Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2003
Юрий Юрьевич Болдырев известен своей политической и государственной деятельностью в период с 1989 по 2000 год: представлял Ленинград и затем Петербург на Съезде народных депутатов СССР и в Верховном Совете СССР; являлся членом Высшего консультативно-координационного Совета при Председателе Верховного Совета РСФСР, затем при Президенте России; возглавлял Контрольное управление Президента России; был одним из создателей и руководителей (заместителем председателя) Счетной палаты РФ.
В настоящее время Юрий Юрьевич работает над третьей книгой из авторской серии «Русское чудо — секреты экономической отсталости, или Как, успешно преодолевая препятствия, идти в никуда». Предлагаем вашему вниманию фрагменты из этой книги.
«История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков», — заметил однажды с горечью Василий Ключевский. Мы успели уже на своем опыте убедиться в верности этого замечания, но, несмотря ни на что, продолжаем — как и в веки, бывшие прежде нас, — с неослабным вниманием вглядываться в прошлое. Возможно, нас приковывает к нему то же чувство, что возникает, когда мы глядим на разбившуюся вещь, не в силах поверить в случившееся… Чудится: надо лишь сделать небольшое усилие, небольшой шажок назад во времени, и все наладится, все будет, как прежде…
Как бы то ни было, в наше бурлящее событиями время интерес к истории, давней и недавней, мало сказать — не ослабевает, но даже и усиливается. Одна из причин тому — иллюзия, что былое легче понять, чем современность (во всяком случае, нам кажется, что мы знаем, чем все кончилось), а человек нуждается в ощущении, что он понимает окружающий его мир. А посему история предстает перед нами не только летописью событий, но и историей идей, мыслей, взглядов на мир. Именно поэтому нам чрезвычайно понравился замысел Юрия Болдырева включить в свои мемуары смонтированные синхронно с воспоминаниями тексты интервью (в книге они приводятся полностью, в журнальном же варианте мы даем их с некоторыми сокращениями). Прием далеко не новый. «Былое и думы» — это не столько название книги, сколько жанр. Mass media в качестве «носителя информации» придает этому жанру лишь своеобразную стилистику.
Взгляд изнутри
В первых двух книгах из серии «Русское чудо — секреты экономической отсталости…» шла речь о препятствиях нашему экономическому развитию. В обоснование и подтверждение ряда тезисов, в том числе о буквально катастрофических долгосрочных последствиях реализованного у нас метода перераспределения собственности, я приводил примеры действий нашей власти, направленных заведомо против интересов страны. И все эти действия до сей поры остаются безнаказанными. А раз так, то почему бы нашей власти в той или иной форме подобную практику не продолжать?
Естественно, возникает вопрос: как и почему случилось, что мы позволили нашей власти обращаться с нашим государством, нашей госсобственностью и с нами самими таким образом? Задуматься над этим вполне уместно и в связи с тем, что от октябрьских событий 1993 года и последующего референдума по принятию новой Конституции нас отделяет уже десять лет. Как мы пришли к этим событиям, чем они были по существу и что нам принесли? Без возвращения к этим вопросам мы вряд ли сможем понять, что же именно в целом с нами произошло, и, соответственно, найти пути выхода из нынешней ситуации.
Немаловажным мне кажется и то, что мой взгляд на происходившее в нашей стране в период, предшествующий кровавому конфликту, а также на причины, к нему приведшие, — это взгляд человека, который всего за полгода до этих событий занимал одну из высших должностей в администрации президента Ельцина.
Как я там оказался и что там делал?
Как я не стал кондуктором
В 1990 году меня, народного депутата СССР от одного из районов Ленинграда, пригласили в состав Высшего Консультативно-координационного совета при Председателе Верховного Совета РСФСР (при Б.Ельцине). Это была общественная (не оплачиваемая) деятельность, которой я занимался параллельно с основной работой в комитете Верховного Совета СССР по государственному строительству. Весной 1991 года вместе с группой экспертов мне довелось принимать участие в разработке документов для будущей российской президент-ской системы. Этой работой руководил С.Шахрай. Он производил на меня очень хорошее впечатление. И, несмотря на то что позднее политически мы разошлись, тем не менее объективности ради стоит отметить, что его тогда выгодно отличали от большинства редкая способность к концентрации внимания, какая-то внутренняя собранность и спокойствие, сосредоточенность на главном. Работать с ним было интересно.
Во время одного из обсуждений среди прочего я предложил заменить наименование одной из должностей. Мне представлялось, что должность «главный государственный контролер» звучит для нашего уха несколько комично, почти как «главный государственный кондуктор», и потому стоит на что-то заменить, например, на «главный государственный инспектор». Все посмеялись над кондуктором и со мной согласились. Разумеется, тогда мне и в голову не могло прийти, что эту должность, переименованную таким образом, когда-нибудь придется занять мне…
В начале 1992 года, когда после роспуска Съезда и Верховного Совета СССР я остался без работы, мне было предложено несколько вариантов.
Мэр тогда уже не Ленинграда, а Петербурга А.Собчак предложил мне работать его заместителем, курировать административные органы. От этого предложения я вынужден был отказаться сразу. Дело в том, что А.Собчак тогда уже вступил в жесткую конфронтацию с Санкт-Петербургским городским советом — тем самым, который всего лишь полутора годами ранее дружно избирал его своим председателем. И с учетом того, что петербургское телевидение тогда транслировалось на значительную часть территории всей страны, многие, может быть, помнят, как в борьбе с городской представительной властью тогдашний мэр использовал среди прочих деятелей уровня и типа А.Невзорова и ему подобных. (Позже тот же Невзоров в том же стиле «топил» уже самого Собчака…) И методы работы А.Собчака, и его отношение к городской представительной власти — все это было мне весьма несимпатично, о чем я тогда ему прямо и сказал…
С.Шахрай, с которым, как я уже упоминал выше, мы вместе работали над документами по будущей системе президентской власти в России, предложил мою кандидатуру на должность председателя Госкомитета по национальной политике. Уж не знаю, что дало ему такое основание (может быть, он считал, что я справлюсь с чем угодно?), но Р.Абдулатипов из Верховного Совета России мою кандидатуру поддержал. И я тогда даже прошел согласование в соответствующем комитете Верховного Совета. Все за, но… Но я сам-то знаю, что в этой исключительно деликатной сфере я — не специалист. Конечно, людей разбирающихся можно привлечь. Но если они уже есть и всем известны, почему сразу не назначить их? Зачем над ними я — в качестве комиссара? В общем, пришлось всех здорово удивить и от должности министра отказаться.
Тогда еще малоизвестный в
стране руководитель Госкомимущества А.Чубайс предложил мне работать его
советником. Я уже практически согласился и даже съездил в командировку в
Петербург, где провел переговоры с Ассоциацией советов трудовых коллективов.
Вернулся я вполне окрыленный результатами, так как предложения Ассоциации мне
представлялись в основном вполне разумными и обоснованными. Суть их сводилась к
необходимости при приватизации предприятий предоставить не только трудовым
коллективам, но в ряде случаев и руководителям госпредприятий определенные
льготы по получению акций, вплоть до контрольного пакета акций, но в последнем
случае (применительно к руководителям предприятий) жестко обусловленные
обязательствами руководителей по сохранению рабочих мест, поддержанию
определенного уровня оплаты труда и
т.п.). При реализации такого варианта руководители предприятий могли бы стать
богатыми вполне легально и законно и, что очень важно, не вследствие работы по
разрушению своих предприятий и выводу из них активов, а наоборот — в награду за
сохранение и укрепление этих предприятий, проведение их в целости через сложный
для всей страны период. Но каково же было мое удивление, когда А.Чубайс
(которого я знал тогда уже около трех лет и к которому относился с симпатией) в
ответ на мой рассказ о результатах переговоров заявил, что на самом деле все
это никому не нужно и он просто не успел меня толком предупредить о том, что
всерьез к этим организациям и их требованиям относиться не стоит, а переговоры
надо вести лишь для видимости… Стало ясно, что нам не сработаться, и я не
стал торопиться с оформлением на работу.
И практически одновременно тогдашний один из ключевых соратников Ельцина Г.Бурбулис, с которым мы вместе работали в Комитете по госстроительству Верховного Совета СССР (в комитете не по строительству зданий, дорог и мостов, а по созданию основ государства, его ключевых институтов), предложил мне работать советником правительства России. Я согласился.
Советником правительства я успел проработать чуть больше недели, и тут на одном из совещаний, в котором участвовали руководители правительства и администрации президента (надо отметить, что тогда этот круг был очень узким — пять-шесть человек), на которое я принес подготовленный мною документ о ситуации и предлагаемых мною действиях в сфере обуздания коррупции, мне предлагают возглавить Контрольное управление администрации президента. В отличие от поста министра по делам национальных отношений здесь речь шла о деле, мне понятном, так как на проблемах строительства нормального госаппарата мое внимание был сконцентрировано уже не один год.
— Ну что, согласен?
— Давайте сначала рассмотрим подготовленный мною документ. Если вы с моими предложениями согласны, тогда я буду работать.
— Да мы заранее знаем и согласны…
— Знаем, но делать будем по-своему?
— Кончай отпираться. Кто столько говорил о коррупции?
— …
— Завтра и послезавтра жди — тебя вызовет президент.
— Завтра и послезавтра не могу. У меня командировка в Польшу на три дня, билеты в кармане, вылет — сегодня.
