Из книги «Баташ»
Алексей Баташев
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 1997
Алексей Баташев
У каждого мальчика был отец
Из книги «Баташ»
В мутном море советской действительности, каковое морщил висельной веревкой тоталитарный Балда, при том что усилиями холуев и лакировщиков оно представлялось благонравной сверкающей лужей, хотя гнили в нем сплошь огрызки недосведений, недострастей и недосудеб, в послевоенные годы под одиночные синкопы и щенячий голос саксофона, прорвавшиеся сквозь глушилки, стало что-то створаживаться — какое-то смелое знание и познание. Появились некие мальчики хоть и с восторженным, но недоверчивым взглядом, на которых уже не было управы — смешно одетые жертвы комсомольских проработок. Нынешние смешно одетые мальчики, на которых нет управы, даже представить не могут, насколько они тусклей и бесполезней, ибо те, послевоенные, стали по крупинкам отмывать на крохотных своих отмелях золотой песок, ловить в мутной Гераклитовой воде рыбку (тоже золотую!) и становиться поводырями и проводниками в Неокаянные Дни. Это следует сказать и об Алексее Баташеве (в данном же случае именно о нем), ибо в нашей с вами сказке Гаммельнский флейтщик не увел, а вывел детей из обжитого крысами города. А потом… верней, а сейчас этот элегантный и обходительный, очень добрый и очень вдохновенный человек, просветитель и надежный советчик, столько порассказавший нам о джазе и людях джаза, взял и написал отличную книгу совсем о другом.
Мы всегда доверялись таланту и обаянию этого человека. Доверимся и сейчас.
Асар Эппель
Я никогда не принимал решения написать эту книгу. А если бы мне и пришло в голову подобное безумное намерение, я никогда бы не смог этого сделать, потому что это выше человеческих сил. Просто однажды я как бы услыхал приказ собирать ее из праха времени и писать. А приказы всегда легче исполнять, чем собственные замыслы.
Речь пойдет о людях и об истории. История, вечная спутница человека, говорит об эфемерном. Она — единственная область знания, субъекты которой, появившись однажды, исчезают навсегда. Возникают и сходят со сцены народы, династии, государства и целые империи, одна эпоха сменяет другую, исторический ландшафт выглядит как горная цепь над низкими облаками: отдельные вершины на белом поле, не связанные между собой.
А как-то раз меня поразила удивительно простая мысль. У каждого мальчика обязательно есть или был отец. У этого отца тоже обязательно был отец, а также дед и прадед. Эта цепочка от сыновей к отцам и от отцов к дедам уходит в бесконечное прошлое, нигде и никогда не прерываясь. Точно так же, как линия от дочери к матери и от нее к бабушке, прабабушке и так дальше, дальше, до Евы и Адама. Первый вывод из этого несколько сентиментален: похоже, что мы все родственники, а если даже и не все, то родственников у каждого из нас значительно больше, чем мы думаем. Зато другой довольно горделив: каждый человек — представитель очень древнего рода.
Чтобы знать свою линию, нужно совсем немного: только чтобы отец с матерью сказали своим чадам то, что те узнали от своих родителей. Почему же, если это так просто, мы не ведаем собственных истоков?
Если провести генеалогическую линию в глубь веков от любого современника, то она пройдет своим путем из одной эпохи в другую, она начертит причудливую траекторию на поверхности земли, возможно, будет пересекать границы государств и племен, переходить из одной языковой среды в другую, от воина к ремесленнику, от торговца к землепашцу, от таланта к человеку скромных способностей, а может быть, и от гения к бестолочи, от богатого к бедному, от мерзавца к святому или наоборот; эта линия будет подниматься и опускаться по социальным ступеням, идти через сражения и тюрьмы, сквозь троны и галеры, вспышки потрясений и равнины будничной, скучной жизни, в которой, слава Тебе, Господи, ничего не происходит.
Не совокупность ли подобных линий есть подлинная история человечества, рукотворная книга судеб? Такой книги нет, да и может ли она когда-нибудь быть написанной?
Я стал собирать материал для такой книги. Не для всей, нет, только для одной миллиардной ее доли. Боже мой, сколько страниц пришлось мне перевернуть в библиотеках и архивах в разных городах и даже разных странах, со сколькими людьми встретиться, списаться! Я все больше и больше втягивался в эту работу, потому что понял: я просто приговорен к ней и не имею права ее бросать.
