Многонациональная культура Москвы XVIII века
Лев Пушкарев К 850-ЛЕТИЮ МОСКВЫ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 1997
Лев Пушкарев
К 850-летию МосквыОткрытое сердце России
Многонациональная культура Москвы XVIII века
Обычно
культуру России XVIII века рассматривают лишь в двух аспектах: как проявились в ней новые, пришедшие с Запада черты, насаждавшиеся Петром I (первая половина века), и как выкристаллизовывались свойства, характерные для эпохи Просвещения (вторая половина). Этот вполне оправданный подход должен быть, однако, уточнен и детализирован, когда речь идет о культуре отдельных регионов и центров, ибо каждый из них обладал своими особенностями.Одним из таких весьма
специфических культурных центров России была Москва с ее весьма своеобразными, доставшимися от предыдущих веков традициями неповторимого столичного быта и культуры. Москва была центром огромной империи, она впитывала в себя все многообразие культурных влияний и веяний, идущих со стороны включенных в империю и соседствовавших с ней народов, всегда была открыта для культурного взаимодействия, но в то же время оставалась хранительницей традиционной русской культуры и исконно русского образа мыслей, который зачастую и определял собою вкусы и интересы москвичей.* * *
Как и все столицы мира, Москва конечно же всегда была
пестра по этническому составу и, вполне естественно, являлась центром просвещения, науки, искусства, культуры не только для русского, но и для других народов. Наиболее значительными и давними являются культурные связи Москвы с такими же, как и русские, восточными славянами — украинцами и белорусами. Эти связи особенно укрепились после воссоединения Украины с Россией в середине XVII века. В Москве жил и работал видный белорусский просветитель Симеон Полоцкий — первый придворный поэт при царях Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче, драматург, проповедник, книгоиздатель. Из Белоруссии выписал в Москву «знатных каменщиков и умельцев» патриарх Никон для обустройства московских и подмосковных храмов. Многие выходцы из Украины трудились здесь на ниве духовного просвещения — Епифаний Славинецкий, Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Гавриил Бужинский, Феофилакт Лопатинский и другие. Украинцы по происхождению С. Е. Десницкий и Я. П. Козельский внесли весомый вклад в общественно-политическую и научную мысль Москвы. С другой стороны, многие воспитанники Московского университета работали на Украине, способствуя развитию науки (Н. Максимович-Амбодик, Д. С. Самойлович). В московских библиотеках хранилось много изданных на Украине книг, а книги московской печати широким потоком хлынули в XVIII веке на Украину, вплоть до Холмщины, Лемковщины, Закарпатья и Буковины. Это были учебники, богословские труды, церковно-учительная литература. Московский издатель-просветитель Н. И. Новиков наладил организованную продажу книг в Харькове, Полтаве, Нежине, Глухове. Особенно популярным был изданный им учебник русского языка, приспособленный для потребностей украинских учеников — «Краткие правила российского правописания, из разных грамматик выбранные и по свойству украинского диалекта для употребления малороссиянами дополненные в Харькове» (М., 1787).Весьма
весомым был вклад Украины в музыкальную культуру Москвы XVIII века. Многоголосное («партесное») украинское пение, новая киевская система нотации Николая Дилецкого пользовались здесь заслуженным признанием, равно как и обладавшие красивейшими голосами украинские певчие. Один из них, Алексей Розум (Разумовский) стал фаворитом, а впоследствии и супругом Елизаветы Петровны. На Украине родились и получили первоначальное музыкальное образование выдающиеся церковные композиторы XVIII века Максим Березовский и Дмитрий Бортнянский, чьи замечательные хоровые концерты высоко ценились московскими меломанами.Уроженец Украины
архитектор И. П. Зарудный воздвиг в Москве знаменитую Меншикову башню и ряд других замечательных сооружений — например, великолепные Триумфальные ворота в честь Полтавской победы 1709 года. Украинские резчики по дереву и камню украшали иконостасы московских соборов. Наследие выдающихся живописцев Д. Г. Левицкого и В. Л. Боровиковского — еще один выразительный пример творческого вклада украинского народа в московскую культуру XVIII века, в общую сокровищницу нашего искусства.Москва в XVIII веке