— Ты что, не хочешь работать начальником Контрольного управления?
— Почему же, работать я согласен. Но президент меня знает, если надо — вызовет после моего возвращения, а если потребуется раньше — вызовет хоть из Польши…
— Похоже, он неисправим…
Так, ничего не зная о своей дальнейшей судьбе, я улетел в Варшаву. По возвращении же узнал, что по телевидению прошло сообщение о моем новом назначении — на ту самую должность главного государственного инспектора России, наименование которой было изменено по моему предложению всего лишь годом раньше.
Тогда репутация востребовалась
С какими чувствами я заступил на этот пост? Был ли слепым романтиком ельцинских и гайдаровских реформ? Намерен ли был вместе с Гайдаром и Чубайсом бороться против «партноменклатурного реванша»? Чувствовал ли себя членом ельцинской команды и готов ли был выполнять любое распоряжение без колебаний? Теперь можно сказать что угодно. Но, наверное, важнее — свидетельства того времени. Приведу выдержку из заметки «Назначение» в газете «Московские новости» от 15 марта 1992 года: «В отличие от многих соратников по МДГ всегда предпочитал парламентскую деятельность митинговой. Принципиально не пользовался незаконными льготами и привилегиями… Наблюдатели связывают назначение Болдырева с намерением российского руководства перейти к жесткому контролю за администрацией на местах. Новый главный инспектор считает, что важнее не схватить за руку провинившегося, а создать такой механизм, который бы сам предотвращал злоупотребления».
Был ли я на самом деле таким, как это подавалось тогда еще не абсолютно ангажированными изданиями, об этом можно спорить, при желании можно предположить, что я просто искусно выстраивал свой имидж и вводил публику в заблуждение. И те же «Московские новости» позднее, правда, когда мне пришлось наступать на интересы их «партнеров», стали писать обо мне уже совершенно в ином духе… Но здесь принципиально важно другое: не характеристика моей личности, моих устремлений и намерений, но характеристика тогдашней высшей власти, по тем или иным причинам востребовавшей людей именно с такой репутацией.
С чем я заступил на пост
Это был период, когда противостояние между с одной стороны президентом и «правительством реформ» и с другой — Верховным Советом России, только что предоставившим президенту невиданные полномочия, уже обозначилось вполне явно. Был ли я, работая в команде президента, в этом противостоянии однозначно на чьей-то стороне? Об этом можно сделать весьма недвусмысленные выводы не только по действиям, которые в значительной степени были скрыты от глаз широкой публики, но по ряду моих интервью, опубликованных тогда же, весной 1992 года.
Кроме того, с моей точки зрения, эти публикации позволяют в значительной степени погрузиться в мое тогдашнее ощущение самых насущных проблем и опасностей. И это представляется мне даже более важным, чем воспроизведение картины ситуации теперь, по прошествии более чем десяти лет.
И, что немаловажно, стоит
заметить, что высказанная в этих публикациях позиция резко контрастировала со
взглядами и действиями большинства моих тогдашних коллег по администрации
президента и правительству. За строками интервью буквально просматривается
некий иной диалог, с иными людьми и
силами — не с корреспондентами газет, а с моими тогдашними коллегами по
исполнительной власти, по команде президента, определявшими реализовывавшуюся
политическую линию.
И, наконец, внимательный читатель в этих интервью, данных за полтора года до событий сентября—октября 1993 годам, увидит некоторые истоки последовавшей затем трагедии.
Похоже, уже тогда «поезд встал на рельсы» и командой президента уже в основном был взят курс на сверхконцентрацию власти в своих руках. Но даже в команде президента одни сознательно провоцировали нагнетание напряженности и создание образа врага в лице тех, кто либо имел иные взгляды на развитие государства и его экономики, либо просто понимал пагубность бесконтрольной монополизации власти, прикрываемой любыми, пусть даже и самыми замечательными реформаторскими лозунгами (и те, и другие были в достаточной степени представлены в тогдашнем российском парламенте), другие же пытались остановить или скорректировать опасные процессы и тенденции изнутри, сделать исполнительную власть более конструктивной и ответственной…
В ряде случаев мне придется сопроводить тексты интервью некоторыми комментариями, без которых подоплека некоторых позиций и высказываний будет недостаточно понятна.
«Если придут красно-коричневые,
виноваты будем мы»1
(Фрагмент интервью)
— Юрий Юрьевич, как сами считаете, почему на этот пост назначили именно вас?
— Думаю, мое назначение связано с тем, что один из вопросов, которым я давно занимаюсь, борьба с коррупцией. Я отстаивал свою позицию в «Демократической России»2, неоднократно поднимал эту проблему в парламенте бывшего СССР и на заседаниях консультативного совета при Президенте России, членом которого являюсь. Коррупцию не побороть, если лишь ловить и наказывать (это, конечно, тоже неизбежно, но далеко не самое главное и вовсе не то, к чему я когда-либо стремился). Необходимо начать с идеологии власти.
Коррупция — открытый грабеж чиновниками большинства населения — неприемлема этически, опасна прагматически: большинство непременно будет протестовать, а вместе с проворовавшимися чиновниками сметет и реформаторов. Неверно и представление о ее положительной роли в процессе «первичного накопления»: крупный капитал якобы заинтересован в дальнейших реформах вне зависимости от исходной природы3. Как показывает опыт Чили4, других латиноамериканских стран, крупный капитал не заинтересован в либеральных реформах, так как и в их, и в нашем случае вскормлен протекционизмом и коррупцией. Он вполне способен покупать те или иные органы власти, государственные структуры. Если мы хотим не просто удержаться у власти, а реализовать реформы, то без наличия мощного среднего слоя этого не сделать. Того слоя, который осознает, что ежедневно теряет на коррупции, на отсутствии детальной регламентации деятельности чиновников, на произволе власти намного больше, чем приобретает.
1 Под таким заголовком газета «Мегаполис-Экспресс» опубликовала 18 марта 1992 года — спустя две недели после моего назначения на пост — интервью, которое я дал обозревателю «М-Э» Елене Дикун.
Следует пояснить мою фразу, вынесенную в заголовок публикации. В тот период в средствах массовой информации опасность прихода к власти неких «красно-коричневых» постоянно педалировалась и подавалась как некая объективная опасность, которой надо противостоять чуть ли не с оружием в руках. Я использовал этот термин для того, чтобы оттолкнуться от этой «страшилки» и сделать упор не на них, неведомых — страшных и ужасных, — а на нашей ответственности в случае, если общество повернется лицом к любым экстремистским силам, отвернувшись, соответственно, от «демократов» и, главное, от демократии — как способа организации жизни в государстве.
2 Из «Демократической России» я даже вынужден был выйти еще в конце 1991 года в силу абсолютного нежелания организации и ее руководства брать на себя ответственность за действия своих представителей, прорвавшихся к власти, прежде всего в региональных советах. А масштаб корыстного произвола, чинимого тогда «революционерами», с трудом поддается описанию. И все, разумеется, под прикрытием необходимости борьбы против старого режима и коммунизма…
3 Здесь нетрудно увидеть заочную дискуссию с Е.Гайдаром и А.Чубайсом, с которыми мы тогда работали тесно в одной президентской команде, регулярно встречались, но уже тогда придерживались по ряду вопросов, как это нетрудно заметить, диаметрально противоположных взглядов.
4 В Чили я оказался в начале 1991 года вместе с группой ныне известных экономистов и государственных деятелей — мы изучали направления, методы и результаты чилийских экономических реформ. И вот что любопытно: мы получали одну и ту же информацию, слушали одни и те же выступления бывших министров-реформаторов, но выносили из этого совершенно противоположное.
Ряд моих коллег говорили примерно так: «Вот, здорово, это значит, государство просто уходит из такой-то сферы, сбрасывает ее со своих плеч!» Мне же приходилось и тогда с ними спорить: «Да никто ничего не сбрасывает и тем более никуда не уходит. Совсем наоборот: нормами законов устанавливаются четкие правила игры и плюс пресекается право любого должностного лица ПРОИЗВОЛЬНО вмешиваться в соответствующую сферу. Но при этом, во-первых, обеспечивается государственный контроль за всем, что происходит в этой сфере. Во-вторых, гарантируются жесточайшие санкции всякому, кто нарушает установленные государством правила игры…»
Хотя и тогда было понятно, что речь идет, скорее всего, не о глухоте и слепоте, а о том, что зачастую мы видим и слышим лишь то, что хотим увидеть и услышать, что видеть и слышать нам по тем или иным причинам удобнее… Позднее многие из этих людей стали работать на высоких должностях в нашей исполнительной власти, представляли Россию в международных финансовых организациях и т.п.
— Придя к власти, демократы во всеуслышание заявили, что будут бороться с привилегиями, которые были у прежнего аппарата. А на деле сами обросли всевозможными привилегиями, льготами…
— В кампании по борьбе с привилегиями акценты были поставлены неверно. Напирали на то, что аппаратчиков у нас много и что у них много привилегий. Между тем демократия очень дорого стоит. Если квалифицированному чиновнику платить значительно меньше, чем в «МЕНАТЕПе» или на Российской товарно-сырьевой бирже, то очень скоро он сбежит1. Останутся либо непрофессионалы, либо горстка энтузиастов своего дела, а на них построить государственную машину нельзя.
