Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2002
* * * Ослепительный вид из окна. Ослепляет глухая стена До небес вознесенного крова Коммунального. Желто-багрово Исподлобья взирает она. На дворовом катке детвора. Мат и щелканье клюшек с утра. Раньше тополь меж нами шумел. Плыл, вороньим гнездом помавая. Но начальник жилищного рая, То бишь РЭУ, спилить повелел Древо жизни... Стараюсь туда я Не смотреть — в болевой беспредел. Но зато над столом предо мной Простирается Брейгель родной Тем пейзажем умиротворенным, Вечность остановившим на миг... Карта звездного неба, и лик Меня, не совместимый с каноном. Там, в бессмертном пейзаже, каток Тоже... Выпавший снег неглубок... Детвора, горлопаня, резвится. И гармонии зримый залог — Над холмами парящая птица. Оба мира в пространстве земном И в душе, созревающей поздно. То они замыкаются розно, То один утопает в другом. * * * Крепка, как смерть, любовь. Песнь песней. 8,6 Как в отрочестве о любви Мечталось тайно... Неотступный зов Я слышал ночью — чувственный и властный. Как юношу пленила Афродита Праксителя — извечный идеал Плотских желаний и небесных форм... Она, единственная, мной владела. Как в отрочестве о любви, Так я сегодня думаю о смерти — Таинственной и неотступной. Мама в больнице «Плохая ночь на плохом постоялом дворе». — Кажется, так определила эту жизнь св. Тереза. Метко, правда? Бл. Эскрива 1 Гнилую ночь на гнилом постоялом дворе В советской или постсоветской дыре, С одинаковым рвением пережидаем В чаяниях о лучшей поре… «Скорая помощь». Врач под балдой, невменяем… И санитар лыка но вяжет. Что за народ, Алчущий гражданских свобод, За которыми все скопом ныряем. Двор проходной... Можно бы переждать... Но как в эту арку провальную маму отдать! Смотрит уже затуманенным взором... Незащищенная, милая, милая плоть, - С младенчества до увядания вплоть, Отданная пинкам и поборам. 2 В тучи сбиваются, мчат вереницей. Кружатся, кружатся над горбольницей Галок стада. Печально кричат, как осколками ранят. Что их сюда, потревоженных, манит — Пища, беда? Что-то да значат их позывные. Вслушиваются аборигены больные В трепетный мрак, Густо который осел на березах Комьями неразрешимых вопросов У бедолаг. Здесь, возле кромки бесчувственной Леты, Тычутся детские страхи, приметы Со всех сторон. Не утолить очистительной жажды В этом холодном потоке, где каждый Лекарь — Харон. 3 Лучше мне эту страшную муку Мыкать вместо нее. Лучше мне... Точно малый ребенок за руку Крепко держится. Стонет во сне. Как когда-то меня пеленала, Я — теперь. Я запомнил урок. Со спины подоткну одеяло. Поцелую в висок. Как сказать ей, уснувшей мгновенно, Что дурное предчувствие врет! В океане вселенского тлена Наша с нею любовь не умрет. Как сказать ей!.. На лбу полотенце. За окном леденящий закат. Спит калачиком в позе младенца, Как они до рождения спят. * * * Жизнь пронеслась — на бегу, на лету, на скаку. И каменеет навязчивой болью в боку. Переберу, сокровенные папки раскрыв, Письма, рисунки, наивные вирши — архив Так называемый... Сердца избыточный груз. Коим, особо не мешкая, распоряжусь Лично. В огонь. Пожалею заветных две-три Толстых тетради. И, может быть, письма твои. Надо успеть самому, не успела пока Это же самое сделать чужая рука. Март за окном В соседстве с деревьями мир неогляден. Как школьник, любому я рад пустяку. Любому из мартовских огненных пятен. Горят разноцветно, подтоплены за день, Вкруг каждого дерева лунки в снегу. А в сумерках долгих стволы дерзновенно Возносятся в вечность — отсюда, со дна. Я в комнате свет погашу, не до сна… Холодный сиреневый сумрак Дерена Стоит не шелохнется в раме окна. * * * Он пил, утверждая свободу под спудом, лелея обиду. Он спился. Немного народу пришло на его панихиду. Священник, вздымая кадило, у аналоя маячит. Мать голову в гроб уронила — единственная, кто плачет. Увы, не завален цветами. Речами обставлен не очень. При жизни бывал ли он в храме? Какое значение, впрочем, имеет теперь?.. Суетится мысль скудная, скорбная с виду… Приметив знакомые лица, гадаю — а много ль проститься придет на мою панихиду?.. Разговор по мобильнику — Казя-базя, крутые ребята, все на золотах, веточки-ниточки, казя-базя. Квартиры, бля, грабят. За половиной ментура гоняется. Олежка уже на Матросской тусуется. Они с Васьком мента метелили, не могли отлипнуть. А мой был не при делах, отмотался. Сегодня уезжает в Базель, в Швейцарию. У меня одна тройка выходит, по физике. Я вылазию только на списывании. Ниччё не знаю. Твой не бухает? Мой тоже вовсю. Инн, хочешь расскажу прикол?!. * * * Теряюсь, сраженный без чувств акафистом или молебном. И все ж воскресаю под пеплом, на подиуме великолепном Музея изящных искусств. Воздвигнутый, аки кумир, шатер многоглавый — затмил окрестности важным плацдармом и блеском своим самоварным. Но голосу свыше сердца по-разному внемлют упрямо. По-разному славят Творца два рядом стоящие храма. Пусть благовест благословляет похвальный избыток даров. Избыточность не восполняет аскезы больших мастеров. Когда месяцами, бывает, не вижу их — мало мне слов... Как будто бы на сердце груз ношу я, на выводы скорый, готов исповедать который под сенью взыскательных муз.