминавшими мне каких-то волосатых гусениц…”)
Романтические образы Татаринова, стремящегося во имя любви к женщине, России изучить открытые им земли и доставить их на Большую землю; штурмана Климова, побуждающего своих друзей, тех, кто потерял веру в победу, стремиться вперед, бороться… Они будоражат воображение, исподволь внушая читателю мысль о торжестве доброго, прекрасного, о силе человеческого духа. Благодаря этому удивительному тексту сформировались характеры поколения молодых людей 50—70-х годов. Но позже, в период девальвации всего и вся, в сложнейшие (с точки зрения определения “что такое хорошо, и что такое плохо”) 80—90-е годы новые мальчишки и девчонки продолжали если не читать, то с упоением следить за событиями киноповествования о Сане Григорьеве. Мне кажется, что дело в точном совпадении фабулы произведения, строя его литературных образов с бесконечной верой детей в торжество справедливости. Подлость должна быть наказана — вот о чем мечтается мальчишкам и девчонкам, очень рано, к сожалению, встречающимся сейчас с проявлениями предательства, бесчестности в реальной жизни. Может быть, именно поэтому так легко и радостно, как нечто давно ожидаемое, была воспринята ими новая, музыкальная версия романа — мюзикл “Норд-Ост”.
…Шли годы. К столетию В.А.Каверина мы задумали создать в библиотеке музей романа “Два капитана”. В фондах библиотеки к этому времени скопилось много личных вещей автора, подаренных им изданий романа на многих языках мира. Началась разработка концепции музея. Тремя китами, которые были положены в ее основу, стали: введение читателя в мир художественной литературы; формирование патриотических чувств на основе изучения текста произведения и материалов, которые могут изучение этого текста сопровождать; поддержка детского литературного творчества.
А вокруг всего, что было связано для меня, для всего творческого коллектива, занимавшегося изучением творчества Вениамина Александровича, происходили удивительные встречи, мистические совпадения, “странные сближения”, как говорил А.С.Пушкин. Так однажды на конференции по проблемам детской литературы, состоявшейся в Доме детской книги в Санкт-Петербурге, я вновь встретилась с одним из любимых преподавателей литературы нашего института — писателем, литературоведом, литературным критиком Игорем Федоровичем Смольниковым. Мы разговорились. И в беседе вдруг выясняется, что его корни — в Пскове; что его отец, Федор Михайлович Смольников, окончил в конце двадцатых годов ту же школу N№ 1 (бывшую мужскую гимназию), где учился В.Каверин. Более того, как и Саня Григорьев, он стал летчиком. Вначале — полярным, затем прошел всю войну… Потрясающее совпадение!.. Сейчас в фондах музея — предметы, ему принадлежавшие: очки, летные рукавицы тридцатых годов — такие мог носить Саня Григорьев. Мне очень дорога добрая оценка Игорем Федоровичем идеи музея, логики ее экспозиции, посвященной одному из самых ярких по степени воздействия на читателя произведений российской литературы.
После распада СССР, когда государственная граница с Эстонией стала проходить по Псковско-Чудскому водоему, в Пскове замелькали военные в непривычной для города морской форме.
…Псковская морская пограничная бригада и заместитель командира бригады — капитан первого ранга Владимир Владимирович Иванов… Знакомство с ним произошло в 1997 году. Однажды он появился в библиотеке — большой, энергичный. От него буквально исходили флюиды напора, действия. В руках он держал уникальный предмет — обломок печи со стоянки Джексона, что была на острове Нортбрук Земли Франца-Иосифа. Это ведь к ней, этой стоянке стремился штурман Климов! Можно ли представить более ценный экспонат для будущего музея? Будучи командиром бригады пограничных кораблей (там, на Севере), В.В.Иванов совершил поход в год столетия похода Нансена к землям, воспетым Кавериным. Стало ясно: это — наш капитан. Вот уже несколько лет Владимир Владимирович — один из членов Совета клуба, его ведущий.
Собственно говоря, клуба бы могло и не быть, если бы по ряду семейных обстоятельств не поселился в Пскове пскович по происхождению, москвич — по месту жительства, прозаик, поэт, публицист, переводчик, мой постоянный оппонент в спорах о судьбе России и роли в возрождении ее интеллигенции Станислав Александрович Золотцев. Среди всех своих званий, знаний он с особой гордостью ценит то, что он — моряк-североморец! И это его пламенное слово ведущего клуба вдохновляло и сопровождало мальчишек в изучении и постижении ими истории Отечества.
Еще одна встреча — с командиром подшефной городу большой атомной подводной лодки “Псков” капитаном первого ранга (теперь уже запаса) Виктором Анатольевичем Ковалевым. Нас связывает не только общая тема — море, Север, роман “Два капитана”, но и глубокое убеждение: надо большой армии офицеров запаса сделать очень важное дело — принять участие в воспитании мальчишек, овеять их души романтикой, поддержать в момент выбора профессии, сформировать из них мужчин.
Я могу назвать большое количество наших единомышленников, людей, которые, выбрав для себя разные профессии, стали вслед за капитанами Вениамина Каверина сами капитанами своей судьбы и готовы повести за собой молодежь.