1 Жизнь пошла именно этим путем, но с той только разницей, что «менатепы», в частности, наследник «МЕНАТЕПа» под названием «ЮКОС», взяли на свое содержание целые политические партии — это то, что сравнительно легально… В отношении же чиновников исполнительной власти остается лишь догадываться. Но вряд ли кто-то здравомыслящий заподозрит, что «ЮКОС» был фактически подарен владельцам бывшего «МЕНАТЕПа» лишь за красивые глаза…
Необходимо
создавать нормальную систему, при которой все будут знать, что чиновник такого-то
ранга имеет такую-то зарплату (например, у меня она —
4 тысячи) и у него есть определенные привилегии и льготы, адекватные его
загрузке и ответственности.
Конечно, общество, парламент и контрольные органы могут следить за тем, чтобы в государственной машине не было лишних людей, чтобы в аппарате не было коррупции и скрытых льгот. Но все равно государственная машина будет дорого стоить. И либо граждане будут добровольно ее содержать и хорошо ей платить, либо она сама возьмет столько, сколько ей надо. Об этом свидетельствует весь мировой опыт.
— Сегодня у людей складывается впечатление, что демократия и дисциплина — вещи несовместимые. Демократы пришли к власти, а хаоса в стране только прибавилось.
— Надо учитывать, что до 1985 года мы все-таки жили в стабильном обществе, где каждый сверчок, что называется, знал свой шесток. Сегодня же живем в период нестабильности, усугубляющейся развалом государства. И вне зависимости от того, кто находится у власти — демократы или консерваторы, это влечет за собой переориентацию людей: они все больше ориентируются не на долгосрочные, а на сиюминутные интересы. Уменьшается социальная ответственность граждан, в том числе государственных служащих, за свои поступки, действия. Так что объективно сейчас гораздо больше возможностей для коррупции, чем было раньше. Поэтому, несмотря на либеральный курс, в тех вопросах, которые остаются в ведении государства, все-таки необходимы более жесткие меры. Это дальнейшая регламентация действий чиновников с тем, чтобы в идеале свести их к функциям клерков. Это жесточайшие требования публичности функционирования власти.
Кроме того, как только прекратилось противостояние тоталитарной власти, всякое деление на демократов и недемократов стало лишенным смысла1. Нужны иные походы, критерии и оценки. Люди, стоящие в оппозиции к системе, были попутчиками на том этапе, а после ее крушения по каждому существенному вопросу начались перегруппировки и расслоения. Другой разговор, что, оказавшись у власти, они порой дискредитируют себя некоторыми поступками. И дело тут не в политической ориентации, а в природе человека, неспособного устоять перед искушением. Но тем самым дискредитируются все демократическое движение и демократия в принципе как определенный механизм устройства общества.
— Команда Ельцина довольно пестра по составу: от бывших партократов до либералов. На кого вы будете ориентироваться в своей работе?
— Я только начал принимать дела, а мне уже говорят: дескать, эти — из «ДемРоссии», а те, напротив, консерваторы. Но здесь государственная служба. И один из важнейших вопросов сегодня — способность власти, проводя реформы и пользуясь при этом жесткими инструментами, сохранить доверие большинства граждан. А доверие подрывает прежде всего коррупция. И она не бывает коммунистической или демократической. Она основывается не на политических взглядах, а на человеческих качествах. Выход один — опираться на честных, добросовестных государственных чиновников, искать способ стимулировать их работу.
Самое главное сегодня — суметь противостоять надвигающейся опасности. С моей точки зрения, если придут красно-коричневые, виноваты в этом будем прежде всего мы. Потому что недостаточно уважительно относились к массовым представлениям наших граждан о справедливости. Нельзя полагать, что эгоистический интерес крупного или мелкого предпринимателя — это хорошо, а не менее эгоистический интерес наемного работника — плохо.
— Ваши бывшие «коллеги» по ВС СССР собираются 17 марта «восстановить законную власть», «утвердить главу государства и правительства СССР». Чем это может обернуться?
— С моей точки зрения, нет никаких оснований препятствовать мирным шествиям и демонстрациям, я бы разрешил их и на Манежной, и на Красной площадях. Мы же не боимся, что кто-то будет забрасывать крючья на стены Кремля2. Другое дело — надо принять меры, чтобы не допустить провокаций.
— Однако в печати появились сообщения, что, например, в Кузбассе собирались отправить тысячу шахтеров-дружинников в Москву на защиту демократии. А если это не единственная информация с мест, то не исключено, что могут повториться румынские события…
— Государство само должно себя защищать, не надо собирать себе защитников из числа шахтеров, водителей грузовиков или еще кого-либо3. Только когда власть свергают насильственным путем, можно обращаться к народу. Но, по-моему, до этого дело пока не доходит.
1 Это уже покушение на святая святых — на господствовавший тогда в президентской команде и навязывавшийся всему обществу пропагандистский взгляд на ситуацию, суть которой подавалась исключительно как бескомпромиссная борьба «демократов-реформаторов» против «партноменклатурного реванша»…
2 Член политбюро ЦК КПСС А.Яковлев публично рассказывал о том, как М.Горбачев, запрещая в свое время митинги и собрания на Красной площади, якобы опасался, что митингующие придут со специальными крючьями и будут штурмовать стены Кремля.
…А какие страхи преследовали «реформаторские» власти? Никто не задумывался, зачем быстренько «восстановили историческое здание» около Исторического музея, перекрыв этим нормальный проход на Красную площадь, а также срочно застроили Манежную площадь (на которой совсем недавно собирались многосоттысячные демонстрации) торговым комплексом?
3 Уже тогда, за полтора года до кровавых событий, готовность радикального крыла команды президента к организации провокаций и стравливанию различных слоев населения мог не видеть только слепой…
— Вы ушли в тень после роспуска ВС СССР. Чем занимались это время?
— Со 2 января по 20 февраля
я был классическим безработным. Правда, членом Консультативного совета при
Президенте России, но это общественная должность. Собчак предлагал мне
возглавить Комитет по чрезвычайным ситуациям или занять иной пост. Но я
отказался. И не потому, что предпочел Санкт-Петербургу Москву. Я собирался
заниматься вопросами приватизации в Госком-имуществе, что вполне соответствует
моим профессиональным интересам.
И 20 февраля я был назначен советником правительства.
Кроме того, известно, что чрезвычайные ситуации могут возникать не только стихийно, но и в силу тех или иных действий власти. Я не разделяю политику и методы работы мэра Петербурга, что честно ему и сказал1.
1 Модель противостояния исполнительной власти и равно демократически избранной власти представительной везде оказывалась близкой: «реформаторская» власть, видя, какого масштаба ресурсами можно распоряжаться произвольно, принимала однозначный курс на пресечение возможности какого-либо контроля за собой. И метод избирался везде один — массированная дискредитация представительной власти в глазах населения с помощью интенсивно приручаемых СМИ, натравливание «рабочего класса» на «болтунов и бездельников» в советах (не случайно выше в интервью я говорил о привлечении шахтеров и водителей грузовиков).
Это был период, когда сплошные трансляции заседаний парламентов уже прекратились. И до избирателей телевидение доносило информацию уже лишь выборочно, как правило, с акцентами, выгодными более сильному (свободно распоряжавшемуся ресурсами, способному хорошо подкормить вовремя сориентировавшихся) — власти исполнительной. Что в то время, как «депутаты просто впустую болтают», делала власть исполнительная, какие дела и как обделывались, этого, разумеется, избирателям никто не показывал… И в дополнение и подкрепление картины, может быть, кто-то еще помнит, как в невзоровских передачах демонстрировались искусно организованные пикеты, участники которых грозили заставить депутатов Петербургского Совета «бросить их мандаты под колеса наших грузовиков»…
В Контрольном управлении намерен работать до тех пор, пока буду ощущать, что я здесь полезен. Если предрекать государству страшную смерть в ближайшем будущем, то совершенно бессмысленно задаваться вопросом о перспективах. Это все равно что спрашивать: что вы будете делать, когда корабль начнет тонуть? Кто-то останется, кто-то побежит. И не в силу своего личного мужества, а в зависимости от понимания, насколько необходимы твои усилия.
Порядок начинается с себя,
с надежных людей рядом
Чем же мне фактически пришлось заниматься на новом для меня посту?
Разумеется, госаппаратом, в частности, аппаратом исполнительной власти, которая тогда была единой, не разделенной на аппарат федеральный и аппарат субъектов Федерации. Полномочия в руках главного госинспектора были огромные. Достаточно сказать, что его предписания должностным лицам органов исполнительной власти, включая губернаторов и министров, были обязательны к исполнению. Кроме того, и губернаторы, и представители президента в регионах тогда и назначались, и освобождались от должности президентом по представлению главного госинспектора.
Где полномочия, там, как известно, и ответственность, во всяком случае, так должно быть. И фактически так и есть, как минимум, если иметь в виду ответственность моральную. И чтобы иметь возможность реализовывать эти полномочия на пользу обществу и государству, а не во вред им, чтобы не «подставлять» президента, принимающего решения на основании предоставляемой ему информации и соответствующих предложений, прежде всего пришлось заниматься другим аппаратом — собственным. Им по положению, определенному указом президента, было Контрольное управление администрации президента, начальником которого, соответственно, являлся главный госинспектор России.
