Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2002
Армения 1 В том мареве — крест Оромоса1 — Творенье и слез, и обид... Учусь я у каменотёса, Руинами с толку не сбит. Что храма того совершенней? Что этих узоров нежней? Лишь шёпот полночных растений И свадебный топот коней. Не наше ли сердце любило Ожившего мрамора плоть? Могло ль ошибиться зубило И слово любви расколоть? 2 Ты писал, что ветер дунул прахом Синих трав, что Мариам жива... Может быть, Нагорным Карабахом Были продиктованы слова. Вспомнил и монаха Киракоса,2 Дверь его во храме... И о нём Все твои слова ложились косо, Будто эти травы под огнём. Где шаги монаха на рассвете? Где теперь его читальный зал? Господи, отныне в двери эти Не войдут все те, кого я знал. Рядом с Абраамом и Григором3 В райских кущах ты теперь и сам, А ещё в послании, в котором Попрощалась с нами Мариам.
1 Крест Оромоса — один из крестов, оставшихся на развалинах оромосской триумфальной арки (XI в.).
2 Монах Киракос прославился художественной резьбой по дереву и установивший в 1613 г. дверь в церкви св. Карапета.
3 Абраам и Григор (XIV в.) — мастера-строители, сказавшие своё слово в оформлении армянских храмов.
3 Это древнеармянские ноты. Это музыка — плач кеманчи. Таронеци,1 опомнись? Ну что ты! Я твой брат, Хачатур. Не молчи. Сам я кланялся в ножки монголу. Знаю, как сберегается звук. Я кончал монастырскую школу, Где из рук твоих принял дудук. И воспел я долину Агстева, Агарцинские горы воспел. Моя древняя запись истлела. Что ж, учитель, таков мой удел. Ты суди нас по-прежнему строго. На молитвы води, — все равно Мне с тобою лежать у порога Монастырского не суждено. 4 Грубоотёсанных камней, Снежком слегка запорошённых, Рассказ о венценосных жёнах Был утром обращён ко мне. А днём открылся перевал, Как белый плащ царя Ерката.2 Трещали сосны. И тогда-то Автобус наш забуксовал. И ты решила, что беда — Как сосны рухнувшие эти Под снегом. Но не верь примете. Забудь о ней. Ты молода. Не зря же Ованес Шираз Тебе страницу за страницей Дарил — и там тебя с царицей Софией сравнивал не раз. «Пойдём к костру», — сказала ты. И в центре снежной карусели Собаки умные сидели, Поджав пушистые хвосты.
1 Хачатур Таронеци — видный духовный деятель, учёный и знаток средневекового музыкального искусства, который похоронен в Агарцине (перед церковью Катогике).
2 Царь Ашот Еркат (Железный) разгромил в Х в. на берегах Севана многочисленный отряд арабского полководца Башира.
5 То снег вершин, то впадины... Я с облаком плыву, Чтоб были сосны впаяны В меня, как в синеву. Чтоб слово Иоанново, Чтоб Златоустов1 клич В деревне этой заново Сумел бы я постичь... С молитвою негромкою Мелькнул он. Ночь бела. Сливается с позёмкою Плаща его пола. А вот подкова. Вот соха. Вот той лучины свет В окошке. Вот от посоха В сугробе тот же след. И встану на колени я, К нему я припаду. Армения... Армения... Внизу Севан во льду...
1 Св. Иоанн Златоуст (IV — V в.) был изгнан за слово правды константинопольской царицей Евдоксией в ссылку, в Армению.