была мощным притягательным и культурным центром для разных народов, причем не только для тех, которые входили в состав Российской империи. Весьма велико было значение Москвы для Грузии, Армении, Молдавии. Этому во многом способствовало объединявшее их православие. Для грузин «греческая вера» сделала Москву XVIII века столицей государства, могущего содействовать развитию образования и просвещения на Кавказе. Греческий монастырь на Никольской улице (рядом с Московским Кремлем) с самого основания стал центром, вокруг которого группировались проживавшие в Москве грузины. В этом монастыре в конце XVII века обосновался грузинский царь, поэт и переводчик Арчил II, знаток многих языков. Его сын Александр Арчилович был сверстником юного Петра, а впоследствии — генерал-фельдцехмейстером, одним из ближайших его соратников.Арчил II добился
от царя Петра разрешения печатать в Москве книги на грузинском языке и в 1705 году издал первую печатную книгу грузинского народа — «Псалмуни» («Псалтырь»). Грузинская типография продолжала работать и после смерти Арчила, она была переведена в село Всехсвятское (район современной станции метро «Сокол»). Грузинский царь Вахтанг VI Леванович в 1724 году переселился в Москву вместе с сыновьями Бакаром и Вахшутием и тремя тысячами грузин. Все они поселились в районе нынешнего зоопарка и Грузинских улиц (в те времена это была окраина Москвы, село Воскресенское) и образовали там Грузинскую слободу. В Донском монастыре находились усыпальницы видных грузинских политических деятелей и деятелей культуры.Начиная с XVIII века в Москву неоднократно приезжал один из лидеров
армянского освободительного движения Исраэл Ори (вместе со своим сподвижником Вартапетом Минасом). Ори сблизился с царем Арчилом. Армяне тоже селились в то время на окраине Москвы, в районе Маросейки. Их слобода насчитывала к 1768 году около 130 человек, но число это постоянно возрастало. Среди армян были учителя, врачи, мастеровые, купцы, живописцы. Весьма популярен был тогда в Москве армянский доктор Петр Каландаров, автор одного из первых медицинских учебников. В 1753 году в Москву переехал на жительство видный армянский купец Егизар Лазарян (Лазарев), построивший вскоре под Москвой в селе Фрянове хлопчатобумажную и шелковую мануфактуры. Жившие в Москве армяне содействовали изданию «Краткого исторического и географического описания царства Армянского» (1786), а также первого самоучителя русского языка для армян (1788), составленного Клеопатрой Сарафовой.Конечно, очень давно
поселились в Москве татары и другие народы Востока. Москвичи называли их — «бесермены» — то есть магометане, нехристиане (отсюда и «басурмане»). Татарские имена носят многие улицы к югу и юго-западу от Кремля — Балчуг, Татарская улица, Ордынка (дорога в Орду). Жили здесь большей частью торговцы, ремесленники, «толмачи», о чем сохранилась память в названиях улиц и переулков — Большого, Малого и Старого Толмачевых. Переводчики-толмачи составляли заметную культурную прослойку в московском обществе XVIII века. Они содействовали укреплению связей между народами, помогали им узнавать друг друга.Следует вспомнить и Мещанскую слободу — уже в XVII веке она заселялась преимущественно выходцами из Польши и Литвы. Жители
польских городов, горожане, по-русски назывались «мещане» (от польского miasto — город). В Мещанской слободе жили ремесленники, купцы, художники, меховщики, живописцы, иконописцы… До сих пор одна из улиц Москвы называется Мещанской (раньше их было четыре!). На 2-й Мещанской жил в свое время известный знаток Москвы, писатель и журналист В. А. Гиляровский, на 3-й — замечательный актер М. С. Щепкин. Мастера из Мещанской слободы вносили в московскую культуру мотивы западноевропейского искусства, содействовали формированию новых художественных вкусов.Заметное место в культуре Москвы
занимала Немецкая слобода. Там жили не только немцы, но вообще иностранцы, приехавшие из Европы, — англичане, голландцы, шведы… Слобода для иностранцев была основана еще в XVI веке по настоянию московского духовенства, требовавшего вывода всех иноземных дворов из города и уничтожения протестантских и католических церквей, которые, по их словам, «совращали» православных москвичей в «католическую и лутрскую веру».Составной