Описать теперь то, что происходило тогда, довольно сложно. И не потому, что я что-либо плохо помню. Но если все описывать так, как было на самом деле, это может показаться просто неправдоподобным. Тем не менее попытаюсь.
…В оборонном институте, в котором я работал до 1989 года, мне на всю жизнь запомнился такой случай, происшедший в первый же год после окончания вуза.
В секретной части мы получали документы, которые по окончании работы каждый день должны были сдавать. Во время обеденного перерыва многие сотрудники свои секретные папки не сдавали, а просто клали в закрывавшиеся на ключ (или не закрывавшиеся) ящики своих столов. И вот однажды, положив перед обедом документы в ящик, я после обеда занимался уже какой-то другой работой и, соответственно, сдать свою секретную папку забыл. Вечером я приезжаю домой, а родители мне сообщают, что меня все разыскивают и мне срочно надо ехать на работу, так как я забыл сдать какие-то документы. Разумеется, я сразу вернулся на работу и сдал документы, но самое интересное — после этого.
Следующий день, кроме подробной беседы со мной о том, что такое государственные секреты (да и вообще любые служебные документы) и как с ними надо обращаться, был ознаменован еще и следующим: мой непосредственный научный руководитель получил выговор, а начальник нашего сектора — строгий выговор. Но и это еще не все. В тот же день или буквально на следующий была изменена еще и система выдачи секретных документов. Получить секретную папку стало возможным, только сдав в секретную часть свой пропуск на работу. Соответственно, выйти с работы, не сдав секретную папку, стало невозможно.
Этим примером можно в какой-то степени охарактеризовать тот уровень ответственности и разумного порядка (не закостеневшего, а гибкого, мгновенно корректировавшегося по мере необходимости), к которому я привык.
Соответственно, можно себе представить мой шок, когда во вверенном мне Контрольном управлении, в которое я пришел через полгода после его создания и, соответственно, был уже не первым его руководителем, я увидел, что секретные документы валяются просто на полу, а где-то за шкафом нами были обнаружены никоим образом не обработанные и вообще не зарегистрированные документы, пришедшие в Управление за несколько месяцев до моего там появления… Соответственно, я назначил руководителем секретариата своего бывшего помощника, ранее инженера из нашего оборонного института — Арсеньеву Галину Константиновну. Это был первый человек, про которого я знал, что могу положиться на него абсолютно, и на которого легла вся тяжесть сначала создания нормального документооборота в Контрольном управлении, а затем и отлаживания системы подготовки ответственных документов, в том числе направлявшихся на подпись президенту. И этот человек ни разу меня ни в чем не подвел.
«Все видит и ошибок — не прощает…»
Мой предшественник на посту, переведенный ненадолго в зампреды правительства, а затем очень быстро — на почетную заграндолжность, напутствовал меня примерно такими словами: «С аппаратом — поосторожнее. Аппарат все видит и ошибок — не прощает…»
Вверенный мне «всевидящий» и «непрощающий» аппарат Контрольного управления имел численность чуть более сотни человек, состоял из двух количественно примерно равных частей и в целом представлял собой нечто совершенно причудливое.
Одна часть — собственно контрольные подразделения. В них работали в основном чиновники старой закалки — контролеры из старого советского народного контроля, контрольно-ревизионного управления Минфина и аналогичных организаций. Это были люди в большинстве своем уже за сорок, весьма консервативные в поведении, в кабинетах у некоторых висели портреты Ленина. Не желая никого обидеть и несколько гиперболизируя, их можно охарактеризовать так: как минимум, все они умели приходить на работу вовремя и готовы были выполнять поручения руководства.
Среди этой категории были люди пустые и сравнительно бессмысленные, не способные (или не привыкшие) отличить факт от домыслов, предположений и наветов, мешавшие в своих отчетах все в одну кучу. Эти, кроме общего поручения о том, что и где надо проверить, поначалу старались в той или иной форме получить дополнительные указания о том, какой именно результат нужен: «топить» или «отмывать», а если вскрываемые факты серьезны — на кого «валить»… Но были и ответственные и высокопорядочные люди, к тому же классные специалисты, у которых мне многому пришлось учиться.
Вторая часть — подразделения по взаимодействию с регионами и координации деятельности представителей президента. Здесь оказались широко представлены «революционеры». Опять же, не желая обидеть всех оптом, тем не менее должен сказать, что здесь царили совершенно иные настроения. Уже без всякой гиперболизации: в первые дни работы мне неоднократно приходилось видеть, как группа таких «сотрудников» собиралась в моей приемной, рассаживалась на столах (я не оговорился — не на стульях, а именно на столах) и устраивала разнообразные дискуссии. При этом они норовили еще и обижаться (!) на меня за то, что я не поддерживаю этой «демократической» инициативы и не участвую в дебатах вместе с ними. Хотя в рамках знакомства с уже сложившимся коллективом я несколько раз пообщался таким образом с сотрудниками и вынес из этих бесед самые пессимистические представления. Оказалось, что в качестве предмета своей первоочередной деятельности собравшиеся видели исключительно борьбу с засевшими на местах «партократами». А любимой темой обсуждения оказался вопрос, что должен сделать и сказать президент Б.Ельцин на очередном съезде народных депутатов, как он должен «врезать партократам»…
Отягощало ситуацию еще и то, что из трех доставшихся мне в наследство моих заместителей двое относились к этой последней категории. Причем, как это часто бывает в жизни, самыми непримиримыми борцами против «партноменклатуры» оказались, естественно, бывшие работники этих самых «аппаратов». В частности, обоих этих своих заместителей я знал в недалеком прошлом как скромных (и абсолютно не революционно настроенных) консультантов в аппарате Комитета Верховного Совета СССР по местному самоуправлению, госстроительству и т.п. Как это быстро выяснилось, оба моих заместителя вовсе не собирались всерьез работать (во всяком случае, если под термином «работа» подразумевать то, что имел в виду я, а под нашими целями и задачами — то, что я говорил в вышеприведенных интервью). Вместо организации нормальной (в моем понимании) работы вверенных им подразделений обоим больше нравилось бегать по каким-то политическим совещаниям и «тусовкам», получать какие-то прямые указания «непосредственно от самого Бурбулиса», о которых я узнавал лишь спустя какое-то время совершенно случайно. В общем, понятно, что так работать было невозможно.
«Да гони ты всю эту шелупонь!..»
Один известный в стране человек, с которым я тогда советовался и обсуждал ситуацию, с которой столкнулся в Контрольном управлении, дал мне простой совет: «Да гони ты всю эту шелупонь!..» — и объяснил, как именно это проще сделать. Но это было именно то, чего мне очень не хотелось.
Мне очень не хотелось делать то, что в администрации президента и аппарате правительства делали до меня и после меня практически все, кто приходил в уже сформированную организацию, — объявлять реорганизацию, выводить всех за штат и набирать затем только тех, кто по тем или иным причинам нужен или удобен. Мне представлялось, что можно и нужно демонстрировать, что новая власть всем, кто хочет нормально работать, независимо от их предыстории и политических взглядов, дает шанс. И требуется не непрерывное присягание этой власти в лояльности, а именно нормальная работа. Нормальная работа, при попытке организации которой я сразу столкнулся с существенными трудностями.
Трудности пришлось преодолевать, но полную реорганизацию я все-таки не проводил и людей за штатом «не вымораживал».
Между молотом и наковальней
Если бы проблемы были только с доставшимся мне в наследство аппаратом, это было бы еще полбеды. Но мне пришлось в той или иной мере противостоять еще и формировавшейся в это время в администрации президента политической воле — это было уже значительно сложнее. И в этих условиях заставить подчиненных делать то, ради чего я пришел на госслужбу, оказывалось весьма затруднительно. В том числе потому, что многие из них чувствовали себя «соратниками» Ельцина или Бурбулиса, не госслужащими, а некими «политбойцами» — со всеми вытекающими из этого последствиями.
Депутаты радикального «реформаторского» крыла в Верховном Совете и некоторые старые знакомые по демократическому движению (ставшие аппаратными работниками) регулярно приносили мне распечатки голосований на Съезде и в Верховном Совете и буквально требовали, чтобы я «принял меры» к тем из губернаторов, кто был одновременно депутатом и голосовал «не так, как надо». Когда же я отказывался это делать, а затем и перестал принимать подобных ходоков, они, естественно, стали ходить и «капать» на меня в администрации всем, до кого могли достучаться. В результате те же распечатки я стал получать с сопроводительными письмами первого помощника президента, а также позднее руководителя администрации и ряда других должностных лиц. К счастью, для меня их просьбы и попытки давать указания были необязательны, но тем не менее атмосфера постепенно накалялась.
Состав представителей президента в регионах, деятельность которых я курировал, был также адекватен общей ситуации. Примерно половина состава к тому моменту, как я заступил на должность, одновременно являлись депутатами, естественно, «радикально-реформаторских» фракций. Многие из них были охвачены тем же революционным пылом. Кроме того, целый ряд из них практически открыто претендовали на посты губернаторов в своих регионах и, соответственно, практически в открытую пытались «свалить» только что назначенных президентом же губернаторов (курирование деятельности которых также вменялось мне в обязанность), часто огульно обвиняя их в чем угодно: от неумелости и жульничества до недостаточной революционности и неправильного голосования в парламенте. Естественно, в этих условиях губернаторы сплотились и начали выступать против института представителей президента вообще. А так как президенту на каждом Съезде для проведения тех или иных решений нужны были голоса губернаторов и плюс нужна была возможность вообще как-то на них опереться, периодически он начинал склоняться к тому, чтобы институт представителей президента вообще упразднить…
«Борьба с коррупцией — не только по пятницам»
«Московские новости», 29 марта 1992 года
(Фрагмент интервью)
— …Ваш долг теперь хватать за руку проворовавшихся чиновников?