Грузия * * * Ну и век наступил... На примете я. Что ни сделаю — всё невпопад. Так спаси ж ты меня, Имеретия, Отведи от меня камнепад. Окаянный, я шёл с окаянными Браконьерами, а не людьми, — Ты прости меня и над капканами, Будто облачко, приподними. Расшифрую все горные знаки я И не сделаю наоборот. Дай сегодня мне песню Акакия, Чтоб не портил её перевод. Я увижу, под ветром открытую, Эту грудь, твою грудь, невзначай. И с царевной твоей Серафитою В день последний меня обвенчай. Тбилиси. Отец Позабудь, что мы жили в бараке, О допросах забудь. Посмотри: Твой автобус уходит во мраке — Без водителя. Яркий внутри. Тот автобус с заглохшим мотором, Не сигналя и не тормозя, Стал добычей пути, о котором И сказать-то словами нельзя. «Подожди! Это снится всего лишь! Всё — в моем воспаленном мозгу!» И сказал ты: «Напрасно неволишь. Я вернуться никак не могу. И хоть вас обошла похоронка, Вы на глиняном спали полу, Только старая наша иконка С ликом Божьим висела в углу...» ..................................................... Окна на ночь мы не закрывали. Зной июльский тебя истерзал. По утрам грохотали трамваи, Покидая Навтлугский вокзал. Ты был хмур. Ты не выспался снова. Что пригрезилось? Шахта и взрыв. Ты на кухне читал про Иова, Книгу книг на прощанье открыв. Ослабел ты, а мысли окрепли. «Я суда избежал — не грехов, Но раскаялся в прахе и пепле, Как открывшийся Богу Иов. Были в шахте ослепшие кони. Где они? Двадцать кляч. Десять пар. Ну, вставайте. «Мацони! Мацони!» — Заорали на весь Авлабар». Чечня Черная скала 1 Душа вайнаха, может быть, из дыма. У нас пропахли дымом сыр и хлеб. При жизни башня нам необходима, А после смерти нужен только склеп. Я каждый день у неба на допросе. Но не всегда готов я дать ответ. Чей дом на голом сланцевом откосе, Где ни тропинок, ни деревьев нет? Чьи это двери вечностью раскрыты? В чьих окнах месяц стал роднёй клинку? Да разве ж не носились тут джигиты, С земли платок хватая на скаку? Вон чёрная скала, а там — руины. Два призрака в руинах — я и ты. И шепчут нам, что оба мы повинны, Лоховника белёсые кусты. Сегодня всё покрыто щедрым снегом. И если ты забыл, припомни вдруг, Что служит нам недаром оберегом Твой крест, вайнахом заключённый в круг. 2 Попробуй-ка с эхом в горах совладай... Уже не по тропам, жарой раскалённым, Идём лабиринтом, идём по каньонам, По скальным карнизам к селению Дай. И брызги, как бусинки, будто с тесьмы, Внизу водопадом срываются дико — В одних загорается кровь сердолика, В других серебрятся сполохи сурьмы. Мой друг Ямлихан, вот таким и живи. Ведь ты не тропинка в расщелине или Мосточки, которые смыты и сгнили. Ты — горец. Зачем говорить о любви? Дорогу никто без тебя не найдёт. Олени отвергнуты дымною чащей. И только твой сокол, высоко парящий, Затеял над скальным карнизом облёт. 3 Я с этим ветром мир покину. Он, как глаза мои, сухой. И время оттого теснину Карябает своей сохой. И запахи с утра полынны. Уперся в спину чей-то взгляд. И сланца тонкие пластины О том же самом шелестят. Постойте, ведь однажды летом На почте нынешней Зиме Я написал как раз об этом В простом, не заказном письме. 16.01.02 4 Эта башня в небо смотрит немо. Над скалой давно балкона нет. А ведь был. И там стояла Шема. На запястье — бронзовый браслет. И спускала лестницу оттуда, И встречала дорогих гостей. Что теперь? Безвременье. Остуда. Отзвук песен, посвящённых ей. Всё — враздробь. Ожесточились все мы. Рукописи жгли свои не раз. Мне б туда подняться ради Шемы. Да куда там — я не скалолаз. 16-17.01.02 Дунино Бреду от станции пешком. Вороны все вокруг знакомы, А мне бы — в пустынь с посошком. Но есть на всё свои законы. Я сам по кочкам — скок да скок. Не так, как прежде. Кособоко. И провода — как пара строк Из «Ямбов» Александра Блока. Зовёт последняя тетрадь Позёмкой первою в озимых. А там — железная кровать. А там — антоновка в корзинах.