частью Немецкой слободы являлось Лефортово, застроенное дворцами вельмож и избами солдатского полка, которым командовал любимец Петра I Ф. Я. Лефорт. Молодой Петр часто бывал в Немецкой слободе у Лефорта, о котором князь Б. И. Куракин сказал: «…это — человек забавной, роскошной, или назвать дебошан французской». Именно Лефорт ввел Петра в дамское общество Немецкой слободы и был его поверенным в сердечных делах с Анной Монс.Немецкая слобода являлась
неиссякаемым источником иностранных новшеств в московском быту. Ее облик довольно резко отличался от рядовой деревянной застройки московских улиц. Отсюда распространялись (хотя и со скрипом, крайне медленно) модные нравы и одежды. Старое московское боярство не жаловало Немецкую слободу, сторонилось ее. Но дворянская молодежь (особенно из придворных кругов) тянулась к этому средоточию европейской культуры. Достаточно сказать, что в библиотеке Д. П. Бутурлина в Немецкой слободе числилось тридцать тысяч томов книг!Но сколь многонациональна ни была бы
Москва, численно в ней, разумеется, преобладали русские, и это предопределило преимущественно русскую национальную окраску столичной культуры. Именно в этой области наиболее отчетливо и явственно выразилась национальная специфика столицы Российской империи. Сам внешний облик Москвы, с ее величественным Кремлем, с сорока сороками златоглавых соборов, с кольцевой, традиционной для древнерусского градостроительства планировкой, подчеркивал русский национальный образ столичного града.Московская
архитектура вступила в первую четверть XVIII века в блестящем стиле «московского барокко», в котором новые выразительные черты сочетались с древнерусской декоративностью и многокрасочностью.То же
сочетание характерно и для духовной жизни Москвы XVIII века. Здесь было принято подчеркивать русскую национальную специфику всего, проявляющегося в культурной жизни: книг, зрелищ, культурных «мероприятий». Несколько примеров. На титульном листе вышедшей в 1703 году известнейшей книги Л. Ф. Магницкого «Арифметика сиречь наука числительная», ставшей для многих юных поколений «вратами учености», автор так определил характер своего труда:Зане разум
всех собран и чинПриродно русский, а не
немчин.Отечественные
артисты часто считали своим долгом объявлять, что на их концертах будет исполняться именно русский репертуар. Так, певица Е. С. Сандунова в 1795 году предупреждала, что она «составляет свой концерт большею частью из русских арий и одной, никогда не петой в зрелищах, русской песни». В объявлении о своем концерте 1799 года пианист и композитор Даниил Кашин писал: «Российский сочинитель музыки… имеет честь дать большой вокальный и инструментальный концерт, составленный из лучших единственно российских музыкантов числом более 200 человек, управляемый самим сочинителем. Таковой многолюдный и огромный концерт есть первый, который будет составлен из одних только российских музыкантов».Подчеркивание
русского национального характера своего творчества характерно и для московских писателей демократического толка, более тесно связанных с трудовым людом и для него создававших свои произведения. Так, Матвей Комаров специально оговорил в предисловии, что писал свои книги «простым русским слогом, не употребляя никакого риторического красноречия, чтобы чтением оных всякого звания люди могли пользоваться».Московские
литературные и общественно-политические журналы чаще, чем издававшиеся в Петербурге, помещали на своих страницах рассказы и очерки по истории русского быта, по русской истории вообще. Едва ли можно считать случайным, что именно в Москве были созданы произведения, сюжеты которых разворачиваются на типично московском бытовом фоне: «Бригадир» и «Недоросль» Д. И. Фонвизина, «Бедная Лиза» и «Наталья — боярская дочь» Н. М. Карамзина, «Ябеда» В. В. Капниста. Их действие происходит в Москве и Подмосковье, характерность описанного в них быта московского общества отмечена и современниками и потомками. «Россия училась говорить, читать и писать по-русски по книгам и журналам, издаваемым в Москве», — писал впоследствии П. А. Вяземский. А В. Г. Белинский, высоко оценивая сатирическую оду Г. Р. Державина «На счастье», особо заметил, что в ней «виден русский ум, русский юмор, слышится русская речь».Особенно