— И это тоже. Но для решения проблемы в целом, думаю, не это главное. Судите сами. Наиболее типичные злоупотребления — совмещение административного поста с предпринимательской деятельностью. Или, к примеру, покупка либо продажа «своим» государственного имущества (включая недвижимость) по цене, зачастую в сотни раз ниже рыночной. Но самое серьезное, что предусмотрено для взятого «с поличным», — увольнение с работы. То есть возможность отступить на заранее приготовленные в бизнесе «запасные аэродромы». С другой стороны, сравните зарплату у главы областной администрации или министра (три—четыре с половиной тысячи) и у водителя автобуса, тем более у шахтера. Не говорю уже о работе в частном секторе, даже по найму. Если нам удастся перекрыть все лазейки, будет кто-то держаться за государственную службу, кроме энтузиастов-альтруистов?
— Каков же вывод?
— Не надо изобретать никаких новых, нетрадиционных методов борьбы с коррупцией. Есть мировая практика. Чиновникам хорошо платят, во всяком случае, по сравнению с водителями автобусов и шахтерами. Обеспечивают высокий статус. Компенсируют относительную несвободу, в том числе и экономическую, значительными социальными гарантиями. Но держат чиновников в очень жестких рамках. Строго регламентируют их деятельность — так, чтобы не за что было давать взятку. Не позволяют им работать «при закрытых дверях» — государственная служба должна быть публичной. И разумеется — система санкций за любое нарушение правил. И это требует не самоотверженных интеллектуальных усилий, а лишь политической воли и мужества даже в тяжелой ситуации говорить людям правду. Правду о том, что государство и его аппарат дорого стоят. И единственный способ облегчить это бремя — ограничить функции государства. Но ни в коем случае не снижать доходы чиновника по сравнению с другими социальными группами. В противном случае, как у нас сейчас, себе дороже.
— Что же, вы будете сидеть сложа руки в своем стометровом кабинете и ждать, пока кто-то примет высокие политические решения?
— Разве я так делал до сих пор? Или вы считаете, что этот кабинет больше к тому располагает, чем мой прежний, десятиметровый? Вопрос ведь не в том, делать что-то или не делать ничего… Важно, на что направить основные усилия. Если только ловить и увольнять, шума будет, конечно, много. Результат же будет минимальный. Но в руках Контрольного управления информация, и с ее помощью можно добиваться необходимых политических решений. Это если мы говорим только о коррупции, но у нас есть и иные функции, не менее важные.
— Команду Гайдара за тягу к кабинетным схемам называют «чикагскими мальчиками». Не боитесь ли вы, что ваш идеализм будет наказан еще более едким ярлыком? И любые схемы, подкрепленные политическими решениями, а не жесткими репрессиями, окажутся бессильными перед коррупцией?
— Не боюсь, репрессиями можно заставить копать землю… У нас ведь и сейчас утечка умов не только из страны, но и внутри: из госаппарата в коммерческие структуры. Вы обратно палкой будете загонять? Или в госаппарате головы не нужны? Кроме того, я ведь сказал о системе санкций. Она нужна, это необходимое условие, но недостаточное. Но ведь сейчас и соответствующей системы санкций нет.
— Насколько я понимаю, не все в высших эшелонах власти России разделяют ваши позиции… Есть точка зрения, что коррупция — зло, но неизбежное, с которым в период первоначального накопления капитала следует мириться…1
— Конечно, это очень удобно: чтобы прослыть прогрессивными и либеральными, достаточно декларировать, что коррупция — это нормально, что государственное имущество должно достаться тем, «кто доказал свое право умением им распорядиться», что в наших условиях бороться с коррупцией — это то ли идеализм, то ли «социал-демократизм»…
Но это уже идеология реформы, политический выбор. На кого опереться — на массы людей, которые предъявляли нашим предшественникам прежде всего моральный счет, или же на крупный капитал? И значит, в чьих интересах прежде всего реформы проводить? Это вопрос не только морали, но и принципиальной возможности пойти по мирному, цивилизованному, а не «латиноамериканскому» пути.
Наш крупный капитал в условиях протекционизма и коррупции испорчен привычкой играть, пренебрегая правилами. Развращен немыслимой нормой прибыли. Осталось лишь по блату у коррумпированной власти по дешевке скупить недвижимость, что, кстати, в значительной степени уже и сделано. Какие еще нужны реформы? Только ужесточение режима во избежание бунта недовольного большинства2 .
1 Обратите внимание, снова, но теперь уже корреспондент издания обращает внимание на фактически пропагандировавшийся в тот период тезис о полезности коррупции…
2 Слова «олигарх» в нашем лексиконе тогда еще не было… Насколько сбылось предвидение — см. первую книгу этой серии «О бочках меда и ложках дегтя», в частности, главу «Как скупили у нас курочек, несущих золотые яички, за наши же денежки».
Все сказанное не означает, что я за какие-то санкции по отношению к в основном несимпатичному мне нашему капиталу. Но если мы хотим не просто удержаться у власти, а все-таки провести реформы, да еще и в интересах тех, кто нас к власти привел, надо прекратить говорить о «совках» и люмпенах, а предоставить большинству возможность стать средним классом. Такая политика, несомненно, ущемит интересы крупного капитала. Во всяком случае, той его части, которая выбирает не социальную ответственность за стабильность у нас, а «посадочные площадки» в других странах.
— Вы считаете, что люмпенские представления не мешают либеральным реформам?
— Мешают. Но отнюдь не в той степени, в какой это часто представляется. И упрощенную уравнительность массовых представлений о справедливости вовсе не следует преувеличивать. В то же время при дележе государственной собственности, надо признать, люди на требования уравнительности имеют полное право. И прежде всего потому, что у них есть основания сомневаться в моральности и законности тех способов, которыми в большинстве случаев были нажиты капиталы наших миллионеров. Эти представления можно не уважать, но тогда вам придется вводить антинародный полицейский режим. К чему, очевидно, правительство России уже подталкивают, в частности, в Москве…1
1 Вновь и вновь об атмосфере провокационности, готовности к целенаправленной организации провокаций — этот дух буквально витал в Кремле и на Старой площади уже тогда.
Работа над ошибками
С первых же дней после моего назначения ко мне потянулась вереница ходоков, просивших меня разобраться в тех материалах Контрольного управления, которые стали основанием для необоснованных и незаконных (с точки зрения обращавшихся) решений президента об отстранении от работы губернаторов и иных должностных лиц. При детальном вникании стало ясно, что ошибок действительно совершено много. И это было понятно и в какой-то степени объяснимо: в горячке после августовской 1991 года попытки государственного переворота ошибки были, может быть, неминуемы. Хуже было другое: и спустя более полугода в управлении, готовившем на подпись президенту решения о наложении взысканий вплоть до освобождения от должностей на высших должностных лиц органов исполнительной власти страны, включая губернаторов и министров, к моменту моего прихода не было вообще никакого юридического подразделения. Сотрудников же, пытавшихся в той или иной мере отстаивать законность при подготовке решений, травили и необоснованно наказывали.
Люди востребовались и находились
Коль скоро мы столкнулись в ряде случаев с не вполне обоснованными решениями, требовалась реабилитация (речь идет о моральной, политической реабилитации — о подготовке решений президента об отмене его прежних указов, изменении при необходимости формулировок увольнения и т.п.). И эта работа, и подготовка новых решений (как моих предписаний, так и тем более проектов указов президента) — по фактам, выявляемым контрольными подразделениями, — все это требовало организации тщательной юридической экспертизы документов. Но оба моих вышеупомянутых заместителя, несмотря на то что по образованию были юристами, тем не менее, с моей точки зрения, по уровню своей квалификации для этой работы явно не годились.
Создание соответствующей службы я начал с собеседования с теми юристами, что уже работали в управлении и были более или менее в курсе ситуации и проблем. Один из этих юристов, А.Шестак, показался мне достаточно квалифицированным для того, чтобы ему можно было поручить организацию подразделения по экспертизе документов. И тут выяснилось, что именно этот юрист имеет взыскание, причем по каким-то весьма удивившим меня основаниям. Соответственно, я дал поручение одному из своих заместителей-«революционеров» подготовить для меня юридическое заключение об обоснованности взыскания для принятия мною решения о его сохранении или снятии. Спустя несколько дней выяснилось, что мое поручение в установленный мною срок, даже и после дополнительного напоминания, тем не менее надлежащим образом не выполнено. А мой заместитель еще и ссылается на какие-то очередные «прямые поручения Бурбулиса» и т.п. Что делать? Время идет, дело не двигается. Пришлось вопрос передать на заключение юристам из другой организации. Заключение оказалось в пользу заинтересовавшего меня сотрудника, после чего взыскание с него было мною снято и он был назначен начальником юридического отдела Контрольного управления.
