Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2003
Попытка обозреть литературный процесс 2002 года для меня заведомо обречена на крайнюю субъективность взгляда и оценок. Потому что литературный процесс — это в первую очередь проза, а прозу я если и читаю, то именно как читатель, от случая к случаю. И потому мои прозаические впечатления страдают крайней выборочностью и необязательностью — то есть банальным дилетантизмом.
Круг моего чтения в основном ограничен научной и философской литературой и, конечно, поэзией, то есть текстами, в которых структура не укрыта словесной плотью, а отчетливо проявлена.
Но, тем не менее, я попробую высказать несколько замечаний.
О прозе — пунктиром.
Год начался с публикации в январской книжке “Знамени” романа Сергея Гандлевского “<НРЗБ>”. Для меня он так и остался важнейшим событием года.
Это — большая и очень важная книга, важная прежде всего для понимания литературной ситуации конца ХХ века. Это книга не только и не столько о литераторах, сколько о поэзии, о стихе. Именно стих — главный герой романа. Эта книга многое открыла мне в поэзии, в ее необходимости и ее избыточности — не только для литературы, а для человека разумного вообще.
В февральском “Октябре” опубликована “Берлинская флейта” — повесть Анатолия Гаврилова. Повесть — замечательная, редкая, пограничная с поэзией и музыкой — прозаическое либретто ненаписанной симфонии. Мне кажется, я ее не прочел, а вдохнул.
Во второй половине года я, как член жюри премии имени Юрия Казакова (за лучший рассказ года), читал в основном рассказы, и довольно много. Среди них были и такие, которые запали в память и остались со мной. Нежный и трогательный рассказ Дмитрия Шеварова (“Урал”, № 7) “Легко под небесами” заставил меня заново взглянуть на город, в котором живу, взглянуть на него глазами впервые увидевшего его провинциала и пережить встречу с этим городом. Рассказ Дмитрия Шеварова промывает глаза, промывает глаза слезами.
Жестокий и невероятно свежий рассказ Марины Вишневецкой “Опыт принадлежания”, (“Октябрь”, № 10), кажется мне лучшим рассказом, написанным в 2002 году.
Действие рассказа Михаила Бутова “В карьере” (“Новый мир”, № 7) происходит в заброшенном карьере, оставленном человеком пейзаже, остановленном времени — пространстве, пограничном со смертью. Человек здесь настолько сосредоточен, что, кажется, проступают какие-то глубокие истины.
Не могу сказать, что год был урожайным на рассказы, но отличные образцы жанра были даны. Мне кажется, что именно рассказ (а вовсе не роман) должен бы переживать сегодня настоящий бум. Именно рассказ своим цветением и разнообразием наиболее полно соответствует распаду иерархий и утверждению подвижной и актуальной сетевой парадигмы мышления. Это стремительно происходит вокруг литературы, но сама литература отчетливо держится принятых приоритетов, и роман здесь главный, а рассказ по прежнему на задворках. Издание очередной книги рассказов Асара Эппеля (“Дробленый сатана”, СПб., “Симпозиум”) скорее приятное исключение, чем правило.
Литература остается заповедником иерархий. Здесь царствует “табель о рангах”. Увы. Мне отсюда — снизу — не видно, сколько звезд на погонах у Андрея Немзера, но чувствую, что много и больших. По некоторым крайне неприятным для себя признакам я чувствую, что и сам уже выбился куда-то в сержантский состав. Ну, ничего. Надеюсь, найдутся старшие товарищи, поправят, укажут, поставят на место, а то и разжалуют.
Все табели о рангах плохи только одним: мнение вышестоящих товарищей обязательно для нижестоящих, и что бы эти нижестоящие ни говорили, их высказывание учитывается только в том случае, когда оно не противоречит мнению начальства. Может быть, где-то когда-то это и необходимо, но в сегодняшней литературе это, на мой взгляд, абсолютно неприемлемо. Таковы мои впечатления от критики 2002 года.
Non fiction. Я с огромным интересом весь год читал публиковавшийся в “Октябре” “Путевой дневник”, посвященный “геопоэтике и географике”, в частности” Василия Голованова (“Тотальная география Каспийского моря”, N№ 6), Андрея Балдина (“Поход на букву «О»”, N№ 8), Рустама Рахматуллина. (“Красная площадь: опыты метафизики”, N№ 10) и многие другие интересные материалы. Эта серия была поддержана “Новым миром”, который в N№ 11 опубликовал “Видение Азии” Василия Голованова и “Облюбование Москвы” Рустама Рахматуллина, и присудил обоим авторам редакционные премии за год. Большой и разносторонний материал, который содержат публикации “Путевого дневника”, выражает и новый взгляд на словесность и искусство (ни больше ни меньше). Оказывается, слово существует не только на символической плоскости, но и в географическом пространстве — море, или остров, или город — говорят, и нужно научиться их слушать, и слово во многом определяется контекстом этого пространства. Сам неологизм “геопоэтика” об этом.
Еще одной важной публикацией “Октября” были воспоминания Дмитрия Бобышева “Я здесь”, (N№ 4 за 2001 год, N№ 7 и 11 за 2002-й). Бобышев — из четверки “ахматовских сирот” возвращается к русскому читателю последним, и это происходит прямо сейчас. И его точка зрения на литературный процесс 50—60-х, и его поэтическая практика создают необходимое замыкание. Теперь мы можем взглянуть на литературную ситуацию крайне важного для русской поэзии периода со всех четырех сторон. И можем попытаться сделать собственные выводы.