долго и прочно удерживалась русская старина в московском быту, причем не только у «простецов», но и в среде знати. Усиленно европеизируя Россию, Петр I достиг впечатляющих результатов в первую очередь в Петербурге, который и своим внешним видом, и одеяниями петербуржцев, и их европеизированной речью стремился не отстать от Запада. Не то было в Москве. Старая столица упорно, даже вызывающе придерживалась дедовских обычаев и нравов, не спеша нарядиться в новомодную иностранную одежду. С. М. Соловьев свидетельствует, что в 1708 году Петр I получил из Москвы «ябеду». Доносчик писал: «Как ты приедешь к Москве, и при тебе ходят в немецком платье, а без тебя все боярские жены ходят в русском платье, и по церквам ездят в телогрейках, а наверх одевают юпки, а на головах носят не шапки польские, а неведомо какие дьявольские камилавки».Среди
московской знати долго сохранялись старинные поверья и суеверные обычаи. И. Т. Посошков, рассказывая о московском стольнике Пазухине, без всякого осуждения сообщает, что его «некогда принудила нужда идти к чародею». Что уж говорить о простом народе, который продолжал жить по старинке, придерживаясь дедовских «свычаев и обычаев». Различные ассамблеи и театр в Москве были достоянием лишь привилегированных слоев населения. Массы развлекались на старинный лад. Москвичи любили шумные народные гулянья, и все знали, в какой день и где можно повеселиться. Первого мая большое гулянье устраивалось в Семеновской роще. 24 июня, на Ивана Купалу, гуляли в окрестностях Москвы. На масленицу вся Москва была запружена праздничными санями, на каждые сани усаживалось до 10—12 человек, с песнями разъезжавших по городу. Непременным ритуалом народных празднеств долго оставались кулачные бои.Стародавние празднества
сохранялись не только в народном, но и в государственном обиходе. Вот официальная афиша от января 1763 года о предстоящем маскараде: «Сего месяца 30, февраля 1—2, то есть в четверток, субботу и воскресенье, по улицам Большой Немецкой, по обеим Басманным, по Мясницкой и Покровке от 10 часов утра за полдни будет ездить большой маскарад, названный «Торжествующая Минерва», в котором явится Гнусность пороков и Слава добродетели. По возвращении оного к горам, начнут кататься, и на сделанном на то театре представят народу разные игралища, пляски, комедии кукольные, гокус покус и разные телодвижения, станут доставать деньги своим проворством, охотники бегать на лошадях и прочее. Кто оное видеть желает, могут туда собраться и кататься с гор во всю неделю масленицы с утра и до ночи, в маске или без маски, кто как похочет, всякого звания люди».Во время
знаменитых Подновинских гуляний (у стен Новинского монастыря) по старинному русскому обычаю на площади выстраивались палатки с лакомствами и праздничными безделушками, балаганы и вертепы, скоморохи давали кукольные представления с бессмертным длинноволосым героем — Петрушкой, побеждающим всех и вся… Разносчики выкликали свой товар, гудели рожки, шли танцы — стихия русского гулянья царствовала по всей Москве в дни традиционных праздников.Неудивительно, что Москва
стала и подлинной хранительницей древнерусской рукописной книги. XVIII век принес с собой новую литературу, связанную с именами выдающихся писателей и поэтов — от А. Д. Кантемира до А. Н. Радищева. Для этой литературы немало сделал Петр I: ввел гражданский шрифт, способствовал развитию книгопечатания в России. И вскоре новая печатная продукция стала энергично вытеснять старые рукописные книги, которые как «ненужную рухлядь» выбрасывали на чердаки или просто уничтожали. Их место в дворянских библиотеках петербуржцев стали занимать переплетенные в кожу с золотым тиснением печатные издания. Вот тогда-то, следуя своим традициям здорового консерватизма, Москва стала хранительницей и собирательницей древнерусского рукописного наследия — не только Москва, конечно, но и провинция тоже.Особенно