Гнать пришлось, но лишь выборочно
Заместителя же я вынужден был немедленно уволить — за однократное грубое нарушение трудовых обязанностей. После чего сразу же подали заявления об увольнении второй, выше уже упоминавшийся заместитель-«революционер» и два начальника отделов из этой же команды (аппарата бывшего Комитета Верховного Совета СССР). Одновременно они пытались сфальсифицировать и отправить якобы задним числом коллективное письмо — жалобу президенту на какие-то мои действия, с тем чтобы, надо полагать, представить увольнение как месть за критику. Но из этой затеи ничего не вышло, в том числе потому, что сотрудница, регистрировавшая исходящую почту, которую они заставили сфальсифицировать дату исходящего документа, осознала, что сделала, последствия этого и в конце концов отказалась регистрировать документ со сфальсифицированной датой. После чего несостоявшийся заговор мгновенно лопнул, и увольнявшиеся сотрудники очень просили меня не делать им вслед ничего плохого. Наверное, они предполагали, что я могу перекрыть им какие-то дальнейшие возможности трудоустройства — видимо, существовала какая-то подобная аппаратная традиция. Разумеется, ничего подобного я делать вовсе не собирался.
Но самым существенным оказалось то, что с назначением я не ошибся — оно оказалось удачным. Достаточно сказать, что ни одно из решений, принятых мною за год работы главным госинспектором России (включая обязательные к исполнению министрами и губернаторами предписания), впоследствии не было отменено судом. И ни одно мотивированное решение президента, принятое им по моим представлениям, в том числе об освобождении от должностей губернаторов, заместителей министров и т.п., судом впоследствии отменено не было1.
1 Корректности ради стоит отметить, что одно решение, подготовленное нами — об отстранении от должности губернатора Липецкой области, — было затем оспорено судом. Но здесь дело было в том, что из политических соображений (это был губернатор — политический «соратник») президент принял решение отстранять его не с предложенной мною формулировкой, которая основывалась на допущенных губернатором нарушениях закона и этических норм, а немотивированно.
И спустя год, в апреле 1993 года, когда я со своей должности был уже уволен и новое руководство Контрольного управления спешно фальсифицировало дела на двоих губернаторов-«оппозиционеров» (Новосибирской и Иркутской областей), только сотрудник сформированного А.Шестаком юридического отдела имел смелость не согласиться с явным беззаконием и отказался визировать проекты соответствующих документов…
«Триумфальное шествие социализма продолжается»1
Газета «Поиск», 30 мая 1992 года
Беседу вел Михаил Дубровский
(Фрагмент интервью)
— В прошлой нашей беседе («Почему мы проиграли», «Поиск», N№ 16, 1991 год) вы сказали о том, что, «как бы отдельный человек хорош ни был, он слаб перед искушением властью». И далее — рассуждали о необходимости рассредоточения власти, о том, что она должна быть подконтрольной и сменяемой. Судя по всему, и прежде всего по только что вами сказанному, за год ничего не изменилось.
— Кое-что изменилось, хотя, естественно, не изменился сам человек — это то, что относится к категории «вечное»…
Подконтрольность теоретически обеспечена. Местные администрации контролируются представительной властью — Советами. Подконтрольность же со стороны вышестоящей власти обеспечивается представителями президента в краях и областях, а также системой контрольных органов исполнительной власти, в частности, Контрольным управлением администрации президента, руководителем которого я и являюсь. Практически же проблемы связаны как с упоминавшейся ранее нерегламентированностью полномочий должностных лиц, так и с необеспечением мотивации их деятельности, отсутствием системы санкций за нарушения, адекватных общественной опасности этих нарушений.
Сменяемой власть — тоже теоретически — вроде бы стала. Но сменяемость — понятие относительное, и ее период следует соотносить не с абстрактными пятью годами и не с практикой развитых стабильных государств, где за пять—десять лет спокойного эволюционного развития изменений в общественном сознании и, соответственно, в расстановке политических сил может быть меньше, чем у нас сейчас за год. Сменяемость должна соответствовать общественной потребности. Мне могут возразить, что заранее эту потребность не вычислить. Соглашусь, но тогда нам гарантировано использование не законных, а чисто политических методов. К какому финалу это ведет — известно. А потому, если мы хотим, чтобы власть в переходный период была действительно сменяемой законным путем, необходим, во-первых, период функционирования парламента не более двух-трех лет, а во-вторых, механизм выхода из патовых ситуаций — конфликтов между различными ветвями власти, не имеющих законного метода разрешения2.
1 В моих словах, вынесенных в заголовок интервью, обыграна страничка нашей истории, которая в советский период так и называлась в школьных учебниках «Триумфальное шествие социализма». Социализм как система всеобщего обобществления и перераспределения (в крайней, вульгарной трактовке) противопоставляется здесь либерализму (знамени реформаторов начала 90-х годов), под прикрытием борьбы за который новая «реформаторская» власть на всех уровнях на самом деле взялась осуществлять грубое и совершенно произвольное, а также, естественно, своекорыстное перераспределение всех возможных ресурсов…
На этот феномен мгновенного перерождения «идейной» власти (якобы либеральной) обратил внимание тогда и наш известный либеральный экономист В.Найшуль. Одна из его статей тогда называлась иронично: «Пахан делит лучше, чем фраер».
2 Конфликт, возникший между президентской «командой реформаторов» и Верховным Советом уже тогда подавался как «патовый», не разрешимый законными методами, хотя на деле он таковым не был. За этим не стояло ничего, кроме стремления подготовить общество к «вынужденному» беззаконию — узурпации всей полноты власти одной стороной. Мне в этих условиях представлялось важным постоянно подчеркивать, что, если какая-то ситуация представляется патовой (не важно, являясь или не являясь таковой на самом деле), это не должно давать ни одной стороне права на односторонние действия. Напротив, чем более ситуация кажется патовой, тем более необходимо прилагать усилия к тому, чтобы выработать механизм разрешения конфликта. Эту позицию я отстаивал и внутри администрации президента, и публично.
Самое же главное — до сих пор применительно к власти на всех уровнях торжествует принцип, приемлемый в цивилизованном государстве лишь по отношению к гражданам: разрешено все то, что прямо не запрещено. В результате кто только и каких решений не принимает. Президиум Верховного Совета создает общественные структуры и освобождает их от налогов и таможенных пошлин. Чиновники правительства разрешают конкретным главам администраций в виде исключения нарушать действующее законодательство. Те, в свою очередь, оказывают протекцию избранным предпринимателям. А что делать остальным? В результате можно констатировать: изменить в лучшую сторону систему власти пока не удалось. Удалось лишь довести «до ручки» систему старую, которая и год-то назад еле тянула, а сегодня, с точки зрения интересов общества, и вовсе не работает, хотя персональные потребности людей, близких к власти, вполне удовлетворяет.
Цивилизованная демократия — это прежде всего ограничение всякой власти законом, стоящим над властью и определяющим основные «правила игры» более фундаментально, нежели сиюминутная власть. И для нас все будет определяться нашей способностью ограничить свою собственную власть, как бы нам это ни было неприятно. Первый шаг на этом пути — в ближайшее же время принять закон, защищающий основные права и свободы человека именно от вмешательства власти. Он в том числе должен гарантировать экономическое равноправие граждан.
Окажемся способны — можем идти дальше. Нет — будем и дальше жить в условиях произвола, экономической и политической нестабильности.
— Но просто так взять и ограничить власть… Боюсь, не получится. Для этого у нас, как сказал бы Маркс, нет базиса…
— Действительно, где вы в нашей стране видели, чтобы, скажем, рабочие вместе с предпринимателями вышли на демонстрацию с требованием Конституции? Но единственной долговременной гарантией соблюдения наших общих экономических и политических прав является наличие в обществе социальных слоев, организованных сил, заинтересованных в конституционном порядке и способных его защищать. Пока этого слоя у нас нет — обывателя, мещанина, мелкого собственника, который во все времена был гарантом общественного спокойствия и ограничения всевластия чиновника, нет и гарантий. И вероятен вариант, когда политическая борьба будет все больше борьбой за сферы влияния между элитарными группами. В этой ситуации об ограничении функций власти не вспомнит никто — зачем, если и мне что-то может достаться!1 <…>
— Так вы во главе 114 аппаратчиков, стало быть, отлавливаете в руководстве обманщиков? Так сказать, санитары политического леса?
— Многие считают, что как бы мы ни мучились, нам все равно не промахнуться: кроме как цивилизованной страной нам становиться нечем2. Не уверен — очень надолго можно застрять на «латиноамериканском варианте». И чтобы не оказаться Колумбией размером в одну шестую часть суши, нам нужен более цивилизованный переходный период. Нужны четкие правила, гарантирующие населению минимум справедливости. И кто-то должен обеспечить соблюдение властью именно этих правил.
1 Спустя чуть более десяти лет приходится признать, что предсказанный пессимистический вариант реализовался.
2 Сейчас это может казаться неправдоподобным, но тогда действительно на полном серьезе пропагандировались представления о том, что главное — вырваться из коммунизма, а уж путь в современную западную цивилизацию нам уготован чуть ли не автоматически. Оказаться же среди стран развивающихся, отставание которых от Запада с каждым днем усугубляется, — такого сценария общество тогда не могло себе представить и в страшном сне.
— Значит, с коррупцией ваше управление бороться не будет?
