Стихи
Вениамин Блаженный
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 1997
В
ениамин Блаженный
Мне неизвестны
библейские сроки…
* * *
…И есть язык у кошек и собак,
И был язык единственный у мамы,
Его не заменил мне Пастернак,
Не заменили песенные ямбы.
И был язык у мамы небогат,
Слова простонародные затерты,
Но, слыша маму, пробуждался брат —
И забывал на время, что он мертвый.
И кошка знала разумом зверья
(И уши шевелились осторожно),
Что мама, кошка тощая и я —
Мы все на небе будем непреложно…
* * *
— Господь, — говорю я, и светлые лица
Стоят на пороге, как птицы в дозоре,
И вот уж отец мой — небесная птица,
И матери в небе развеяно горе…
И тот, кто дыханья лишился однажды,
По смерти становится трепетным духом,
И это есть миг утоления жажды,
Он в небе порхает блуждающим пухом.
— Господь, — говорят мне собака и кошка,
И обе они на себя не похожи, —
Мы тоже летаем, хотя и немножко,
Хотя и немножко, мы ангелы тоже…
— Господь, — говорит мне любая былинка,
Любая травинка возлюбленной тверди,
И я не пугаюсь господнего лика,
Когда прозреваю величие смерти…
* * *
Когда бы я мог воскресить без опаски
Всех тех, кто дороже мне собственной участи,
Я их поселил бы в счастливые сказки,
В прекрасные образы вечной везучести.
Я видел однажды, как мама смеялась,
И смех ее тихий запомнил я надолго, —
Она мне волшебною птицей казалась,
Когда ее крылышки пестует радуга…
И разве отец мой стыдливый — не витязь?..
Ах, как он посматривает грозово,
И вы на него, храбреца, подивитесь,
Когда он с угрозой бранит кошколова.
Когда он ему говорит, что Всевышний
Огреет на небе разбойника плеткой,
И так говорит, что ни слова не слышно, —
Он все произносит в душе своей кроткой…
* * *
Я не заметил вас во мраке
И вдруг увидел, что вы рядом,
Мои и кошки и собаки,
Друзья мои с бездомным взглядом.
О, как движенья ваши робки,
Как будто у истоков бездны
Господь погладил по головке
Вас рукавицею железной.
И сколько грусти и печали
В земном пути необозримом…
Каких вы только не встречали
И бед и горестей звериных!..
Но в глубине зрачков таится
Мечта о ласковом дитяти,
И матерь кроткая — тигрица, —
Она ведь тоже божья матерь…
* * *
Я вовсе не стыжусь рукопожатья
Избранников скитальческих дорог,
И всех бродяг люблю я без изъятья,
И тех всего нежнее, кто убог.
Бродяга в поле утреннем — не просто
Обугленная веха на пути,
А птица человеческого роста
И ангел, чьих чудес не обойти.
А чудеса бродяги в том, что чудом
Он где-то обитает на земле
Каким-то драгоценнейшим сосудом,
Колеблясь на бродяжьей колее…
— Что в глубине таинственной сокрыто,
Какой бродягу окрыляет зов?..
Одной слезой душа его умыта,
Одною непорочною слезой…
* * *
Ах, это снова я — на мне обноски ваших
Потусторонних снов,
И словно бы во тьме я шествую на марше,
Где каждый шорох нов…
И словно бы во тьме я вслушиваюсь в шорох
И вглядываюсь в тех,
Кто на моем пути сжигает синий порох
Земных своих утех…
Ах, это снова я — но я не тот, кем прежде
Казался ходокам, —
Я в новой прохожу бессмысленной надежде,
Блуждаю по векам…
И это снова я — уже не путник в мире,
Не вещая строка,
А только некий миг, что затерялся в миге,
В дремоте старика…
* * *
Когда по лицу разбегутся морщины,
Душа переходит на крик,
И вот уже здравый рассудок мужчины
Собой заслоняет старик.
Старик загребает руками, как мальчик,
Когда он томится в бреду,
И молит о чем-то, и тонет, и плачет,
И ловит губами звезду.
Но что же мешает ему возвратиться
Туда, где вершилась судьба,
Где в добром соседстве и кошка и птица
Глядели на игры собак?..