В течение года сразу несколько издательств выпустили книги Станислава Лема. Это и его романы “Возвращение со звезд”, “Глас Господа”, и много других (“Амфора”), и лемовская философская и литературоведческая эссеистика — “Библиотека XXI века” и переиздание знаменитейшей “Суммы технологии” (серия “Philosophy”, “АСТ”). И все это и нужно, и важно. Только книги серии “Philosophy” меня крайне удручают своими комментариями и другим обязательным для научного издания аппаратом. Конечно, “Сумма технологии” — книга, посвященная будущему и написанная в 1964 году, обязательно нуждается в комментарии — необходимо соотнести то, что Лем предсказывает, с тем, что мы через 40 лет получили. Но комментарий, составленный авторами из организации со скромным названием “Конструирование будущего”, производит тяжелое впечатление. Во-первых, он постраничный — и просто мешает читать Лема. Во-вторых — в этом комментарии совершенно отсутствуют ссылки. То есть авторы комментария делятся с читателем своими необозримыми знаниями. Спасибо им, конечно. Но я бы предпочел узнать, откуда они эти познания почерпнули.
Из поэтических публикаций я хочу отметить четыре авторские книги и одну антологию. На самом деле и книг было намного больше — только в поэтической серии “ОГИ” вышло много замечательных текстов, и журнальные подборки читать было интересно. Я выделяю эти книги потому, что каждая из них стала событием моей жизни, и вовсе не настаиваю, что другой читатель выберет из разнообразия 2002 года те же книги.
Татьяна Бек “Узор из трещин”. (Книга стихов. — М., “Аналитика”, 2002.) Новый голос много лет знакомого поэта. И голос такой неожиданной свободы и мощи, что можно сказать — появился новый поэт, а “когда появляется поэт, душа бывает взволнована” (Сологуб).
Дмитрий Быков “Призывник”. (Cтихотворенния и поэмы. — СПб., “Амфора / Геликон Плюс”, 2003, а фактически — 2002.) Это — избранное Дмитрия Быкова, но есть и новые произведения. Теперь можно внимательно перечитать его стихи и вспомнить в очередной раз, что Быков еще и поэт, и поэт замечательный. Мне давно хотелось прочитать большое избранное Быкова, чтобы попробовать ответить на вопрос: что такое его “легкопись”? Противоречит ли звонкое конькобежное скольжение строк глубине содержания, или нет? Или это способ передачи не статики, а скорости? Сейчас я не знаю даже приблизительного ответа на все эти вопросы.
Ирина Ермакова “Колыбельная для Одиссея”. (Стихи. — М., “Арион”, 2002.) Эту книгу я давно ждал, чтобы было чем поколачивать сомневающихся коллег. “Кто такая Ермакова, что-то не припомню?” А я книжкой по лбу — хлоп! И сразу: “Ах ну да, конечно, так бы сразу и сказали. Знаю, знаю… как же, как же…” Ирина Ермакова эту книгу выстрадала. И, наконец, книга вышла. Путь книги только начат. Я думаю, он будет долгим.
Сергей Стратановский “Рядом с Чечней”. (Стихи. — СПб., “Пушкинский фонд”, 2002.) Пока я читаю Стратановского, я понимаю, зачем существует поэзия и как можно существовать в поэзии. Его стихи придают смысл моей собственной работе и дают силы ее продолжать.
10/30. Стихи тридцатилетних. (Составитель Глеб Шульпяков. М., “МК-периодика”, 2002.) В книгу вошли стихи Максима Амелина, Дмитрия Воденникова, Михаила Гронаса, Инги Кузнецовой, Александра Леонтьева, Андрея Полякова, Бориса Рыжего, Дмитрия Тонконогова, Санджара Янышева и Глеба Шульпякова. Тридцатилетние поэты “неоклассической ориентации”, как сказано в аннотации издательства. Можно сказать и так. Хотя какой Рыжий классик, или Гронас? Разве только все, что не Пригов, — классика. Но — это временной срез. Всем около тридцати.
Бывают периоды в развитии литературы и общества, когда биологический возраст очень многое определяет в человеке и поэте. Это — времена перемен. Поэты антологии — первое поколение, которое обрело свой голос в свободном от идеологии пространстве, но и в хаосе, в котором откуда-то непрерывно падали целые обломки культурных стереотипов, норовя размозжить голову, и опереться можно было только о воздух. Стало быть — полететь. Что они “налетали” — отчасти представлено в этой антологии.
Это поэты другого времени. Меня отделяет от них пропасть — 10 лет, иногда это немного, но в данном случае — это почти вечность. У меня даже условные рефлексы другие. Как лучше всего разобраться в себе? Нужно себя противопоставить иному. Попробую.
Если попытаться в двух словах сформулировать мои впечатления от 2002 года, то я бы сказал, что главное — это ощущение подъема. Не потому, что идти легко, а как раз потому, что тяжело, но это какая-то осмысленная тяжесть.
Длинный некрутой подъем — тягун, как говорят лыжники. Есть ощущение, что к литературе возвращается читатель и сама литература обретает какие-то узнаваемые черты. Ее уже не носит по каким-то непредсказуемым кривым, а проявляются какие-то проселки, то ли тропинки.
Я могу ошибаться, но, по-моему, еще год назад этого не было. Самое трудное на тягуне — это терпеть. Но это, как ни странно, лучшее место для обгона. Потянем. Потерпим. Иногда кажется, что работа обретает смысл.