— Коррупция — явление. Борьба с ней либо создание для нее благоприятных условий — вопрос государственной политики. Ведь отчего у нас мучается человек? Он не может добиться от чиновника того, что ему нужно. При этом он не знает, что же на самом деле обязан ему чиновник — это раз. Чиновник зачастую ничего и не обязан — это два. Три — чиновник не обязан, но может. И слишком много у нас того, что он может, а вы без его санкции — нет. Четыре — если чиновник не делает то, что обязан, а это ему ничем не грозит. Пять — даже если чиновник и потеряет в результате вашей жалобы работу — не беда, не та зарплата, чтобы за нее держаться. Таким образом, чиновник в своих действиях и во власти над вами свободен: может вам помочь, но может и отказаться. Соответственно, по знакомству или за взятку он может предоставить кому-то то, что вы или кто-то другой будет с трудом добывать в конкурентной борьбе в заведомо неблагоприятных условиях.
Пока есть возможность такого чиновничьего произвола, неограниченна и база коррупции. Единственный путь — произвол ограничить. И мы, с одной стороны, контролируем чиновников, с другой, анализируя поступающую информацию, пытаемся влиять на государственные решения.
— При ЦК КПСС в свое время была создана Центральная контрольная комиссия, ЦКК. У нее были сходные с вашим Контрольным управлением функции. Но она, как выяснилось, никого особенно жестко не контролировала и была для наших правителей вполне ручной, воровать не мешавшей «конторой». Не боитесь ли вы, что и Контрольное управление само окажется под контролем тех, кого вам надлежит контролировать?1
1 Любопытно, что в конце концов именно так и случилось. Забегая вперед, скажу, что в марте 1993 года, когда я был уволен с должности в связи с ликвидацией самой должности, Контрольное управление затем было воссоздано. Но оказалось мало поставить во главе управляемого и послушного человека. Во избежание и в будущем рецидивов опасной самостоятельности и независимости контроля над начальником Управления даже и формально-юридически соорудили некий «Контрольно-наблюдательный совет» из… министров и губернаторов — тех самых, чью деятельность Контрольному управлению надлежало контролировать.
— Скажу сразу и однозначно: гарантий нет. Но давайте задумаемся: что может гарантировать народу объективность?
Видимо, наличие мощной оппозиции, которая всегда заинтересована в том, чтобы власть была скомпрометирована. Поэтому сами власти вынуждены выявлять коррумпированных в своей среде, не дожидаясь, пока это сделают оппоненты. В этом смысле некое противостояние парламента и президента, хотя оно часто имеет и неконструктивный характер, все же несет в себе положительные моменты. И исполнительная власть в конкурентной борьбе заинтересована, чтобы ее контроль был впереди парламентского. Кроме того, существует и оппозиция «по должности» — со стороны прессы.
— Это немного напоминает мне армейскую систему времен Гражданской войны, когда рядом с командиром всегда присутствует комиссар: эти двое контролируют друг друга. Однако что говорить о комиссарах? Давайте об «интеллигентском призыве» времен 1988—1989 годов, когда ученые и писатели, отложив микроскопы и вечные паркеровские перья, ушли в государственные чиновники — Анатолий Собчак, Гавриил Попов, Сергей Станкевич, Сергей Ковалев и очень многие, многие другие. Каковы же результаты «демократического правления» представителей демократической интеллигенции, чье доброе имя для народа было некоей эмоциональной гарантией: «Ну этот-то, уж точно, не проворуется…»
— Если говорить о возникающих ассоциациях или аналогиях, то, конечно, надо говорить не о временах Гражданской войны, когда военная квалификация командиров уравновешивалась «политической грамотностью» комиссаров, а о современной французской системе, где рядом с выборным руководством местной администрации находится представитель государства со своими четко очерченными законом полномочиями.
Что же касается «интеллигентского призыва», это разные люди, и результаты их работы, соответственно, различны. Но некий общий промежуточный результат есть. Мы видим, что в условиях абсолютной нестабильности для очень многих меркантильный интерес оказался наиважнейшим. И если в 1989—1990 годах мы были (а, может быть, казались?) одинаково неимущими, то сегодня кое-кто из «революционеров» уже миллионер. Искушение практически не ограниченной законами властью слишком велико. Вода настолько мутна, что ничего не стоит совершенно безнаказанно наловить в ней очень крупной рыбы. В этой ситуации уповать на то, что у кормила власти оказались порядочные люди и что это уже гарантия честности власти по отношению к гражданам — по меньшей мере наивно. Так же наивно, как и продолжать описывать происходящее в терминах и рамках борьбы между «коммунистами» и «демократами»: бывшие структуры КПСС — ныне структуры крупного капитала, хотя и партийного происхождения. В то же время нынешнее социальное положение и феодально-бюрократическое понимание своего предназначения сделали многих «демократов» при власти и в микроскоп не отличимыми от тех, с кем они только что боролись…
Пора описывать политическую жизнь в других категориях1.
1 Даже и теперь, спустя более десяти лет, такое разделение на «демократов» и всех остальных (читай — «антидемократов») постоянно поддерживается и навязывается обществу, в том числе, через СМИ, в свою очередь, называющие себя «демократическими» или «либеральными». Например, правые партии перед каждыми выборами дискутируют (а в округах часто и договариваются) по вопросу о выдвижении единых «демократических» кандидатов, понимай, в отличие от всех остальных — «недемократических». Парадокс же истории и нашей общественно-политической жизни заключается в том, что всякую узурпацию власти президентской командой, концентрацию полномочий в руках власти исполнительной и ее фактическую бесконтрольность в деле передачи основных общенациональных ресурсов в частное пользование приближенных к власти в течение всего последующего периода поддерживали (независимо от формально декларируемых лозунгов) именно те партии, которые называли себя «демократическими» (ряд примеров тому читатель без труда может найти в предыдущих книгах этой серии «О бочках меда и ложках дегтя» и «Похищение Евразии»).
Как я оказался «врагом, окопавшимся внутри»
Наша работа по реабилитации лиц, необоснованно отстраненных от должностей в послепутчевой горячке, не прибавляла мне симпатий в радикальной части окружения президента. Не менее существенным для создания в моем лице образа окопавшегося в самой святая святых администрации врага оказалось и то, что из четверых губернаторов, представлявшихся мною президенту к отстранению за различные нарушения от должностей, трое были — не противниками, а политическими соратниками президента. В этом не было какого-либо моего целенаправленного выбора. Все объяснялось просто: именно «соратники» чувствовали себя более защищенными и, уж коль скоро «власть теперь — наша», действовали нагло и цинично. Например, как показала наша проверка, тогдашний губернатор Краснодарского края — «губернатор номер один» В.Дьяконов, — нимало не сомневаясь, передал семь крупнейших зданий, ранее принадлежавших КПСС, некой организации с красивым названием «Фонд поддержки предпринимательства». На поверку, разумеется, фонд оказался обычной коммерческой структурой, да еще и под непосредственным руководством брата жены губернатора… Можно было такого оставлять на должности?
Стоило ли цепляться к «мелочам»?
Кто-то мне скажет: «Ну и что, подумаешь, такая мелочь… Тут полстраны раздарили, и ничего…» Верно, но обращаю внимание на то, что, во-первых, тогда этот процесс лишь начинался, его еще не поздно было остановить, повернуть в какое-то иное русло. Во-вторых, в отличие от уголовного наказания в кадровом вопросе важен даже не сам масштаб выявленного деяния (на миллион или на миллиард), но и то, какую мотивацию, способность и склонность к каким действиям это демонстрирует. Никакой реальный контроль не может выявить все, иначе контроль должен быть просто тотальным. Но и того, что нами было выявлено, заведомо достаточно для отстранения от должности. И, в-третьих, философов со своей внутренней системой ценностей всегда меньшинство. Большинство же ориентируются в пространстве, пытаются определить сферу дозволенного и границы, за которые переступать опасно. Соответственно, если хотим иметь нормальный управляемый госаппарат и здоровое общество, все должны знать, что подобные корыстные действия — не прощаются. Это было то, в чем я пытался убедить президента. С каким результатом? Тогда результат был переменный.
Аргументы в дополнение к фактам
С президентом мы встречались каждую неделю, у нас был фиксированный час, в течение которого он выслушивал мои доклады и предложения, давал поручения. Ряд наших предложений по результатам проверок президент принимал сразу, но, например, дело с краснодарским губернатором не пошло. «Как его можно снимать, он же — наш, тем более — «губернатор номер один!» (он действительно был назначен Б.Ельциным губернатором самым первым). Соответственно, мне пришлось на протяжении нескольких месяцев трижды письменно (и я дублировал это при непоредственных встречах устно) обращаться к президенту с представлениями об освобождении краснодарского губернатора от должности. Последним моим аргументом (кроме фактов допущенных нарушений) было то, что вектор политических предпочтений краснодарцев явно изменился. И если совсем недавно они голосовали за представлявшего себя «демократом» О.Калугина, то уже летом 1992 года их симпатии вернулись к их бывшему советскому руководителю Н.Кондратенко. Не потому ли в том числе, что назначенный президентом губернатор позволял себе столь явно дискредитировать своими действиями новую власть?
Какие из аргументов возымели действие, мне доподлинно не известно. Не исключено, что независимо от меня сыграл свою роль и вхожий к президенту В.Шумейко, двигавший на этот пост своего ставленника Н.Егорова. Но, так или иначе, в конце концов указ об освобождении «губернатора номер один» от должности был подписан.