Вершилась судьба не без ведома Бога,
И зря беспокоился бес,
И вышло как в сказке: большая дорога
И столько в дороге чудес…
* * *
Я вспомню себя и живого и мертвого,
Я вспомню свои грозовые пророчества,
В толпе себя вспомню я — сбродом затертого
И рыцаря — в замке седом одиночества.
Я вспомню себя и спрошу у Всевышнего,
Доволен ли он своим бедным воителем
И не совершил ли чего-то я лишнего,
Себя на земле возомнив небожителем?..
Ведь, если захочет Господь мой, я сызнова
Свой путь повторю по невзгодам и терниям
И буду холопом кумира капризного,
Собакою буду его и растением.
Да, буду его я замызганным цветиком,
Себя отыщу на заброшенном облаке
И тихо отпраздную тысячелетие
Служения Господу в девственном облике.
* * *
Расскажите и вы обо мне,
Как я брел по господней стезе,
Как сгорал — не сгорел я в огне,
А сгорел в одинокой слезе.
Вот я, Господи, — там я и тут,
Где издохли собака и конь…
Пожалей же мою простоту,
Погаси мой вселенский огонь.
* * *
Мне хотелось когда-то взлететь в небеса,
Но не выше той ветхой избушки,
Где я видел в окошке и кошку, и пса
И где сиживал с трубкою Пушкин.
Мне хотелось когда-то чудес, но таких,
Чтобы чудо являло веселость,
И я сыпал стихами, как просом с руки, —
Созревай, мой метельчатый колос!..
Мне хотелось когда-то быть выше чуть-чуть
Всех чудес, что вершатся на свете,
И раздать всем попутчикам по калачу —
Пусть они веселятся, как дети…
И не страшен страдальческий визг палача,
И враждебного сброда улики,
Если есть у бродяги кусок калача
На виду у господней улыбки…
* * *
Вы можете назвать ту грусть Шопеном,
И Шубертом назвать ее вы можете,
Но слезы наполняют постепенно
Мои глаза, как у избитой лошади.
И эти слезы — музыка печали,
Печали давнишней, печали давешней…
Я бережно хранил ее ночами,
Лишь изредка притрагиваясь к клавишам.
И каждая слеза была аккордом
И песнею щемящею прощания…
О, приглядитесь к лошадиным мордам,
В них столько музыкального звучания!..
* * *
По какому-то следу, по ниточке бреда предсмертного
Доберусь я до детства, до тех и широт и высот,
Где я жил не тужил, и на Господа Бога не сетовал,
И смотрел, как на старой трубе умывается кот.
И я думал, что кот восседал на трубе не из удали,
А спустился с высот по своим поднебесным делам,
И сидел на кресте колокольном во городе Суздале,
И во городе Пскове похаживал по куполам.
Что-то было в том звере хвостато-усато-крылатое
И такое волшебное, столько святой старины,
Словно взмахом хвоста истребил он все воинство адово
И теперь на трубе снова видит домашние сны.
* * *
Мне неизвестны библейские сроки,
Знаю я только, что Господа рыжего
Ждет и затравленный кот на помойке,
Ждет и старик с застарелою грыжею.
Что же вините меня вы, враждуя,
Что обвиняете вы сумасшедшего
В том, что воскресшего Господа жду я,
Жду-ожидаю второго Пришествия.
Да и кого ожидал бы я в мире?..
Уж не того ли, кто в сфере палаческой
Лучшим убийцей бездомных и сирых
Продемонстрировал все свои качества?..
Господи, будь же повсюду со мною
Там, где тебя окликаю я горестно, —
Грозной увенчан ли ты рыжиною,
Русоволос ли, чернее ли ворона…
Вениамин Блаженный
(Вениамин Михайлович Айзенштадт) родился 15 октября 1921 года в Витебске.Первая поэтическая публикация в “Дне поэзии—1982” (Москва). Печатался в журналах “Неман” (Минск), “Знамя”, “Новый мир”, “Новое литературное обозрение” (НЛО) (Москва); “Звезда” (С.-Петербург).
Автор трех сборников стихов: “Слух сердца” (Минск, 1990), “Возвращение к душе” (М., 1990), “Сораспятье” (Минск, 1995).
Член Союза писателей.