много сделали для сохранения рукописной литературной продукции купцы и многие московские придворные. Среди них были подлинные знатоки литературы и искусства, покровители науки и просвещения. Некоторые из них стали меценатами и тратили значительную часть своего состояния на поддержку людей искусства и науки, составляли коллекции древних рукописей и произведений искусства, содействовали блестящим успехам московской культуры. Хорошо известны библиотеки Бутурлиных, Разумовских, Головиных. В библиотеке графа А. И. Мусина-Пушкина на Разгуляе хранились редчайшие древнерусские рукописи, в том числе уникальный, увы, погибший в пожаре 1812 года сборник, включавший «Слово о полку Игореве». В доме Н. А. Демидова были и естественно-исторический музей, и галерея западноевропейской живописи, и «китайский кабинет». Подмосковные усадьбы стали блестящими образцами дворянской культуры, уникально сочетавшими древнерусские традиции с западноевропейскими веяниями. Одновременно они были и духовными центрами, «вместилищами красоты и разума» — так оценивали их современники. Здесь устраивались встречи с выдающимися литераторами, чтение новых произведений, концерты духовной и светской музыки, театральные представления. В подмосковных усадьбах творчество крепостных актеров, художников, архитекторов вливалось в дворянскую культуру и оплодотворяло ее новыми идеями, образами, красками.Конечно, русская старина находила
свое отображение не только в духовной, но и в материальной культуре. Приведу лишь один пример: изразцовое производство Подмосковья. Его успех был предопределен богатейшими залежами гжельских глин. Мануфактуры А. Гребенщикова и братьев Сухаревых выпускали расписную керамику в стиле рококо и самые разнообразные изразцы для оформления интерьера. На них изображались лубочные персонажи, мифологические герои, сказочные животные и птицы. Из красочных сюжетных изразцов в интерьерах создавались своеобразные керамические панно. На двух десятках изразцовых и гончарных производств, следуя древним традициям, мастера создавали великолепную посуду: кувшины, бочонки, квасники, блюда, чашки и тарелки.И старинная песенная
традиция была крепче и глубже в Москве, чем в Петербурге. В московском быту песня являлась самым распространенным видом музыки. Ее распевали на улицах — мастеровой и дворовый люд, в дворянских домах под аккомпанемент клавесина, в интеллигентном кругу. «Во поле березонька стояла», «Ивушка, ивушка, зеленая моя», «Что пониже было города Саратова» — все эти песни попали в рукописные песенные сборники XVIII века.Неудивительно, что
Москва рассматривалась в XVIII веке как своеобразный символ России, наиболее яркое воплощение ее национальных черт. Слова «Москва» и «Россия» всегда соседствовали и даже замещали друг друга.* * *
Надо ли говорить,
что «русский дух» московской культуры сохранился и в XIX веке, особенно после войны 1812 года, когда волна патриотизма вознесла Москву на небывалую высоту, когда все «московское» стало синонимом «русского». Но эта тема достаточно полно раскрыта в нашей историографии. Мне же хотелось обратить внимание читателя на то, как последовательно и убежденно сохранялись русские национальные элементы в культуре Москвы XVIII века.Конечно, говоря о национальных корнях московской культуры, нельзя перегибать
палку. В ней было немало и нового, первого, появившегося на свет именно здесь — новые художественные стили, первые газеты и журналы, первый публичный государственный театр и многое, многое другое. Все это так. Но наряду с этим Москве всегда было свойственно уважение к матушке-старине, тщательное сбережение в быту «свычаев и обычаев» предков, стремление возродить приходившее в упадок прошлое… Об этом хорошо сказано в «Предуведомлении» Н. И. Новикова к его знаменитому изданию «Древняя российская вифлиотека» (М., 1793): «Полезно знать нравы, обычаи и обряды древних чужеземных народов; но гораздо полезнее иметь сведение о своих прародителях; похвально любить и отдавать справедливость достоинствам иностранных, но стыдно презирать своих соотечественников, а еще паче гнушаться оными».Москва XVIII века была тем котлом, в котором «варилась» многонациональная культура
столичного города. Она не имела возможности соревноваться с Петербургом в административном, экономическом, политическом, военном отношениях. Но она фактически закрепила за собой понятие сердца России — не только в географическом плане, но и как открытое всем добрым иноземным людям и веяниям воплощение русских национальных традиций и уклада жизни.Лев Никитич Пушкарев
— доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник-консультант Института российской истории РАН.