Удивительные, совпадения продолжаются до сих пор. Летом этого года Псков отмечал тысячу сто лет со дня первого упоминания в летописи. Грандиозный праздник, все к нему долго готовились, ждали гостей. Ждали гостей и мы — родственников Каверина. Но приехать смог только Лев Львович Киселев, племянник Вениамина Александровича, сын его старшего и горячо любимого брата Льва Зильбера. Конечно, я знала, что судьба, научные изыскания Л.Зильбера положены в основу трилогии “Открытая книга”. Знала, потому что Таня Власенкова — героиня той самой любимой с детства книги. Знала потому, что едва не выбрала под влиянием образов Дмитрия и Андрея Львовых профессию врача, микробиолога, исследователя.
Встреча с крупнейшим российским специалистом в области изучения генома человека состоялась в нашей библиотеке. Лев Львович — удивительный рассказчик, популяризатор — поведал не известные нам и не затронутые Кавериным в романе страницы судьбы своего отца. Я вместе со всеми слушаю рассказ об аресте ученого в тридцатые годы… Многие детали мне хорошо знакомы из рассказов моего отца (формула: донос, ссылка, лагерь, условия жизни, вернее, выживания — была одинаковой для огромного количества людей, независимо от их должностного положения, места проживания). И вдруг слышу такое до боли знакомое: “В Печорлаге, где отбывал срок Лев Александрович Зильбер…” Как, в Печорлаге?! Но ведь мой отец отбывал срок там же!
Уже после встречи начинаем сопоставлять известные нам страницы судеб родителей. Оказывается, они должны были друг друга знать. И, возможно, отвар из ягеля Льва Зильбера, который спас от авитаминоза многих заключенных и благодаря которому он был в 1943 году “за вклад в оборону страны” досрочно освобожден, спас от смерти и моего отца!.. Они были в те годы рядом, возможно — вместе, я этого уже никогда не узнаю! Однако как же переплелись судьбы героев литературных, героев реальных с судьбами нашими, с судьбой моей! Воистину нет более удивительного сюжета для художественного произведения, чем сама жизнь!
Трепетная дружба связывала нас с коллективом мюзикла “Норд-Ост”. Я вместе со своим коллегой Т.Е.Наместниковой была на одном из первых спектаклей. В антракте мы познакомились с его авторами — Иващенко и Васильевым. Они знали о нашем приезде, видели в нас партнеров и единомышленников. Поэтому, вероятно, и был задан вопрос: “Ну, как?” И я честно ответила:
— Потрясающе! Родная советская музыка!
— Подождите, — последовал ответ, — в начале второго действия будет чистый Дунаевский.
Впоследствии именно на этом эпизоде — сцене танца летчиков — оборвался спектакль и началась трагедия на Дубровке. И одной из ее жертв стала Алла Алексеевна Михеева. Сердце не выдержало напряжения… Степень ее сопереживания тем, кто был в зале и на сцене, была слишком высока, ведь теракт был направлен против всего того, чему она посвятила не один год своей жизни…
Исследование романа продолжается. Увеличивается круг наших партнеров, друзей. Среди них — дети людей, послуживших Каверину прототипами Сани Григорьева: ученого-генетика В.Лобашова, летчика С.Клебанова. Я не удивлюсь, если окажется, что каким-то неведомым образом наши судьбы тоже перекликались.
А на сайте нашей библиотек в рубрике “Два капитана” постоянно пополняется “Архив читательских воспоминаний” — читатели вспоминают о том, как читали роман в юности, о том, как он повлиял на их выбор жизненного пути, на определение себя в жизни. Но мне думается, что вспоминания должны не только храниться в архивах, пусть и виртуальных. Они должны стать побудительными мотивами для дела, работы с молодежью!
Так кто же этим должен заниматься? Все, у кого есть к этому призвание. Все, кто имеет отношение к формированию мира, души молодого человека.
Педагоги — поскольку они призваны не только давать знания, но и воспитывать.
Писатели — мы ждем от них новых произведений для подростков о самом-самом главном.
Родители — но ведь тоже кто-то должен научить их, как быть родителями.
Рекламодатели — может быть, наступят скоро такие времена, когда тиражировать на экранах пошлость будет считаться дурным вкусом?
Режиссеры бесчисленных шоу-программ — пока для того, чтобы оценить низкий уровень многих из этих программ, зачастую просто не хватает слов…
И среди всех этих профессий, конечно, работники детских и юношеских библиотек, которые должны владеть и владеют знаниями в области детской и мировой литературы, педагогики, психологи. Российские детские библиотеки накопили в ХХ веке удивительный опыт работы с детьми, подростками. Он уникален, такого просто не существует в мире! Но вот раздаются голоса (и, что самое обидное, в профессиональной среде): а нужны ли они нам, детские библиотеки? Вот, мол, в Америке…
Послушайте, господа! Когда же мы научимся уважать самих себя, свою историю? Возлюбим как нечто неповторимое собственный опыт. Может быть, пришло наконец время? За плечами наших дедов, отцов, родителей — столетия славных дел. И еще больше их — впереди, а делать их придется сегодняшним мальчишкам и девчонкам. Так давайте поможем им в этом. Все. Вместе. Миром…