В отличие от прочих концепций истории — то как истории государств, то как истории народов, то как истории общественной мысли или общественных движений — тот взгляд на историю человечества, который я себе вообразил, имеет в своей основе живую связь поколений.
Никто не отрицает, что от родителей детям что-то передается, и далеко не все, воспринятое нами от них, нам же и известно. Вряд ли эта передача одномоментна, скорее всего, она длится всю жизнь и, возможно, выходит за ее пределы. В том, что нам передали отец с матерью, есть частица принятого ими от своих родителей. Следовательно, нами может быть воспринята весть от самых древних наших пращуров. Генеалогическая линия — это линия связи! Телефон рядом. Стоит только поднять трубку. Однако если за суетой мы не вспоминаем о ней, если связь с предками оказывается невостребованной, то она себя в полной мере и не проявляет.
Дева Мария, пророк Магомет, ангел или Иисус Христос могут явиться только глубоко верующим людям, ибо они постоянно обращаются к Ним с молитвой. По сотням источников, по книгам, рукописям и устным рассказам я уже изрядно знаю о Баташах и Баташевых, я думаю о них, я пытаюсь представить, как они жили и что с ними происходило, и вот уже от постоянного прикосновения к нитям, связывающим меня с прошлыми поколениями, этот заброшенный канал неведомой связи начал пробуждаться.
Я закрывал глаза и явственно видел какие-то картины, каких-то людей, иногда слышал голоса, но порой речь мне была непонятна, это был какой-то невнятный мне язык. Я видел, как внезапно остановился древний караван, шедший по безлюдной пустыне, как люди хоронили своего вождя и насыпали над его гробницей колоссальную пирамиду. Я оказывался зрителем каких-то переездов, каких-то свадеб и смертей, видел человека за столом, который что-то писал, но лицо его было скрыто от меня. Кое-что из увиденного мне было ясно, смысл другого я не мог разгадать.
Постепенно составилось громадное, ветвистое, многовековое древо Баташевых — десятки и сотни моих предков, их потомков. Теперь я живу вместе с ними, и порой мне кажется, они мне помогают, охраняют меня. И первое, что меня поразило, — невероятное разнообразие человеческих качеств во всем их мыслимом диапазоне. Я невольно подумал: а есть ли вообще родовые черты? А если они существуют, то остаются ли после них следы?
Однажды на Урале, куда я поехал, чтобы походить по тем местам, где жил мой отец и дед, я встретил старую женщину, которая на мой вопрос стала тотчас рассказывать об их жизни чуть ли не столетие назад так, как будто это было вчера. Некоторые фрагменты из ее рассказа я знал от матери, что-то было новым. Эта старая женщина, с которой мы не были знакомы еще минуту назад, оказалась свидетелем истории моего рода, то есть того, что, кроме членов нашей семьи, никто вроде бы не мог знать. На меня это произвело огромное впечатление, почти как доказательство объективности существования материи.
Я начал собирать сведения о моих корнях, когда подобные занятия были большой редкостью. Теперь я вижу многих людей, вовлеченных в генеалогические исследования. Сотни и тысячи захотели узнать, кто они и откуда. Поэтому я надеюсь, что мой опыт и мои выводы заинтересуют других. Вместе с тем я не питаю особых иллюзий, что у читателя хватит терпения прочесть всю книгу. Что им судьба чужих предков? Своих бы отыскать.
Поэтому я решил обращаться к тому читательскому кругу, который выбрал с самого начала: это мой сын, несколько оставшихся родственников, кто-то из немногих друзей. Это позволяет мне быть максимально откровенным, ничего не стесняться, как и принято между своими людьми.
И последнее. Я не придумал в этой книге ни одного имени, ни одной даты. Факты подлинные, хотя их детали — в малом числе случаев, которые все равно невозможно проверить, — внушены моим воображением до такой степени, что я готов поручиться за их истинность, ибо (хотите верьте, хотите нет) я многое как бы видел своими глазами, я это знаю. Видимо, поэтому я назвал свое исследование не только историческим, но и художественным. Хотя, скорее всего, последний эпитет — мой каприз от радости, что я выполнил поручение, данное мне свыше.