Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2017
* * *
Дети в кровати играют в котят в коробке
Младшие так похожи — почти зеркально…
У дочки волосы длинные, у сына — короткие.
Тычутся в бок мой, мяукают немузыкально.
Старший заглянет: «Ой, у тебя котята!
Мама, я в универ, но вернусь не поздно.
Помнишь, я тоже любил так играть когда-то.
Рядом с тобой лежать и смотреть на звёзды».
Помню, конечно, помню — худая спинка,
Конец девяностых, нет ни тепла, ни света,
Вьюга на улице воет дурной пластинкой.
Под одеялом мы говорим про лето.
Мчится с сиреной под окнами неотложка
Рушится жизнь вокруг, мир так хрупок и тонок.
А я представляю, будто я мама-кошка
И рядом со мною — тёплый, родной котёнок.
Где-то война, мой друг на второй чеченской,
Мама его чернеет лицом и тает.
Это такие будни города Энска.
Снегом измученный город наш заметает.
Нам же не плохо, нет-нет, нам совсем не плохо.
Вечер без света длится за разговором.
Сын засыпает посередине вдоха.
Мы с ним согрелись, папа вернётся скоро.
Голод нам не грозит, мы сварили гречки.
Сил мне хватает, тревога почти не гложет.
В детские локоны — ангельские колечки —
Я утыкаюсь и засыпаю тоже.
…
Дети мне лезут под руки: «Мама, мама!
Видишь, мы котики, мама,— погладь, погладь»!
Глажу, и думаю — чего тебе, дура, мало?
Мало ли тебе счастья, твою-то мать!
* * *
Как обидно дожить до победной
весны
И упасть от случайной пули!
Словно ангелы, сдюжив года войны,
Напились, обнялись, уснули.
Словно кто-то сказал им — ребята, ша,
Скоро дома напьёмся чая…
И какая-то выжженная душа
Спину выцелила случайно.
И исход войны уже ни при чём:
Только месть, только боль и злоба.
«Вот,— он думал, приклад уперев в плечо, —
Вот он гвоздь вам всем в крышку гроба»…
А тебя уже дома, конечно, ждут,
Двигать стройки, поля готовить.
Но другие ребята с войны придут —
А тебе-то и так — везло ведь!
И не кланялся пулям, но был храним
Чьей-то волей, любовью чьей-то.
Что за музыка льётся к тебе сквозь дым?
Это флейта. Конечно флейта!
Плачет музыка, плачет, зовёт, поёт,
Отпевает тебя, упавший…
Скоро встретит тебя, твой небесный взвод,
Что позиции занял раньше.
Смыты порох и пыль, их лица свежи,
Светят взгляды, блестят медали.
А ребята ведь тоже хотели жить,
И их тоже, конечно, ждали…
Как обидно дожить до победной весны
И упасть от случайной пули!
Словно ангелы, сдюжив года войны,
Напились, обнялись, уснули.
Прабабушка
Как ни скрывай прабабушку-блокадницу,
Она наружу рвётся всё равно.
Блокадница не ходит в «Шоколадницу»,
Не выбросит прогоркшее пшено.
Когда меня кручина скрутит надолго,
Прабабушка — опора мне и твердь.
Она детей возила через Ладогу
И в шаге от себя видала смерть.
В промёрзшем детском доме — тени по полу…
Потом, она расскажет нам потом,
Как там чулки единственные штопала,
Покуда не проснулся детский дом.
И мне еду не выбросить — так знаково.
Подход при «олл-инклюзиве» нелеп.
Но я-то помню, как прабабка плакала,
Когда, случалось, вдруг кончался хлеб.
Потомки недостойные, беспечные
Не сохранили мы её наград.
Нерукотворны памятники вечные —
Те дети, что вернулись в Ленинград.
* * *
Моя Итака далеко
И там меня не ждут
Весёлым девушкам легко
Найти себе приют
Всё это верно, но потом,
Когда польют дожди
Меня потянет в отчий дом
К гадалке не ходи.
И я сама себя возьму —
Устала и слаба
В обитель грёз, в обитель муз
И брошенных собак
Я молча добреду туда
И сяду у ворот.
И дай мне Бог не звать, не ждать
Всех тех, кто не придёт…