Демократы против демократии
Стоит привести еще один показательный инцидент, происшедший, правда, несколько позже — когда уже началась кампания по выборам губернаторов в тех областях, где по тем или иным причинам главы регионов, ранее назначенные президентом, свои полномочия прекратили. Делегация «демократической общественности» от одной из центральных областей России приезжает ко мне на прием и буквально требует не допустить… проведения выборов губернатора. Почему, какие препятствия? Оказывается, препятствие одно: в этом регионе самый популярный человек — не «демократ», а наоборот — бывший секретарь ЦК КПСС по фамилии С. И если будут выборы, он и победит. Спрашиваю: какое же решение предлагаете вы? Отвечают, не сомневаясь в своей правоте: выборы не проводить, назначить главой администрации проверенного, «нашего», по фамилии Ю. Задаю еще несколько вопросов: а почему же так случилось, что этот нехороший «партократ» С. поддерживается населением больше, чем «наш проверенный» Ю.? А чем сейчас занят этот С. — руководит подпольным партизанским отрядом? Или сидит за границей и управляет «золотом партии»? Выясняется, что нет, он руководит научной организацией, занимающейся исследованиями в области сельского хозяйства. И секретарем ЦК он, как выясняется, был не по идеологии, а по своей основной профессии — в области сельского хозяйства. Тогда я задаю последний, сакраментальный вопрос, воспринятый моими посетителями уже просто как оскорбление: так, может быть, если такой, как вы сами рассказываете, вполне заслуженный и высококвалифицированный человек, пусть даже в прошлом и секретарь ЦК, будет избран вашим губернатором, может быть, для области это будет хорошо?
Тут мои посетители поняли, что пришли не по адресу, и поспешили на прием к другим, более адекватным должностным лицам администрации президента, которые восприняли их обращение иначе и стали затем засыпать меня бумагами с выражением тревоги в связи со сложившейся в этой области ситуацией и требованиями незамедлительно представить президенту всю информацию для своевременного принятия решения…
Оснований для отмены выборов не было никаких: ни формально-юридических, ни содержательных, которые вынуждали бы эти формально-юридические препятствия искать. Именно эту позицию я и отстаивал в документе, направленном мною президенту в ответ на поручение срочно проработать вопрос.
Надо отметить, что здравый смысл на этом этапе восторжествовал — отменять или переносить выборы никто не стал. И на выборах действительно победил бывший секретарь ЦК С., причем, с колоссальным отрывом от «нашего» Ю. Тем не менее уже после моего уходя с должности одну явную, даже не глупость, а скорее, провокацию все-таки осуществили. А именно: непопулярного в области и проигравшего выборы «нашего» Ю. тут же приставили к победителю в качестве представителя президента в этом регионе…
Как либералы доили свою священную корову
Как известно, священной коровой реформаторского правительства было фермерство, мелкие частные производители, организации эффективной поддержки которых правительством было, согласитесь, естественно ожидать. И действительно деньги на поддержку фермерства в бюджете выделялись, и деньги весьма немалые. Только очень быстро выяснилось, что ни до каких фермеров, то есть не московских функционеров и пропагандистов в блестящих туфельках, а живых, реальных сельскохозяйственных фермеров, в сапогах и навозе, деньги почему-то не доходят.
Первая версия простая: барин («правительство реформ» во главе с Е.Гайдаром) — хороший, деньги выделяет, а вот бояре у него (чиновники на местах) — плохие, деньги зажимают и задерживают. Но при детальной проверке, проведенной нами, эта версия не подтвердилась. Выяснилось же нечто, доселе просто невиданное. А именно: «правительство реформ» подписало некий договор «о сотрудничестве» с даже не зарегистрированной на тот момент организацией «АККОР» (ассоциацией крестьянских и фермерских хозяйств), в результате чего через родственный этой организации фонд «Российский фермер» перекачивались якобы на поддержку фермеров и направлялись затем не по назначению государственные средства в огромных масштабах. На что они реально направлялись, наша проверка также показала: деньги вкладывались в уставные капиталы всяких бесчисленных ТОО, банков и т.п.
Казалось бы, все очевидно: и явное беззаконие, и столь же откровенное попрание либеральных принципов (конкуренции, конкурсности в доступе к ресурсам), ради торжества которых как будто бы «правительство реформ» и получило рычаги управления в свои руки. И президент Б.Ельцин вроде бы согласился с тем, что подобное недопустимо и это необходимо немедленно пресечь. И исполняющий обязанности председателя правительства Е.Гайдар, которому я также направил отчет по результатам проверки, вроде бы соглашался, что так нельзя. Но дальше — ничего. Повторные обращения и опять — ничего. Причем президент при каждом моем новом обращении по этому вопросу вроде бы давал поручения Е.Гайдару, но за этим абсолютно ничего не следовало. Видимо, это были какие-то специальные поручения, вовсе не подлежащие исполнению…
В общем, несмотря на очевидно преступный характер выявленных нами действий правительства и значительный масштаб ущерба, несмотря на мои многочисленные устные и письменные обращения к и.о. председателя правительства Е.Гайдару и к президенту Б.Ельцину, добиться отстранения «общественных» организаций «АККОР» и «Российский фермер» от распределения бюджетных средств, направляемых на поддержку сельхозпроизводителей, так и не удалось. И неудивительно — ларчик открылся быстро и просто. Спустя всего несколько месяцев после моего освобождения от должности министры «правительства реформ» (Е.Гайдар, В.Шумейко и др.) совместно с… «АККОР» учредили тогдашнюю партию власти «Выбор России»1. А я, получается, им мешал, пытался разрушить одну из их копилок.
1 И позднее, уже работая в Счетной палате, мне пришлось сталкиваться с продолжающимися нарушениями закона при финансировании помощи сельхозпроизводителям через все те же непотопляемые «общественные» организации. Правда, руководитель одной из них Башмачников («АККОР») к тому времени уже перешел в другую тогдашнюю партию власти — «Наш дом — Россия».
Неумолимая логика и незаменимые бойцы
Помните, вдруг у нас возник «красный пояс», который потом перед каждыми выборами демонстрировали с экранов телевизоров как страшное кольцо, сужающееся вокруг Москвы? Никто не задумывался о том, почему же большинство населения именно в ранее зажиточных областях, с развитым сельским хозяйством и благоприятными для него условиями оказалось против реформ и реформаторов?
Для описания характера происходившего в целом важно отметить общую набиравшую силу тенденцию: чем более дискредитировали своими действиями новую власть и реформы подобные тогдашнему краснодарскому губернатору «наши», да и само «правительство реформ», тем решительнее все силы концентрировались и направлялись на борьбу с якобы засевшими в парламенте «антиреформаторами» и якобы угрожающими устоям государства и общества коммунистическими и прокоммунистическими организациями. И мне неоднократно приходилось пресекать инициативы типа рассылавшихся сотрудниками Управления циркуляров представителям президента немедленно «приступить к сбору информации о деятельности «Трудовой России», «Русского национального собора» и тому подобных организаций». Инициативы, якобы «по революционной линии» согласованные где-то наверху. Подобные инициативы пресекались. Ответственные за них отстранялись или увольнялись, но немедленно возникали вновь — уже в качестве сотрудников каких-то иных подразделений администрации президента.
У кого помидоры слаще и у кого совести меньше
Свою роль в разжигании страстей, натравливании общества на парламент и, что немаловажно, в формировании в президентской команде представления о вседозволенности, о возможности при необходимости убедить общество в чем угодно, сыграли и «демократические» средства массовой информации, уже тогда четко усвоившие запрос самого сильного «главного демократа» и последовательно культивировавшие двойной стандарт в описании любой ситуации и любого события.
В качестве примера можно привести, казалось бы, сравнительно невинную публикацию в «Московских новостях» (я намеренно привожу в пример далеко не худшее издание) под многозначительным названием «У Руцкого помидоры лучше, чем у Хасбулатова». О чем шла речь? О том, как здорово освоились на госдачах в Архангельском за государственный счет эти праведники Руцкой и Хасбулатов, как им там уютно живется. Но при этом ни слова не говорилось о том, что все руководители и ключевые сотрудники тогдашней ельцинской команды, включая и самого Ельцина, и Бурбулиса, и Гайдара, и Чубайса, и автора этих строк, точно так же жили на этих же госдачах.
Казалось бы, мелкое передергивание, незначительное умолчание. Но тысячи подобных передач и публикаций последовательно формировали у зрителей, слушателей и читателей весьма искаженную картину мира, а также эмоциональное раздражение, искусно направлявшееся исключительно на парламент, на депутатов, но ни в коем случае не на исполнительную власть — не на президента и его правительство.
Несут ли эти средства массовой информации, их руководители и журналисты ответственность за последовавшие спустя полтора года кровавые события? Судя по всему, они уверены, что, конечно же, нет, или, в крайнем случае, несут, но лишь за то, что недостаточно последовательно боролись с «врагами реформ», иногда предпочитая оставаться «в тени» или «над схваткой»?
В N№ 2 «Дружбы народов» за нынешний год были опубликованы фрагменты из двух книг Юрия Болдырева «О бочках меда и ложках дегтя» и «Похищение Евразии», которые в то время готовились к печати. Публикация вызвала огромный интерес читателей, а вышедшие вскоре книги, по данным газеты «Книжное обозрение», вошли в список десяти наиболее востребованных читающей публикой (в номинации нехудожественной литературы).